Нарративный подход: cоздать свою историю

38-летняя Анна делает одну пластическую операцию за другой: любое «несовершенство» ее тела говорит Анне о ее «ненормальности». Женщина находится под влиянием популярных в современном обществе убеждений: «человек должен быть счастлив», «достичь счастья можно, лишь обладая красивым телом», а то, каким оно должно быть, объясняют средства массовой информации.

В процессе беседы с нарративным консультантом становятся ясными социальные стереотипы, поддерживающие проблемную историю. После встречи с ним Анна сможет обсуждать их влияние на себя, решить, насколько они для нее полезны, и, возможно, обратиться к каким-то другим знаниям. В результате работы складочка жира будет означать для Анны то, что она выберет сама, например: «Я способна о себе позаботиться», «Я готова к материнству».

В ходе нарративной беседы меняется репертуар знаний, которые человек использует для интерпретации своего опыта, а следовательно, меняются сам опыт и доминирующая история. У нас есть бесконечный источник уже свершившегося опыта, мы можем привлечь его для того, чтобы измениться — перестать писать диктант и начать писать сочинение.

Отделить себя от проблемы

Когда мы слышим: «Ты эгоист!» — или говорим себе: «Как я невнимательна!», это звучит так, словно проблемы «эгоизм» или «невнимательность» — наша неотъемлемая часть. Мы начинаем считать себя «человеком с проблемами», и визит к психотерапевту становится грандиозным предприятием по изменению себя. Нам кажется, что терапия должна длиться долго и мучительно и может потребовать серьезных усилий.

Майкл Уайт и Дэвид Эпстон считают, что, разговаривая с человеком так, будто с ним что-то не в порядке, психотерапевты могут увеличивать его ощущение собственной «проблемности». Нарративные консультанты не беседуют с «проблемным человеком», а говорят с человеком о его проблеме. Во время встречи идет речь не об алкоголике, а об «алкоголизме», не о перфекционисте, а о «перфекционизме». Человек исследует, как проблема влияет на его жизнь, каковы его опыт и методы противостояния ей, как его планы и мечты отличаются от той схемы, которую готовит ему его проблема, — и таким образом отделяет себя от нее.

Нарративный подход к изучению важных жизненных событий Текст научной статьи по специальности «Психологические науки»

© Зуев Д.А., 2013

УДК 159.9.07 ББК 88.353

НАРРАТИВНЫЙ ПОДХОД К ИЗУЧЕНИЮ ВАЖНЫХ ЖИЗНЕННЫХ СОБЫТИЙ

Зуев Денис Александрович

Ассистент кафедры психологии Волгоградского государственного университета [email protected]

Проспект Университетский, 100, 400062 г. Волгоград, Российская Федерация

Аннотация. В статье представлен анализ нарративного подхода к изучению важных жизненных событий. Нарратив как субъективное репрезентирование личного опыта является темой исследования многих наук: философии, истории, культурологи, психологии и других. Основной единицей нарративного анализа является событие. Понятие важного жизненного события представляет собой интегрирующий феномен инт-рапсихического и социального.

Ключевые слова: нарратив, событие, важное жизненное событие, нарративный анализ, методология психологического исследования.

В современной социальной психологии все более возрастает интерес к изучению разного рода ситуаций. Жизненные ситуации, экстремальные и кризисные ситуации рассматриваются в психологической науке с разных сторон как теоретической, так и практической направленности. Как отмечают Л.Ф. Бур-лачук и Н.Б. Михайлова, ситуацию можно рассматривать в широком и узком смыслах. Так, в широком смысле ситуация понимается как общая ситуация жизни человека, «жизненное положение». В узком смысле ситуация связана с конкретными событиями [3].

Кроме того, ситуативный подход психологического исследования ориентируется на изучение социального поведения личности в определенных условиях. В то же время событийный подход предполагает изучение отельных эпизодов жизни, наделенных особым психологическим содержанием, и в этом смысле, на наш взгляд, предметом исследования должно быть важное жизненное событие. Однако изучение важных жизненных событий осложнено тем, что разные люди наделяют их индивидуальным психологическим

содержанием. В этом смысле важные жизненные события можно назвать конвенциональными, то есть это такие события, которые определяют условия развития жизненного пути [4; 5].

При определении жизненного пути как последовательности различных событий, в первую очередь встает вопрос методологии исследования индивидуальных психологических различий в описании важных жизненных событий. В таком случае, на наш взгляд, наиболее предпочтительным является метод нарративного анализа. Такой выбор мы связываем со словами В.А. Андреевой о том, что «событие является одним из центральных понятий современной нарратологии» [1]. Нарративный метод психологического исследования, предметом которого является жизнеописание, история жизни, связан с тем, что нарратив представляет собой совокупность событий, наделенных индивидуальными или коллективными смыслами. Эти смыслы имеют значение как для теоретической, так и для практической психологии и психотерапии, раскрывая психологическое содержание событий нарратива.

В целом одно из основных положений нарратологии заключается в том, «что повествование (нарратив) действует как фундаментальный процесс понимания вне любой специфической литературной традиции…, как один из существенных элементов нашего понимания действительности». Даваемое А.Ю. Черновым пояснение этого утверждения, опирается на конгруэнтную связь образов нарративов действительности и способности человека контролировать собственные повествования. В ином случае неконгруэнтный и неконтролируемый нарратив делает человека жертвой обстоятельств, демонстрируя рассогласованность объективной и субъективной реальности [6].

Понимая нарратив как репрезентацию реальности, Д. Деннет отмечает, что он является рефлексивным процессом личностной и социокультурной идентификации, конструирования воспоминаний и осмысления событий. Эти процессы характеризуют динамичность, изменчивость нарратива, а также его интен-циональность, то есть направленность, в основе которой лежит некий смысл или желание [8].

Динамичность и интенциональность нарратива в рамках этогенетического подхода, вслед за Р. Харре, А.Ю. Чернов определяет через социальную активность индивида. Причем социальная активность понимается с двух сторон: практической и экспрессивной. Практическая сторона выражается в языке, а экспрессивная является источником значений и смыслов. С экспрессивной стороны нарративы относятся к таким сторонам жизни, как «приключение», «кризис», «противостояние», где развертывание событий и результаты действий не могут быть заранее предсказаны и выражаются наречиями (для обозначения того, что было сделано). Практическая сторона является представлением о событии как изменении, которое претерпевает субъект в результате неких действий, которое выражается глаголами (для обозначения того, что было сделано) [1; 6].

Такой подход при анализе и интерпретации нарративов важных жизненных событий позволяет выявлять несколько параметров их психологического содержания, а именно:

— событие как мотив: изменения состояний намеренные (действия персонажей) или

ненамеренные (явления и процессы), а также сами состояния и свойства;

— событие как сюжет — событие отождествляется с сюжетом как глобальной структурой повествовательного текста;

— событие как социокультурный концепт: событие как таковое приписывается действительности, то есть мыслится как онтологическая (жизненная) категория. Этим оно отличается от факта, являющегося суждением о действительности [1].

Данный подход используется в психодиагностической работе с текстами по проективным методикам, например тематический апперцептивный тест (ТАТ), в которой используемые таблицы описываются подробным рассказом. При этом данный подход, на наш взгляд, можно использовать и для небольших текстов. Для примера приведем результаты одной из наших работ, где анализу подвергались определения важного жизненного события, полученные от респондентов. Ниже приведены полученные определения и их анализ.

«Важное жизненное событие это — то, что происходит с человеком когда, скажем так, он переходит из одного статуса в другой. Важное жизненное событие предвещает этот переход!» В данном определении можно выделить мотив достижения, заключенный во фразе «переходит из одного статуса в другой». На уровне сюжета психологическое содержание данного определения можно охарактеризовать как позитивное отношение к жизненным преобразованиям. Как социокультурный концепт данное определение важного жизненного события показывает, что человек имеет четкое представление о развитии собственного жизненного пути, о жизненных целях, а также о том, какие жизненные события могут повлиять на течение жизни.

Другим примером определения мы выбрали следующее: «Это событие, которое создает эмоциональное потрясение и особенно влияет на дальнейшую жизнь, в том числе с изменением личных качеств». В нем на первый план выступает эмоциональная составляющая, то есть именно эмоциональное переживание событий и как мотив характеризует собственно изменение эмоционального состояния. С позиции социокультурной составляющей, важное жизненное событие здесь определяется «изме-

нением личных качеств», характеризующим изменение личности в социальном контексте, то есть изменением индивидуального отношения к социальным и культурным объектам, нормам, ценностям и традициям.

В целом, приведенные примеры отражают то, что важные жизненные события связаны с некими изменениями в жизни человека, в отношении к ней и преобразовании личностных конструктов и смыслов.

Относительно личностных конструктов и смыслов анализ и интерпретацию наррати-

лиза, представленные в нижеследующей таблице.

В приведенной таблице наглядно продемонстрированы ключевые темы для нарративного анализа в связи с индивидуальными чертами личности. Однако, как видно, большинство из этих тем являются социальными, то есть связанными с социальной реальностью. Запрос рассказа бежит глубже, чем быть инструментом исследования, используемым в случае, если исследования. По этому поводу Дж. Пикок и Д. Холланд говорят о

Лингвистические корреляты личностных черт и нарративов

Личностные черты Положительные корреляты с высказываниями Отрицательные корреляты с высказываниями

Экстраверсия о людях; о социальных процессах; о семье —

Доброжелательность о семье; о социальной включенности; о эмоциональной устойчивости о гневе и агрессии; теле (то есть упоминание в рассказе негативных слов здоровье и теле)

Добросовестность о достижениях; о трудовой деятельности о теле; о смерти; о гневе и агрессии

Нейротизм о печали; о отрицательных эмоциях; о теле; о гневе; о доме; о тревожных событиях о трудовой деятельности

Открытость опыту о перцетивных процессах; о справедливости, о беспристрастности; о социальной включенности о закрытости; о интернальности

Примечание. Источник: [9].

вов Дж. Хирш и Дж. Петерсон связали с личностными чертами «Большой пятерки». Здесь утверждается, что черты личности связаны с языковыми конструктами или семантическими паттернами, заключенными в рассказе о самом себе. Другими словами, используемые языковые конструкты точно отражают личность человека [9].

Дж. Хирш и Дж. Петерсон для каждой черты «Большой пятерки» выделили лингвистические корреляты для нарративного ана-

том, что нарративы создаются не конкретным человеком, а формируются социальными, культурными и историческими соглашениями, а также отношениями между рассказчиком и слушателем [10]. Поэтому темы и структура повествования и содержания демонстрируют явления социальной реальности, в которой живет рассказчик.

Данный подход к анализу нараттивов о важном жизненном событии позволяет наиболее полно описать психологическое содер-

жание и выделить качественные характеристики репрезентации этих событий. Так, ван Эгерен отмечает, что каждая из пяти черт выполняет определенную функцию в плане адаптации индивида к социальной среде. В частности, экстраверсия отвечает за приближение положительных событий, нейротизм — за избегание негативных событий, добросовестность — за эффективное управление реакциями «приближения» и «избегания» событий, открытость опыту — интерес к различного рода наградам, а доброжелательность — к формированию социальных альянсов и связей [2].

Еще один, более узкий подход к психологическому анализу нарративов, разработан в области клинической психологии. Как отмечает Г. Сулик, нарративы болезни позволяют понять переживания человека, его отношение к болезни и к жизненным событиям [11]. Г. Су-лик определил 3 основных типа нарративов: восстановительные, хаотические и поисковые. В восстановительном нарративе человек описывает болезнь как временную ситуацию. Такие нарративы, смысловое содержание и эмоциональный тон повествования которых нацелено на желание избавиться от болезни и вернуться к нормальной, здоровой жизни, Г. Сулик называет лечебными нарративами. В хаотическом нарративе человек рассматривает болезнь как постоянное состояние, которое обязательно ухудшится и возможности выздороветь нет. Такие нарративы наиболее типичны для неизлечимых или хронических болезней, когда у человека нет никакой надежды на возвращение к нормальной жизни. Третий тип, поисковые нарративы, повествуют о том, что опыт болезни является возможностью для человека стать лучше, или, как говорят, «стать сильнее» за счет преодоления трудной ситуации, ее переосмысления, что является самым важным в жизни. При этом болезненное состояние и физическое выздоровление является менее важным, чем духовное и психологическое преобразование. Такие нарративы часто встречаются в различных сообществах людей, больных, например, раком или СПИДом, и являются источником моральной и эмоциональной поддержки друг друга членами сообщества [11].

Описанные выше подходы, в своей совокупности позволяют эффективно анализировать и интерпретировать происходящие в жиз-

ни человека события и определять их психологическое содержание. Однако события могут быть и позитивными и негативными. Это обстоятельство требует от психолога сопоставлять психологическое содержание позитивных нарративов событий с негативными и выстраивать эффективную модель практической психологической работы. Такая работа предполагает индивидуальный подход, ориентированный на то, что тревожащее событие носит индивидуальный характер и особое психологическое содержание.

Последнее утверждение подчеркивает то, что жизненный путь человека и рассказы о нем могут значительно различаться. Психология нарратива позволяет раскрыть природу человека во взаимосвязи психологической и социальной составляющей. Иначе говоря, история жизни является отражением внутреннего мира человека и связана с историей всего человечества в ее культурно-историческом прочтении. Само понятие важного жизненного события характеризуется наполнением жизненной ситуации смысловым и эмоциональным содержанием, а не просто логично выстроенным повествованием. Эту точку зрения описывал Дж. Брунер, говоря о том, что внутренне логичное описание события может быть весьма противоречивым для других людей. Он писал о том, что существует различие между социально-культурными и индивидуально-психологическими формами мысли в нарративе. При этом обе позиции он называет фундаментальными, но неотделимыми друг от друга.

Продолжая эту мысль, Т. Сарбин указывает на то, что нарративный анализ событий является неким «заменителем» позитивистского подхода к изучению внутреннего мира человека. Безусловно, объективные психологические факты сознания нельзя отрицать, однако их субъективное репрезентирование отличается индивидуальными различиями для каждого человека [12]. С. Чатман по этому поводу писал, что: «теория нарратива является методом индивидуальной, личностной интерпретации событий, контекстуально зависящим от способностей человека анализировать события, различая ситуации «чтения истории» и ее написания» [7].

Чатмен четко обосновал психологию нарратива, отмечая, что повествование, рассказ

человека о событиях, отражает именно психологическое содержание этих событий, но в социокультурном прочтении. Эпистемологи-чески, здесь констатируется тот факт, что изучение нарративов является эвристическим подходом, в первую очередь сосредоточенным на интеллектуальных возможностях человека читающего или слушающего.

На основе последнего утверждения, в современной западной психологии строится образовательная программа подготовки психологов и, в целом, практической психологической работы. Так было разработано целое психотерапевтическое направление, названое нарративной терапией. Нарративная терапия имеет особый смысл психологической, психотерапевтической работы, явно отличающейся от других подходов. Как отмечают основатели нарративной терапии М. Уайт и Д. Эп-стон, нарративные терапевты сосредотачивают свою работу на рассказах о жизненных событиях и являются посредниками в развитии и обогащении этих повествований. В этом процессе психолог задает вопросы относительно жизненного опыта клиента, о его наиболее важных жизненных событиях, определяющих проблемную ситуацию. Интуитивно каждый психолог в своей работе действует именно так. Однако методологически, для обогащения теоретической психологии, требуется инструмент для последовательного развития данного направления [13].

В нарративной терапии психолог рассматривает человека и его жизненный путь, не ориентируясь на его личные качества или установки. Такая работа сосредоточена на анализе описанной проблемной ситуации и отношении человека к ней. Ключевая идея нарративной терапии заключена в следующей фразе: «Человек не проблема, проблема и есть проблема». Здесь заключена мысль о том, что самое главное для человека — «найти себя», понять свое «назначение» в социальной реальности.

Методически нарративная терапия включает два основных концепта — деконструкцию событий и их осмысление посредством постановки вопросов клиенту и эмпа-тийного взаимодействия с ним. Такой подход к практической работе обычно используется в семейной терапии, а также в облас-

ти организационной и педагогической психологии. Он дает возможность установить взаимосвязь интрапсихического и социальной реальности.

Нарративная терапия сосредоточена на позитивных преобразованиях человека, опираясь на его рассказы. Для психолога здесь главным вопросом стоит понимание описания человеком его жизни, стратегий поведения и возможностей адаптации к ним. Сосредоточиваясь на том, как человек воспринимает проблемное событие, психолог строит подход к изменению этого отношения. Такая работа объектификации проблемного события, позволяет ослабить влияние тревожных чувств по отношению к событию [14].

К этому следует добавить то, что психологическая репрезентация важных жизненных событий, является воплощением мотивов человека, его ценностных ориентаций, намерений и взаимодействий с окружающими. Мемуары, повести и рассказы, которые пишут люди, — суть описания важных жизненных событий, которые произошли в личной жизни или были увидены со стороны.

Таким образом, представленная работа подчеркивает теоретическую и практическую значимость психологического изучения важных жизненных событий. Кроме того, метод нарративного анализа, включающий герменевтический, дискурсивный и эвристический подходы анализа текстов, позволяет наиболее полно и качественно описать психологические феномены.

СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ

1. Андреева, В. А. Событие и художественный нарратив / В. А. Андреева // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. — 2006. — № 21-1, т. 7. -С. 44-57.

2. Большая пятерка. — Электрон. текстовые дан. — Режим доступа : http://ru.wikipedia.org/wiki /Большая_пятерка_(психология). — Загл. с экрана.

3. Бурлачук, Л. Ф. К психологической теории ситуации / Л. Ф. Бурлачук, Н. Б. Михайлова // Психологический журнал. — 2002. — № 1, т. 23. -С. 5-18.

4. Зуев, Д. А. Эмпирическое изучение психологической структуры важного жизненного собы-

тия / Д. А. Зуев // Вестник Северо-Кавказского гуманитарного института. — 2013. — N° 1. — С. 186-194.

5. Зуев, Д. А. Структура важного жизненного события как психологического феномена / Д. А. Зуев // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 11, Естественные науки. — 2012. — № 2.-С. 85-90.

6. Чернов, А. Ю. Качественный подход в психологическом исследовании / А. Ю. Чернов. — Волгоград : Изд-во ВолГУ, 2008. — 340 с.

7. Chatman, S. Story and Discourse. Narrative Structure in Fiction and Film / S. Chatman. — Ithaca : Cornell University Press, 1980. — 288 р.

8. Dennett, D. Kinds of Minds: Toward an Understanding of Consciousness / D. Dennett. — N. Y. : Basic Books, 1996. — 184 р.

9. Hirsh, J. B. Personality and language use in self-narratives / J. B. Hirsh, J. B. Peterson //

Journal of Research in Personality. — 2009. — N° 43. -P. 524-527.

10. Peacock, J. L. The Narrated Self: Life Stories in Process / J. L. Peacock, D. C. Holland // Ethos. -1993. — № 21(4). — P 367-383.

11. Sulik, G. Pink Ribbon Blues: How Breast Cancer Culture Undermines Women’s Health / G. Sulik. — Oxford University Press, 2010. — P. 321-326.

12. Sarbin, T. R. Narrative psychology, The storied nature of human conduct / T. R. Sarbin. — N. Y. : Praeger, 23. — P 605-649.

13. White, M. Narrative means to therapeutic ends / M. White, D. Epston. — N. Y. : WW Norton, 1990. — 220 p.

14. Winslade, J. Narrative Mediation: A New Approach to Conflict Resolution / J. Winslade, G. Monk. — San Francisco : Jossey-Bass., 2000. -348 p.

NARRATIVE APPROACH TO STUDYING OF MAJOR LIFE EVENTS

Zuev Denis Aleksandrovich

Assistant, Department of Psychology,

Volgograd State University [email protected]

Prospect Universitetsky, 100, 400062 Volgograd, Russian Federation

Abstract. In this article the analysis of the narrative approach to the studying of major life events is presented. Narrative as the subjective representation of personal experience is the subject matter of research of many branches of knowledge: philosophy, history, cultural studies, psychology and others. The main unit of the narrative analysis is an event. The concept of major life event represents an integrating phenomenon of intrapsychic phenomena and social conditions.

Key words: narrative, event, major life event, narrative analysis, methodology of psychological research.

Нарративная психотерапия в реабилитационном центре

Что такое нарративная практика?

Нарративная практика (англ. narrative–рассказ, история, повествование) – направление психотерапии, использующее в качестве основы рассказы пациента о событиях его жизни.  

История о себе — как центральное понятие нарративного подхода

Центром при общении с нарративным психологом являются истории из жизни пациента, из которых можно сделать выводы о его мировоззрении, стиле жизни, жизненном опыте, который при этом переосмысливается и самим человеком. Рассказывая свою историю, человек представляет и альтернативные варианты, возможные сценарии развития событий, что способствует поддержанию самооценки, дает возможность почувствовать себя творцом собственной жизни. 

Суть нарративного подхода

При нарративном подходе психотерапевт создает все условия для детального описания прожитых ситуаций. Для понимания жизненных событий и чувств, с ними связанных, используются истории во временной последовательности, подкрепленные внутренними переживаниями, связанные тематикой и контекстом. Такой метод учитывает особенности взглядов и то, что любые события воспринимаются человеком зависимо от его позиции. Если приоритетная история препятствует развитию человека, можно сделать вывод о проблеме, которую нужно решать прежде всего.

Терапевт при этом занимает позицию слушателя, он скорее задает вопросы и подталкивает человека к разговору, но основное направление беседы выбирает пациент. В процессе такого разговора отделяется личность с ее предпочтениями и жизненным опытом от проблем, которые присутствуют в жизни. Человек рассматривается как целостный здоровый индивидуум.

Для работы с пациентом в нарративной практике используются такие методы и взгляды на проблему, как:

• Экстернализация – отделение, дистанцирование от проблемы. Проблема рассматривается отдельно, воспринимается как живое существо со своим характером и жизненными путями. Человек же занимает определенную позицию по отношению к проблеме и выясняет причины своего выбора.
• Деконструкция – этот метод позволяет человеку осознать его авторство в жизненной истории.
• Восстановление участия – привлечение других людей, реальных или виртуальных, для поддержки в ходе истории.
• Работа с внешними свидетелями – привлечение независимых слушателей, которые впоследствии делятся своими впечатлениями о рассказанном. Они определяют, почему выделили те или иные аспекты истории, озвучивают свои рассуждения о характере и позиции человека.

Одно из важных наблюдений, заложенное в основы применения нарративной практики – это то, что все люди разные, и важно выделить именно ту проблему, которая является для данного субъекта основной. 

Чем отличается нарративный подход от других психологических практик?

В отличие от других направлений психотерапии, нарративный подход ставит в центр событий клиента, который в данной ситуации выступает экспертом. Также нарративные психологи относятся к пациенту с безусловным уважением, равно как и друг к другу, стараясь поддерживать коллегу, а не критиковать. Еще одной особенностью является прямая связь с искусством, литературой.

Также характерной чертой метода является его универсальность  и общедоступность– ограничений и противопоказаний для работы он не имеет. Нарративный подход в частности используется:

• Для работы с подростками. В этот сложный период он помогает разобраться с вопросами первой любви, учебы, выбора профессии, взаимоотношений с родителями, взаимодействия в социуме и т. д.
• С семейными парами. Ссоры, непонимание, проблемы между партнерами и их родственниками, разногласия, конфликты – все рассматриваемые вопросы считаются решаемыми.
• Проблемы и разногласия внутри сообщества, организации.
• Внутренние психологические проблемы – отсутствие целей и смысла жизни, потери, тяжелые чувства (вина, одиночество, апатия), заниженная самооценка, неверие в свои силы, закомплексованность.
• Применяется также для работы с неизлечимо больными людьми. Болезнь отделяется от человека, и он учится с ней взаимодействовать.
• Для работы с меньшинствами, которые не могут обратиться к традиционной психотерапии; пережившими травму, заключенными в тюрьмах.

Если в традиционной психотерапии основные вопросы касаются чувств и эмоций пациента, в нарративной практике упор делается все-таки на действия, ответную реакцию на ситуации. Также психолог не ставит диагнозов, про проблему говорит сам рассказчик, он же ее и определяет.

При данном подходе человек чувствует за собой ответственность, так как сам является творцом в своей жизни и своей истории, и не возникает чувства, что выводы, решения или действия ему навязали.

Нарративные методы очень просты в применении, человека, как правило, не затрудняет вести диалог в такой форме, ему скорее доставляет удовольствие познавать себя и делиться с другими, в то же время решая жизненно важные вопросы. 

Чем занимается нарративный психолог?

Рассказав свою историю, человек может создать новую, альтернативную. При этом опора – внутренние ценности человека. Важно, чтобы он осознавал, почему именно в таком формате должны развиваться события, какие качества при этом затрагиваются. Задача же специалиста – выделить принципы и ценности, которые вытекают из истории, и взять их за основу альтернативной. Психолог не перебивает пациента и не навязывает свою точку зрения, его методика – правильно подобрать способ ведения беседы, чтобы клиент мог выбрать нужную историю. Такая стратегия подразумевает расположение клиента и атмосферу доброжелательности, заботу и внимание. При этом нарративные психологи склонны придерживаться мнения, что каждый человек способен сам себе помочь. 
 

Нарративные технологии формирования ценностно-смысловых ориентаций личности: психологическое содержание и применение в образовательной практике

Science for Education Today, 2019, Т. 9, № 1, С. 76–92

© Утюганов А. А., Яницкий М. С., Серый А. В., 2019

Нарративные технологии формирования ценностно-смысловых ориентаций личности: психологическое содержание и применение в образовательной практике

¹ Новосибирский военный институт имени генерала армии И.К. Яковлева войск национальной гвардии Российской Федерации
² Кемеровский государственный университет

Аннотация: 

Проблема и цель. Авторами исследуется проблема становления системы ценностно-смысловых ориентаций личности в образовательном пространстве вуза с учетом специфики характера и направленности формируемых профессионально значимых ценностей. Цель статьи – определить психологическое содержание и особенности применения в образовательной практике нарративных технологий формирования ценностно-смысловых ориентаций личности.
Методология. Методологическими основаниями исследования выступили основные принципы постнеклассической педагогики; психолого-педагогические подходы к анализу биографии, жизненной истории и жизненного пути; базовые положения современной нарративной педагогики и психологии. В качестве конкретного инструмента разработки нарративной технологии использовался метод педагогического проектирования. Результативность нарративной педагогической технологии оценивалась при помощи специальной анкеты, направленной на изучение уровня осознанности, внутреннего принятия и реализованности профессионально важных ценностей.
Результаты. В результате анализа основных положений нарративной педагогики и психологии раскрыто психологическое содержание нарратива как метода формирования ценностно-смысловых ориентаций личности и определены особенности применения соответствующей нарративной технологии в образовательной практике вуза. Автора-ми доказана возможность повышения уровня осознания, внутреннего принятия и реализованности профессионально значимых ценностей посредством применения данной педагогической нарративной технологии. Авторами характеризуется психологическое содержание нарратива как метода формирования ценностно-смысловых ориентаций личности, содержащееся в прояснении значения личных и профессиональных ценностей и смыслов, актуализации их субъективной значимости, синхронизации временных локусов смысла, определении характера и направленности временной перспективы личности.
Заключение. Раскрываются особенности применения данной технологии в образовательном пространстве вуза, выражающиеся в поэтапном применении педагогических приемов и методов, основанных на психологических механизмах формирования системы ценностно-смысловых ориентаций личности – интериоризации, идентификации и интернализации.

Ключевые слова: 

Библиографическая ссылка:

Утюганов А. А., Яницкий М. С., Серый А. В. Нарративные технологии формирования ценностно-смысловых ориентаций личности: психологическое содержание и применение в образовательной практике // Science for Education Today. – 2019. – № 1. – С. 76–92. DOI: http://dx.doi.org/10.15293/2658-6762.1901.05

Список литературы: 

1. Bove A., Tryon R. The Power of Storytelling: The Experiences of Incarcerated Women Sharing Their Stories // International Journal of Offender Therapy and Comparative Criminology. – 2018. – Vol. 62(15). – P. 4814–4833. DOI: https://doi.org/10.1177/0306624X18785100
2. Carpenter N., Angus L., Paivio S., Bryntwick E. Narrative and emotion integration processes in emotion-focused therapy for complex trauma: an exploratory process-outcome analysis // Person-Centered and Experiential Psychotherapies. – 2016. – Vol. 15, Issue 2. – P. 67–94. DOI: https://doi.org/10.1080/14779757.2015.1132756
3. Crowther S., Ironside P., Spence D., Smythe L. Crafting Stories in Hermeneutic Phenomenology Research: A Methodological Device // Qualitative Health Research. – 2017. – Vol. 27(6). – P. 826–835. DOI: https://doi.org/10.1177/1049732316656161
4. Dunlop W. L., Guo J., McAdams D. P. The Autobiographical Author Through Time: Examining the Degree of Stability and Change in Redemptive and Contaminated Personal Narratives // Social Psychological and Personality Science. – 2016. – Vol. 7(5). – P. 428–436. DOI: https://doi.org/10.1177/1948550616644654
5. Galazhinsky E. V., Klochko V. Y. System Anthropological Psychology: Methodological Foundations // Psychology in Russia: State of the Art. – 2012. – Vol. 5. – P. 81–98. DOI: https://doi.org/10.11621/pir.2012.0005
6. Gillespie J. M., Allport G. W. Youth’s outlook on the future: A cross-national study. – New York, NY, US: Doubleday & Co., 1955. – 61 p. DOI: http://dx.doi.org/10.1037/13193-000
7. Lilgendahl J. P., McAdams D. P. Constructing Stories of Self-Growth: How Individual Differences in Patterns of Autobiographical Reasoning Relate to Well-Being in Midlife // Journal of Personality. – 2010. – Vol. 79, Issue 2. – P. 391–428. DOI: https://doi.org/10.1111/j.1467-6494.2010.00688.x
8. McAdams D. P. The psychology of life stories // Review of General Psychology. – 2001. – Vol. 5 (2). – P. 100–122. DOI: https://doi.org/10.1037/1089-2680.5.2.100
9. McAdams D. P., Guo J. Narrating the Generative Life // Psychological Science. – 2015. – Vol. 26(4). – P. 475–483. DOI: https://doi.org/10.1177/0956797614568318
10. Paivio S. C., Angus L. E. Narrative processes in emotion-focused therapy for trauma. – Washington, DC, US: American Psychological Association, 2017. – 278 p. DOI: http://dx.doi.org/10.1037/0000041-000
11. Saavedra R. A., Pérez L. G., Vitoria R. V., Reina J. A. Interculturalidad, Inclusion Social y Valores. Un acercamiento cualitativo desde la mirada de los proyectos educativos escolares // Fronteiras. – 2017. – Vol. 6 (4). – P. 89–110. DOI: https://doi.org/10.21664/2238-8869.2017v6i4.p89-110
12. Vasyagina N. N., Vasyagina S. A., Seryy A. V. Features of professional and personal orientation of the teacher // Astra Salvensis. – 2018. – Vol. 6 (S2). – P. 141–153. URL: https://www.scopus.com/record/display.uri?eid=2-s2.0-85049772368&origin=resultslist
13. Асмолов А. Г., Гусельцева М. С. Кому и как разрабатывать методологию психологии? // Сибирский психологический журнал. – 2015. – № 55. – С. 6–45. DOI: https://doi.org/10.17223/17267080/55/1
14. Бухаров А. О. Нарративные методы обучения в современной школе // Современная наука: Актуальные проблемы теории и практики. Серия: Гуманитарные науки. – 2011. – № 2. – C. 45–46. URL: https://elibrary.ru/item.asp?id=17343586
15. Знаков В. В. Постижение, непостижимое и экзистенциальный опыт как методологические проблемы психологии понимания // Вестник Московского университета. Cерия 14. Психология. – 2017. – № 1. – С. 18–35. DOI: https://doi.org/10.11621/vsp.2017.01.17
16. Знаков В. В. Теория психического как процесса и процессуальная логико-смысловая картина мира // Психологический журнал. – 2018. – № 2. – С. 37–47. DOI: https://doi.org/10.7868/S0205959218020046
17. Знаков В. В. Ценностное осмысление человеческого бытия: тезаурусное и нарративное понимание событий // Сибирский психологический журнал. – 2011. – № 40. – С. 118–128. URL: https://elibrary.ru/item.asp?id=16872684
18. Казанцева Е. В. Психологический субстрат нарративной схемы // Психолог.  –  2018. – № 1. – С. 39–48. DOI: https://doi.org/10.25136/2409-8701.2018.1.24412
19. Костоусов А. Г., Утюганов А. А., Яницкий М. С., Иванов М. С. Представления о безопасности у курсантов военного вуза и ценностно-смысловые предикторы их сформированности // Вестник Новосибирского государственного педагогического университета. – 2017. – № 5. – С. 37–54. DOI: https://doi.org/10.15293/2226-3365.1705.03
20. Неклюдова С. В., Кабрин В. И. Феноменологическое исследование формирования нового типа мобильного образа жизни личности в транскультуральной коммуникации // Сибирский психологический журнал. – 2018. – № 68. – С. 62–81. URL: https://elibrary.ru/item.asp?id=36482983 DOI: https://doi.org/10.17223/17267080/68/4
21. Утюганов А. А. Место и роль ценностно-смысловых ориентаций личности в системе профессионально важных качеств офицеров войск Национальной гвардии // Вестник Красноярского государственного педагогического университета им. В. П. Астафьева. – 2017. – № 1. – С. 115–123. URL: https://elibrary.ru/item.asp?id=28839251

Дата публикации 28.02.2019

Нарративный подход | Olga Zotova

Что такое Нарративный подход?

Человек как эксперт по собственной жизни
В своей практике я опираюсь на принципы нарративного подхода. «Нарратив» – от лат. «повествование», и это о взгляде на жизнь как на множество переплетающихся историй, которые сам человек рассказывает о себе или другие люди рассказывают о нем – и эти истории можно осознать, пере-рассказать, переписать. В основе нарративного коучинга лежит этика сотрудничества и взгляд на человека как на Эксперта по собственной жизни. Нарративный коуч помогает человеку найти или создать заново свои «предпочитаемые истории» – и начать действовать по-новому.

Отделить человека от проблемы
Важная точка отсчета – убеждение, что «люди в порядке». Да, проблемы встречаются, но важно рассматривать их именно как возникающие проблемы, а не как внутренне присущие человеку качества. Нарративный подход опирается на идею о том, что «проблема не в человеке, проблема в проблеме», и если мы «выносим» проблему из человека,  становится намного легче с ней разобраться. Это способ называется «экстернализация».

 Приведу пример: если человек считает себя неорганизованным, то с этим сложно что-то сделать – известно ведь, что переделать человека очень сложно. И самому человеку с этим сложно, непонятно как подступиться – «ну вот такой я невнимательный, понимаю, мешает, но сделать ничего не могу». Но если мы эту проблему экстернализуем – то есть  найдем ей название и разберемся, как она влияет на человека, его жизнь, работу, отношения, то можем обнаружить, что «Неорганизованность» «нападает» на человека не всегда и не во всех ситуациях. Что есть факторы, которые ее усиливают (усталость, дедлайны, спешка), а есть те, что уменьшают (понимание важности, дополнительная проверка, четкая система работы, удобный формат, и т.д.). Также мы можем заметить, что не только «Проблема» влияет на человека, мешает ему, лишая его веры в свои силы, доверия коллег, но и человек влияет на «Проблему» – в какие-то моменты все-таки справляясь с ней и придумывая свои собственные стратегии и приемы ей противостоять.

Найти исключения
В нашей жизни происходит множество разных эпизодов, но замечаем и запоминаем мы обычно то, что укладывается в основную, доминирующую линию нашей истории о себе. Проблема никогда не захватывает жизнь человека целиком, однако наши способы описания проблем часто создают такое впечатление – и это может сильно осложнять нашу жизнь. Иногда это истории о собственной несостоятельности – себя-«неудачника», «стеснительного человека», «неорганизованного сотрудника». И тогда эпизоды жизни, когда человек был организован, успешен, уверен в себе оказываются незамеченными, не попадают в поле внимания, обесцениваются – просто потому, что они не вписываются в традиционно негативную историю о себе, которая доминирует. Но мы можем найти исключения, рассмотреть что сделало их возможным, с какими ценностями, надеждами и жизненными принципами человека они связаны – и собрать из этих «уникальных эпизодов» новую, альтернативную историю, которая отражает предпочитаемый человеком способ жить и действовать.

Сконструировать новую реальность
Процесс коучинга часто приводит человека на территорию, на которой старые пути и решения уже не работают, а новых пока просто нет. И тогда требуется создать новые творческие решения. И в такой момент коуч может помочь человеку войти в  творческое, «высокопродуктивное» состояние, в котором может появиться новое видение ситуации, идеи и представление о первых конкретных шагах движения в новом направлении.

Подробнее:

Статья О.Зотовой в журнале Coach Magazine про нарративный коучинг
Cообщество Нарративная Практика
Отрывки из книги М.Уайта «Карты нарративной практики»

Нарративная психотерапия.Интервью с В. Москвичевым

С психологом, семейным психотерапевтом, нарративным практиком Вячеславом Москвичевым мы встретились в день его Рождения. Кроме интервью, Вячеслав собирался в этот день проводить бесплатный трехчасовой семинар о нарративной практике. Такой подарок другим в свой день рождения. Вячеслав похож то на повзрослевшего Холдена Колфилда из «Над пропастью во ржи», то на Н.Н. Миклухо-Маклая, когда тот занялся антропологией и этнографией. Путешествуя с нашим героем по некоторым дорогам его профессиональной и непрофессиональной жизни, ненадолго останавливаясь в самых неожиданных местах от авиационной инженерии или морского флота до приюта для детей подростков, от Бали до Австралии, мы познакомились с некоторыми представлениями Вячеслава о нарративной терапии и вообще о жизни. 

Что такое нарративная практика

О: Расскажите, как вы пришли к нарративу, как к практике? Почему Вы выбрали именно это направление? 

В: В нарративную практику я пришел не сразу. После университета стало понятно, что для того, чтобы работать нужно что-то, кроме образования на психфаке. Главное, что нам давали на факультете — это диагностика, такое распределение людей по ячеечкам. Но как налаживать контакт, какими инструментами пользоваться было не очень понятно. И первое, с чего я начал была психодрама. Увлекла меня психодрама в первую очередь ведущей. Елена Лопухина меня очаровала на одной из конференций, куда я пришел специально искать свой подход. И я три года учился психодраме и не жалею об этом. Но мне не хватало индивидуальной перспективы. Психодрама помогает человеку индивидуальному, видит его историю как очень индивидуальную. Семья практически не учитывается. А мне было очень интересно, как семью включать в это. 

Потому что главное определение нарративной практики – это не паталогизирующий, не обвиняющий подход к терапии, где нарративная практика просто отказывается от идеи нормирования, соответствия и отклонения от нормы 

С: Вам было интересно работать с семьей в рамках системной семейная терапия? 

В: Ну, когда она мне стала интересна, по большому счёту, кроме системной семейной никакой другой у нас и не было. Мне это еще было интересно в контексте работы с детьми в приюте. Оказалось, что больше 90% детей в детских домах, интернатах, приютах — это дети из семей, у них есть живые родители. И мы начали искать возможность работать с семьями. Поэтому следующий мой шаг был в семейную терапию. Это была программа Александра Черникова в Институте групповой и семейной психотерапии. До этого ещё были книжки. Карл Витакер влюбил меня в семейную терапию. Он говорил: «Я не верю в людей, я верю в семьи» — такой взгляд на человека сквозь призму семьи. Это было очень интересно. Но чего-то не хватало. К тому же в этот момент я уже сделал следующий шаг — начал работать с семьями в кризисной ситуации, дети которых еще не попали в приюты. Прийти в такую семью с идеей о её дисфункциональности было достаточно нелепо. Как ты придешь в семью с такими идеями, так ты и уйдешь, никто никому не поможет. Поэтому, когда я встретился с такими конструктивистскими направлениями, как ориентированный на решение подход и нарративный подход в терапии, я сразу же проникся ими. Потому что главное определение нарративной практики – это не паталогизирующий, не обвиняющий подход к терапии, где нарративная практика просто отказывается от идеи нормирования, соответствия и отклонения от нормы. 

О: Нарративная практика оказалась тем, что вы искали? 

В: У меня есть ощущение, что если раньше, я путешествовал в поисках своей земли, то сейчас я её нашел, и теперь совершаю экскурсионные поездки, но всегда возвращаясь назад. Мне очень интересно находить другие подходы, и я с удовольствием смотрю на других терапевтов. Например, не так давно меня просто восхитила работа Билла О’Хенлона, одного из учеников Эриксона. Но он, как раз в нарративную практику заходит только как путешественник со своей территории. Встречаться так на территории друг друга, мне кажется, очень важно. 

С: Можете ли Вы назвать характерные отличия нарративного подхода от других направлений? 

В: Мир нарративной терапии придерживается представления о том, что понятие нормы мешает помогать людям. Идея нормирования вносит вклад в проблему, поскольку человек, начиная оценивать себя или свои отношения с точки зрения определенных норм, видит себя, как выпадающего из этих норм, несостоятельного, неполноценного. Это мешает ему опереться на какие-то другие возможности, которые могли бы быть в его жизни. 

Цели нарративной терапии можно описать достаточно просто: помочь человеку, который столкнулся с проблемой, увидеть ее ограниченность, увидеть, что она не захватывает всю жизнь, найти более предпочитаемые моменты своей жизни, предпочитаемые истории, и укрепить их

О: Какие основные цели ставит перед собой нарративный терапевт? 

Цели нарративной терапии можно описать достаточно просто: помочь человеку, который столкнулся с проблемой, увидеть ее ограниченность, увидеть, что она не захватывает всю жизнь, найти более предпочитаемые моменты своей жизни, предпочитаемые истории, и укрепить их. 

С: Стать автором собственной истории…

В: Стать главным автором, потому что, с точки зрения нарративной терапии, человек никогда не может быть единственным автором своей истории. 

С: Получить права редактирования…

В: Причём права главного редактора, который может и утверждать редактирование других. Другие люди (близкие, специалисты, коллеги, соседи) пытаются подредактировать нашу жизнь, сообщая о том, насколько мы соответствуем их представлениям о норме или о желательности. С какими-то людьми или историями мы совпадаем, с какими-то не совпадаем, с какими-то опасно не совпасть, потому что они имеют больше влияния на нашу жизнь. Зато другие истории нам больше нравятся. Задача — в большей степени стать главным автором своей жизни и выбирать, кто будет соавтором. В нарративной терапии есть метафора идентичности, как жизненного клуба. Мы не можем сделать свою жизнь в одиночку. Но мы можем пересмотреть членство в своем жизненном клубе и кого-то отдалить, кого-то, возможно даже исключить, а кого-то пригласить, сделать его участие в большей степени представленным.

О: Как ожидания клиента влияют на вашу работу? Важно ли вам прояснить их? 

В: Я думаю, что это — основная часть нашей работы. Обычно люди приходят с проблемно-насыщенной историей. Но они часто думают, что это некоторая объективная правда об их жизни, или об их ребенке, или об их партнёре. И первое, что я делаю, я помогаю людям проблему, которую они заявляют, отделить от них и от людей. Если человек говорит: «Мой сын стал вдруг ленивым», я спрошу: «А эта лень проявляется во всех сферах его жизни? Есть ли моменты, где лень не накрывает его? Бывают ли дни, когда лень, он не поддаётся лени?». Это открывает пространство, чтобы увидеть, что проблемы не всё захватили. И тогда у нас появляется возможность посмотреть, чему проблемы мешают. Если бы проблемы не было, как бы изменилось ваше отношение, или ваше ощущение? Чего бы вы смогли делать такого, чего сейчас не можете делать? Встретившись с проблемными историями, я предполагаю, что уже сами проблемные истории дают нам знаки о том, что для людей является предпочтением.

Истории

О: Можете в качестве примера привести какую-то свою историю? 

В: Ну, у меня много историй. Есть истории моего становления психологом, — я в какой-то момент был уверен, что я стану авиационным инженером. Поступил в авиационный институт и полтора года проучился, будучи уверенным, что, кроме инженера я ничем другим не могу стать. В какой-то момент я опознал себя не соответствующим этой истории и попал служить на три года на флот. Для меня этот опыт стал, я бы сказал, путём в психологию. Сестра мне присылала книжки по психологии. У меня была наверное самая богатая библиотека из матросов на всём Северном флоте. Все хранили дембельские альбомы, а я книжки по психологии. Возможно, через много лет после этого, я бы назвал этот опыт, интригующим, драматичным. Там возникло представление о вещах, которые мне очень важны как психологу. Например, представление о свободе — что такое свобода, что такое несвобода, и что такое выбор, и что такое отсутствие выбора. Но я точно не хотел бы этот опыт повторить никогда. 

С: Насколько, на ваш взгляд, человеку для развития важны экстремальные переживания или пограничные травматические опыты? 

В: Вы знаете, мне сложно об этом сказать. Я прошел через службу и, в общем, выжил, и человеком стал. Кто-то сказал бы, что благодаря этой службе. Но представление о том, что, чтобы стать мужчиной, надо пройти через службу — мне не близко. Вот у меня подрастает сын. Я надеюсь, что он не пойдет служить. Я надеюсь, когда он дойдёт до призывного возраста, у нас вообще будет контрактная армия.

С: В жизни каждого человека есть травматичные переживания и, конечно, в идеале хотелось бы оградить человека, чтобы, в любви рос, в гармонии. Но всё-таки клубника, выросшая в теплице более водянистая, чем та, которая на грунте?

В: Для меня есть очень большая разница между идеями трудности, как проблемы и трудности, как насилия. Человек неизбежно встречается с проблемами. Человек родился, ему нужно научиться нормально дышать, потом ходить, потом говорить. Каждый раз, если, он преодолевает что-то, он встречается с выбором, с муками творчества. Наша жизнь тем разнообразней, чем больше она дает этих возможностей для развития, выбора и вот таких трудностей. Но при этом, когда говорят, что нужны не тепличные условия… В моём представлении, все человечество стало человечеством, благодаря тому, что оно выстроило теплицу, теплицу культуры. И сказать о том, что сейчас кто-то в не тепличных условиях… даже самые жёсткие и жестокие культуры, — это определённая теплица. 

О: Даже в приюте для детей, в которым Вы работали? 

В: Даже там.

О: А Вы долго работали в приюте? 

В: Я там работал 10 лет. 

О: Это такой кусок жизни. А почему вы туда пошли?

И я пришел в этот приют в качестве волонтера, посмотреть, пообщаться с детьми, что-то поделать с ними. И, постепенно стал сотрудником

В: Эта история началась еще до того, как я стал психологом. Я впервые встретился с детскими домами, будучи в стройотряде. Я тогда был еще студент авиационного института. Множество людей жило в Советском Союзе и не знало о том, сколько у нас детей находится в детских домах-интернатах. Но когда ты с этим встречаешься, про это невозможно забыть. И когда я пришел со службы и поступил на психфак, я стал искать работу, и одно из предложений, которые я получил достаточно быстро, было прийти волонтером в только что появившийся в Москве приют. И я пришел в этот приют в качестве волонтера, посмотреть, пообщаться с детьми, что-то поделать с ними. И, постепенно стал сотрудником. Сначала санитаром по наблюдению, потом воспитателем, а по мере своего образования стал там психологом. 

Там было много историй, относящихся к моему донарративному этапу, которые сильно повлияли на мою нарративную практику. Например, когда я, уже будучи психологом, писал характеристику на одного из детей, который должен был пойти в детский дом. Он знал, что он уходит в детский дом, знал, что я пишу характеристику. И в тот момент, когда я писал характеристику, он зашел ко мне в кабинет, и я быстро закрыл эту характеристику, чтобы он не увидел, что я пишу. В этот момент мне стало очень неудобно, что я так сделал.

С: Она была негативной?

В: Я не думал, что я пишу негативную… я думал, что она объективна. И, когда он вышел, я взял и перечитал ее…

С: Его глазами посмотрели на эти записи?

В: Я постарался… что-то я изменил там. Потом пригласил его, решил, что он имеет право знать, с чем пойдет. Он прочитал. Что-то он не понял, с чем-то не согласился, что-то мы вместе исправили, что-то я ему объяснил. И это был такой первый опыт, который я бы назвал нарративным, но я еще не знал об этом. Эта готовность представить инсайдерское знание, дать тем, кому мы помогаем, большую представленность — это очень важная позиция в нарративных практиках. Мы должны говорить не за них, а вместе с ними, приглашать их на свои конференции, давать им представление и возможность говорить.

С: А есть истории, которые входят в моду? Можете ли вы обозначить истории, с которыми сейчас люди приходят?

В: С одной стороны, я предполагаю, что это связано с личными особенностями терапевтов, с тем, как они позиционируются. Я позиционируюсь, как семейный терапевт, как специалист по работе с подростками, ко мне приходят супруги и семьи с подростками. С другой стороны, у меня есть ощущение, что темы стали меняться. Сейчас меньше тем, связанных с уходом подростков из дома, больше тем, связанных с компьютерной зависимостью. Еще недавно много было запросов, связанных с перспективой успешности. Сейчас как будто, «успешность» стала заменяться на «самореализацию». Это разные вещи, хотя близко положенные.

О: Можно ли все же выделить наиболее популярные истории? 

В: Я бы выделил истории более личные и более социальные. Есть большие культурные истории. Например, я — мужчина, или я — женщина, такая гендерная история. Она начинает формироваться сейчас уже до рождения, потому что большинство родителей узнают о поле своего ребенка, пока он еще в животе и начинают эту историю строить, покупая определенную одежду, определенным образом разговаривая, и так далее. И это одна из проблемных историй, потому что нормирование — что такое настоящая женщина и настоящий мужчина — очень мощное. И для многих — это естественно, потому что они хорошо соответствуют, а для кого-то это оказывается сложнее. Например, для мужчин-психологов сложно соответствовать и представлению о настоящем психологе, и о настоящем мужчине, потому что они расходятся. Мужчина не должен выражать свои чувства, а психолог — должен. Мужчина должен быть молчаливый и суровый, а психолог должен быть доброжелательный. И что здесь выбрать?

О: Но эти культурные парадигмы сдвигаются со временем. Например, «мальчики не плачут». Когда я была в детском саду, это просто было совершенно железное правило, а сейчас, конечно, нет. 

В: Джеймс Бонд уже заплакал. Вы представляете, чтобы Джеймс Бонд заплакал в первых сериях? Это было невозможно. 

О: Меняются ли истории, которые приносят клиенты? Может быть, есть истории, которые чаще встречаются сейчас или встречались 10 лет назад? 

В: Конечно, сейчас, история очень бурно развивается, меняется. Если начать с советского времени, мы увидим, что огромное число историй поменялось со знаком вплоть до противоположного. Например, история хорошего человека в советское время – это история коллективиста. Это история солидарности, история коллективной ответственности: 

«Единица ноль, единица вздор:
Один, даже самый важный, 
Не сможет поднять пятиметровое бревно, 
Тем более дом пятиэтажный».

Индивидуализм считался очень негативными качеством. Но с момента, когда мы вошли в другую фазу развития, когда ближе стали к западноевропейским представлениям, когда психология больше вошла в нашу жизнь, ситуация изменилась. Сейчас под здоровой личностью понимается автономная, индивидуальная, независимая, неподдающаяся групповому влиянию, и так далее. И тот, кто очень попадает в коллективистское представление, скорее будет обозначен, как проблемный, попадающий в слияние, в зависимость, и так далее. Еще история о роли женщине сильно поменялась.

О: А что для вас значат эти изменения? 

В: Для меня — это освобождение во многом. Если говорить про некоторый идеал нарративной практики, это вклад в разнообразие мира: чем более разнообразен мир, чем меньше возможностей его приводить в соответствие с любой нормой, тем лучше. 

«Важно не только думать о том, что я говорю, отвечать за то, что я говорю, а отвечать за то, что делает, то, что я говорю».

О: Для вас лично или для вас, как представителя нарративной школы, толерантность — это такая абсолютная ценность, «пусть растут все цветы»? 

В: Слово толерантность — слишком политическое. Но, вообще, наверное, да. Для нарративной практики характерно обращение к людям, которые оказываются в ситуации маргинализации и обозначение вопросов социальной несправедливости. А этика — это не этика правил, это скорее политика принятия ответственности за последствие того, что я делаю или что говорю. Одна из цитат кого-то, из нарративных практиков: «Важно не только думать о том, что я говорю, отвечать за то, что я говорю, а отвечать за то, что делает, то, что я говорю». Если я что-то сказал, эти слова имеют последствия. Готов ли я принять ответственность за те действия, которые производят эти слова. С точки зрения нарративной практики, мы создаем реальность своими словами. В этом отношении, не все идеи равны. Ну, например, … если у меня идея не насилия, а у другого идея насилия.

С: Да, как идея фашизма. Этот цветок пусть тоже растет?

В: С точки зрения нарративной практики, очень важно, насколько эти идеи подавляют других или нет; насколько в этой идее остается пространства для других голосов.

В жанре Путешествие 

С: Если говорить в рамках жанра, в каком жанре чаще всего звучат запросы ваших клиенты? 

В: Запросы, скорее в жанре приключения или путешествия. А если говорить от чего люди отталкиваются, это в основном мелодрама или детектив… Хорроры у меня бывает, но, к счастью, очень редко. И всё-таки люди приходят с надеждой, и это надежда на какое-то путешествие. Они приходят, в том числе, чтобы из этого хоррора или мелодрамы, или иногда драмы выбраться в какое-то другое пространство.

О: То есть вы расширяете репертуар клиента? 

В: Надеюсь. Потому что клиенты ищут возможности расширения репертуара своего взаимодействия. Кстати, наверное, ко мне чаще приходят люди, которые ценят чувство юмора. Я люблю, когда работаю, рассказывать какие-то истории, в том числе, смешные. Слишком серьезное отношение к трудностям укрепляет трудности. Одна из первых статей Майкла Уайта о нарративном подходе называлась «Игривый способ обращения с серьезными проблемами» (Playful approaches to serious problems).Мне этот стиль мне близок. 

С: А в каком жанре чаще всего живёте вы?

В: Если говорить про мой жанр, себя бы я тоже отнёс к жанру путешествия, жанру приключения. Я очень люблю предлагать людям метафоры путешествия с территории проблемности на территорию предпочтения. И когда я работаю, я смотрю, какие территории захвачены проблемами, а какие территории свободны, и что на них происходит, и как можно эти территории расширить. 

С: У вас часто звучит метафора Путешествия: «другая земля», «отправиться куда-то», «освоенные земли» / «неосвоенные территории». Все это связано как-то с такой метафорикой карты, пространственно-временным континумом. Что для вас означает этот язык? 

В: Майкл Уайт, видел эту метафору, как наиболее подходящую для своей терапии. И даже те методы, которые он предлагает нарративной практике, он назвал картами (карта беседы, направленная на экстернализацию проблемы, или карта беседы, направленная на пересочинение), имея ввиду, что беседа помогает человеку переместиться от знакомого и привычного опыта, из знакомой местности туда, где возможно узнать то, что человеку ещё неизвестно. И терапевт выступает в качестве такого проводника, который умеет ходить по карте и задавать вопросы, предлагать направления и открывать возможности, но при этом он не знает, куда человеку нужно попасть. Он предлагает такую услугу гида в путешествии по его жизни. При этом сам человек тоже не знает точно, куда он хотел бы попасть, но у него есть некоторые представления… Возможно, он где-то видел эти места, возможно он там бывал, но как туда пройти он не знает… Язык этот мне был близок и очень отзывался, когда я его встретил.

И, когда я туда попал у меня возникла вот такая метафора — «посмотреть на свою жизнь с другой стороны». 

С: Как вашим рабочим метафорам помогла поездка на Бали? Это было большое путешествие, вы прожили в отрыве от Москвы несколько месяцев, да? 

В: Где-то 2-3 месяца. Мы вообще любим путешествовать. Не считая трехдневной поездки в Венгрию, первой моей заграничной поездкой оказалась поездка в Австралию, на конференцию по нарративной практике. И, когда я туда попал у меня возникла вот такая метафора — «посмотреть на свою жизнь с другой стороны». 

О: Вверх ногами!

В: Да, да, да! Это ж антиподы. Там люди ходят на головах! И, вот, там зима – здесь лето, там другие животные, там другие люди, там воронка… вода в другую сторону закручивается — это совершенно другая страна! Когда смотришь на жизнь с другой стороны, можно увидеть ее течение! То, что казалось само собой разумеющееся, перестает таким быть, потому что бывает по-другому. И с тех пор я действительно, люблю путешествовать и смотреть. Бали для меня тоже особый остров, с другой культурой. Там значительно больше традиционных идей. Но это очень доброжелательная страна с совершенно другими, само собой разумеющимися вещами. И совершенно другими историями. Когда погружаешься в контраст других историй, получаешь возможность увидеть себя по-другому и увидеть, в каких историях плаваешь ты. 

С: Если бы у вас была возможность выбирать любого психотерапевта, любых времен, веков включая классиков, у кого бы Вы хотели пройти терапию? 

В: Наверное, мне было бы очень интересно побывать в кресле у Милтона Эриксона. Еще, конечно, у Карла Роджерса очень интересно. Мне любопытно, как это, изнутри клиенто-ориентированный подход строится. Еще — Витакер. Я прям-таки мечтаю, но это, конечно, с семьей. Я прямо представляю, как мы у него всей семьей, которая у нас сейчас есть. Интересно, он захочет, чтобы я пригласил в том числе и предыдущих жен? Судя по тому, как он писал, он, в общем, любит собирать неожиданные компании. 

О: Вы готовы привести всю компанию?

В: Ну, я бы постарался. Я бы думал о том, как написать приглашение своим коллегам, друзьям, близким… И конечно, Майкл Уайт, я прям очень хочу. Майкл Уайт и Стив де Шейзер, наверное, вот это тоже очень важные фигуры.

О: А к Эриксону с чем бы пошли, если не секрет?

В: Наверное, с чем-то таким бессознательным, тем, что я могу меньше всего контролировать. Возможно, с таким залипанием в Facebook, что-нибудь в этом роде…

О: Вы назвали это, как один из популярных в наше время клиентских запросов? 

В: Действительно. Интернет сильно изменил всю жизнь: и запросы, и стиль жизни. И, на мой взгляд, он сильно повлиял на идентичность людей. 

С: А как вам кажется, предлагает ли интернет какие-то новые формы психотерапевтического воздействия и контакта? 

В: С одной стороны, да. Очень легко стало создавать, например , сообщества поддержки. Особенно для маргинализованных людей, когда ты понимаешь, что ты в меньшинстве, но, вообще-то, таких, как ты,— тысячи. С другой, конечно, открываются возможности и для травматизации. Пересматриваются идеи конфиденциальности. Например, очень сложно стало соблюдать условную психоаналитическую позицию закрытого экрана для проекций. Любой сколь-нибудь публичный человек, например, психотерапевт, который публикуется, становится открытым. Даже, если он сам не выкладывает информацию о себе, о нем огромное число информации будет, и ее клиент может найти. 

О: Какой личный опыт повлиял на вас как на терапевта сильнее всего?

В: Если говорить про мою позицию в консультировании, я очень много взял из социальной работы, потому что социальная работа значительно больше обращается к такой идее, как социальная справедливость и защита прав. Наша психотерапия часто считает, что это вопрос, не относящийся к терапии. А с моей позиции и с позиции нарративных терапевтов, когда мы просто занимаем нейтральную позицию, это часто является поддержкой существующего, часто несправедливого положения дел. 

Если мы хотим быть в честной позиции, нужно говорить о том, что вот эта проблема – это не проблема низкой самооценки, это проблема бедности. А это проблема несправедливости по отношению к женщине, матери троих детей, которая не получает поддержку; это не иждивенчество или отсутствие ответственности за свою жизнь, это — невозможность нести ответственность за свою жизнь, если у тебя трое детей и нет поддержки от государства и мужа. И это честные позиции. Мне кажется, очень важно их озвучивать. Это оказывается важным для людей, которые сейчас приходят за терапевтической помощью, в том числе, для достаточно обеспеченных. Я понимаю, что не могу изменить структуру общества или социальный строй. Но само признание, что это действительно несправедливо, что вы действительно боретесь с социальной несправедливостью, и мы можем искать другие способы реагирования на проблему, дает ощущение большего ресурса и большего авторства и помогает изменять свои жизни.

Вопросы задавали Ольга Мовчан, Светлана Скарлош

Поделиться с друзьями

Что такое «хороший вопрос» в нарративной практике? //Психологическая газета

Расспрашивание в нарративном подходе стремится генерировать и актуализировать «инсайдерское» знание людей и сообществ посредством коллективной, партнерской, прозрачной, рефлексивной практики. Человек или группа, с которыми ведется работа, рассматривается как эксперт по собственной жизни; также человек или группа не отождествляется с проблемой. Таким образом, высвечивается «множество голосов опыта».

• Хороший вопрос – это «свежий» вопрос, он открывает новые горизонты, приглашая людей взглянуть на что-то по-новому.

• Хороший вопрос – это вопрос, приводящий к глубоко значимым для человека ответам, и усиливающий желание человека продолжать беседу.

• Хороший вопрос «неотразим» – он заставляет задуматься, приводит на новые территории, бросает вызов существующим взглядам, и все это – в интригующей, увлекающей, поддерживающей, внимательной и даже в чем-то иногда шаловливой манере.

• Хороший вопрос – это тот, о котором человек-адресат вопроса сам говорит: «Какой хороший вопрос!..»

• Хороший вопрос направлен на ядро, ключевой, узловой момент истории или ситуации. Вопрос должен настолько захватить воображение адресата, чтобы тот был готов двинуться исследовать неведомое, невзирая на сопутствующую этому тревогу.

Хорошие вопросы направлены не на уже существующее знание рассказчиков и не на проверку и подтверждение имеющихся у интервьюеров гипотез. Скорее, хорошие вопросы направлены на высвечивание «ярких, сочных, богатых» жизненных знаний, которые обычно оказываются в тени или считаются чем-то само собой разумеющимся. Особенно важно актуализировать знание, которое привычно считается «менее значимым», чем легитимное «профессиональное» знание. При задавании вопросов интервьюер исходит из предположения, что важное для собеседника знание ему уже доступно и будет актуализировано, извлечено, как рыба на удочку вопроса. Человек, задающий вопросы в нарративном подходе, «не знает всех ответов», но «знает, как узнать» – и эта позиция отличается от позиции профессионала-эксперта, «знающего всё».

• Хорошие вопросы создают условия, чтобы люди могли говорить о своем опыте от первого лица.

Для того, чтобы сформулировать хороший вопрос, необходимо занять рефлексивную позицию. Майкл Уайт говорил, что всякий раз, когда ему хочется что-то сказать или подсказать человеку, с которым ведется работа, он старается переформулировать это в вопрос. При этом, формулируя вопрос, важно «заглядывать вперед» и думать, какие у этого вопроса могут быть последствия. В этом – ответственность интервьюера (исследователя и/или терапевта). Как говорил Мишель Фуко, «важно не только делать и знать, что мы делаем, важно также знать, что делает то, что мы делаем».

• Хорошие вопросы «делают видимым невидимое» и «подвергают сомнению само собой разумеющееся».
Позиция, с которой получается задавать хорошие вопросы – это позиция подмастерья, а также вежливого гостя-чужестранца, чьи задачи – раскрыть скрытое, подразумеваемое знание, позволяющее знающим и опытным местным жителям максимально придерживаться предпочитаемых способов жизни.

 Хороший вопрос следует из предшествующей реплики собеседника. Из одной реплики может идти «веер» вопросов в разные стороны, но не цепочка вопросов, каждый последующий из которых опирается на то, как, по мнению интервьюера, скорее всего ответит респондент. Вопросы растут из того знания, которое актуализируется в беседе, а не из знания, «втаскиваемого извне» (то есть не из того, чему интервьюера учили, например, в университете). Исключение для Эпстона – когда для формулирования вопросов привлекается инсайдерское знание людей, оказавшихся в жизненной ситуации, похожей на ту, в какой находится рассказчик-респондент.

Хорошие вопросы – это своего рода указатели направления. Они указывают на дороги, по которым человек может пойти в поисках знания, если чувствует, что это может быть полезно. То есть, одновременно, рассказчик ведет интервьюера и интервьюер ведет рассказчика.

• Хороший вопрос – это вопрос, от которого не хочется быстро и сразу избавиться путем ответа на него, это вопрос, к которому хочется время от времени возвращаться.

• Хороший вопрос ведет к множеству новых вопросов (а плохой заводит беседу в тупик). Хороший вопрос задается с позиции «а может быть, за следующим поворотом кроется что-то фантастически, удивительно прекрасное».

Хороший вопрос позиционирует рассказчика как действующее лицо в некоем драматическом сюжете. В хороших вопросах (по Эпстону) есть что-то драматическое. Они как бы будят, будоражат рассказчика, мир становится для него ярче, четче, живее. (В отличие от вопросов, которые вышибают дух, вжимают в стену, давят тяжким грузом и сообщают, что «шаг в сторону будет расцениваться как побег».)

• Хороший вопрос побуждает рассказчика занять позицию уважительного любопытства по отношению к самому себе и к различным аспектам своей жизни.

По мере развития беседы, вопросы также оказываются нацелены на заполнение «брешей», «разрывов» в сюжете создающейся истории, чтобы история пересказывалась вновь и становилась более насыщенно описанной.

Хорошие вопросы в нарративном подходе всегда формулируются в экстернализующем языке, а не в интернализующем. Если человек считает нечто внутренне присущей ему чертой, нарративный терапевт-интервьюер формулирует вопрос так, чтобы это нечто предстало в качестве социальной практики, имеющей свою историю, традиции, манеры, способ и форму воплощения и т.п. Экстернализация позволяет занять рефлексивную позицию.

Хорошие вопросы «зацепляются» за особые слова и выражения, произнесенные рассказчиком, и направлены на исследование их смыслового контекста. Дэвид Эпстон, формулируя свои вопросы, развивает предложенные рассказчиком метафоры (например, когда рассказчик говорит, что «в нашей организации работнику удается отшлифовать свое [определенное умение]», Эпстон может спросить: «Как вам кажется, что организация делает для того, чтобы это умение человека действительно засияло?» Эпстон также любит использовать редкие, необычные слова, чтобы еще сильнее привлечь внимание рассказчика к вопросу.

При конструировании хороших вопросов вполне вероятно, что в беседе с конкретным человеком будут совместно создаваться ad hoc неологизмы, описывающие переживания и смыслы человека максимально близко к его опыту, т.к. «старые», общепринятые слова могут быть настолько «затасканными», пропахшими нафталином, или, напротив, помещенными на пьедестал и залакированными, что пользоваться ими для передачи живого переживания оказывается невозможным. Для создания новых слов и выражений гораздо лучше подходят метафоры, а не «буквальные значения». Научный дискурс часто предполагает, что используемые термины должны быть эмоционально нейтральными, выхолощенными, очищенными от воображения.

• Хороший вопрос может вызвать к жизни яркое воспоминание, чтобы знание актуализировалось не через «сугубо интеллектуальное» припоминание, а через «перепроживание опыта в единстве аффекта и интеллекта» (аллюзия на Выготского моя – ДК).
Хорошие вопросы ухватывают и развивают «момент движения» сюжета предпочитаемой истории, чтобы она «разгонялась» из прошлого через настоящее в будущее. Хорошие вопросы связывают воедино событийный и смысловой аспекты истории.

(записи с семинара Дэвида Эпстона в ноябре 2008 года, материал подготовлен Дарьей Кутузовой)

Комментарий Дарьи Кутузовой:
Хорошие вопросы приводят тех, кому они заданы, к большему ощущению свободы и силы (в противовес переживанию слабости и скованности), и к большему переживанию возможности хорошей сопричастности и общности с другими людьми (в отличие от переживания неприятной изолированности). На квази-телесном уровне хороший вопрос может вызывать ощущение теплоты, облегчения, легкости, приятных мурашек, раскрывающегося внутри пространства (это бывает заметно по языку тела собеседника при очном общении).

Ядро или узловой пункт истории – это всегда определенное напряжение, определенный парадокс, «то, чего не могло быть, но все же произошло» – в понимании М.Н.Эпштейна, это «сверхсильные модальности».

Кутузова Дарья Андреевна — кандидат психологических наук, нарративный консультант, со-редактор журнала «Постнеклассическая психология» и Explorations: E-journal of Narrative Practice, автор проекта Нарративная библиотека

Это ваша жизнь (и как вы это говорите)

Они описали свою проблему, будь то депрессия или расстройство пищевого поведения, как возникновение внезапно, как будто из ниоткуда. Они характеризовали свою трудность как внешнего врага, часто давая ему имя (черная собака, прогулка стыда). И в конце концов они его победили.

«Это история о победной битве:« Я закончил терапию, потому что смог преодолеть это самостоятельно », — сказал г-н Адлер. Те, кто участвовал в исследовании, которые набрали более низкие баллы по показателям психологического благополучия, с большей вероятностью рассматривали свое настроение и проблемы с поведением как часть своего собственного характера, а не как злодея, которого нужно победить.Для них терапия была частью постоянной адаптации, а не решающей битвы.

Результаты показывают, что психотерапия, когда она эффективна, дает людям, которые чувствуют себя беспомощными, чувство собственной силы, фактически изменяя их жизненную историю, даже когда они работают над обезоруживанием своих собственных демонов, сказал г-н Адлер.

Психическая устойчивость частично зависит от именно такого вида автобиографического повествования, от момента к моменту, когда человек преодолевает жизненные уколы и печали. Чтобы лучше понять, как истории строятся в реальном времени, исследователи недавно изучили, как люди вспоминают яркие сцены из недавней памяти.Они обнаруживают, что одним из важных факторов является перспектива, с которой люди сталкиваются при повторном посещении сцены — будь то от первого или третьего лица, как если бы они смотрели на себя в кино.

В исследовании 2005 года, опубликованном в журнале Psychological Science, исследователи из Колумбийского университета измерили, как студенты-участники отреагировали на плохие воспоминания, будь то аргументы или провал экзамена, когда они вспоминались от третьего лица. Они проверяли уровни сознательной и бессознательной враждебности после воспоминаний, используя как стандартные анкеты, так и сочинения студентов.Исследователи обнаружили, что сцены от третьего лица были значительно менее расстраивающими, чем плохие воспоминания от первого лица.

«Наш эксперимент показал, что этот сдвиг в перспективе, наличие такого расстояния от себя, позволяет вам заново пережить этот опыт и сосредоточиться на том, почему вы расстроены», вместо того, чтобы погрузиться в него, — сказал Итан Кросс, сотрудник исследования. ведущий автор. По его словам, эмоциональное содержание воспоминаний все еще ощущается, но их жало притупляется, поскольку мозг формирует его значение, когда он строит историю.

Взятые вместе, эти результаты предлагают своего рода компромисс между жизненными историями и индивидуальными воспоминаниями, между большим сценарием и отдельными сценами. То, как люди день за днем ​​воспроизводят и переделывают воспоминания, углубляет и меняет их большую жизненную историю. И по мере развития эта большая история, в свою очередь, окрашивает интерпретацию сцен.

Сила личного повествования

Источник: Робин Бензрихем / Unsplash

Как вы рассказываете о своем самом большом испытании или невзгодах?

Даже когда мы верим, что создали для себя счастливую, идеальную жизнь, наш курс может быть не так мягко перенаправлен, что приведет нас к дальнейшему раскрытию человеческого потенциала по дороге, вымощенной великой болью.

Как мы продвигаемся вперед и дальше, чтобы позволить этим вызовам стать катализаторами поступательного прогресса?

Ответ может заключаться в том, как мы формируем наши личные повествования.

В 26 лет жизнь не очень мягко отстранила меня от финансовой карьеры и сообщества, которое я знал, поставив меня лицом к лицу с опасным для жизни случаем волчанки. Два года я был прикован к постели, так как делал все, что было в моих силах, чтобы восстановить силы.

Как бы трудно это ни было «удалить» из жизни, которую я знал раньше, произошло нечто волшебное, когда я воспользовался возможностью быть интроспективным и наблюдателем за жизнью.

Болезнь вынудила меня принять то, что я называю «перспективой скамейки в парке», как если бы я наблюдал за отношениями, синхронизмом и связанными событиями, разворачивающимися передо мной. Я мог ясно видеть, как все части сочетаются друг с другом.

Когда я применил эту точку зрения к своей любви к написанию историй из жизни других людей и помощи им в формировании посланий своего бренда, их рассказы начали затрагивать истинную глубину того, что значит быть человеком. Одна за другой их истории стали мощными инструментами исцеления и катализаторами преобразований.

Как вы оформляете свою историю?

Ваша предыстория — ваш трамплин или якорь?

Полномочный рассказчик понимает, что его предыстория является основой, а не фокусом. Получите доступ к прошлому, чтобы получить поддержку в настоящем, с акцентом на стремление к будущему. То, что произошло в вашей жизни, призвано служить вам трамплином, подталкивая вас к тому, чтобы поделиться тем, что вы узнали, с другими.

Когда психиатр и переживший Холокост Виктор Франкл рассказывает историю своего пребывания в Освенциме в фильме «В поисках смысла человека », он делает это с наделенной властью точки зрения, достоверно говоря о своих силах и борьбе, одновременно давая возможность другим заглянуть внутрь себя, чтобы увидеть свои истинный потенциал.Как основоположник «смыслообразования», его работа вдохновляет нас использовать наш прошлый опыт, чтобы предлагать ценность и тем самым создавать из него цель.

Исследователь из Трентского университета Пол Т.П. Вонг расширил работу Франкла до 21 века, и каждый из нас тоже может это сделать, используя наши повествования как доступные средства для создания смысла. С помощью стратегического повествования точки невыносимой боли можно превратить в точки глубокого понимания и ценной информации, которые помогут облегчить путь другим.

Как создать сильное личное повествование?

Когда мы смотрим на свой опыт более объективным взглядом, мы можем начать раскрывать и извлекать смысл, который в этом заключается. В статье «Голос разума» Памела Вайнтрауб ссылается на работу психолога Итана Кросса о взаимосвязи между отношением к себе в третьем лице и успехом в жизни:

«Переключая способ обращения к себе — от первого лица или от третьего — мы щелкаем переключателем в коре головного мозга, центром мысли, а другой — в миндалевидном теле, очаге страха, перемещаясь ближе или дальше от нашего ощущения Я и всю его эмоциональную напряженность.Достижение психологической дистанции дает возможность самоконтроля, позволяя нам ясно мыслить, действовать компетентно … Освободившись от негативных мыслей, мы обретаем перспективу, глубоко сосредотачиваемся и планируем будущее ».

Наряду с доступом к ясности наших сильных сторон и успехов и подлинности наших трудностей, обращение к себе от третьего лица также позволяет нам увидеть дары и уроки, заложенные в наших путешествиях — незаменимые активы, которыми мы должны делиться с другими.

Если вам сложно сформировать полноту своего повествования от первого лица, попробуйте написать или рассказать свою историю от третьего лица.Оттуда переводите на вид от первого лица. Позвольте себе почувствовать и освободить боль, наслаждаясь моментами силы и стойкости. Эта эмоция — подарок, потому что это то, что позволяет вам относиться, понимать и сочувствовать другим, сталкивающимся с аналогичными проблемами, поддерживать их рост и направлять ваше личное исцеление в процессе.

Каковы ключевые компоненты сильного личного повествования?

• Будьте правдивы, но чутко относитесь к своей борьбе. — Поймите важность сочувствия и сострадания для того, чтобы вы могли относиться к другим, а они к вам.Моя клиентка прекрасно сформулировала это, когда сказала: «Мои слушатели любят меня из-за моей борьбы, а не моих успехов». То, что поражает вас в сердце, будет и для других, особенно если вы построите этот рассказ на основе общечеловеческих ценностей.
• Поддерживайте свои подвиги и успехи — Слишком часто мы переоцениваем или недооцениваем свой опыт. Есть разница между уникальностью и особенностями. Спросите друзей, клиентов или коллег, как они видят ваше путешествие. Обратите внимание на общие черты в описании ваших способностей и сильных сторон.Ищите описания уникальных уроков, которыми вы хотите поделиться.
• Сосредоточьтесь на своей аудитории, всегда — Когда мы делаем аудиторию центром нашей личной истории, возникает истинное чувство трансформации. Мы можем превзойти наш опыт, поделившись полученными ценными знаниями, мудростью или пониманием, чтобы облегчить путь и обеспечить ясность для других, столкнувшихся с подобным опытом.

Может показаться нелогичным делать свою личную историю о других, но когда вы представляете свое повествование как вклад в дело, большее, чем вы сами, ваша жизнь становится платформой, которую вы принимаете, чтобы получить доступ к ценным урокам и стратегиям для других.

Когда мы спрашиваем себя, как мы можем внести свой вклад в более крупномасштабный рост, мы позволяем себе придавать смысл даже самому непостижимому опыту и повышать устойчивость. Применение этой повествовательной методологии «больше, чем я» в бизнесе углубляет наши отношения и создает узнаваемость бренда благодаря общечеловеческой связи и поддержке.

Личные рассказы в бизнесе новой экономики

Французские исследователи Кейт Харт, Жан-Луи Лавиль и Антонио Давид Каттани назвали новую экономику «Человеческой экономикой» с акцентом на необходимости «найти пути вперед, которые должны как-то вовлечь все человечество.”

С переходом от разработки идей к предоставлению ценности каждый из нас может извлечь пользу из наших личных путешествий для создания лучшего коллективного будущего … человечества в целом, мы растем вместе как глобальное общество.

Как вы можете поделиться своим личным рассказом, чтобы стимулировать рост других?

Нарративная психология и личность человека | Джанси Бхушан N

Нарративная психология — это мировоззрение в психологии, воспринятое с учетом «легендарной природы человеческого поведения», [Сарбин, Теодор Р.1986]. То есть, как люди соглашаются с опытом, наблюдая за историями, слушая и понимая истории, рассказанные другими и своими собственными. Работая в соответствии с постулатом о том, что человеческая деятельность, поведение и опыт наполнены «смыслом» и историями, а не логической точкой зрения или законными формулировками, нарративная психология изучает то, как люди создают истории, чтобы иметь дело с переживаниями, и это влияет на личность. человека.

Люди обычно хорошо рассказывают истории, что является врожденным и естественным для всех людей во всем мире.Нарративная психология предназначена для понимания содержания, характера и стиля историй, с помощью которых человек отражает или рассказывает свои истории, которые они придумывают из своего повседневного жизненного опыта.

Произношение слова «повествование» употребляется с широким диапазоном значений. Это техника значительного артикулирования жизненного опыта [Schiff, Brian 2012]. Нарративная психология не является отдельной или точной теорией. Это относится к ряду подходов к исследованию роли историй в человеческой жизни и мыслительных процессах [Brockmeier, Jens; Карбо, Донал А.2001].

В нарративной психологии история жизни человека становится структурой идентичности, поскольку человек выбирает разные способы отражения своего опыта, объединения и просветления всей истории, а события своей жизни не только отражают то, что дают другие, но и формируют , кто они как личность, следовательно, это влияет на личность человека [Бек, Джули, 10 августа 2015 г.]. Это социальный конструктивистский подход, который изучает значение этих историй для людей и обществ [Crossley, Michele L.2000].

Людей, особенно психологов, интересовали истории и повседневные рассказы о своей жизни в 1970-х годах. Термин «нарративная психология» был введен Теодором Р. Сарбином в его книге 1986 года « Нарративная психология: легендарная природа человеческого поведения» [Sarbin, Theodore R. 1986]. В своей книге он утверждал, что человеческое поведение лучше всего объясняется с помощью историй и что это объяснение должно быть сделано с помощью качественного исследования [Forgas, Joseph P .; et al 2013].

Сарбин утверждал, что «нарратив» — это корневая метафора психологии, которая должна заменить механистические и органические метафоры, которые сформировали так много теорий и исследований в этой дисциплине за последнее столетие.

Психологи личности сосредоточили свое исследование «на выявлении структурных характеристик и тем содержания в жизненных историях и изучении их отношения к чертам характера, мотивам и психическому здоровью», — опубликовали Макадамс и Палс в журнале American Psychology journal .

Например, они ссылаются на одно исследование, в котором изучались истории родителей младенцев с синдромом Дауна. Они обнаружили, что рассказы, включающие в себя предзнаменования и обнадеживающие выводы, предсказывают благополучие и развитие эго. В другом интересном исследовании исследователи обнаружили, что определенные убеждения участников были связаны с разными эмоциональными тонами в рассказанных ими историях.

Джером Брунер исследовал «повествовательный вид знания» более эмпирическим путем в своей книге 1986 года « Актуальные умы, возможные миры » [Bruner, Jerome 2009].Брунер проводит различие между «парадигматическими» и «нарративными» формами мыслительных процессов, предполагая, что они обе являются фундаментальными, но несводимыми друг к другу. Повествовательный подход был также развит Дэном П. МакАдамсом, который выдвинул модель идентичности на основе жизненной истории. описать три уровня личности, что приведет к исследованию того, как описываются важные жизненные переходы и как «я и культура соединяются в повествовании» [McAdams, Dan P. 1993]

Повествовательные подходы к личности предполагают, что люди интерпретируют свои собственные живет как непрерывные истории, и что эти жизненные истории помогают очертить поведение, устанавливая идентичность, и интегрировать людей в современную социальную жизнь (Hermans, Kempen, & van Loon, 1992; Josselson & Lieblich, 1993; McAdams, 1985; Singer & Salovey, 1993). ; Tomkins, 1987).

Повествовательная психология включает автобиографическую память, ранние воспоминания, связанные с детскими переживаниями, высокие / низкие эмоциональные точки, которые повлияли на личность в целом, повседневный жизненный опыт во взрослом возрасте и автожизни, которые являются субъективными или интер-субъективными, и рассказы что говорят другие и сами.

Ссылки:

Сарбин, Теодор Р. (1986). Нарративная психология: легендарный характер человеческого поведения. Praeger.

Шифф, Брайан (2012).«Функция повествования: к нарративной психологии смысла». Повествовательные произведения: проблемы, расследования и вмешательства. 2: 33–47.

Брокмайер, Йенс; Карбо, Донал А. (2001). Повествование и идентичность: исследования автобиографии, личности и культуры. Издательство Джона Бенджамина. п. 10.

Бек, Джули (10 августа 2015 г.). «Жизненные истории». Атлантический океан. Проверено 2 декабря 2016 г.

Crossley, Michele L. (2000). Введение в нарративную психологию. Образование Макгроу-Хилла.п. 40.

Forgas, Joseph P .; Винче, Орсоля; Ласло, Янош (2013). «Социальное познание и коммуникация: история вопроса, теории и исследования». Социальное познание и общение. Психология Press. п. 8.

Брунер, Джером (2009). Актуальные умы, возможные миры. Издательство Гарвардского университета.

Макадамс, Дэн П. (1993). Истории, которыми мы живем: личные мифы и становление себя. Guilford Press.

Васильева Юлия (2016). Нарративная психология: идентичность, трансформация и этика.Springer. п. 15.

Сила рассказов: повествовательная психология в публикации

Помимо способности удерживать пристальное внимание восторженного читателя или привлечь широкую аудиторию бестселлера, рассказы обладают силой, которую большинство людей воспринимает как должное. Они влияют на то, как мы воспринимаем и обрабатываем собственный опыт. Психологи, изучающие эту силу, называют ее нарративной психологией .

Нарративная психология описывается как развивающаяся область психологии, поскольку она относительно нова; термин появился всего тридцать лет назад.Согласно этой области, люди справляются со своим собственным опытом, создавая истории и слушая рассказы других. В нарративной психологии рассказ — это другое слово, обозначающее человеческий опыт.

Людей привлекают истории. Рассказывание историй существовало задолго до того, как появились публикации или письма. В устной традиции рассказы рассказывались вслух, рассказывались у костра, исполнялись перед аудиторией и передавались из поколения в поколение.

Наш мозг может лучше обрабатывать информацию благодаря повествовательной структуре.Один очень эффективный инструмент запоминания известен как метод рассказа. Можно быстро запомнить случайный список слов, если они встроены в выдуманный рассказ. И наоборот, информацию, представленную в форме рассказа, легче запомнить, чем если бы эту информацию просто поместили в список.

Все дело в мозге. Когда кто-то читает или слышит список информации, представленной без какой-либо повествовательной структуры, центры языковой обработки активируются; однако гораздо большая часть мозга активируется, когда кто-то обрабатывает информацию, представленную в виде истории.Содержание рассказа активизирует эти мозговые центры. Если рассказ напоминает запах вкусного застолья или воображает другие чувства, активируется сенсорная кора головного мозга. Если в истории говорится о падении в яму или другом движении, активируется моторная кора. Если в рассказе говорится о смерти любимого человека или других эмоциях, активизируется миндалевидное тело. Эта широко распространенная активация мозга оставляет длительный эффект. Когда мы слушаем истории, наш мозг активируется в соответствии с ощущениями и эмоциями в истории, и мы эффективно ощущаем события истории на себе.

Рассказывание историй и их прослушивание помогает нам переживать и заново переживать то, что происходит с нами и другими людьми. Нарративная психология использует рассказывание историй как часть терапии, поэтому групповую терапию часто назначают ветеранам с посттравматическим стрессовым расстройством. Рассказывание их историй и слушание историй других помогает способствовать пониманию, которое ведет к исцелению и мудрости, позволяя им справляться с собственными травмами и горем после войны.

Но рассказывание историй предназначено не только для запоминания или терапии.Есть преимущества в регулярном чтении рассказов в книгах, даже если они фантастические или не основаны на травмах. Привычки к регулярному чтению уже давно коррелируют с улучшением успеваемости в школе и сочувствием. Чтение историй полезно для мозга и нашего эмоционального благополучия.

Одна из готовящихся к выходу книг Ooligan Press, A Series of Small Maneuvers Элиота Трейхеля, является хорошим примером нарративной психологии в действии. В повествовании пятнадцатилетняя Эмма страдает от вины и горя из-за смерти отца.Большая часть повествования — это ее пересказ истории, что способствует ее способности эмоционально переживать трагедию. Согласно опыту Эммы, у читателей есть возможность переживать собственные травмы и горе, а переживание боли Эммы в повествовании будет способствовать сочувствию у читателей.

Во всех рассказах существует важный диалог, который происходит между писателем, персонажами, читателем и даже издателем. Истории любого рода — важный культурный вклад в человеческий опыт и человеческий рост.Как издатели, мы в Ooligan стремимся создавать истории, которые стоит рассказывать. Простое чтение может помочь кому-то узнать что-то новое, скоротав несколько часов, или начать постигать собственный опыт — истории имеют силу.

Нарративная психология: идентичность, трансформация и этика: 9781349696734: Васильева, Юлия: Книги

«Нарративная психология: идентичность, трансформация и этика» — хорошее чтение для тех, кто хорошо разбирается в нарративной психологии. … Я предлагаю книгу… тем, кто знаком с повествовательной психологией и философией науки, на которой она основана.… Книга способствует глубокому осмыслению самой природы «я» и повествовательной науки, которая на ней сосредотачивается ». (Эд де Сен-Обен, PsycCRITIQUES, том 62 (9), февраль, 2017 г.)

«Васильева плавно сплетает эти различные теории вместе, обеспечивая тщательную оценку разветвлений каждого подхода. Подведение итогов: настоятельно рекомендуется. Студенты старших курсов через преподавателей и профессионалов ». (Д. Дж. Винчестер, Choice, том 54 (4), декабрь, 2016 г.)

«Нарративное исследование продолжает процветать в социальных науках.Однако слишком редко мы находим ответственные размышления об этих усилиях — об их корнях, противоречиях, потенциалах и недостатках. Работа Юлии Васильевой — неоценимый вклад именно в такой диалог. С ясностью и внимательной проницательностью она выделяет три основных направления усилий и подвергает их глубокому анализу. Мало того, что наше понимание обогащается, здесь появляется полезная и важная задача для определения будущего исследования ». (Кеннет Дж. Герген, старший профессор кафедры психологии Свортморского колледжа, США и автор книги «Насыщенное« я »: дилеммы идентичности в современной жизни, социальное конструирование в контексте, бытие отношений: за пределами« Я »и сообщества»)

«В этом Книга Васильева представляет собой обширное и наводящее на размышления обращение к нарративной субъективности, нарративным исследованиям и практике, а также на повествовательной этике.Ценно и необычно она привносит в диалог друг с другом подходы Северной Америки, Европы и Австралии. Доступная, красиво написанная и содержательная книга ». (Коринн Сквайр, профессор социальных наук и содиректор Центра нарративных исследований Университета Восточного Лондона, Великобритания, и автор книги «ВИЧ в Южной Африке: разговор о большом, проведение нарративных исследований» (под редакцией Молли Эндрюс и Марии Тамбуку, Sage, 2008) и ВИЧ в международной перспективе (под редакцией Марка Дэвиса, Palgrave, 2010)

с задней стороны обложки

Эта книга представляет собой первый сравнительный анализ трех основных направлений современной нарративной психологии, которые развивались в Северной Америке, Европе, Австралии и Новой Зеландии.Исследуя исторические и культурные условия, в которых возникло это важное направление в психологии, книга представляет четкие, хорошо структурированные сравнения и критику ключевых теорий нарративной психологии, впервые появившихся во всем мире. Например, в США Дэном Макадамсом и его последователями, которые за последние два десятилетия разработали особый подход к себе и личности как истории жизни; в Нидерландах Хубертом Хермансом, чьи исследования «диалогического Я» сделали университет Неймегена центром нарративных психологических исследований в Европе; и в Австралии и Новой Зеландии, где совместные усилия Майкла Уайта и Дэвида Эпстона помогли запустить нарративное движение в психотерапии в конце 1980-х годов.

Об авторе

Д-р Юлия Васильева — преподаватель факультета искусств Университета Монаш, Австралия. Она широко публиковалась в области психологии и междисциплинарной теории культуры.

границ | Повествовательная последовательность и идентичность: ассоциации с психологическим благополучием и интернализирующими симптомами

Введение

Автобиографическое воспоминание выполняет важные функции для личности, включая способность эффективно направлять наше будущее поведение, а также формировать и укреплять социальные связи (Bluck and Alea, 2002).Кроме того, интерпретация и связывание прошлых событий позволяет нам создать личную идентичность и поддерживать стабильное ощущение себя (Wilson and Ross, 2003). Хотя воспоминание и попытки осмыслить прошлый личный опыт — отличительная и универсальная часть человеческого бытия, можно наблюдать огромные индивидуальные различия в характеристиках автобиографической памяти (например, Bauer et al., 2003; Nelson and Fivush, 2004). Важно отметить, что предыдущие исследования показывают, что такие индивидуальные различия в том, как вспоминаются и рассказываются личные переживания, могут быть связаны с определенными типами психопатологии.Например, депрессивные люди склонны вспоминать свои автобиографические воспоминания в более общем и менее конкретном виде, чем здоровые люди из контрольной группы (Williams et al., 2007). Еще одна характеристика автобиографических воспоминаний, которая вызывает растущий интерес, — это связность повествования или степень, в которой можно построить связные описания лично пережитых событий.

Принимая во внимание, что в литературе существует несколько концептуализаций связности повествования в разных областях, мы сосредоточимся на модели Reese et al.(2011), в которых когерентность рассматривается как многомерная конструкция. По мнению авторов, существует три аспекта связности повествования, которые развиваются независимо и с разной скоростью на протяжении всей жизни. Чтобы повествование было последовательным, оно должно сначала содержать конкретную информацию о времени и месте события (контексте). Во-вторых, порядок, в котором имели место различные действия в событии, ясен или может быть выведен с помощью временных указаний в повествовании (хронологии).Наконец, повествование включает в себя личные оценки и эмоциональные высказывания и вращается вокруг четкой темы, которая вводится, разрабатывается и в конечном итоге решается (тема). Исследования показали, что существует по крайней мере некоторая стабильность в отношении индивидуальных различий в согласованности повествования (McLean et al., 2017; Waters et al., 2019).

Последовательное повествование о личном опыте считается полезным для благополучия человека, поскольку это означает, что человек смог найти смысл в этом конкретном опыте (Boals et al., 2011). Напротив, считается, что очень бессвязное повествование связано с психопатологией. Соответственно, было обнаружено, что согласованность автобиографических повествований молодых людей о лично значимых событиях положительно связана с психологическим благополучием, с переживанием цели и смысла жизни, а также с поддержанием позитивных отношений (Waters and Fivush, 2015). и отрицательно связаны с депрессивными симптомами (Vanderveren et al., 2019). У детей более высокая когерентность также связана с меньшим количеством проблем интернализации и экстернализации (von Klitzing et al., 2000; Мюллер и др., 2014). Более того, некоторые исследования показали, что высокая последовательность повествования может нейтрализовать негативное влияние неблагоприятного жизненного опыта и факторов семейного риска (Müller et al., 2014; Stadelmann et al., 2015).

Несмотря на эти многообещающие результаты, в литературе все еще есть несоответствия, поскольку некоторые исследования не находят значительной связи между последовательностью повествования и благополучием (Fivush et al., 2003). Есть свидетельства того, что на эту ассоциацию могут влиять специфические для события характеристики памяти, о которой рассказывается (Waters et al., 2019). Например, в исследовании Waters and Fivush (2015) было обнаружено, что благополучие положительно связано с согласованностью рассказов об уникальных событиях, но не связано с согласованностью рассказов о повторяющихся событиях. В том же исследовании авторы также изучили важность актуальности памяти для идентичности, кодируя степень, в которой рассказы участников о личном опыте включали содержание идентичности (с использованием шкалы самооценки; Waters et al., 2014). Поскольку каждый участник написал о двух уникальных событиях, баллы идентичности были суммированы по этим двум событиям, чтобы получить общую оценку контента идентичности для каждого участника.Интересно, что Уотерс и Фивуш (2015) обнаружили эффект взаимодействия между повествовательной связностью и идентичностью. В частности, участники, которые рассказали очень связным образом, сообщили о более высоких уровнях благополучия, тогда как участники, которые рассказали очень бессвязно, сообщили о более низких уровнях благополучия, но только если их рассказы были сильно сосредоточены на идентичности (например, если они подробно рассказали о том, как событие повлияло на их личные цели или отношение к себе). Когда в рассказах участников не было явного акцента на идентичности, последовательность и благополучие не были связаны.Таким образом, отношение к идентичности, кажется, смягчает взаимосвязь между повествовательной связностью и благополучием.

Хотя результаты Waters and Fivush (2015) определенно заслуживают внимания, они также несколько неоднозначны. Неясно, объясняется ли смягчающий эффект релевантности идентичности индивидуальными различиями в стиле повествования или конкретными характеристиками события, о котором рассказывается. Как уже отмечалось, существуют устойчивые индивидуальные различия в последовательности повествования, при этом некоторые люди в целом более последовательны, чем другие, когда рассказывают о личном опыте (Waters et al., 2019). Точно так же люди, вероятно, будут различаться в степени, в которой они склонны включать содержание идентичности в свои нарративы. Однако характеристики выбранных событий могли также повлиять на показатели идентичности, потому что одни события сами по себе более релевантны для идентичности или самоощущения, чем другие. В своей статье Уотерс и Фивуш (2015) не проводят различий между этими двумя возможностями (индивидуальные характеристики по сравнению с характеристиками, характерными для конкретного события).Хотя их операционализация релевантности идентичности (вычисление общего балла для каждого участника) связана с индивидуальными различиями в способности включать контент идентичности в нарративы, они также заявляют о влиянии релевантности идентичности событий: «Кроме того, мы обнаружили что эта связь [между повествовательной связностью и психологическим благополучием] смягчается релевантностью повествования для идентичности… »(стр. 441). Одна из целей настоящего исследования состояла в том, чтобы дополнительно прояснить, влияет ли актуальность повествования для идентичности на связь между связностью повествования участников и их благополучием, с одновременным контролем индивидуальных различий в стиле повествования.Для этого мы манипулировали релевантностью идентичности участников.

До сих пор большинство исследований, связывающих идентичность и автобиографические повествования, основаны на литературе жизненных историй, в которой изучается всеобъемлющий жизненный нарратив, который люди строят из отдельных эпизодических воспоминаний, связывающих себя через прошлое, настоящее и будущее (Singer, 2004; McAdams and McLean, 2013). Эта нарративная идентичность проявляется в подростковом возрасте и дает людям ощущение преемственности и цели в жизни (Habermas and Bluck, 2000; Habermas, 2019).Было обнаружено, что сродни повествовательной связности отдельных эпизодических воспоминаний, общая согласованность жизненной истории позволяет прогнозировать психологическое функционирование человека (Adler et al., 2016). В исследовании Бергера и МакАдамса (1999) последовательность истории жизни отрицательно ассоциировалась с симптомами депрессии, о которых сообщали сами люди. Что касается идентичности, люди, личность которых нарушена (например, люди с симптомами или диагнозом пограничного расстройства личности), как правило, имеют более бессвязные жизненные рассказы, чем здоровые люди из контрольной группы (Adler et al., 2012; Йоргенсен и др., 2012; Lind et al., 2018). В то время как это исследование касается согласованности жизненного пути (глобальной согласованности), результаты работы Уотерса и Фивуша (2015), похоже, предполагают, что идентичность также связана с согласованностью отдельных эпизодических воспоминаний (локальной согласованностью).

Целью настоящего исследования было изучить связь между повествовательной связностью личностно значимых событий и функционированием идентичности в выборке молодых людей. Кроме того, мы стремились дополнительно изучить связи между последовательностью повествования, психологическим благополучием и интернализирующими симптомами.Мы предсказали, что согласованность будет положительно коррелировать со здоровым функционированием идентичности и психологическим благополучием и отрицательно коррелироваться с борьбой, связанной с идентичностью, и интернализирующими симптомами. Кроме того, мы также хотели изучить, различались ли эти ассоциации в зависимости от релевантности идентичности рассказываемого события, путем явного указания всем участникам писать об одном воспоминании с высокой идентичностью-релевантностью и одном воспоминании с низкой идентичностью-релевантностью. В отличие от Waters и Fivush (2015), мы заранее манипулировали релевантностью идентичности и сравнивали ассоциации между согласованностью собранных рассказов и благополучием участников.Поскольку и повествование о воспоминаниях с высокой релевантностью идентичности, и повествование о воспоминаниях с низкой релевантностью идентичности исходят от одного и того же человека, любые смешивающие эффекты общего стиля повествования индивидов контролируются. Мы предсказали, что у людей когерентность воспоминаний с высокой релевантностью идентичности будет сильнее коррелировать с интересующими переменными, чем в случае воспоминаний с низкой релевантностью идентичности. Другими словами, мы ожидали, что для человека будет особенно полезно связно рассказывать о воспоминаниях, имеющих большое значение для идентичности или самоощущения.

Материалы и методы

Участники

Выборка из 395 молодых людей из США (возраст 18–30, M, = 25,66, SD = 3,00, 274 женщины) была набрана через Amazon’s Mechanical Turk (MTurk). Только работники MTurk, соответствующие заранее определенным требованиям (возраст 18–30 лет и проживающие в США), могли участвовать и получать компенсацию в размере 4 долларов США. Почти половина участников (49%) сообщили, что они закончили колледж или аспирантуру.

Процедура

подходящих сотрудников MTurk были направлены на онлайн-опрос в Qualtrics.После предоставления информированного согласия всех участников попросили написать о двух личностно значимых воспоминаниях: одно с высокой релевантностью личности и одно с низкой релевантностью личности. Порядок написания задания был уравновешен участниками. Впоследствии они оценили каждое воспоминание по нескольким характеристикам: интенсивности, с которой они испытывали различные эмоции (как отрицательные, так и положительные) во время письма, насколько ярко они вспоминали воспоминания и насколько важным они считали воспоминания (по 7-балльной шкале Лайкерта). в диапазоне от совсем нет до крайне ).Наконец, все участники заполнили анкеты, касающиеся их личностного функционирования, психологического благополучия и пережили интернализующие симптомы. В среднем на заполнение опроса у участников ушло 57 минут. Участники были наивны по отношению к цели исследования. Это исследование было проведено в соответствии с рекомендациями Хельсинкской декларации и Общего европейского регламента защиты данных (GDPR). Протокол исследования был одобрен Комитетом по социальной и социальной этике KU Leuven и предварительно зарегистрирован на AsPredicted.Все субъекты дали письменное информированное согласие в соответствии с Хельсинкской декларацией.

Материалы

Письменное задание. Участников попросили написать о воспоминаниях, имеющих большое отношение к идентичности и о воспоминаниях, практически не связанных с идентичностью, используя следующие инструкции:

Я хотел бы попросить вас вспомнить и написать о событии, имеющем [сильное или слабое или нулевое] отношение к вашей личности или ощущению себя. Это может быть недавнее событие или что-то, что произошло много лет назад.Воспоминания могут быть как положительными, так и отрицательными, или и тем, и другим, в зависимости от того, как вы себя чувствуете, но они должны были оказать значительное влияние на вашу жизнь. Когда вы пишете о событии, вы можете описывать факты, а также связанные с ним мысли и чувства. Постарайтесь быть максимально конкретными и подробными, для этого упражнения нет ограничений по времени.

Поскольку было крайне важно, чтобы участники могли хорошо понять, что подразумевается под высокой и низкой релевантностью идентичности, им было предоставлено подробное описание обоих перед письменным заданием.Кроме того, им были даны несколько иллюстративных примеров, а также вопросы по этой информации, на которые им нужно было правильно ответить, чтобы продолжить выполнение фактической задачи. Воспоминание с высокой релевантностью личности было описано как воспоминание о событии, которое (1) отражает (или привело к изменениям) ваши личные цели и / или; (2) содержит информацию (или привел к изменениям) того, как вы воспринимаете себя как личность. Воспоминание с низкой релевантностью для идентичности — это воспоминание о событии, которое, хотя и имеет большое значение, (1) не отражает никаких ваших личных целей и (2) не содержит никакой информации о том, как вы воспринимаете себя как личность.Эта концептуализация релевантности идентичности была основана на схеме самофункционального кодирования Waters et al. (2014), который ранее использовался для кодирования идентификационного контента в личных рассказах (Waters and Fivush, 2015). Было подчеркнуто, что степень, в которой определенное воспоминание связано с идентичностью, является субъективной: то есть подобное событие (например, выпуск средней школы) может быть тесно связано с идентичностью для одного человека, тогда как для другого человека это событие может не иметь никакого отношения. особое отношение к своей идентичности.Прежде чем продолжить, участники должны были написать не менее 1000 символов (примерно 12 строк) на каждом мероприятии, чтобы они приложили усилия к написанию, а не просто перешли к следующей части опроса. Примеры описаний представлены в Приложении A.

Связность повествования. Все собранные повествования были закодированы для согласованности с использованием схемы кодирования согласованности повествований (Reese et al., 2011). Три измерения контекста, хронологии и темы оценивались отдельно по 4-балльной шкале, и суммирование трех оценок давало общую оценку согласованности.Общая согласованность участников была рассчитана путем усреднения их оценок по обоим воспоминаниям. Два независимых кодировщика установили хорошую межэкспертную надежность по всем параметрам ( κ = 0,75 для контекста, 0,73 для хронологии и 0,80 для темы) на подмножестве 160 повествований (20%). Разногласия разрешались путем личного обсуждения. В дальнейшем основной исследователь самостоятельно кодировал оставшиеся нарративы (80%).

Identity Functioning. Я-концепция и мера идентичности (Кауфман и др., 2015), который состоит из трех субшкал, использовался для оценки функционирования идентичности участников. Подшкала Consolidated Identity состоит из пунктов, отражающих ощущаемое индивидуумом чувство постоянства с течением времени (например, «Я всегда хорошо разбираюсь в том, что для меня важно») и, как считается, отражает здоровое функционирование идентичности. Напротив, две другие подшкалы измеряют неадаптивное функционирование идентичности, при этом Disturbed Identity фиксирует множество связанных с идентичностью проблем (например,g., «Я никогда не знал, во что я верю или ценю») и Отсутствие идентичности, отражающие более клинические уровни проблем идентичности (например, «Я больше не знаю, что я есть»). Суммирование всех подшкал дает общий балл (диапазон: 27–189), причем более высокие значения отражают более серьезные проблемы в функционировании идентичности. Для этого исследования SCIM показал отличную общую внутреннюю согласованность ( α = 0,92) и, по крайней мере, хорошую внутреннюю согласованность для всех субшкал ( α = 0,80, 0,86 и 0,91 для консолидированной идентичности, нарушенной идентичности и отсутствия идентичности. , соответственно).

Психологическое благополучие. Психологическое благополучие участников оценивалось по Шкале психологического благополучия Риффа (PWB; Ryff and Keyes, 1995), которая измеряет благополучие по шести теоретически ориентированным параметрам: автономия (например, «Мои решения обычно не подвержены влиянию»). тем, что делают все остальные »), позитивными отношениями (например,« Я чувствую, что получаю много от дружбы »), умением управлять окружающей средой (например,« Я довольно хорошо справляюсь со многими обязанностями в повседневной жизни ») , личностный рост (напр.g., «У меня есть ощущение, что я сильно развился как личность со временем»), цель в жизни (например, «Я активный человек в выполнении планов, которые я поставил перед собой») и самопринятие. (например, «Мне нравится большинство аспектов моей личности»). В текущем исследовании использовалась версия PWB из 54 пунктов, которая показала отличную общую согласованность ( α = 0,96) и хорошие уровни внутренней согласованности для всех подшкал ( α = 0,80–0,90). Пункты равномерно разделены по подшкалам, и общий балл (диапазон: 54–324) является показателем общего психологического благополучия участников, причем более высокие баллы отражают более высокое благополучие.

Внутренние симптомы. Испытываемые участниками интернализующие симптомы оценивались по шкале депрессии, тревожности и стресса (DASS; Lovibond and Lovibond, 1995). DASS состоит из трех подшкал и может успешно различать симптомы депрессии (например, «Я чувствовал, что мне нечего ждать»), тревожность (например, «Я чувствовал, что близок к панике») и стресс. (например, «Мне было трудно расслабиться»). Участники должны были оценить степень, в которой они испытали каждый симптом в течение прошлой недели (общий диапазон: 0–63).В этом исследовании использовалась версия из 21 пункта (DASS-21), которая показала адекватную валидность и надежность (Henry and Crawford, 2005). В текущем исследовании все подшкалы показали уровень внутренней согласованности от хорошего до отличного ( α = 0,94, 0,88 и 0,89 для шкалы депрессии, тревоги и стресса, соответственно).

Анализ данных

Гипотеза о том, что когерентность будет связана с функционированием идентичности, психологическим благополучием и интернализирующими симптомами, была проверена путем расчета коэффициентов корреляции Пирсона между этими переменными.Поскольку мы наблюдали значительную гендерную разницу в когерентности, мы повторили этот анализ отдельно для мужчин и женщин. Чтобы проверить, будут ли ассоциации быть значительно более сильными для воспоминаний с высокой релевантностью идентичности по сравнению с воспоминаниями с низкой релевантностью идентичности, мы провели тест Steiger Z (с использованием веб-калькулятора Hoerger, 2013).

Результаты

Описательная статистика

Описательная статистика и корреляции показателей самоотчета текущей выборки представлены в таблице 1.Анализ оценок участников выявил существенные различия между двумя типами воспоминаний. Воспоминания с высокой релевантностью идентичности приводили к более интенсивным эмоциям (как положительным, так и отрицательным) во время припоминания, t (394) = 11,29, p <0,001, d = 0,57, вспоминались более ярко, t ( 394) = 7,73, p <0,001, d = 0,39 и считались более важными, t (394) = 17,14, p <0,001, d = 0.86, чем воспоминания с низкой идентичностью. Кроме того, воспоминания с высокой релевантностью идентичности были значительно более связными, чем воспоминания с низкой релевантностью идентичности, t (394) = 5,93, p <0,001, d = 0,30, и была умеренная корреляция между когерентностью. оценки обоих типов памяти, р (393) = 0,32, р <0,001. Среди участников наблюдалось значительное влияние пола, t (393) = -3,73, p = 0.001, d = 0,41, причем женщины более последовательны, чем мужчины. Однако не было значимой разницы в уровне образования (высокий или низкий) по когерентности, t (393) = -0,11, p = 0,92, d = 0,01, а также не было значимой связи между повествовательной связностью и возрастом. r (393) = 0,03, p = 0,55.

Таблица 1 . Описательная статистика и корреляции между показателями самооценки.

Связи между согласованностью, идентичностью, благополучием и внутренними симптомами

Корреляционный анализ не показал значимой связи между общей согласованностью участников и их психологическим благополучием, r (393) = 0.06, p = 0,21, или интернализующие симптомы, r (393) = -0,09, p = 0,06. Однако существует значительная отрицательная связь между когерентностью и проблемами, связанными с идентичностью, r (393) = -0,11, p = 0,03, что указывает на то, что более низкая согласованность связана с более проблемным функционированием идентичности. Связь между повествовательной связностью и отдельными субшкалами каждой меры показана в таблице 2.

Таблица 2 . Двумерные корреляции между повествовательной связностью и субшкалами показателей самооценки.

Гендерные различия в ассоциациях

Из-за значительных гендерных различий в когерентности в этой выборке мы провели дополнительные исследовательские анализы (не зарегистрированные заранее), чтобы проверить, различаются ли связи между согласованностью и показателями самооценки в зависимости от пола. У женщин связь между согласованностью и благополучием, r (272) = 0,05, p = 0,40, интернализующие симптомы, r (272) = -0,04, p = 0.47, и проблемы, связанные с идентичностью, r (272) = -0,06, p = 0,37, были незначительными. У мужчин также не было значимой связи между согласованностью и благополучием, r (119) = 0,09, p = 0,33. Однако когерентность мужчин отрицательно коррелировала с обоими интернализующими симптомами, r (119) = -0,22, p = 0,01, и проблемами идентичности, r (119) = -0,21, p = 0,02. Таким образом, у мужчин более высокая согласованность была связана с меньшим количеством симптомов депрессии, тревоги и стресса, а также с менее проблемным функционированием идентичности (рис. 1).В таблице 2 показаны связи между согласованностью мужчин и женщин с субшкалами каждого показателя.

Рисунок 1 . Гендерные различия в (A) проблемах идентичности и (B) интернализующих симптомах как функция связности повествования.

Эффект идентичности и релевантности

Затем мы хотели проверить, будут ли оценки когерентности участников для воспоминаний с высокой релевантностью идентичности и воспоминаний с низкой релевантностью идентичности показывать разные ассоциации с показателями самооценки.Как уже указывалось, два показателя согласованности умеренно коррелировали: r (393) = 0,32, p <0,001. Для воспоминаний с низкой релевантностью идентичности не было значимой связи между когерентностью и связанной с идентичностью борьбой, r (393) = -0,08, p = 0,11, психологическое благополучие, r (393) = 0,02 , p = 0,68, или интернализирующие симптомы, r (393) = -0,09, p = 0,07. Для воспоминаний с высокой релевантностью идентичности не было значимой связи между когерентностью и психологическим благополучием, r (393) = 0.08, p = 0,10, или интернализирующие симптомы, r (393) = -0,06, p = 0,25, но была значительная отрицательная связь между согласованностью и борьбой, связанной с идентичностью, r (393) = -0,10, p = 0,045. Однако при сравнении силы этих ассоциаций тесты Steiger Z не выявили существенных различий в отношении благополучия, Z _h = 1,05, p = 0,29, интернализующие симптомы, Z _h = 0.58, p = 0,56, или функционирование идентичности, Z _h = -0,36, p = 0,72. Таким образом, когерентность воспоминаний с высокой релевантностью идентичности не была значительно больше коррелирована с интересующими переменными, чем когерентность воспоминаний с низкой релевантностью идентичности. Повторение этих анализов отдельно для мужчин и женщин существенно не повлияло на результаты.

Обсуждение

В этом исследовании изучалась связь между последовательностью повествования, идентичностью, психологическим благополучием и интернализирующими симптомами, а также учитывалась актуальность повествования для идентичности.Мы предсказали положительную связь между согласованностью и психологическим благополучием и отрицательную связь между согласованностью и интернализирующими симптомами. Наши гипотезы относительно связи между согласованностью и самоотчетами подтвердились лишь частично. В отличие от предыдущих результатов (Müller et al., 2014; Waters and Fivush, 2015), согласованность не была существенно связана с общим благополучием или интернализирующими симптомами. Однако на уровне подшкалы были существенные ассоциации в ожидаемом направлении.Для психологического благополучия более высокая согласованность была связана с большим личностным ростом. Наши результаты показывают, что согласованность полезна только для очень определенных компонентов психологического благополучия. Что касается интернализации симптомов, мы обнаружили, что более высокая согласованность в значительной степени связана с меньшим количеством тревожных симптомов. Сообщалось также о противоположных результатах, когда связность повествования отрицательно ассоциировалась с депрессивными симптомами, но не с симптомами тревоги (Vanderveren et al., 2019). В целом, эти результаты показывают, что связь между согласованностью и благополучием, вероятно, более сложна, чем предполагалось изначально.Другие механизмы (например, смыслообразование или метакогнитивная способность; Dimaggio and Semerari, 2001; Dimaggio et al., 2010; Boals et al., 2011) необходимы для лучшего понимания их взаимоотношений. Однако, поскольку все наблюдаемые ассоциации были в ожидаемом направлении (хотя и незначительном), мы могли, по крайней мере, заявить, что большая последовательность повествования не пагубно сказывается на благополучии. В будущих исследованиях можно было бы дополнительно изучить, какие компоненты благополучия связаны с согласованностью, а также сосредоточить внимание на возможных механизмах, лежащих в основе этой связи.

Насколько нам известно, данное исследование является первым, в котором исследуется прямая связь между повествовательной связностью отдельных эпизодических воспоминаний (локальной связностью) и идентичностью. В соответствии с нашим прогнозом, более высокая последовательность повествования была положительно связана с функционированием адаптивной идентичности. Таким образом, люди, рассказывающие о личном опыте в очень связной манере, также со временем испытывают более высокое чувство последовательности. Этот вывод согласуется с результатами литературы по историям жизни, в которых было обнаружено, что повествовательная последовательность истории жизни (глобальная согласованность) нарушена у людей с нарушенным функционированием идентичности (Adler et al., 2012). Открытие того, что эта ассоциация присутствует и в рассказах об уникальных лично значимых событиях, интересно само по себе. Конечно, необходимы дополнительные исследования, чтобы понять направление этих отношений. Являются ли связные автобиографические воспоминания предпосылкой для ясного самоощущения или наоборот? Чтобы прояснить эту взаимосвязь, необходимы продольные и экспериментальные исследования.

Следуя более ранним открытиям Waters и Fivush (2015), мы выдвинули гипотезу, что для людей было бы особенно полезно связно рассказывать о воспоминаниях, имеющих высокое отношение к идентичности или самоощущению.Вопреки нашим предсказаниям, ассоциации между когерентностью воспоминаний с высокой релевантностью идентичности и идентичностью, благополучием и интернализующими симптомами не были значительно сильнее по сравнению с ассоциациями с когерентностью воспоминаний с низкой релевантностью идентичности. Таким образом, наши результаты, по-видимому, предполагают, что это может быть общая способность человека включать содержание идентичности в свои рассказы о личном опыте, которая смягчает связь между повествовательной связностью и благополучием, а не релевантность идентичности конкретной памяти.Мы действительно отмечаем, что текущее исследование просто проинструктировало участников писать о событиях, имеющих большое отношение к идентичности, без указания, должно ли это содержание идентичности быть положительным или отрицательным по своей природе. Возможно, что ожидаемые ассоциации с согласованностью присутствуют только в том случае, если индивид описывает позитивное содержание идентичности, но не тогда, когда это содержание носит более негативный характер (Banks and Salmon, 2013). Эта возможность, а также другие специфические для события характеристики повествовательной памяти, которые могут повлиять на связность повествования и его связь с благополучием, могут быть дополнительно изучены в будущих исследованиях.

Наконец, наблюдались значительные гендерные различия в последовательности повествования, при этом женщины были более связными, чем мужчины. В нескольких исследованиях сообщается о гендерных различиях в автобиографических характеристиках памяти, что в целом указывает на то, что женщины более подробны и более последовательны при описании своих воспоминаний (Fivush et al., 2012; Grysman and Hudson, 2013). Однако наше исследование показало, что более высокая согласованность кажется особенно полезной для мужчин с точки зрения меньшего количества испытываемых интернализующих симптомов и меньшего количества проблем, связанных с идентичностью.У женщин мы не обнаружили значительной связи между когерентностью и функционированием идентичности, благополучием или интернализирующими симптомами. Хотя эти результаты следует интерпретировать с осторожностью, поскольку мы не формулировали предварительные гипотезы относительно гендерных различий, в предыдущих исследованиях были представлены аналогичные результаты. Было обнаружено, что более внутренний государственный язык в личных нарративах положительно связан с благополучием у подростков мужского пола, но не у девочек-подростков (Bohanek and Fivush, 2010).Точно так же неоднократное написание травмирующих и эмоциональных событий оказалось более эффективным для улучшения самочувствия мужчин, чем женщин (Smyth, 1998; Klein and Boals, 2001; Frattaroli, 2006). В будущих исследованиях можно было бы изучить, можно ли воспроизвести эти гендерные различия, касающиеся согласованности и благополучия, и изучить возможные механизмы, которые могли бы объяснить, почему мужчинам, кажется, больше выгод от связного письма, чем женщинам. Одно из возможных объяснений состоит в том, что мужчины обычно меньше проявляют эмоциональное раскрытие из-за гендерных ролей (Smyth, 1998).Это также может быть связано с тем, что мужчины и женщины различаются в том, как они строят рассказы о значительном опыте, при этом мужчины используют более проблемно-ориентированный подход (Ptacek et al., 1994).

Есть некоторые ограничения, которые следует учитывать в настоящем исследовании. Во-первых, мы решили в основном сосредоточиться на релевантности идентичности в инструкциях по написанию и не делать спецификации по каким-либо другим аспектам памяти (например, валентности или возрасту), которые в конечном итоге могли повлиять на наши оценки когерентности.Например, воспоминания о недавнем опыте могут быть в целом более бессвязными, потому что было меньше возможностей мысленно обработать это событие и поговорить о нем с другими. Особенно в случае негативных переживаний может потребоваться значительное количество времени и мысленных репетиций, чтобы суметь понять этот опыт и построить связное повествование о нем. Во-вторых, поскольку исследование носит корреляционный характер, нельзя сделать никаких выводов о направлении взаимосвязи между повествовательной связностью и идентичностью.Экспериментальные исследования, управляющие либо связностью, либо самоощущением, возможно, могли бы пролить свет на их причинную связь. Также могут быть интересны исследования, изучающие продольные связи между согласованностью и идентичностью. В-третьих, использование выборки сообщества, вероятно, влияет на силу ассоциаций. В целом согласованность уже довольно высока в здоровой выборке. Важно, чтобы в будущих исследованиях эти ассоциации также изучались на клинической выборке (например, у пациентов с пограничным расстройством личности), поскольку эта популяция имеет тенденцию быть более непоследовательной, а функционирование идентичности более нарушено.Не исключено, что предсказанные ассоциации будут более выраженными, если будет включена клиническая выборка.

В заключение, результаты показывают, что связность повествования и идентичность взаимосвязаны. Что касается психологического благополучия и интернализующих симптомов, согласованность в значительной степени была связана только с определенными подкомпонентами. Внутри индивидов ассоциации не были значительно сильнее для воспоминаний с высокой релевантностью идентичности по сравнению с воспоминаниями с низкой релевантностью идентичности. Тем не менее, мы наблюдали гендерные различия, указывающие на то, что, хотя женщины строят более последовательные описания своих воспоминаний, это может быть особенно полезно для мужчин.Необходимы лонгитюдные и экспериментальные исследования, чтобы еще больше прояснить, как связаны повествовательная последовательность, идентичность и благополучие.

Заявление об этике

Это исследование было проведено в соответствии с рекомендациями Хельсинкской декларации и Общего европейского регламента защиты данных (GDPR). Все субъекты дали письменное информированное согласие в соответствии с Хельсинкской декларацией. Протокол был одобрен комитетом по социальной и социальной этике KU Leuven.

Авторские взносы

Данные были собраны, закодированы и проанализированы LV после частых встреч с DH для обсуждения дизайна. LV написал рукопись, но DH несколько раз редактировал эту рукопись, давая ценные отзывы.

Финансирование

Эта статья финансировалась исследовательским проектом FWO G070217N (PI DH).

Заявление о конфликте интересов

Авторы заявляют, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.

Благодарности

Авторы хотели бы поблагодарить Лоран Ванакен и Элиен Вандерверен за их помощь в кодировании повествований.

Сноски

Список литературы

Адлер, Дж. М., Чин, Э. Д., Колисетти, А. П., и Олтманнс, Т. Ф. (2012). Отличительные характеристики нарративной идентичности у взрослых с признаками пограничного расстройства личности: эмпирическое исследование. J. Personal. Disord. 26, 498–512. DOI: 10.1521 / pedi.2012.26.4.498

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Адлер, Дж. М., Лоди-Смит, Дж., Филипп, Ф. Л., и Хоул, И. (2016). Возрастающая достоверность нарративной идентичности в прогнозировании благополучия: обзор области и рекомендации на будущее. Личный. Soc. Psychol. Ред. 20, 142–175. DOI: 10.1177 / 1088868315585068

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Бэргер Д. Р. и Макадамс Д. П. (1999).Связность историй жизни и ее связь с психологическим благополучием. Наррат. Inq. 9, 69–96. DOI: 10.1075 / ni.9.1.05bae

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Бэнкс, М. В., Сэлмон, К. (2013). Рассуждения о себе в положительном и отрицательном смысле: отношение к психологическому функционированию в юном возрасте. Память 21, 10–26. DOI: 10.1080 / 09658211.2012.707213

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Бауэр, П., Стеннес, Л., и Хейт, Дж. (2003). Репрезентация внутреннего «я» в автобиографии: использование языка внутренних состояний женщинами и мужчинами в личных повествованиях. Память 11, 27–42. DOI: 10.1080 / 741938176

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Блюк, С., Алеа, Н. (2002). «Изучение функций автобиографической памяти: почему я вспоминаю осень?» в г. Критические достижения в области воспоминаний: от теории к применению. ред. Дж. Д. Вебстер, Б.К. Хейт (Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Springer), 61–75.

Google Scholar

Боулс, А., Бэнкс, Дж. Б., Хэтэуэй, Л. М., и Шуэттлер, Д. (2011). Как справиться со стрессовыми событиями: использование когнитивных слов в стрессовых рассказах и в процессе создания смысла. J. Soc. Clin. Psychol. 30, 378–403. DOI: 10.1521 / jscp.2011.30.4.378

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Димаджо, Г., Херманс, Х. Дж. М., и Лисакер, П. Х. (2010). Здоровье и адаптация в множественной самости: роль отсутствия диалога и плохого метапознания в клинических популяциях. Theory Psychol. 20, 379–399. DOI: 10.1177 / 0959354310363319

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Димаджио, Г., и Семерари, А. (2001). Психопатологические формы повествования. J. Constr. Psychol. 14, 1–23. DOI: 10.1080 / 10720530125913

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Фивуш, Р., Боханек, Дж. Г., Заман, В., и Грапин, С. (2012). Гендерные различия в автобиографических рассказах подростков. J. Cogn. Dev. 13, 295–319.DOI: 10.1080 / 15248372.2011.590787

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Фивуш Р., Хаззард А., Макдермотт Сейлз Дж., Сарфати Д. и Браун Т. (2003). Создание согласованности из хаоса? Детские рассказы об эмоционально положительных и отрицательных событиях. Заявл. Cogn. Psychol. 17, 1–19. DOI: 10.1002 / acp.854

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Грисман А., Хадсон Дж. (2013). Гендерные различия в автобиографической памяти: аспекты развития и методологические аспекты. Dev. Ред. 33, 239–272. DOI: 10.1016 / j.dr.2013.07.004

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Хабермас, Т. (2019). Эмоции и повествование: перспективы в автобиографическом повествовании. (Кембридж, Великобритания: Cambridge University Press).

Google Scholar

Генри Дж. И Кроуфорд Дж. (2005). Краткая версия Шкалы депрессии, тревожности и стресса (DASS-21): построение достоверности и нормативных данных на большой неклинической выборке. Br. J. Clin. Psychol. 44, 227–239. DOI: 10.1348 / 014466505X29657

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Йоргенсен, К., Бернтсен, Д., Бек, М., Кьёльбай, М., Беннедсен, Б., и Рамсгаард, С. (2012). Автобиографические воспоминания, связанные с идентичностью, и сценарии культурной жизни у пациентов с пограничным расстройством личности. Сознательное. Cogn. 21, 788–798. DOI: 10.1016 / j.concog.2012.01.010

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Кауфман, Э., Кундифф, Дж., И Кроуэлл, С. (2015). Разработка, факторная структура и проверка самооценки и меры идентичности (SCIM): самоотчетная оценка нарушения клинической идентичности. J. Psychopathol. Behav. Оценивать. 37, 122–133. DOI: 10.1007 / s10862-014-9441-2

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Klein, K., and Boals, A. (2001). Выразительное письмо может увеличить объем рабочей памяти. J. Exp. Psychol. Gen. 130, 520–533. DOI: 10.1037 // 0096-3445.130.3.520

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Линд, М., Йоргенсен, К., Хейнскоу, Т., Симонсен, С., Бёй, Р., и Томсен, Д. (2018). Пациенты с пограничным расстройством личности проявляют повышенную активность в жизненных историях после 12 месяцев психотерапии. Психотерапия. DOI: 10.1037 / pst0000184

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ловибонд, С. Х., и Ловибонд, П. Ф. (1995). Руководство по шкале депрессии, тревожности и стресса.2-е изд. (Сидней: Фонд психологии).

Google Scholar

Макадамс, Д. П., и Маклин, К. С. (2013). Повествовательная идентичность. Curr. Реж. Psychol. Sci. 22, 233–238. DOI: 10.1177 / 0963721413475622

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Маклин К., Пасупати М., Гринхут А. и Фивуш Р. (2017). Имеет ли значение внутриличностная вариативность в повествовании и для чего? J. Res. Чел. 69, 55–66. DOI: 10.1016 / j.jrp.2016.04.003

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Мюллер, Э., Перрен, С., Вустманн Зайлер, К. (2014). Связность и содержание повествований, основанных на конфликте: ассоциации с семейным риском и дезадаптацией. J. Fam. Psychol. 28, 707–717. DOI: 10.1037 / a0037845

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Птачек, Дж. Т., Смит, Р. Э. и Додж, К. Л. (1994). Гендерные различия в преодолении стресса: когда стрессор и оценки не отличаются. Личный. Soc. Psychol. Бык. 20, 421–430. DOI: 10.1177 / 0146167294204009

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Риз, Э., Хейден, К., Бейкер-Уорд, Л., Бауэр, П., Фивуш, Р., и Орнштейн, П. (2011). Согласованность личных повествований на протяжении всей жизни: многомерная модель и метод кодирования. J. Cogn. Dev. 12, 424–462. DOI: 10.1080 / 15248372.2011.587854

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Смит, Дж.М. (1998). Письменное выражение эмоций: размеры эффекта, типы результатов и модерирующие переменные. J. Consult. Clin. Psychol. 66, 174–184.

Google Scholar

Штадельманн, С., Отто, Ю., Андреас, А., фон Клитцинг, К., и Кляйн, А. (2015). Материнский стресс и интернализирующие симптомы у дошкольников: сдерживающая роль связности повествования. J. Fam. Psychol. 29, 141–150. DOI: 10.1037 / fam0000054

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Вандерверен, Э., Bijttebier, P., and Hermans, D. (2019). Согласованность и специфичность автобиографической памяти: изучение их взаимных отношений и их ассоциаций с интернализирующими симптомами и размышлениями. Behav. Res. Ther. 116, 30–35. DOI: 10.1016 / j.brat.2019.02.003

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

фон Клитцинг, К., Келси, К., Эмде, Р. Н., Робинсон, Дж., И Шмитц, С. (2000). Гендерные характеристики игровых повествований пятилетних детей и ассоциации с оценками поведения. J. Am. Акад. Ребенок-подростокc. Психиатрия 39, 1017–1023. DOI: 10.1097 / 00004583-200008000-00017

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Уотерс, Т. Е. А., Бауэр, П. Дж., И Фивуш, Р. (2014). Автобиографические функции памяти обслуживаются несколькими типами событий. J. Appl. Cogn. Psychol. 28, 185–195. DOI: 10.1002 / acp.2976

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Уотерс, Т. Э., Фивуш, Р. (2015). Отношения между повествовательной связностью, идентичностью и психологическим благополучием в формирующейся взрослой жизни. J. Pers. 83, 441–451. DOI: 10.1111 / jopy.12120

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Waters, T. E. A., Köber, C., Raby, K. L., Habermas, T., and Fivush, R. (2019). Последовательность и стабильность повествовательной связности: исследование личного повествования как области взрослой личности. J. Pers. 87, 151–162. DOI: 10.1111 / jopy.12377

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Уильямс, Дж., Барнхофер, Т., Крейн, К., Hermans, D., Raes, F., Watkins, E., et al. (2007). Специфика автобиографической памяти и эмоциональное расстройство. Psychol. Бык. 133, 122–148. DOI: 10.1037 / 0033-2909.133.1.122

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Уилсон, А., Росс, М. (2003). Функция идентичности автобиографической памяти: время на нашей стороне. Память 11, 137–149. DOI: 10.1080 / 741938210

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Приложение А

Пример описания

Связное повествование с высокой идентичностью

Когда я учился в колледже, умер мой дедушка.Я был шокирован, потому что он был еще здоров, когда я последний раз навещал его. Он умер от припадка, и мне пришлось на пару недель бросить школу, чтобы присутствовать на похоронах и проверить свою семью. Все было очень мрачно и грустно. Мой дедушка очень ждал, когда я закончу учебу, потому что никто из моих ближайших родственников этого не сделал. Я хорошо учился в школе, но своими оценками нечего было хвастаться. Я вернулся в колледж через несколько недель и подумал о смерти моего деда, и я подумал о его жизни.После его смерти у меня появилась еще большая мотивация к выпуску, и в течение следующих семестров мои оценки значительно улучшились. Я закончил все свои школьные работы, прежде чем пойти куда-нибудь с друзьями, и я дольше готовился к экзаменам и зачетам. Смерть моего деда сделала меня более серьезным человеком, который больше сосредоточился на завершении того, что я начал.

[контекст = 3; хронология = 3; theme = 3]

Бессвязное повествование с высокой идентичностью

Я бы сказал, что это воспоминание, вероятно, связано со временем, когда я учился в старшей школе.Были части средней школы, которые были более или менее значимыми и более или менее значимыми, но в целом они казались одновременно значимыми и действенными, хотя, возможно, более значимые части были менее значимыми, и наоборот. За это время я действительно смог выразить себя через творческие предприятия и через социальные связи и почувствовал, что это было важно для меня, поскольку я часто действовал очень достоверно. С другой стороны, я участвовал во множестве проектов, которые были определенно эффективными, и я чувствовал, что они в какой-то степени значимы для меня или лучше отражают мои основные ценности, потому что я чувствовал, что могу лучше лично выразить то, кем я был на самом деле. во время участия в них, по сравнению с тем, что я часто чувствовал на рабочем месте.Очевидно, что на самом деле нет способа выразить свои самые важные ценности с помощью определенных видов академической оценки, но, когда я вспоминаю презентации и проекты, в которых я участвовал, относительно того, чего я достиг на рабочем месте, мне кажется, что я был более способным показать, кем я был на протяжении моей академической карьеры.

[контекст = 1; хронология = 0; theme = 0]

Связное повествование с низкой идентичностью

Важным событием в моей жизни, не повлиявшим на мое самоощущение, была смерть моей кошки в начале этого года.Это событие сильно повлияло на меня, потому что у меня был кот с начальной школы, и я очень его любил. Он действительно был членом семьи. Я узнал, что его нужно усыпить на следующий день после того, как это случилось. Я был в отпуске, поэтому не смог приехать, что очень негативно повлияло на меня. Я чувствовал печаль и сожаление и отчаянно желал быть рядом с ним. На следующий день сестра позвонила мне и рассказала все, что произошло. Он начал кашлять кровью, поэтому его срочно доставили к ветеринару.У ветеринара выяснилось, что у него рак и что его органы начали выходить из строя. Ветеринар спросил, хотят ли они отвезти его домой или усыпить, но моя сестра решила, что лучшим вариантом для его здоровья и счастья было усыпить его. Это было невероятно трудное и душераздирающее решение, но я знаю, что оно было правильным. Я все еще очень по нему скучаю и, скорее всего, буду скучать всегда.

[контекст = 3; хронология = 3; theme = 3]

Бессвязное повествование с низкой идентичностью

Как ни странно, здесь может уместиться многое, например, выпускной.Я имею в виду, что у меня была степень в месте, к которому я всегда испытывал большие чувства, и это было здорово, верно? Все это время я потратил на получение степени в единственном месте, которое я когда-либо действительно считал местом, куда можно поехать, и сделал много интересных вещей и получил больше опыта, о котором я действительно не думал, было чем-то, что я когда-либо, и я чувствую, что я кто-то оттуда … но настоящие воспоминания о том, что я там, на самом деле не имеют большого значения. Это все великие события, которые произошли, но на самом деле ни одно из них не касается моей личности — все, что произошло там, было постепенным, и не то, на что я могу легко указать, но я действительно не знаю, что что-то о моей личности там изменилось, и поэтому … я действительно не знаю, но хотя это должно было действительно сформировать меня, ни одно из этих воспоминаний не кажется, что они являются центральным элементом моей личности.Я, конечно, не тот человек, которым был, когда все это началось, но я не чувствую, что какие-либо из этих воспоминаний действительно имеют отношение к моему нынешнему «я».

[контекст = 0; хронология = 0; theme = 0]

Повествовательная психология | SpringerLink

«Нарративная психология: идентичность, трансформация и этика» — хорошее чтение для тех, кто хорошо разбирается в нарративной психологии. … Я предлагаю книгу… тем, кто знаком с повествовательной психологией и философией науки, на которой она основана.… Книга способствует глубокому осмыслению самой природы «я» и повествовательной науки, которая на ней сосредотачивается ». (Эд де Сен-Обен, PsycCRITIQUES, том 62 (9), февраль, 2017 г.)

«Васильева плавно сплетает эти различные теории вместе, обеспечивая тщательную оценку разветвлений каждого подхода. Подведение итогов: настоятельно рекомендуется. Студенты старших курсов через преподавателей и профессионалов ». (Д. Дж. Винчестер, Выбор, том 54 (4), декабрь, 2016 г.)

«Нарративное исследование продолжает процветать в социальных науках.Однако слишком редко мы находим ответственные размышления об этих усилиях — об их корнях, противоречиях, потенциалах и недостатках. Работа Юлии Васильевой — неоценимый вклад именно в такой диалог. С ясностью и внимательной проницательностью она выделяет три основных направления усилий и подвергает их глубокому анализу. Мало того, что наше понимание обогащается, здесь появляется полезная и важная задача для определения будущего исследования ».