Как родился стокгольмский синдром | Forbes Life

Поскольку кинокомментаторы всех сайтов увлечены появлением фильма «Курск», о котором мы написали еще в марте (а его после долгих проволочек наконец-то допустили на наши экраны), мало кто заметил, что у нас одновременно вышел американо-канадский триллер «Однажды в Стокгольме» — в оригинале просто Stockholm. Он о той конкретной ситуации 1973 года, которая и породила социально-психологический термин «стокгольмский синдром».

Фильм снял малоизвестный, но явно перспективный режиссер Роберт Будро. Три главные роли — а все персонажи, понятно, шведы — сыграли американец Итан Хоук, звезда картин Гая Ричи и прочих лучших британских криминальных лент Майкл Стронг и шведка с неповторимо изысканной внешностью (а всему причиной отец-испанец) Нуми Рапас, ставшая мировой звездой после того, как изобразила Лисбет Саландер в первой — самой лучшей, скандинавской — экранизации неонуара «Девушка с татуировкой дракона». Стронг при этом играет в фильме все-таки служебную роль.

А вот Хоук и Рапас на себя не похожи и образуют изумительно артистический дуэт.

Удивительно: я просмотрел главные мировые киносайты и не нашел ни одной игровой картины про ситуацию, породившую «стокгольмский синдром», хотя в связи с этим термином упоминаются почти двести лент из разных стран, в которых кто-то кого-то держит в заложниках. Есть только один фильм собственно про события 1973-го — документальный, шведский, 2003 года. Неужели кинематограф проигнорировал столь важную и выигрышную тему?

Реклама на Forbes

Фильм «Однажды в Стокгольме» сделан, однако, не на основе той шведской документалки, а по мотивам статьи «Банковская драма», опубликованной некогда в журнале NewYorker.

О чем это

В августе 1973 года одиночка с автоматом в руках захватывает здание крупнейшего тогда в Стокгольме Kreditbanken. В фильме его долго считают американцем: надо же оправдать появление в его роли Итана Хоука. Персонаж объясняет, что с восьми лет жил в Америке. В реальности он был чистопородным шведом, который жив до сих пор, нарожал девятерых детей и обитает на свободе, поскольку свое отсидел, а все другие его дела прекращены в связи с истечением срока давности.

В фильме есть и другие неувязки, но их немного. И это, в конце концов, кино, а не историческая реконструкция событий.

Разбойник отпускает всех посетителей банка и почти всех служащих. В фильме — кроме двух женщин, а потом еще находит спрятавшегося мужчину, то есть всего заложников трое. В действительности их было четверо. И первое его требование неожиданно: выпустить из тюрьмы и привезти сюда известного банковского грабителя. Оказывается, они друзья, бывшие сокамерники. Это Стронг. А Рапас — среди заложниц.

Дальнейшее — лаконичный, но психологически убедительный рассказ о том, как и почему заложники начинают сопереживать преступникам и даже помогать им выбраться.

Что в этом необычного

Необычно уже то, что жанр фильма определен как комедия. Этому способствуют его слоган — «Основано на абсурдной, но правдивой истории», слегка утрированная поначалу игра актеров и образ Итана Хоука, который перед захватом банка замаскировался так (черный парик, черные очки и прочее), что стал копией комика Бена Стиллера.

Но особенно смешны действия полиции. Налетчики захватили первый этаж банка, но полиция спокойно располагается на втором, откуда на первый даже двери выламывать не нужно — можно просто спуститься по лестнице. Современные спецназовцы решили бы проблему на раз-два. Но тогда и полиция была другой. «Однажды в Стокгольме» описывает историю первого захвата заложников в Швеции. А за год до этого произошел первый политический захват заложников террористами: на Олимпиаде в Мюнхене палестинцы захватили израильскую команду. Так вот: германский спецназ расхаживал там без бронежилетов и в оранжевых комбинезончиках — чтобы его, вероятно, было виднее. Все его передвижения показывало ТВ, так что террористы наблюдали за спецназовцами, сидя перед экранами в уютных креслах.

Но  было бы странно, если бы фильм «Однажды в Стокгольме» оказался чистой комедией. Все же «стокгольмский синдром» — серьезная проблема. Его, кстати, предсказала и описала еще в 1936 году — но под другим, естественно, названием «идентификация с агрессором» — Анна Фрейд, будущий мэтр детской психологии, младшая дочь Зигмунда Фрейда. По данным ФБР, «стокгольмский синдром» проявляется в восьми из ста случаев захвата заложников. Не так мало. Есть даже классификация ситуаций, которые к нему поощряют.

Но фильм «Однажды в Стокгольме» не назовешь комедией, хотя в нем масса забавных ситуаций. Больше того: по ходу просмотра сам заражаешься «стокгольмским синдромом», начиная все сильнее переживать за главного героя.

Раздражает муж главной героини Рапас, который и заботится о ней со слезами на глазах, и одновременно ведет себя как типичный мелкий буржуа. Раздражают тележурналисты, которые в прямых репортажах с улицы у здания суда честно сообщают: «Вообще-то мы сегодня собирались освещать фестиваль раков, но поскольку все европейские телеканалы съехались сюда, то и мы не можем остаться в стороне».

Раздражают непрофессионализм, хамство и пофигизм полицейских властей, которые при решении своих задач совсем не учитывают здоровье и даже жизнь заложников. В итоге, естественно, заложники начинают бояться полицию больше, чем своих захватчиков. Они понимают, что вместе с ними им спастись будет легче.

И вот тут самый опасный для фильма момент. В не слишком выгодном свете выставлен премьер-министр Улоф Пальме. Боюсь, современному зрителю необходимо разъяснять, кто такой Пальме, а ведь можно назвать его национальным героем Швеции. Самый демократичный из премьеров, социалист, нонконформист, равно смело и резко выступавший против политики и США, и СССР, если в чем-то с ними не соглашался. Друг Фиделя Кастро и даже Палестины, враг Пиночета. При загадочных обстоятельствах он был застрелен на улице спустя двенадцать с половиной лет, когда вновь стал премьером и — за три дня до визита в СССР — пешком возвращался с женой из кинотеатра: он обожал гулять по городу без охраны.

Убийство Пальме более загадочно, чем даже убийство Джона Кеннеди. В американском случае есть хотя бы официальная версия и масса теорий заговора. А тут — глухняк. Одного человека было обвинили, приговорили к пожизненному заключению, но потом отпустили из-за недостатка улик. Хотя он даже разок признался. Опять заподозрили — но вновь засомневались. Разумеется, и тут есть темные версии (даже убийство по ошибке), но что в них толку?

В Москве есть улица Улофа Пальме. На углу этой улицы и Мосфильмовской расположено шведское посольство.

Короче, учитывая не вполне позитивный образ национального героя Пальме, я уверен, что если бы фильм типа «Однажды в Стокгольме» был снят на русском материале, у нас он испытал бы с получением прокатного удостоверения как минимум те же проблемы, что и параллельно вышедший «Курск». Ведь даже допустив его на экраны, министр культуры Мединский наговорил про него кучу гадостей, поскольку явно считает его русофобским.

Реклама на Forbes

А на Украине «Курск» запретили как чрезмерно пророссийский. Парадокс или извечный российский идиотизм, когда мы не способны принять даже то, что нам идет на пользу?

Пора бы у нас наряду с особенностями национальных охоты, рыбалки, политики и т. д. снять комедию про особенности национального киновосприятия.

Что такое стокгольмский синдром и как его лечат :: Здоровье :: РБК Стиль

Обычно про Стокгольский синдром говорят в отношении массовых преступлений. В то же время, он гораздо больше распространен и не менее разрушителен для психики в личных отношениях. Рассказываем, как возник термин и каких случаев он касается.

1. Известные случаи
2. Стокгольмский синдром в психологии
3. Бытовой стокгольмский синдром
4. Признаки
5. Лечение

Наталья Ривкина, психотерапевт, психиатр, руководитель клиники психиатрии и психотерапии Европейского медицинского центра

23 августа 1973 года Ян-Эрик Олссон в одиночку захватил отделение банка Kreditbanken в центре Стокгольма и в течение шести суток удерживал в заложниках четырех сотрудников учреждения [1]. Олссон угрожал расправой над заложниками и требовал у премьер-министра Швеции 3 млн крон (около $2 млн по курсу того времени), а также оружие и скоростной автомобиль для беспрепятственного выезда из страны. 28 августа шведская полиция решилась на штурм и пустила слезоточивый газ в денежное хранилище, где находились заложники, Олссон и его напарник Улофссон, прибывший из тюрьмы по требованию террориста. Грабители сдались через полчаса, а все заложники были благополучно освобождены.

К удивлению общественности, жертвы заявили, что не держат зла на людей, которые почти неделю удерживали их в заложниках, отказались давать обвинительные показания в суде и даже скинулись им на адвокатов. Они утверждали, что ничего плохого грабители им не сделали.

Психиатр Нильс Бейерут, который консультировал полицию во время переговоров с захватчиками банка, для объяснения парадоксального поведения заложников, которые испытывали симпатию к своим мучителям, придумал термин Norrmalmstorgssyndromet — норрмальмсторгский синдром, в честь площади Норрмальмсторг, на которой находился банк. Позже сложнопроизносимый термин трансформировался в стокгольмский синдром.

Кадр из фильма «Однажды в Стокгольме»

Известные случаи

Патрисия Херст

В 1974 году в городе Беркли, штат Калифорния, члены леворадикальной террористической группировки «Симбионистская армия освобождения» (SLA) похитили Патрисию Херст, внучку миллиардера и газетного магната Уильяма Рэндольфа Херста [2]. Ей было 19 лет. Цель похищения — выменять Патрисию на заключенных сторонников SLA. Два месяца девушка провела в плену, где ее подвергали насилию, били и морили голодом.

После долгих переговоров с семьей были согласованы условия освобождения Патрисии. Однако за сутки до запланированного освобождения SLA выпустила аудиозапись, в которой Патрисия Херст провозгласила свое присоединение к группировке и отказалась вернуться в семью. Она участвовала в налетах и ограблениях.

После ареста Херст судебно-психиатрическая экспертиза диагностировала у девушки сильнейшее посттравматическое расстройство психики, вызванное страхом за свою жизнь, беспомощностью и ужасом.

Джейси Ли Дугард

В 1991 году 11-летняя Джейси Ли Дугард была похищена на автобусной остановке, где она ждала школьный автобус [3]. В прошлом судимый за похищение и изнасилование Филипп Гарридо и его жена Ненси скрывали Джейси на заднем дворе своего дома в течение 18 лет. От Гарридо Джеси Ли родила двоих дочерей, первую из которых — в 14 лет.

Уже после ареста Гарридо и освобождения Джейси Ли многие свидетели вспоминали, что неоднократно видели девочку — она свободно открывала дверь дома на звонки курьеров, помогала Гарридо в типографии, которая ему принадлежала, напрямую общалась с клиентам, но никогда не подавала признаков подозрительного поведения и не просила о помощи.

Даже во время задержания своего похитителя она долго не рассказывала полицейским свою настоящую историю, пыталась выгородить Гарридо и придумывала различные версии их взаимоотношений.

Из дома, где она провела в плену 18 лет, Джейси Ли забрала пять кошек, двух собак, трех попугаев, голубя и мышь. Филипп Гаррида получил 431 год тюрьмы, его жена — 36 лет.

Захват заложников в Лиме

17 декабря 1996 года в столице Перу более 500 человек были захвачены в плен в резиденции японского посла в Лиме [4]. Перуанские экстремисты «Революционное движение имени Тупака Амару» (MRTA) под видом официантов банкета захватили всех гостей посла Японии во время празднования дня рождения императора Акихито и потребовали освободить из тюрем 500 своих соратников. Экстремисты отпустили некоторых пленных в ходе переговоров, однако оставшиеся заложники находились в плену почти четыре месяца.

Многие освобожденные отзывались о членах MRTA с симпатией и говорили об их правоте. Крупный канадский предприниматель Кьеран Мэткелф после своего освобождения называл предводителя террористов Нестора Картолини вежливым, образованным и преданным своему делу человеком.

Стокгольмский синдром в психологии

Сегодня стокгольмским синдромом в психологии называют симпатию, возникающую между жертвой и агрессором. Эта симпатия становится результатом травматического опыта и бессознательной защитной реакции психики. Под воздействием сильных переживаний жертвы начинают сочувствовать абьюзерам и оправдывать их.

Что такое стокгольмский синдром

Стокгольмский синдром — это не синдром как таковой, не заболевание и не психическое расстройство в привычном смысле этого слова. Это вариант психологической защиты, или копинговой (от англ. «cope» — справляться) стратегии для совладания с чрезмерным стрессом, который развивается в психотравмирующей ситуации [5]. Стокгольмский синдром не включен ни в одну классификацию психических расстройств.

Одна девушка — моя пациентка — оказалась в заложниках у людей, которые пытались получить за нее выкуп. И она на протяжении многих лет испытывала вину и боль за то, что эти люди впоследствии оказались в тюрьме. Во время психотерапии она часто говорила о том, что в принципе они не сделали ей ничего плохого. Например, она ожидала сексуального насилия, но его не было. Она расценивала это как большое благородство со стороны захватчиков и испытывала даже приступы раздражения по отношению к своей семье, которая спасла ее из плена.

Кадр из фильма «Однажды в Стокгольме»

Бытовой стокгольмский синдром

Однако стокгольмский синдром возникает не только в экстремальных ситуациях в результате похищения, террористических актов, военных действий, но и в обычной жизни. В нашу клинику нередко обращаются пациенты с признаками бытового стокгольмского синдрома.

Это может быть женщина, которая долгое время была в отношениях с абьюзером и теперь испытывает чувство вины за то, что нашла силы развестись с ним и разрушить семью.

Или подросток, который стал жертвой продолжительных сексуальных домогательств со стороны близкого члена семьи и пытается оправдать его поступки. Ведь зачастую он был добр к нему и остальные члены семьи его уважают и любят.

Или сотрудник корпорации, который стал заложником токсичных отношений с начальником, который постоянно оскорбляет, унижает и обесценивает своих коллег, зато когда он не кричит, кажется вполне приятным и профессиональным человеком, который не заслуживает порицания, — ведь он старается ради общего дела.

Существует даже такой феномен, как корпоративный стокгольмский синдром. Он встречается все чаще и чаще и относится к людям, которые на рабочем месте переживают психотравмирующий опыт, абьюз, агрессию, харассмент, несправедливое и неуважительное отношение. Индивид становится жертвой для своего начальника или коллег и испытывает к обидчикам симпатию, несмотря на недолжное отношение к себе.

Для развития стокгольмского синдрома нужны определенные условия:

• психологически травмирующая ситуация, абьюз/агрессия;
• условия для развития близких отношений — регулярный контакт, время, проведенное вместе;
• существенная разница в силе и возможностях сторон;
• наличие обстоятельств, препятствующих выходу из этих отношений.

Абьюзер становится одновременно источником страданий и утешений. За волной нападок, унижений и критики следует некое поощрение, послабление или просто нейтральное отношение, которое на контрасте с длительным негативом воспринимается как манна небесная.

Кадр из сериала «Острые предметы»

Признаки стокгольмского синдрома

У жертвы возникают положительные чувства по отношению к человеку, который причиняет ему страдания [6], и вместе с тем отторжение и негативные чувства по отношению к тому, кто пытается помочь ей выйти из отношений с абьюзером. Это может быть полиция и адвокаты, которые хотят помочь привлечь агрессора к ответственности за насилие, или близкий человек, который обращает внимание на токсичность партнера и предлагает задуматься о разводе.

Жертва начинает видеть в своем мучителе человечность, искать достойные черты, отождествлять себя с ним и верить, что у них похожие цели и ценности.

Механизм возникновения стокгольмского синдрома тесно связан с инстинктом самосохранения и основан на надежде, что агрессор проявит снисхождение, если жертва будет демонстрировать послушание. Опасность стокгольмского синдрома заключается в том, что человек, оказавшийся в роли жертвы, действует против своих собственных интересов, не осознавая этого, что сильно затрудняет помощь со стороны.

Лечение стокгольмского синдрома

Для терапии стокгольмского синдрома сегодня принято использовать традиционные методы работы с жертвами насилия. Для этого может хорошо подойти когнитивная психотерапия, различные адаптированные варианты работы с горем, работа с чувством вины, нормализация пройденного опыта.

Большинство людей, столкнувшихся с насилием, считают, что оно произошло по их вине, что они виноваты в произошедшем, что они каким-то образом могли спровоцировать абьюзера и даже могут быть инициаторами насилия. Первостепенная задача психотерапевта — помочь пациенту осознать его невиновность в произошедшем и признать тот факт, что агрессор может и должен нести ответственность за содеянное. 

«Стокгольмский синдром» дистанционного обучения

В начале 1970-х два преступника предприняли неудачную попытку ограбления одного из шведских столичных банков. При этом они взяли в заложники несколько человек и целых шесть дней держали их в подвальном хранилище, пока полиция не выкурила их оттуда с помощью слезоточивого газа. Парадоксальность ситуации была в том, что заложники в процессе своего удержания стали испытывать к преступникам странную привязанность. И даже на суде они не хотели свидетельствовать против них. Сообщения об этой драме и последующих событиях шли по всем каналам и транслировались на весь мир. Так человечество познакомилось с новым явлением – «стокгольмским синдромом», означающим защитно-бессознательную взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и захватчиком в ситуации продолжительного совместного пребывания в изоляции от внешнего мира. 

Свою привязанность к захватчикам заложники оправдывают желанием сохранить свою жизнь в экстремальной ситуации. Психологи отмечают, что, став заложниками, люди меняются. Если период изоляции был особенно долгим, то эти изменения необратимы. Первоначальный шок у заложников сменяется адаптацией – приспособлением и формированием привычки «быть заложником». Но у этой адаптации очень высокая цена: душевная и телесная трансформация. Ощущения и переживания начинают притупляться. То, что возмущало в начале, уже никак не волнует и становится частью повседневности и новых привычек заложников. После освобождения из изоляции наступает новая адаптация – теперь уже к нормальной жизни. Но она проходит тем дольше и сложнее, чем дольше и жестче была изоляция. Как распознать жертв «стокгольмского синдрома»? Эти люди оправдывают своих захватчиков, приводят самые разные доводы в их защиту, пытаются убедить окружающих в том, что те «не видят картину целиком и поэтому не могут их понять». Как помочь побороть «стокгольмский синдром»? Проявить искреннее сочувствие; привести примеры, которые показали бы ситуацию как выходящую за рамки нормы; предложить поразмышлять о душевном состоянии; не давить и не настаивать на своей правоте, быть терпеливыми.

Метафора стокгольмского синдрома пришла мне в голову в связи с парадоксальной ситуацией: формированием у многих студентов, преподавателей и администраторов зависимости к режиму полного дистанционного обучения. Войти в него год назад было для всех чрезвычайно трудно, но оказалось, что выйти из него ещё сложнее. Как говорится, «вход – рубль, выход – два». Сразу уточню, что речь идёт не только о нашем университете. «Стокгольмский синдром» дистанционного обучения проявляется сегодня почти повсеместно. И это несмотря на то, что значительную часть обучающихся и обучающих качество «удалёнки» в той или иной степени по разным причинам не устраивает. Например, из-за плохой интернет-связи, разницы во временных поясах и так далее. Попробуем в этом разобраться.

Для начала попытаемся понять, какие объективные и субъективные проблемы испытывают сейчас студенты из других регионов, получающие «повестку» явиться в кампус для дальнейшего прохождения очного обучения. Многие из них живут в семьях, испытывающих серьёзные финансовые проблемы из-за экономического кризиса, приведшего к сокращению рабочих мест и закрытию бизнесов в ситуации долгосрочного локдауна. То, что было посильно для родителей ещё год назад (оплата питания и карманных расходов детей-студентов, покупка для них билетов на междугородний и внутренний транспорт и прочее), сегодня оказывается уже недоступным. А если нужно платить ещё и за съёмное жильё в другом городе и за само обучение в вузе, то приоритеты расставляются сами собой: пусть лучше чадо сидит дома на дистанционке, что несравненно дешевле для семейного бюджета. В то же время есть студенты, которые за эти месяцы смогли устроиться на работу курьерами, грузчиками, операторами колл-центров, чтобы хоть как-то помогать своим родителям и себе выживать в сложнейшей экономической ситуации.

Мне самому приходилось видеть молодых людей, слушающих университетские лекции по телефону прямо на своих рабочих местах. Например, в торговых залах магазинов или на ресепшн в аэропорту. Возвращение в кампус для них означает потерю работы и, соответственно, финансового источника. Есть семьи, понёсшие тяжелые утраты из-за коронавируса, где к финансовым проблемам прибавляется ещё и горе из-за потери близкого человека. Одинокому родителю на какой-то период нужна моральная поддержка, которую может оказать только другой близкий человек – взрослая дочь или сын. Понятно, что в таких случаях информация о возобновлении очного обучения тоже не особо радует. Но даже студенты из относительно благополучных семей не всегда могут вовремя приехать в кампус. В некоторых регионах России и зарубежья до сих пор сохраняется режим локальной изоляции. Где-то невозможно сразу купить авиабилеты и нужно ждать до двух-трёх недель. Но и добравшись до кампуса, студенты могут попасть в трудную ситуацию в случае, если общежития их вуза не подготовлены должным образом и не могут обеспечить им обязательный двухнедельный карантин. Или в учебных аудиториях нет возможности рассадить всех на необходимом расстоянии друг от друга и преподавателя.

Тех же, кто приступил, наконец-то, к учебе, ждут уже другие «квесты». Теперь это трудности смешанного обучения, при котором в расписании одного и того же дня могут быть как офлайн, так и онлайн-занятия. Это означает, что нужно всегда иметь с собой исправный гаджет – ноутбук или хотя бы смартфон, да ещё и с зарядником. А заодно и какую-то еду и питьё, поскольку общепитовская инфраструктура многих вузов успела разрушиться за период карантина, и теперь нужно время на её восстановление.

У значительной части преподавателей – свои причины «не хотеть» возвращаться к очному преподаванию. Те, кому «за 65», опасаются инфицироваться от бессимптомных носителей коронавируса, каковых много среди молодёжи. И это объективно существующий риск, являющийся одной из основных причин ввода режима смешанного обучения (наряду с тем, что многие студенты, по тем или иным обстоятельствам, вынуждены пока оставаться в своих регионах). Но и преподаватели, не попадающие в эту возрастную категорию, не все стремятся выходить в офлайн.

Самая распространенная причина – осознание того, как много времени снова придётся тратить на переезды между домом и работой и «беготню между учебными корпусами». Если в самые первые месяцы полного ухода в онлайн все страдали от перегруза и нехватки времени из-за необходимости осваивать новые цифровые компетенции и форматы коммуникации со студентами и коллегами, то теперь, после их освоения, у преподавателей, наконец-то, появилась возможность работать над научными публикациями и методическими пособиями не только в периоды своих летних отпусков. Кроме того, многим пришлись по душе лёгкость организации виртуальных деловых коммуникаций со своими коллегами, возможность одновременного участия в двух-трёх совещаниях, онлайн-формат повышения квалификации в домашних условиях и тому подобное. Старшее поколение на глазах становится «цифровым» и приобретает способность работать в условиях многозадачности. И расставаться с этими неожиданными преференциями ему уже не хочется.

Парадоксальность ситуации заключается в том, что у части студентов и преподавателей за долгий период «удалёнки» успели сформироваться и устойчивые негативные привычки. У первых – это слушание лекций прямо в кровати, при котором особенно хорошо спится под тихий «медитирующий» голос профессора, а на просьбу визуализироваться на экране можно сказать, что у тебя «плохая связь».

У вторых – это ведение лекций и семинаров «в тапках», что в той или иной степени отражается на степени погруженности в данный момент в работу. Не редки случаи, когда студенты жалуются на отвлечение преподавателей на телефонные звонки или на коммуникации с членами семьи прямо во время занятий. «Дистанционка» расслабила всех. По-человечески это можно понять, но принять как «новую норму» нельзя.

Для вузов массовое возвращение студентов и преподавателей в кампус до конца учебного года – тоже серьезное испытание. Как уже было сказано, для этого нужно специальным образом готовить общежития и учебные аудитории, восстанавливать инфраструктуру общественного питания, освоить совершенно новые принципы составления расписания. В общем, абсолютно для всех выход из полного дистанционного обучения снова будет связан с большим стрессом. И он обусловлен не только тем, что всем придётся преодолевать сформировавшиеся за время изоляции привычки. Но и тем, что мы должны будем вновь осваивать абсолютно неизвестный для нас формат обучения и работы, теперь уже смешанный (или гибридный).

Иначе говоря, мы не возвращаемся к «прежней жизни», как многие ещё полагают, а настраиваемся на освоение нового стиля университетской жизни. В определенном смысле он будет значительно более сложным, чем полный дистант, поскольку при его реализации нужно будет учитывать гораздо большее количество факторов. Среди них может быть и фактор временного ухудшения статистики по заболеваемости в мире, стране и регионе, что побудит нас вновь вернуться на какое-то время к полному дистанционному обучению. Оперативная смена форматов в зависимости от внешних обстоятельств – офлайн, онлайн и смешанного – ещё одна неизбежная черта нового стиля университетской жизни. Нужно быть готовыми ко всему. Но сидеть массово на «удалёнке» постоянно невозможно, не рискуя разрушить систему высшего образования до необратимых процессов. Негуманитарные вузы и факультеты (медицинские, инженерные, естественнонаучные) за период локдауна исчерпали все ресурсы перекраивания учебных планов и расписаний только под теоретические занятия.

У кого мы будем лечиться в будущем, если врачи будут знать анатомию человека только по картинкам? Кто будет открывать новые месторождения полезных ископаемых, если геологи ни разу не выезжали в поле? Как будут создаваться новые материалы и лекарства, если химики, биологи и фармацевты ни разу не держали в руках пробирки? Список негативных последствий для общества в этом случае нескончаем. Для самого человека долгое пребывание на полном дистанционном режиме также чревато. Это, прежде всего, падение мотивации и эмоциональное выгорание; а также гиподинамия, приводящая к набору веса и ухудшению общего физического и эмоционального состояния. Непонятны пока до конца и последствия самоизоляции как отсутствия возможности осуществлять свои социальные контакты «вживую». В общем, необходимо прислушаться к здравому смыслу, преодолеть «стокгольмский синдром» и… начинать новую жизнь.

Но при этом также нельзя обойтись без адаптационного периода, в процессе которого и студентам, и преподавателям, и администраторам необходимо будет проявлять повышенную толерантность друг к другу. Понятно, что студенты первое время будут опаздывать. И не только на первые пары, так как отвыкли от очного формата учёбы. У них нарушилось так называемое «чувство времени». По той же причине опаздывать могут и преподаватели, живущие далеко от места своей работы. Если раньше в аудиториях приходилось с трудом переключать внимание студентов с экранов их смартфонов на темы занятий, то теперь это будет делать ещё сложнее. Ведь за это время они привыкли воспринимать информацию только посредством гаджетов! Глаза преподавателя тоже ещё какое-то время будут тянуться к экрану ноутбука, а не к живым лицам. Сила привычки, и от этого никуда не деться. Главное – помнить, что на место старых привычек могут с таким же успехом прийти новые, если только захотеть.

Томский государственный университет с нетерпением ждет и студентов, и преподавателей. Осуществлена соответствующая подготовка всего кампуса. Ведется активная работа по восстановлению системы общественного питания. Хотя надо признать, что по объективным причинам это, на сегодняшний день, одна из самых больших для нас проблем. Сейчас мы срочно ищем новых арендаторов для наших университетских столовых и кафе. Никто ведь заранее не знал и не мог знать точную дату выхода из локдауна. А хорошие новости заключаются в следующем.

Все основные противоэпидемические мероприятия продолжают осуществляться в плановом режиме. Абсолютно все приезжающие из других регионов студенты обеспечены местами в общежитиях и вполне комфортным пребыванием на сокращенном, теперь уже всего трёхдневном, а не двухнедельном, карантине. Конечно, при условии наличия справки из своего региона об отсутствии у них коронавируса и сдачи анализа ПЦР по прибытию в Томск. Анализы берутся в общежитии ТГУ «Маяк», где создана оперативная система ПЦР-диагностики. В университете большое количество аудиторий переоборудовано под одновременное обучение в режимах офлайн и онлайн. Плюс к этому открыто более двадцати учебных аудиторий со специализированной инфраструктурой для смешанного формата обучения (технология «Актру»), позволяющей в автоматическом режиме не только записывать и транслировать занятие, но и распознавать, систематизировать и хранить весь учебный материал для доступа к нему всех, кому это необходимо.

Итак, дорогие студенты и коллеги, мы надеемся на самую скорую встречу со всеми вами! Добро пожаловать домой – в университет!

Эдуард Галажинский,
ректор ТГУ и врио президента РАО

Стокгольмский синдром — Психологос

Фильм «Басаната (А.Галич) исп. С. Маховиков»

Те, кто сидели в лагерях по приказу Сталина, плакали о Сталине, как о родном отце.
скачать видео

Стокгольмский синдром — психологическое состояние, возникающее при захвате заложников, когда заложники начинают симпатизировать и даже сочувствовать своим захватчикам или отождествлять себя с ними. Если террористов удаётся схватить, то бывшие заложники, подверженные стокгольмскому синдрому, могут активно интересоваться их дальнейшей судьбой, просить о смягчении приговора, посещать в местах заключения и т. д.

Авторство термина приписывают криминалисту Нильсу Биджероту (Nils Bejerot), который ввёл его во время анализа ситуации, возникшей в Стокгольме во время захвата заложников в августе 1973 года. Тогда два рецидивиста захватили в банке четырех заложников, мужчину и трех женщин, и в течение шести дней угрожали их жизни, однако время от времени давали им кое-какие поблажки. Драма эта в общей сложности продлилась пять дней, и все это время жизнь захваченных заложников висела на волоске.

Но в момент их освобождения случилось нечто неожиданное: жертвы встали на сторону преступников, пытаясь помешать пришедшим спасать их полицейским. А позже, когда конфликт благополучно разрешился и преступники были посажены за решетку, бывшие их жертвы стали просить для них амнистии. Они посещали их в тюрьме, а одна из захваченных в заложницы женщин даже развелась со своим мужем, дабы поклясться в любви и верности тому, кто пять суток держал у ее виска пистолет.

​​​​​​​​​​​​​​Впоследствии две женщины из числа заложников обручились с бывшими похитителями.

Характерный набор признаков Стокгольмского синдрома следующий:

• Пленники начинают отождествлять себя с захватчиками. По крайней мере, сначала это защитный механизм, зачастую основанный на неосознанной идее, что преступник не будет вредить жертве, если действия будут совместными и положительно восприниматься. Пленник практически искренне старается заполучить покровительство захватчика.
• Жертва часто понимает, что меры, принятые её потенциальными спасателями, вероятно, нанесут ей вред. Попытки спасения могут перевернуть ситуацию, вместо терпимой она станет смертельно опасной. Если заложник не получит пулю от освободителей, возможно, то же самое ему достанется от захватчика.
• Долгое пребывание в плену приводит к тому, что жертва узнаёт преступника, как человека. Становятся известны его проблемы и устремления. Это особенно хорошо срабатывает в политических или идеологических ситуациях, когда пленник узнаёт точку зрения захватчика, его обиды на власть. Тогда жертва может подумать, что позиция преступника — единственно верная.
• Пленник эмоционально дистанцируется от ситуации, думает, что с ним этого не могло произойти, что всё это сон. Он может попытаться забыть ситуацию, принимая участие в бесполезной, но занимающей время «тяжёлой работе». В зависимости от степени отождествления себя с захватчиком жертва может посчитать, что потенциальные спасатели и их настойчивость действительно виноваты в том, что происходит.

«Стокгольмский синдром» усиливается в том случае, если группу заложников разделили на отдельные подгруппы, не имеющие возможности общаться друг с другом.

«Стокгольмский синдром» понимаемый более широко как «синдром заложника», проявляется и в быту. В быту не так уж редко возникают ситуации, когда женщины, перенёсшие насилие и остававшиеся некоторое время под прессингом своего насильника, потом влюбляются в него.

Стокгольмский синдром / / Независимая газета

Новый роман шведского писателя о том, как сложно быть взрослым

Главное – от стресса не прыгать с моста. Джентиле Беллини. Чудо креста у моста Сан-Лоренцо. Галерея Академии, Венеция

«Тревожные люди» шведского писателя и блогера Фредрика Бакмана (р. 1981), «Нормальные люди» Салли Руни – названия переводных бестселлеров 2020 года словно отражают его сущность и дают нам всем индульгенцию. Персонажи романа Бакмана еще не познали ковидную реальность, но причин для тревоги у них от этого не меньше. Кто-то беспокоится, что будет плохим родителем, кому-то сложно жить одному, кто-то меняет хобби каждые два месяца, боясь остаться наедине с собой. И все эти люди собираются в одной квартире накануне Нового года в качестве заложников одного не очень опытного и крайне тревожного грабителя.

Канон бакмановской прозы в современной литературе сложился в течение 2010-х: чаще всего это история о провинциальном городе, несоответствии внешнего и внутреннего, мелких конфликтах, происходящих из-за того, что люди слишком разные. Однако если первые книги напоминали друг друга вплоть до самоплагиата, то относительно свежая дилогия «Медвежий угол» (2016) и «Мы против вас» (2017) значительно отличалась от предыдущих работ. Понизив градус сентиментальности и опустив средний возраст персонажей примерно на полвека, Бакман взялся за исследование темных сторон человеческой личности. В этом смысле «Тревожные люди» становятся своеобразным компромиссом между традицией и экспериментом: писатель уже не покидает глубин психологизма, но расширяет галерею своих героев, избегая привычного типажа «младше пяти и старше шестидесяти, желательно со странностями».

Кажется, что в новой книге Бакман пытается обобщить то, чего только касался во всех предыдущих. Он делает вывод о том, что жить в принципе очень трудно: нужно соответствовать ожиданиям буквально всех на свете, делать вид, что разбираешься в сложных вещах типа секса и задержания грабителей, быть примером для уже выросших, но все еще робеющих перед реальностью детей и, наконец, признавать ошибки. Ошибки, которых у всех участников действия, прямо скажем, предостаточно. Можно сказать, что впервые героем бакмановского романа становится взрослый человек в привычном понимании. Уже не старик, которому чудачества прощаются из-за почтенного возраста, и не ребенок, который… да что там говорить, это же ребенок. А взрослый всегда находится на линии огня: он почему-то всем что-то должен, а вот ему – никто и ничего. Эту безвыходную ситуацию и пытается перевернуть роман. Он говорит о вроде бы очевидных для эпохи «новой этики» вещах, но так, что сразу становится понятно, как применить их на практике. Ходить к психотерапевту – совсем не стыдно, бояться ответственности – нормально, говорить начистоту с близкими – лучше и быть не может. И задумка состоит в том, чтобы вместе с героями это понял и читатель. Ведь «взрослые – это мы».

Фредрик Бакман. Тревожные люди.– М.: Синдбад, 2020. – 416 с.

И если подавляющую часть действия персонажи проводят во времени и пространстве, ограниченных соответственно одним днем и одной квартирой, то нас автор будет забрасывать в самые неожиданные уголки шведского городка. Допрос потерпевших, прием врача, удачная и неудачная попытки самоубийства на мосту (который, на минуточку, является главным героем романа: именно с него все начинается, им заканчивается, он приводит в злополучное жилище некоторых потенциальных покупателей квартиры), – этот прием скачков во времени удивительным образом не раздражает, а успокаивает. Благодаря максимально нелинейной композиции и рассказам от лица разных героев их истории становятся более близкими, текст – более гибким, а главная мысль – о том, что в каждом из нас скрыта большая боль и большая сила, чтобы с ней справиться, – более мощной.

Бакман выступает ярым противником всяческих ярлыков и предрассудков. Он оправдывает потерянных, запутавшихся, испуганных, чувствующих вину и одиноких, потому что видит в них себя и предлагает нам сделать то же самое. Чужая душа, конечно, потемки, но это не значит, что мы не можем попробовать ее осветить.

Не будет сюрпризом тот факт, что некоторым из героев это удастся. В злополучной квартире заложники обретут друзей, любовь, семью и – что самое главное – себя. Слишком приторная концовка? О да, бесспорно. Однако вопрос о реалистичности происходящего не стоит задавать Бакману – мы приходим к нему не за хроникой. В каком-то смысле, как и персонажи романа, мы испытываем стокгольмский синдром: один шведский писатель вот уже много лет держит нас в заложниках в своем утешительном, упоительном и уморительном мире, и очень хочется верить, что никогда не выпустит.

Синдром отстраненности: загадочная болезнь в Швеции

• Линда Прессли
• BBC News, Швеція

30 октября 2017

Почти два десятилетия в Швеции борются с загадочным заболеванием.

Так называемый синдром отстраненности (Resignation Syndrome, RS) поражает только детей переселенцев, ищущих убежища. Дети полностью дистанцируются от реальности, перестают ходить и разговаривать, не открывают глаз. Через некоторое время они выходят из этого состояния и выздоравливают. Но почему это происходит только в Швеции?

Когда отец поднимает девятилетнюю Софи с инвалидной коляски, она не подает признаков жизни. Только ее волосы, густые и блестящие, кажется, принадлежат здоровому ребенку. Но глаза Софи закрыты. А под брюками спортивного костюма подгузник. К носу Софи тянется прозрачная трубка зонда для искусственного кормления — так она питается в течение последних 20 месяцев.

Софи и ее семья приехали в Швецию из бывшего СССР в поисках политического убежища. Они прибыли в декабре 2015 года, живут в поселении для беженцев в маленьком городке центральной Швеции.

«Ее кровяное давление в норме, — говорит доктор Элизабет Гульткранц, волонтер организации Doctors of the World. — Но пульс ускорен. Видимо, она так реагирует на то, что сегодня к ней пришли очень много людей».

Доктор Гульткранц проверяет рефлексы Софи. Все они в пределах нормы. Но, несмотря на это, ребенок не шевелится.

До выхода на пенсию доктор Гульткранц работала отоларингологом, поэтому ее беспокоит, что Софи никогда не раскрывает рта. Это может быть опасно, потому что если вдруг возникнет проблема с питательной трубкой, Софи может задохнуться.

Підпис до фото,

Элизабет Гульткранц: «Дети отгораживают себя от сознательной части своего мозга»

Так почему же ребенок, который любил танцевать, стал настолько инертным?

«Объясняя родителям, что произошло, я говорю им — мир показался Софи таким невыносимо ужасным, что она углубилась в себя и отгородилась от сознательной части своего мозга», — говорит доктор Гульткранц.

Медики, лечащие таких детей, соглашаются — именно психологическая травма заставляет их изолировать себя от мира. И наиболее уязвимыми как раз оказываются дети, ставшие свидетелями жестокого насилия (часто направленного против их родителей), или если их семьи спаслись бегством из очень опасной среды. «

Родители Софи стали объектами вымогательства денег и преследования со стороны местной мафии. В сентябре 2015 года их автомобиль остановили люди в полицейской форме.

«Нас буквально вытащили из машины. Софи осталась в салоне и видела, как нас с матерью жестоко избили», — вспоминает отец Софи.

Мать Софи люди отпустили. Она схватила дочь и изо всех сил побежала. Однако, отцу спастись бегством не удалось.

«Они меня забрали, а дальше я ничего не помню», — рассказывает он.

Мама привела Софи домой к своей подруге. Девочка была очень испугана и расстроена. Она кричала: «Пожалуйста, пойди найди папу!» — и била ногами в стену.

Через три дня отец вышел на связь. И с тех пор семья постоянно переезжала с места на место, скрываясь у разных друзей. Так продолжалось три месяца, пока вся семья окончательно не покинула страну и не перебралась в Швецию. По прибытии их много часов допрашивала шведская полиция. А потом состояние Софи стремительно ухудшилось.

«Через несколько дней я заметила, что она уже не так много играет с сестренкой, как раньше», — рассказывает мама Софи (в следующем месяце женщина должна родить еще одного ребенка).

Вскоре после этого родителям сообщили, что они не могут остаться в Швеции. Софи слышала все, что происходило на той встрече с представителями шведского миграционного управления. Именно после этого девочка перестала есть и разговаривать.

Первый случай синдрома апатии был зафиксирован в Швеции еще в конце 90-х. А в течение двух лет с 2003-го по 2005-й сообщали о более чем 400 таких случаев.

С каждым годом шведы все больше озабочены последствиями иммиграции, поэтому эти «апатичные дети», как их называют, стали огромной политической проблемой. Звучали предположения о том, что дети притворяются или родители намеренно дают им какие-то препараты, чтобы обеспечить себе возможность остаться в стране. Но ни одна из этих версий не подтвердилась.

В течение последних десяти лет количество детей, больных синдромом отстраненности, уменьшилось. По последним сообщениям Национального управления здравоохранения Швеции, в 2015-2016 годах зафиксировано подобных 169 случаев.

Наиболее уязвимыми остаются дети-выходцы из определенных географических регионов и этнических групп: из стран бывшего СССР, Балкан, дети ромов, а в последнее время — езидов. Лишь незначительная часть из них — беженцы без семей, нет ни одного выходца из Африки и крайне мало переселенцев из Азии. В отличие от Софи, много заболевших детей давно жили в Швеции, говорят по-шведски и вообще хорошо адаптировались к новой жизни в скандинавской стране.

О многочисленных случаях заболеваний, похожих на синдром отстраненности, сообщали и ранее — в частности, они нередко возникали среди пленных в нацистских концлагерях. В Британии похожее состояние — синдром тотального отказа (Pervasive Refusal Syndrome) — наблюдали у детей в начале 90-х, но таких случаев было совсем мало, и ни одного — среди тех, кто ищет убежище.

«Насколько нам известно, за пределами Швеции не зафиксировано ни одного подобного случая», — пишет доктор Карл Саллин, педиатр детской больницы имени Астрид Линдгрен при Каролинском университете в Стокгольме .

Підпис до фото,

Мать, сестра и отец Софи

Так как же болезнь может проявляться только в пределах государственных границ одной страны? Исчерпывающего ответа на этот вопрос нет, говорит доктор Саллин, который пишет диссертацию о синдроме отстраненности.

«Наиболее вероятное объяснение — наличие определенных социокультурных факторов, необходимых для развития этого заболевания. Кажется, необычную реакцию на травматические события делает легитимной определенный контекст».

То есть, каким-то образом (мы не знаем ни точного механизма, ни причин, почему это происходит именно в Швеции) симптомы, проявляющиеся у детей, санкционированы культурой: именно таким образом дети чувствуют, что им позволено показывать свою травму. А если это так, возникает интересный вопрос: может ли синдром отстраненности быть заразным?

«Это заложено в самой модели. Если соответствующим образом подпитывать такое поведение в обществе, случаев станет больше», — объясняет доктор Саллин.

«Вспомним самый первый случай, произошедший в 1998 году на севере Швеции. Сразу же после того, как о нем стало известно, в том же регионе начали возникать и другие случаи. Также это происходило в семьях с двумя и более детьми — сначала синдром развивался у одного ребенка, а затем у другого. Но следует отметить также, что исследователи, предложившие эту модель заболевания, не уверены, есть ли прямая связь между случаями. Это еще предстоит выяснить «.

Здесь доктор Саллин четко очертил главное препятствие на пути к пониманию синдрома отстраненности — недостаточная изученность. Никто не наблюдал за больными детьми в течение длительного времени, никто не знает, что с ними происходит. Но нам известно, что они выживают.

Хотя родителям Софи в это поверить трудно. За 20 месяцев они не увидели никаких изменений в состоянии дочери. Их жизнь теперь измеряется режимом Софи — упражнениями для поддержания ее мышц, попытками заинтересовать ее музыкой и мультиками, прогулками на улице с дочкой на тележке, кормлением и заменой памперсов.

«С такими детьми надо прятать сердце в броню», — говорит педиатр Софи доктор Ларс Дагсон, которая регулярно посещает ее в течение болезни.

«Все, что я могу — поддерживать в ней жизнь. А помочь ей я ничем не могу, потому что не врачи решают, разрешено ребенку остаться в Швеции или нет».

Підпис до фото,

Анника Карлсхамре: «Эта болезнь связана с психической травмой, а не с предоставлением убежища»

Доктор Дагсон придерживается точки зрения, распространенной среди врачей, которые лечат детей с синдромом отстраненности. Они считают, что выздоровление ребенка зависит от того, будет ли он чувствовать себя в безопасности. И запустить процесс выздоровления может разрешение на постоянное проживание.

«В некотором смысле ребенок должен чувствовать, что есть надежда, есть ради чего жить … Только так я могу объяснить, почему право остаться в Швеции во всех случаях, которые я до сих пор видела, меняет ситуацию к лучшему».

До недавнего времени семьям с больным ребенком позволяли остаться. Но за последние три года в Швецию прибыли примерно 300 000 беженцев, и это подтолкнуло власти пересмотреть отношение.

В прошлом году вступил в силу новый временный закон, который ограничивает шансы беженцев получить право на постоянное проживание. Визу просителям выдают на три года или на 13 месяцев. Семья Софи получила 13-месячную, и ее срок истекает в марте следующего года.

«Что будет дальше? Основополагающая проблема не решена — и это чистилище», — говорит доктор Дагсон.

Она сомневается, что Софи выздоровеет в течение ближайших 13 месяцев.

«Я не говорю, что это невозможно, но все зависит от того, что будут чувствовать родители — останутся ли они после окончания этих 13 месяцев? Если они будут сомневаться, то передадут свою неуверенность Софи, и она не будет ощущать себя в безопасности».

Но город Скара на юге Швеции может предоставить доказательства того, что детей с синдромом отстраненности можно вылечить, даже если семья не получила разрешение на постоянное жительство.

«На наш взгляд, эта болезнь связана с бывшими психическими травмами, а не с предоставлением убежища, — считает Анника Карлсхамре, старшая социальная работница компании Gryning Health, которая руководит приютом» Сольсидан «, предназначенным специально для детей, оказавшихся в сложных ситуациях .

Когда дети видят, как над кем-то из их родителей совершают насилие, слышат угрозы в их адрес, то рвется та наиболее значимая нить, которая связывает их с миром, считают работники приюта «Сольсидан».

«Тогда ребенок понимает, что мама не способна о нем позаботиться, — объясняет Карлсхамре. — И теряет веру, поскольку знает, что полностью зависит от матери или отца. А когда такое происходит, куда этому ребенку бежать, к кому обратиться?».

Эту связь с семьей необходимо восстановить. Но сначала ребенок должен начать выздоравливать. Поэтому первое, что делают в «Сольсидане», — отделяют детей от родителей.

«Мы держим родственников в курсе их лечения, но не позволяем им разговаривать с ребенком, чтобы ребенок знал, что он полностью зависит не от них, а от наших сотрудников. После отделения проходит всего несколько дней, и мы замечаем в ребенке первые проблески — он еще не потерян … «.

Все разговоры о миграционном процессе в присутствии ребенка запрещены.

Дети ежедневно встают с постели. У них есть дневная и ночная одежда. А опытные работницы, например Клара Огрен, помогают им раскрашивать или рисовать, прижимая к руке карандаш.

«Мы играем вместо них, пока они не смогут играть сами. Мы много дурачимся, танцуем, слушаем музыку. Мы хотим вернуть к жизни все их органы чувств. Для этого можем влить им в рот «кока-колы», чтобы они почувствовали вкус сладкого. А даже если кормим их через трубку, то приводим на кухню, чтобы они почувствовали запах приготовленных блюд «, — рассказывает Клара.

«Мы рассчитываем на то, что у них все-таки есть желание жить и они до сих пор не потеряли своих навыков, а просто забыли, как их использовать, или не видят в этом смысла. Эта работа требует много усилий, потому что мы должны жить вместо детей, пока они не начнут жить сами «.

Самый длинный период выздоровления ребенка длился полгода.

Часто этим детям не позволяют контактировать с родителями, пока они не смогут сами поговорить с ними по телефону.

Среди 35 таких детей, которых видела за прошедшие годы госпожа Карлсхамре, только один ребенок получил разрешение остаться в Швеции, находясь в «Сольсидане». Другие выздоровели до того, как им было предоставлено убежище.

Недавно вышла книга о «Сольсидане» под названием «Путь возвращения» (The Way Back). Но о работе этого приюта до сих пор известно немного. Может ли такое лечение помочь Софи? 12 месяцев — это много; ребенку ее возраста нельзя так долго быть изолированной от мира.

Что, по мнению ее родителей, может помочь ее выздоровлению?

«Может, братик или сестренка, когда родится на свет», — считает отец Софи.

Но мать Софи может лишь повторить то, что слышала от врача: «Врач говорит: чтобы Софи проснулась, она и ее родные должны чувствовать себя в безопасности».

Их самый большой страх — депортация на родину и попадание в руки людей, из-за которых они оттуда убежали.

«Они пригрозили нас убить. А ничего более страшного там случиться не может», — говорит она.

Имя Софи изменено из соображений конфиденциальности.

легкомысленная комедия о захвате заложников — Российская газета

Вот, например, в хорошо известной в СССР картине Эдуара Молинаро «Миллион — не деньги» двое недоумков заключили пакт с посетителями банка и вместе на украденные деньги начали новую счастливую жизнь. Легкомысленная интонация с ощутимым налётом идиотизма для этой типовой французской комедии от будущего автора «Налево от лифта» с Пьером Ришаром никакого диссонанса не вызывала, потому что за рамки жанра и пространства абсолюнтой выдумки сценарий предусмотрительно не выходил ни разу.

Другое дело — вышедший в наш прокат «Стокгольм» (Stockholm; у нас к нему по традиции присобачили «красивое» «Однажды в…») канадца Роберта Будро, прямо ссылающийся на реальные события и помещающий действие в те самые время и место, этим что-то якобы многозначительно подразумевая. Во всём остальном, впрочем, Будро держится от произошедшего на безопасном расстоянии, переименовав главных действующих лиц и подкорректировав их численность и состав. Ну а о сколь-нибудь серьёзном следовании фактам, понятно, и говорить не приходится.

Сам по себе инцидент в Kreditbanken Будро, судя по всему, вообще не интересует: это скорее только лишний повод привлечь внимание к довольно неряшливой комедии, целиком выстроенной на почти непрерывном дуракавалянии героев. Сыгранных отличными, кстати, актёрами: первая скрипка — у Итана Хоука, аккомпанируют ему Нуми Рапас (заложница) и Марк Стронг (подельник злоумышленника, которого он потребовал к нему доставить из тюрьмы — это и правда было, редкий для «Стокгольма» случай).

Персонаж Хоука в нелепом ковбойском костюме с бессвязными воплями о Техасе и Аламо вламывается в банк и тут же обнаруживает не просто собственную растерянность, но неадекватность — почище того серба из «Клубнички в супермаркете»: человек с оружием толком не может объяснить, чего, собственно, своей акцией добивается. Прямо как в стишке: «А с какой конкретно целью, он и сам не понимал». Явно предполагается, что само по себе это до колик смешно.

Ещё смешнее, очевидно, должно быть то, что в дурости с преступником соревнуются все остальные: его дружок, заложники, правоохранители. Для повышения градуса и без того повсеместно царящего гипертрофированного абсурда используются проверенные в упомянутых лентах приёмы и гэги: постановочное убийство заложника, роман между захватчиком и захваченной, уламывание жертв присоединиться к банде, наконец, ссылки на голливудскую классику — в частности, на «Бутча Кэссиди и Сандэнса Кида» (и на «Детектива Буллитта»). При этом периодически режиссёр и сценарист Будро как будто вспоминает о том, что сюжет некоторым образом связан с настоящими людьми, и пытается присыпать всё это какой-нибудь драмой. Что реализма особо не добавляет, зато наносит урон целостности общей картины, которая на полноценную трагикомедию со всеми своими гримасами и шутейками не тянет ну никак.

«Стокгольм» даже не пытается быть комментарием — хоть бы и ироничным — к удивительному психологическому феномену и казусу, удачно его проиллюстрировавшему. Это просто не очень сбалансированный фарс с симпатичными исполнителями, которым большую часть времени приходится кривляться и строить из себя милых лопухов в беде. А такого и без менее многообещающих вывесок нынче пруд пруди.

2.5

Что такое синдром Хельсинки?

Так что же такое Хельсинкский синдром? Если вы видели фильм Крепкий орешек , он может показаться вам знакомым.

Хельсинкский синдром — неправильное название; его не существует! Это отличная новость для мирового населения в целом, поскольку это означает, что в мире осталось на один синдром меньше, с которым нам придется бороться, но плохая новость для тех, кто черпает все свои знания из фильмов Брюса Уиллиса.

Что такое Стокгольмский синдром?

Если кто-то упоминает вам синдром Хельсинки, скорее всего, они имеют в виду синдром Стокса.Стокгольмский синдром — это психологическое состояние, при котором заложники связываются со своими похитителями и, таким образом, отказываются свидетельствовать против них или сотрудничать с полицией.

В настоящее время он часто используется для описания оскорбительных отношений, в которых сторона, подвергшаяся насилию, продолжает возвращаться и защищать своего обидчика, но это не первоначальное значение термина.

Термин «стокгольмский синдром» появился в 1973 году. Ян-Эрик Олссон и Кларк Олофссон взяли четырех заложников в ходе ограбления банка в Швеции и держали их в хранилище в течение шести дней.Когда заложников освободили, они не стали сотрудничать с правоохранительными органами — фактически, они собрали деньги для защиты грабителей.

Первоначально названный синдромом Норрмальмсторга шведским криминалистом Нильсом Бейеротом, он быстро стал известен за пределами Швеции как Стокгольмский синдром.

Что является противоположностью Стокгольмского синдрома?

Противоположность Стокгольмского синдрома называется Лондонским синдромом. В нем описывается ситуация, когда заложники отказываются сотрудничать со своими похитителями.

Синдром назван в честь захвата посольства Ирана в Лондоне в 1980 году иранскими сепаратистами, требующими обнародования списка заключенных. Тогдашний премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер отказалась.

Из 26 заложников один заложник, в частности, выразил разочарование, гнев и политическое несогласие с боевиками: пресс-атташе Аббас Лавасани. На шестой день захвата похитители убили Лавасани и выбросили его из окна посольства.

Что обратное стокгольмскому синдрому?

Оборотная сторона Стокгольмского синдрома, при которой похитители развивают чувство сочувствия к своим заложникам, называется синдромом Лимы.

Название происходит от захвата заложников в посольстве Японии в Лиме, ​​Перу, в 1996 году. 14 молодых членов Революционного движения Тупак Амару (MRTA) взяли в заложники сотни дипломатов, правительственных чиновников и бизнесменов.

Все заложницы были освобождены после первой ночи, а еще 225 были освобождены в течение нескольких дней. Спустя 126 дней все оставшиеся заложники были освобождены после рейда правительства.

Во время рейда был убит один заложник, а впоследствии некоторые члены MRTA были казнены правительством во внесудебном порядке, что вызвало общественный резонанс.Рассказывая о случившемся, заложники отметили, что они вели длительные переговоры с боевиками, а похитители, которым было поручено убить заложников, не смогли заставить себя это сделать.

Какие известные случаи Стокгольмского синдрома?

→ Пэтти Херст и Симбионистская освободительная армия

Херст была похищена партизанской группой, но в конечном итоге стала одной из них, помогая им грабить банки и, в конце концов, была арестована за свою роль в их деятельности.

→ Наташа Кампуш и похититель Вольфганг Пршиклопил

Кампуш восемь лет содержался в подвале дома Пршиклопила, претерпев различные издевательства. Когда она ушла, Пршиклопил покончил с собой. Позже Кампуш пожалела, что уехала, и купила дом, в котором была заключена, где живет сейчас.

→ Мэри МакЭлрой и четверо ее похитителей

В 1933 году МакЭлрой под дулом пистолета была схвачена четырьмя мужчинами, которые держали ее прикованной к стене.Когда мужчин в конце концов осудили, она заявила, что они хорошо с ней обращались и навещали их в тюрьме. Организатор похищения был приговорен к смертной казни, но она была заменена пожизненным заключением, когда Мэри написала губернатору с просьбой о помиловании.

После многих лет проблем с психическим здоровьем и подозрений на наркоманию, она покончила с собой в 1940 году, оставив записку, в которой говорилось: «Мои четыре похитителя, вероятно, четыре человека на земле, которые не считают меня полным дураком. Теперь у вас есть смертная казнь — так что — пожалуйста, дайте им шанс.Мэри.»

Кредит: Историческое общество округа Джексон

Психиатрический диагноз или городской миф?

Таблица 2. Анализ громких дел в СМИ

Имя (инициалы) (возраст),

, местонахождение и длина

Пленение Преступник и мотив

Псевдоидентификация

Предполагаемый Опыт во время плена Опыт после плена

EO (20 лет), KE

(23 года), BL

(30 лет), SS

(24 года)

Случайно взятый

заложник при ограблении банка

Стокгольм,

Швеция

6 дней

Ян Эрик Олссон был в отпуске

из тюрьмы, когда он зашел

в банк в Стокгольме,

открыл огонь по двум полицейским

и взял четырех заложников.Он

потребовал, чтобы его друг Кларк

Олофсон мог присоединиться к нему

и выкуп в размере, эквивалентном

в размере 730 000 долларов в обмен на безопасность заложников

Нет Заложникам угрожали смертью

в случае требования выкупа не встречались;

преступников все время имели при себе оружие

раз и использовали их для угроз

пленников

Пленников загоняли в ловушки

вокруг их шеи, так что в случае

вмешательства полиции с применением газа

заложников задушат сами

Когда заложники столкнулись с полицией

во время противостояния, они

сделали враждебные комментарии в адрес полиции

.Имеются сообщения о заложниках

, сопротивляющихся спасению полицией

Ни один из пленников

публично не осудил поведение своих похитителей

.

Сообщается, что четыре пленника

отказались давать показания

в суде и даже собрали

денег для своих похитителей

судебных издержек.

По крайней мере, один из пленников

, как известно, оставался в контакте

со своим похитителем.

Психиатр Нильс Бейеро

использовал термин «Стокгольмский синдром

» для описания поведения

пленников old)

и Ванда Илин Барзи. Митчелл

считал себя мормонским пророком

и взял Э.С. в качестве своей «жены»

Да —

«Августин»

Пригрозили ножом и привязали к дереву

или держали в яме.Сообщается также, что

подверглись изнасилованию, словесным оскорблениям и

угрозе насилия во время плена. Время от времени

брали в общественные места, но

заставляли носить тяжелые вуали, и

не разрешали разговаривать ни с кем, кроме похитителей.

Имела возможность сбежать или быть спасенной

, но не использовала их

Называлась «Августин»

и сказала: «Я знаю, о чем вы думаете. Вы, ребята, думаете, что

Я та… сбежавшая девушка ».

Она неоднократно спрашивала, что

случится с ее похитителями,

, показывая постоянную заботу о

их благополучии. Митчелл был

признан психически некомпетентным

для дачи показаний в суде

NK (10 лет)

Вена,

Австрия

Вольфганг Приклопил похитил Н.К. на

по дороге в школу. СМИ

предположили, что его мотивы для

были из-за ребенка. Однако счет

НК после похищения не подтверждает явно эти теории

Хранится в маленькой комнате без окон.

Через 6 месяцев разрешено наверху в течение

дня. Угрожали мыслью, что если

она попытается сбежать, она будет взорвана

. Ее избили и сфотографировали сотрудники

Приклополь. У

было несколько возможностей сбежать — даже поехала на лыжную прогулку с

ее похитителем

Чувствовала, что она ничего не пропустила

во время заключения. Ее похититель

покончил жизнь самоубийством

вскоре после ее побега.Она

выразила печаль и горе

по этому поводу. Сообщается, что

способов ее плена было хорошим

, поскольку это означало, что

она не подвергалась негативному влиянию.

Указывает, что она знала, что не хотела

оставаться в неволе, так как

это не было целью ее жизни

и считала это несправедливым

SH (11 лет)

Миссури,

США

4,5 года

Майкл Девлин предположительно похитил

SH, когда ехал на своем велосипеде

в лесу возле своего дома

Да — взял

фамилию преступника

фамилию

Было много возможностей для побега

во время плена.Сообщается, что он имел отношения

с местной девушкой

недалеко от дома его предполагаемого похитителя. Имел

личных контактов с полицией в двух

отдельных случаях, где он идентифицировал себя

как предполагаемого сына похитителя

SH до сих пор держал свое мнение

и общался

в основном через свою мать.

На данный момент испытание

Девлина еще не началось

PH (19 лет)

Беркли, США

19 месяцев

Симбионская освободительная армия (SLA),

американских военизированных террористов группа

действовала в 1970-е годы.Предназначен для обмена

PH для заключенных в тюрьму членов SLA.

Это не удалось, и поэтому они потребовали выкуп

в виде продовольствия на сумму 6 миллионов долларов

за залив Сан-Франциско,

США. PH по-прежнему не выдан

Да — «Таня»

и «Жемчужина»

Держали с завязанными глазами в шкафу 57 дней.

подвергали физическому и сексуальному насилию и заставляли

признаться в прошлых проступках, которыми

манипулировали, так что PH стала критически относиться к

и к богатству своей семьи.Она присоединилась к

SLA в их преступной деятельности и была замечена на пленке с

, когда она ограбила банк в

Сан-Франциско с оружием в руках из штурмовой винтовки

. Во время ограбления PH

имела несколько возможностей сбежать.

В ходе судебного разбирательства PH заявила, что

подверглись жестокому обращению, в результате чего ее

присоединилась к SLA. Защита была

, основанная на утверждении, что ее действия

могут быть связаны с «промыванием мозгов»

.PH утверждала, что

она была принуждена и запугана

в ее участие в грабеже; она

была признана виновной и приговорена к

7 годам, которые были отменены президентом Картером

. Прослужила она всего

22 месяца. После освобождения из тюрьмы

PH вышла замуж за своего бывшего телохранителя

. Она написала

нескольких книг и сыграла

ролей в нескольких фильмах. Полное помилование

президентом Клинтоном в 2001

Стокгольмский синдром

5

Стокгольмский синдром из-за ношения маски — Advance News

Стокгольмский синдром — это психологическое явление, при котором «заложники или жертвы насилия связываются со своими похитителями и насильниками.Эта связь может происходить в течение нескольких дней, недель или месяцев плена и жестокого обращения. Заложники не терроризируют своих похитителей, а сочувствуют им, развивают положительные чувства, разделяют общие цели и дела и, по сути, влюбляются в своих похитителей. История Стокгольмского синдрома связана с шестидневным захватом заложников в шведском банке в 1973 году. Ко второму дню «заложники назывались по именам со своими похитителями, и они начали бояться полиции больше, чем своих похитителей.К концу кризиса с заложниками «осужденные и заложники обнимались, целовались и пожали друг другу руки». Современная версия Стокгольмского синдрома разыгрывается после более чем года заключения COVID. Американцы были заложниками медицинских царей, таких как доктор Энтони Фаучи, тоталитарных губернаторов по имени Куомо, Ньюсом, Уитмер, Мерфи и Вольф, а также крупных СМИ, в том числе гигантов кабельных новостей CNN, MSNBC и Fox News. Американцев месяцами держали в заложниках в своих домах, им велели не носить маски, затем надевать одну, затем две, а теперь ни одной.Нас заверили, что многотысячный протест BLM совершенно безопасен, в то время как семейная свадьба, похороны или митинг Трампа — это суперраспространяющее мероприятие. Экспериментальная вакцина, не одобренная Управлением по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов, обязательна для всех, включая детей с крайне низким риском заболеть COVID, однако в государственных учреждениях, продвигающих вакцинацию, они не знают, сколько их собственных сотрудников отказались вакцина, возможно, целая половина.

Выступления против похитителей COVID приводят к наказанию и злоупотреблениям, от деплатформинга в социальных сетях и публичных преследований до потери работы или даже тюремного заключения.Американцев били палкой больше года, основываясь больше на прихотях правящего класса, чем на какой-либо здравой науке, которая могла бы объяснить вышеупомянутые противоречивые правящие диктаты.

Многие заложники COVID сопротивляются, но другие, возможно, умерли от Стокгольмского синдрома. После того, как публика более года подчинялась богам изоляции, дистанцирования и масок, и теперь эти боги проявляют доброту, освобождая своих заложников, некоторые подсознательно считают их доброжелательными богами и теперь поклоняются им и их идеалам.Средства массовой информации играли двойную роль, как похитителя и заложника, и наслаждались обеими ролями. Как еще объяснить, что один из главных организаторов заложников, доктор Фаучи, украшает обложки многочисленных журналов? Или быть номинированным как самый сексуальный мужчина на свете? Или постоянно появляется в новостях по кабельному телевидению? Скучные знаменитости спотыкаются, чтобы одобрить вакцину. CNN называет всех, кто ставит под сомнение заявления правящего класса, требуя научного объяснения или обоснования, «отрицателями». Поскольку новое руководство CDC ослабляет требования к маскам, некоторые все еще находятся в режиме заложников, идентифицируясь с никем, затем с одним, затем с двумя, затем с одним захватчиком в маске, теперь объявляя о долгосрочном подчинении тому, что скажет старший брат или государство.

Несколько недель назад New York Times написала о тех, кто цепляется за свои маски, даже после того, как CDC заявил, что в них больше нет необходимости. Статья «Они вакцинированы и не снимают маски, может быть, навсегда» иллюстрирует феномен Стокгольмского синдрома после более чем года запретов на использование масок. Вот один пример: всякий раз, когда Джо Гликман отправляется за продуктами, он надевает маску N95 на лицо и натягивает на нее тканевую маску. Затем он надевает очки.

Он использовал этот протокол безопасности в течение последних 14 месяцев.Это не изменилось после того, как он заразился коронавирусом в ноябре прошлого года. Все не сдвинулось с места, когда в начале этого месяца ему сделали полную вакцинацию. И хотя президент Байден заявил в четверг, что полностью вакцинированные люди не должны носить маски, г-н Гликман сказал, что он планирует придерживаться этого курса.

На самом деле, сказал он, он планирует заниматься продуктами питания в двойных масках и очках, по крайней мере, в течение следующих пяти лет.

Был ли такой подход мистера Гликмана к каждому сезону гриппа? Или предыдущие вирусные вспышки, такие как SARS, MERS или птичий грипп? Или это новая реакция на то, что последние 15 месяцев держали в заложниках?

Стокгольмский синдром может представлять собой форму посттравматического стрессового расстройства или посттравматического стрессового расстройства.Исследование, опубликованное в JAMA Psychiatry, показало, что треть выздоровевших от тяжелой формы COVID страдают от посттравматического стрессового расстройства.

Но после более чем года плена в условиях быстро меняющихся, часто произвольных и капризных предписаний и ограничений, многие люди теперь отождествляют себя со своими захватчиками из правящего класса.

Как еще объяснить кто-то продолжение со страницы

, который, казалось бы, должен знать лучше, MSNBC c рангом Джой Рид, хвастающейся бегом на улице в двух масках, несмотря на полную вакцинацию.Из сети постоянно вопят «следуй за наукой», за какой наукой она следит?

Страдает ли она от Стокгольмского синдрома после того, как ее телеканал последние пять лет держал своих зрителей в заложниках из-за сговора Трампа и России, Мюллера, «смыкающихся стен» перед Трампом и пропаганды COVID? Она просто сигнализирует о добродетели? Или она просто профана?

Каждому свое. Те, кто хочет вечно маскироваться и закрывать глаза, несмотря на наличие COVID и естественного иммунитета или иммунитета, вызванного вакцинацией, могут это сделать.

Актер, ныне эксперт по общественному здравоохранению, Мэтью МакКонахи навсегда хочет маски. Рассматривая возможность баллотироваться на пост губернатора Техаса, он «собирается бороться за универсальное ношение маски, выражая свою убежденность в том, что это не лишает человека личности или свободы, и утверждает, что не существует данных, свидетельствующих о том, что эта практика вредна».

Также нет данных о том, что постоянное ношение шлема или использование ремня безопасности при сидении в кресле также вредно и может фактически предотвратить несколько падений или травм головы, но защищает ли он это? Он страдает стокгольмским синдромом или просто идиотизмом?

Опальный журналист Дэн Рэзер частично прав, когда написал в Твиттере: «Я запутался.Почему людей должно волновать, если кто-то хочет носить маску на улице? » Опять же каждому свое. Будет ли он так же апатичен, если кто-то захочет вынести огнестрельное оружие на улицу, согласно 2-й поправке? Или носить шляпу MAGA? Или продолжение со страницы

Рубашка «QAnon»? Бьюсь об заклад, он не был бы «сбит с толку» тем, что это расизм, сторонники превосходства белой расы, мятежники или какое-то другое предполагаемое зло.

Стокгольмский синдром не может объяснить все постоянное ношение маски, но, безусловно, является разумным объяснением для общества, которое в течение последних 15 месяцев было заложником и постоянно подавлялось.

Добавьте это явление к существующему потоку беспокойства, депрессии и других проблем психического здоровья после пандемии. Возможно, уволенный психиатр из Йельского университета доктор Бэнди Ли, который часто высказывал мнение о «психотическом» психическом состоянии Дональда Трампа и Алана Дершовица, может взвесить, но не ожидать каких-либо вдумчивых вопросов или обсуждений от основной причины этих проблем — средств массовой информации.

Брайан К. Джондеф, доктор медицины, врач и писатель. Он находится в творческом отпуске в социальных сетях.

A $ AP Rocky выпустит документальный фильм о своем аресте в Швеции, Стокгольмский синдром

Летом 2019 года A $ AP Rocky был арестован и обвинен в нападении в Стокгольме, Швеция, и теперь рэпер собирается поделиться документальным фильмом о время, проведенное в шведской тюрьме.Премьера документального фильма под названием Stockholm Syndrome , снятого кинематографическим коллективом The Architects, состоится 13 июня на кинофестивале Tribeca.

Согласно описанию кинофестиваля, на нем будет показан «стремительный взлет художника… перед тем, как уйти в темноту». Он сочетает в себе архивные фильмы, современные интервью, анимацию и записи живых концертов, а также обещает появление Ким Кардашьян, Наоми Кэмпбелл, Тайлер, Создателя, Мишель Лами и A $ AP Ferg.

Кардашьян, Тайлер, Создатель и Кэмпбелл были лишь некоторыми из громких фигур, которые громко выступали за освобождение Рокки в 2019 году (включая Канье Уэста, Ники Минаж, Джастина Бибера и — в довольно вопиющем публичном ходу — Дональда Трампа). .

На случай, если вы пропустили это в первый раз, Рокки изначально задержали вместе с двумя членами его команды после ожесточенной стычки с двумя мужчинами, которые якобы последовали за ними и спровоцировали драку. Тем временем он опубликовал видеоматериалы, которые, по всей видимости, подтверждают его заявления о самообороне.В конце концов, он покинул шведскую опеку в августе 2019 года после широкомасштабной кампании #FreeRocky.

Помимо работы над документальным фильмом, музыкант поддерживал тесные связи с тюрьмой, в которой он содержался, разрабатывая форму для учреждения и объявляя о планах выступить перед заключенными по возвращении в декабре 2019 года (хотя позже его просьба была отклонена. , что означает, что он поменял шоу на выступление на арене в клетке).

Стокгольмский синдром будет впервые показан на кинофестивале Tribeca 13 июля в рамках программы, запланированной на июнь, и вы можете купить билеты на его трансляцию в США, начиная с 14 июля, здесь.

Вспомните о возвращении Рокки в Швецию на видео ниже.

Травма перед депортацией

Георгий, российский беженец, приехавший в Швецию со своей семьей, когда ему было пять лет, мог подробно рассказать о достоинствах Volvo. Его врач охарактеризовал его как «самого« шведа »в семье». Он также был одним из самых популярных мальчиков в своем классе. На его тринадцатый день рождения два друга перечислили некоторые из качеств, которые он пробуждал: энергичный, веселый, всегда счастливый, хороший человек, удивительно добрый, отличный футбол, хитрый.

Отец Георгия, Сослан, помог основать пацифистскую религиозную секту в Северной Осетии, российской провинции, граничащей с Грузией. Сослан сказал, что в 2007 году силовики потребовали от него распустить секту, которая отвергает связь Русской православной церкви с государством, и пригрозили убить его, если он откажется. Он бежал в Швецию со своей женой Региной и двумя детьми и подал прошение о предоставлении убежища, но его ходатайство было отклонено, поскольку Миграционный совет Швеции заявил, что он не доказал, что его будут преследовать, если он вернется в Россию.

Швеция разрешает беженцам повторно подавать заявление о предоставлении убежища, и в 2014 году, скрывшись в центральной Швеции в течение шести лет, семья попыталась снова. Они утверждали, что теперь возникли «особо печальные обстоятельства» — положение, позволяющее совету рассмотреть вопрос о том, как депортация повлияет на психологическое здоровье ребенка. «Было бы ужасно, если бы Георгий был вынужден покинуть свою общину, своих друзей, свою школу и свою жизнь», — написал директор школы Георгия Рикард Флоридан в письме к совету директоров.Он охарактеризовал Георгия как «пример для всех одноклассников», ученика, который говорил «зрелым языком с тонкими нюансами» и выразил «глубокую благодарность школе».

Летом 2015 года, незадолго до того, как он пошел в седьмой класс, Георгий узнал, что Миграционная служба снова отклонила заявление его семьи. Новость пришла в письме, которое он перевел для своих родителей, которые не умели читать по-шведски.

Они обжаловали решение правления, и Георгий попытался сосредоточиться на школе, ожидая новых новостей.Вскоре после этого друг из его хоккейной команды перестал приходить на тренировку. Георгий был в отчаянии, когда узнал, что его товарищ по команде, беженец из Афганистана, был депортирован вместе со своей семьей, «как если бы они были преступниками», — сказал он. Георгий стал угрюмым и отстраненным, и он перестал говорить по-русски. Он сказал, что слова были просто звуками, значение которых он больше не мог расшифровать. Он отказался от родителей, которых обвинил в неспособности ассимилироваться. Его девятилетний брат Савл выступал в роли переводчика в семье.«Почему ты не учишь шведский?» Георгий сказал по-шведски своему брату, который перевел слова на русский для их родителей.

В декабре 2015 года Миграционный совет отклонил их последнюю апелляцию и в письме сказал семье: «Вы должны покинуть Швецию». Их депортация в Россию была назначена на апрель. Сослан сказал, что для его детей Россия «вполне может быть луной». Георгий молча прочитал письмо, бросил его на пол, поднялся в свою комнату и лег на кровать.Он сказал, что его тело стало казаться полностью жидким. Его конечности казались мягкими и пористыми. Все, что он хотел сделать, это закрыть глаза. Даже глотание требовало усилия, которое, как он чувствовал, он не мог предпринять. Он чувствовал глубокое давление в мозгу и ушах. Он повернулся к стене и ударил ее кулаком. Утром он отказывался вставать с постели и есть. Савл налил кока-колу в чайную ложку и кормил Георгия маленькими глотками. Сода потекла по его подбородку.

По рекомендации соседей родители Георгия позвонили Элизабет Халткранц, врачу по лечению ушей, носу и горлу, которая работает волонтером в благотворительной организации «Доктора мира».Через три дня после того, как Георгий лег в постель, Хульткранц поехал к себе домой — красный деревянный коттедж с белой отделкой на ферме Гарпенберг, в ста двадцати милях к северо-западу от Стокгольма. На Георгии были боксеры и короткие спортивные носки. Казалось, он спит. Одеяло с тюльпанами было натянуто до подбородка. Когда Хулькранц прикоснулся к нему, его веки задрожали, но он не двинулся с места. Используя подушку, она подперла его голову, но она шлепнулась набок. «Он не обеспечивает никаких контактов», — написала она.

Через неделю Георгий похудел на тринадцать фунтов. Халткранц, почетный профессор Университета Линчёпинга, призвал семью отвезти его в отделение неотложной помощи в Фалуне, городе в сорока милях от него. Он не ел четыре дня и за неделю не произнес ни слова.

Врач больницы написал, что Георгий «полностью лежит на столе для осмотра». Его рефлексы были в норме, пульс и артериальное давление в норме. Врач приподнял запястья Георгия на несколько дюймов выше лба, а затем опустил их.«Они падают ему на лицо», — написала она. Медсестра отметила, что он «не реагировал на уход».

На следующий день врач вставил зонд для кормления через ноздрю Георгия. «Он не оказал сопротивления», — сказал Сослан. «Ничего такого.» Георгию поставили диагноз uppgivenhetssyndrom , или синдром отставки, болезнь, которая, как говорят, существует только в Швеции и только среди беженцев. У пациентов нет основного физического или неврологического заболевания, но они, кажется, потеряли волю к жизни.Шведы называют их de apatiska , апатичными. «Я думаю, что эта кома, в которой они пребывают, — это форма защиты», — сказал Халткранц. «Они как Белоснежка. Они просто отпадают от мира ».

«Насколько глубоко укоренилась ваша борода?»

Апатичные дети начали приходить в отделения неотложной помощи Швеции в начале двухтысячного периода. Их родители были уверены, что они умирают. Чего они не знали; они беспокоились о холере или какой-то неизвестной чуме. Вскоре пациенты с этим заболеванием заполнили все койки единственного в Стокгольме детского психиатрического стационара в больнице Каролинского университета.Горан Бодегард, начальник отделения, сказал мне, что у него возникла клаустрофобия, когда он вошел в комнаты. «Вокруг ребенка царила атмосфера« Пьеты »Микеланджело, — сказал он. Жалюзи были опущены, свет выключен. Матери шептались, редко разговаривали со своими больными детьми и смотрели в темноту.

К 2005 году более четырехсот детей, в основном в возрасте от восьми до пятнадцати лет, попали в это состояние. В медицинском журнале Acta Pædiatrica Бодегард описал типичного пациента как «полностью пассивного, неподвижного, лишенного тонуса, замкнутого, немого, неспособного есть и пить, страдающего недержанием и не реагирующего на физические раздражители или боль.«Почти все дети эмигрировали из бывшего Советского Союза и Югославии, и непропорционально большое количество детей составляли рома или уйгуры. Швеция была убежищем для беженцев с семидесятых годов, принимая больше просителей убежища на душу населения, чем любая другая европейская страна, но определение политических беженцев в стране в последнее время сузилось. Семьям, бежавшим из стран, где не было войны, часто отказывали в убежище.

Новый клип A $ AP Rocky ‘Stockholm Syndrome’

В новом клипе из своего недавнего документального фильма Stockholm Syndrome , A $ AP Rocky коснулся своего ареста в Швеции в 2019 году и того, как его команда боролась, когда все это рухнуло.

Двухминутный клип открывается кадрами улицы, где произошла ссора между Флако, его командой и двумя мужчинами. Затем артист объясняет, что местные власти начали их искать, когда видео инцидента стало вирусным, и поскольку у Рокки был запланированный концерт, он и его команда обратились к властям и были бы «более чем готовы к сотрудничеству», если бы им понадобилось спроси его. Хотя ему было разрешено выступить в шоу, они были арестованы сразу после того, как он сошел со сцены, и доставлены в центр заключения.

Блади, фотограф AWGE, утверждает, что полиция «в значительной степени уже приняла решение», когда они доставили его в камеру, задав ему несколько вопросов. Джон Эманн, менеджер Рокки, также сообщил, что группа была арестована около 3-4 часов утра и что он пошел в посольство, как только оно открылось. Их контакт в посольстве пытался связаться с центром заключения, чтобы проверить Рокки и группу, но Эманн назвал центр «отклоняющим», и их контакт сообщил им, что это было нарушением статьи 36 Венской конвенции.«Для меня это был огромный красный флаг, потому что на раннем этапе они были такими сложными, и я знал, что нас это ждет», — добавил он. Тем временем A $ AP Лу обращался ко всем и каждому по поводу адвокатов и любой информации, которая могла бы им помочь, потому что у него «плохое предчувствие по поводу всей ситуации».

«Первые пару дней, когда ты взаперти и дерьмо, когда ты знаешь, что у тебя есть деньги или еще какое-то дерьмо, ты просто такой:« Да, я не собираюсь задерживаться здесь надолго ». , и все такое, — сказал Рокки.«Когда вы узнаете, что у них нет системы залога или сделки о признании вины, не имеет значения, сколько денег вы бросите. Вот когда вы думаете: «О, это чушь какая-то. Они собираются сделать из меня пример ». И вот что они сделали».

Смотрите полный видеоролик выше и следите за новостями, чтобы узнать больше о широком выпуске.

В связанных новостях A $ AP Rocky также сообщил, что участие Трампа в аресте «сделало это немного хуже».

О мифах о Стокгольмском синдроме и женщинах-партизанах ‹Literary Hub

Нимми однажды держал в плену человек с Запада по имени Опасный Дэн.

*

Ранее в этом году я был в Нью-Йорке на группе мирских писателей, обсуждающих женщин на войнах. Вдумчивый нигерийский автор рассказал о похищенных в экстремизме #Chibokgirls. «А как быть с теми, кто решил остаться с Боко Харам?» Я спросил. Окончательный кивок, прежде чем он ответил: «Это, должно быть, стокгольмский синдром».

В прошлом году я был в Мехико, чтобы изучить разницу между убийством женщин и женщинами-линчевателями. Возле театра я сидел с Офелией Мединой.Медина была актером до того, как стала бунтарем, бунтарем до того, как стала активисткой. «А как насчет женщин, которые на самом деле присоединяются к печально известным наркобизнесам?» Я спросил. Она пожала плечами: «Это, знаете ли, стокгольмский синдром».

Женщина-боец такая и та. Она — синдром; синдром — это она.

Несколько лет назад я была в Упсале, в 70 километрах от Стокгольма, чтобы обсудить свою работу с женщинами-бойцами. Меня захватила необычность города. Булыжники вызвали неожиданную ностальгию на какое-то время, о котором я ничего не знал.В этих гладких и простых камнях было странное чувство комфорта.

В университетском городке, который когда-то принимал основателя Премии мира Альфреда Нобеля, перед группой студентов, в которую входили бывшие боевики-повстанцы, я представил свое исследование. Лекция была посвящена моей работе с женщинами в агрессивном сепаратистском движении Шри-Ланки «Тигры освобождения Тамил Илама» (ТОТИ или Тигры). Я думаю, что исследователи конфликта слишком много внимания уделяют тому, как женщина-боец присоединяется к насильственному движению (была ли она «принудительным» или «добровольным» рекрутом?), Игнорируя, почему она остается на поле боя.

Фактически, это целая жизнь репрессивных моментов — мрачный молекулярный облик ее политики — имеет значение. Почему похищенный боец ​​становится высокопоставленным капитаном, когда ему предоставляется возможность уйти? Чтобы понять ее, исследователи должны настроить свой взгляд так, чтобы сканировать всю временную шкалу ее человечности.

Первый вопрос был ожидаемым и утомительным. «Значит, вы утверждаете, что насилие расширяет возможности женщин?» Нет. Вы создали это слово — «полномочие» — для обозначения передачи власти от вас к ней.Кроме того, изношенное из-за чрезмерного употребления слово бессмысленно.

Второй вопрос был неожиданным.

Молодой аспирант, генетически одаренный ослепляющими светлыми волосами иранского типа, с которым я вырос в Лос-Анджелесе, заплатил хорошие деньги за копирование, поднял руку. «Мне кажется, — сказал он с некоторым самодовольным видом, — что все ваши теории могут быть поставлены под сомнение тем фактом, что эти боевики просто испытывают стокгольмский синдром». Некоторые из его коллег с облегчением кивнули.Ответ был прост.

*

НАЧАЛО

Стокгольмский синдром превращает жертву в жертву во второй раз, забирая у них способность интерпретировать свою собственную историю — и превращая наиболее важные события из их истории в продукт синдрома.

–Natascha Kampusch

Наташа Кампуш была похищена в возрасте десяти лет в Австрии и была одной из первых женщин за пределами Швеции, чьи истории были диагностированы как пример стокгольмского синдрома.Вирусный язык распространился по Европе с площади Нормальмсторг в Стокгольме, где в 1973 году три женщины и один мужчина были взяты в заложники в хранилище банка.

За пределами банка, в рядах полиции, находился психиатр Нильс Бейеро, известный своей работой, пропагандирующей законы о нулевой терпимости к наркотикам (также известные как массовое заключение). Его метод поведенческого анализа находил недостатки в обществе, которое их подвело. Как криминолог, он позиционировал себя как ключевой переговорщик между грабителями Норрмальмсторга и государством.

Женщины в хранилище отказались подчиниться требованиям полиции. Они хотели, чтобы их похитителям была гарантирована безопасность. Одна пленница, Кристин Энмарк, спустя много лет даже поддерживала отношения с одним из грабителей.

Опрашивая женщин, когда противостояние прекратилось, Беджеро определил, что такое странное непокорное поведение можно объяснить только синдромом. Метод его диагностики был сомнительным, никогда не подтверждался научно и основывался на теории, которая, по сути, была ранним воплощением обвинения жертвы.Тем не менее, стокгольмский синдром создал медицинскую основу, искажающую наше представление о плененных женщинах повсюду.

С неоднозначными необоснованными «признаками» (положительные чувства по отношению к обидчику, отрицательные чувства к власти) синдром опирался на раннюю теорию Бежеро об «эмоциональной« привязанности »жертвы к обидчику». Синдром стал тем, что критически настроенные психиатры назвали «принятой истиной» в медицинском сообществе — легким объяснением сложных случаев.

Он продолжит защищать участие Пэтти Херст в Симбионистской освободительной армии в Калифорнии, объяснить молчание Элизабет Смарт, когда она находилась в плену в Юте, ограничить жизнь проституток и избитых жен в Индии и, в конечном итоге, отвергнуть политику женщин. бойцы на Шри-Ланке.

«Если вы говорите, что у этих девочек или у меня этот синдром, вам не нужно обращать внимание на то, что они говорят».

–Кристин Энмарк

*

Когда я начал свое исследование, почти двадцать лет назад, мои советники подтолкнули меня найти науку в политических вопросах, найти ответы, которые могли бы пережить мою активность.

Тем летом я вернулся в Шри-Ланку с твердым намерением. Как и в случае с большинством начинающих исследователей, мои ранние вопросы были слишком широкими, чтобы охватить нюансы, и вызвали слишком узкие ответы, чтобы дать какие-либо ответы.«Почему вы присоединились к движению?» Я спросил каждого бывшего бойца на спорной территории Баттикалоа в Восточной Шри-Ланке. Вначале я был очарован феминистской хваткой розовых ногтей на АК-47. Я искал освобождения.

Каждая женщина в «Тиграх» насмешливо посмотрела на меня, прежде чем ответить: «Меня похитили» или «У меня не было выбора». Ответы женщин были точными и острыми и укладывались в тонкие линии моего проекта.

Это было после объявления мира и до того, как война началась снова: короткая пауза для размышлений.В те дни мы обсуждали моих родителей, их детство, моих братьев и сестер, их любимые моменты на поле боя, перспективы моего брака, друзей, которых они потеряли в джунглях, мою работу, высокие должности, которые они в конечном итоге завоевали. Несмотря на то, что между нами установились тесные связи, я возвращался в свое общежитие по краю лагуны в тишине после полуденной жары, разочарованный. Если у этих женщин не было выбора с самого начала, конечно, у них не было никакой силы.

Но когда именно закончился выбор и началось принуждение?

Всего через несколько месяцев после движения большинство молодых женщин были помещены в центр профессионального обучения в полумиле от скудно обставленных комнат, где я спала.Церковные колокола и тщательно приготовленный чай на пороге будили меня каждое утро перед тем, как я отправился на прогулку. Меня увлекли истории жизни этих женщин, которых я медленно каталогизировала через библиотечный стол. Во время ходьбы я сосредоточился на ногах, быстро обходя бездомных собак. Когда я смотрел вперед, мое зрение затуманивалось в пульсирующей жаре.

Именно на этой прогулке в один ничем не примечательный день я понял, что не могу увидеть женщину, которую собирался изучать: женщину-бойца. Я принудил к собственному аналитическому отключению.Момент ее похищения был отключением электричества. Сосредоточившись только на ее пленении, я не мог видеть ни ее силы, ни ее политики.

Према была одним из бойцов, которые чаще всего приходили со мной поболтать. Когда она встретила вербовщиков из движения в своем школьном классе, она поняла, что у нее действительно нет выбора.

«Вначале, до того, как я присоединился, я знал только, что они [солдаты] были повсюду, всю мою жизнь». Вместе с несколькими одноклассниками она сообщила о «добровольном» участии в ближайшем лагере тигров, где она узнала о борьбе за независимость за границей и зверствах против тамилов дома.

Она намеревалась стать одной из женщин, о которых говорила ее старший командир Тамилини. В своих неопубликованных мемуарах Тамилини пишет: «Мы, женщины [тамильского] Илама, однажды напишем истории о храбрости, как женщины, вступившие в битву в китайской Красной армии, в Палестине и в Телангане».

Ее подруга детства не удивилась, что она присоединилась к движению. «С детства Према всегда была очень решительной — даже мальчики в школе боятся ее».

«Вскоре после того, как я присоединился, — сказала мне Према, — я почувствовал, что у меня есть сила спасти тамилов.”

*

Несколько лет спустя, в большом особняке в Италии, принадлежащем Рокфеллерам, моей летней задачей было собрать воедино истории жизни этих женщин в некотором подобии научного порядка. Летом я познакомился с Валерией Луизелли. По мере того как наша дружба с годами углублялась, я игриво лоббировал появление одноименного персонажа где-нибудь на страницах ее пьянящей фантастики.

В самом начале рассказа Валерии о том, как мексиканская семья провела время в одной из реконструкционных компаний Юго-Запада, «Шекспир, Нью-Мексико», мы встречаем Нимми, «красивую пленную девушку-апачку, которая жила своего рода рабыней с Опасным Дэном.«Перед тем, как это было опубликовано, я прочитал сцены внутри сцен и поймал себя на том, что стремлюсь к концу.

Меня не заботили условия пленения Нимми: мне нужно, чтобы она была на свободе.

*

В западном мире каждый феминистский разговор, в котором я участвовала, сосредоточен на силе и расширении прав и возможностей. Модернизированные, обновленные «королевские мы» призваны дать власть женщине третьего мира, рожденной в бессилии. Это вопрос морали, а не политики.

Повеление, которому нужно подчиняться и никогда не ставить под сомнение.

Модные фразы о благотворительности, такие как «инициативы сообщества» и «сосредоточение голоса женщин» не могут изменить того факта, что «мы» — это «мы», а не «они». Их голоса должны быть возвышены и аккуратно помещены в диалог, написанный нами на Западе. Безоружные белые феминистки держат гигантские плакаты, чтобы предотвратить стирание чужого опыта. Помеченные хэштегом руки помощи предлагают выбор средств к существованию женщин, в то время как скрытая продажа стрелкового оружия лишает женщин возможности жить свободно.

Когда избирательная мораль затмевает важный момент — надевание хиджаба; брак несовершеннолетней девушки; продажа секса; насильственный набор женщин-бойцов — те самые женщины, которых мы стремимся увидеть, исчезают: иногда, очень просто, из-за ленивого лексикона.

С этого момента мысли, действия и расчетливое бездействие пленной женщины становятся статичным белым шумом за черными решетками ее плена. При любом количестве попыток теоретизировать угнетенных, даже самая четкая формулировка политики может быть услышана только как заблуждение больной, страдающей синдромом женщины.

Преме исполнилось 16 лет, когда она начала военную подготовку в «Тиграх». Шестнадцать для Премы были началом, а не концом.

*

СРЕДНЕЕ

Если это молодой и энергичный преступник, а жертвой является молодая и романтичная женщина, между сторонами легко развивается любовная связь. Этот интенсивный эмоциональный отпечаток, безусловно, может быть настолько сильным, что сохранится еще долгие годы; в принципе может длиться всю жизнь.

— Нильс Бейеро

В истории Луизелли мы никогда не узнаем, когда и как Нимми попал в рабское рабство под началом Опасного Дэна.Мы знаем, что она его не любила, он не был добрым человеком, и она никогда не была полностью подчиненной. Начало могло бы рассказать нам больше о ее жизни в середине, но девушка в середине говорит нам многое, говорит нам больше, чем женщина в конце.

При первом чтении меня привлекла Нимми в конце. Она была Нимми, которой я никогда не мог быть. Лишь много позже я перечитал середину. В середине Нимми заводит друга, которому не нужно называть союзника: Хуана Бака, мексиканка, которая разрабатывает план побега для обоих.

Именно здесь, в плену, Нимми начинает презирать Опасного Дэна. Она пьет кофе с молоком с Хуаной, измельчает семена акации и мечтает о насилии.

«Да, я боялся полиции; что в этом странного? Странно ли, что кто-то боится тех, кто вокруг, в парках, на крышах, за углами, [с] бронежилетами, шлемами и оружием, готовым к стрельбе? »

–Кристин Энмарк

*

«Я был в тюрьме всего один раз», — с гордостью говорит мне Дженис, молодая чернокожая женщина из Атланты.Я встречаюсь с ней спустя годы после убийства Трейвона Мартина и незадолго до того, как Дональд Трамп вступит в должность.

Внутри в камере три девушки, в зависимости от поведения. Когда наручники захватывают ее как аксессуар, она невиновна. Из множества концентрических кругов, которые захватывают ее, самым большим по диаметру и размаху является штат. Это может коснуться ее, но она никогда не привлечет его к ответственности.

Ежедневное отслеживаемое путешествие Дженис в место, где она может спать, знакомо.Во время короткой прогулки от своего дома до средней школы в Атланте она проезжает три официальных полицейских контрольно-пропускных пункта. Сюда не входят места, где полиция просто неофициально стоит, чтобы вас проверять.

В тюрьме и в школе, прежде чем она берет поднос в кафетерии, обнаруживает металлоискатель и прикосновение.

«Нас разделили по поведению; мы все были черными, но, знаете ли, плохие, как известно, были более «бандитскими». Здесь, в безопасном пространстве активистов «Проекта Юг», она редко улыбается.Там она улыбается, чтобы выжить. В присутствии похитителей «сумасшествие» увеличило бы продолжительность и жестокость ее плена.

В ее коже, в этой общине лишение свободы — это право по рождению.

*

В маникюрном салоне в центре Манхэттена Фатима говорит мне: «Родившись в моем сообществе, вы родились в рабстве». В Индии, откуда она только что приехала, ее кочевое сообщество по касте связано с торговлей скотом.

Ранее в тот день мы ели вегетарианскую индийскую еду среди белых бизнес-ланчей.В ресторане она беспокойно заерзала, подняв глаза только для того, чтобы дать твердые односложные ответы на вопросы, которые я быстро перестал задавать. Я предложил сделать маникюр. В Шри-Ланке мы с девушками часто разговаривали легче всего за испарениями лака для ногтей. Мы тщательно красили и перекрашивали ногти — все мы рассказывали о себе, восхищаясь своей работой.

Фатима довольна крупными блестками, нанесенными на выбранную ею золотую краску. Теперь ей достаточно комфортно, чтобы выражать свой дискомфорт в кресле для осмотра, которое следует за ней повсюду.«Иногда я просто не хочу говорить о своем муже. Я ненавижу его.» Сотрудник салона-мужчина начинает массировать ей плечи, и она подпрыгивает, отталкивая его. Все в Америке слишком близки, чтобы успокаиваться, и слишком далеко, чтобы утешать.

На субконтиненте брак неизбежен. Предполагается, что выбор кого и когда предопределен: Богом, партией и государством. Или, в современной Индии, три головы одного всемогущего надзирателя.

Когда ее родители обвязали ее руки хлопковой нитью, связывая ее замуж за мужа, они знали, что он сутенер.Фатиме тогда было девять лет. «Мои родители думали, что делают правильный выбор, выслав меня из Непала». Ее родители сделали выбор между жизнью пасти животных в горах и проституткой в ​​городских трущобах.

*

Теперь, когда она свободна, она находится в Нью-Йорке, чтобы собрать средства для жертв торговли людьми, все еще находящихся в неволе. Будь то жертвы цунами или детские невесты, сбор средств всегда кажется мне неизбежным злом.

Производительность для сильных мира сего.

В этот раз она осматривает обслуживаемый зал с вершины Трибека, почти на уровне глаз с высокой вершиной Башни Свободы. Она находит блюда в буфете неприятными и тихо шепчет: «Все выглядит сырым. Пока в Америке мне нравятся только жареные креветки по-мексикански ». Она подает себе несколько ягод винограда и кусок сыра. Строгое зияющее пространство, украшенное несколькими избранными гравюрами, известными своей редкостью, создает впечатление изолированности, вызывающей зависть. Тот, который проникает в нее самым незавидным образом.

Она стоит в стороне, пока собираются гости. Толпа нуворишей, культурная, социально сознательная толпа — люди, для которых приглашение на такие мероприятия становится все более необходимым символом статуса. Типа толпы, которая восхищается журнальным столиком Fendi Casa и явно лежащим на нем экземпляром «Guerrilla Warfare».

Они приходят со своей властью, готовые к единственной сделке (через дарение, не облагаемое налогом), которую они счастливы провести сами. Они будут подчиняться ее боли и требовать от нее вдохновения.

*

На ней сальвар камиз с блестящей красно-зеленой работой бхандара, частично прикрытый негабаритным темно-серым блейзером — дань деловой стороне всего этого. Она довольна серыми высокими кроссовками, купленными на Таймс-сквер. Большие бусины на ее бижутерии предполагают, что она взяла из аксессуаров, которые она приберегла для особых случаев.

*

Фатима делится тщательно подобранными подробностями своей беспомощной жизни с толпой, которая ее окружает.В детстве была замужем, была в плену; ее избили; она каждый день наблюдала, как девочки продаются ее мужу.

*

Аудитория втягивается достаточно близко в интимные места ран Фатимы, чтобы почувствовать легкое сочувствие, но располагается достаточно далеко, чтобы избежать более требовательного сочувствия. Это момент, который я видел раньше — когда сердце и кошелек переплетаются. Один открывается, чтобы освободить другого от ответственности.

*

Наступает тишина, коллективное сжимание груди, пока аудитория ждет воодушевляющего финала, который она может отпраздновать.

*

Когда она свободна.

*

«Но он, он там, знаменитость. Он свободен, — говорит Шивани.

Обидчик раскрывается здесь, в этом внутреннем кругу. Я сижу среди активистов в Канаде; есть любовь и уважение — к опыту, местоимениям и колонизированным землям. Мы все еще находимся на странной территории разговора, искренне руководствуясь коллективным желанием сосредоточить жертву сексуального насилия и ее переживания. «Вы знаете, кто он, вы видите его лицо на рекламных щитах», — говорит Шивани.Тамильский, шри-ланкийский, островной вариант африканского «большого человека». Сообщество поддерживает его в огромной рекламе и в культурной жизни. Она напоминает нам, что ждут своего часа «дяди на тренировке». В обширном сообществе тамилов в Торонто социальные круги небольшие и пересекаются. Треугольное пространство, где они встречаются, резко очерчено коллективной тишиной.

Это тишина, к которой мы привыкли из-за ее омрачающего угнетения и ее постоянного присутствия в тамильском языке, заменяющего насилие.Мы все слышали эти слова раньше:

«Ах, да, она не могла выйти замуж, потому что , что , понимаете. . . » «Она была в порядке, пока. . . это . . . произошло.»

Изнасилование — это то и это.

На тамильском языке есть слово для этого, Шивани напоминает нам: «катпажи». Она повторяет это. Разбитое на составные части, оно означает: «катпу» (целомудрие) и «ажи» (разрушать). «Ажи» также может означать стирание. «Но я не думаю, что когда-либо использовал это слово. Когда я злюсь на тамила, я так злюсь, что переключаюсь на английский », — говорит Шивани.Язык происшествия менее актуален, чем сообщение о нем: «Если вы что-то скажете, вас вытеснят за пределы сообщества, за пределы круга».

Давний активистка против сексуального насилия определяет круговые линии, по которым она живет. «Я следую правилу« три-шесть-девять ». Я могу поддерживать женщину только в трех футах от меня. Я могу только надеяться, что она ударит по семье в шести футах от меня и сообществу в девяти футах от меня ». В этой конфигурации она управляет ожиданиями социальных изменений, признавая недоступные ей рычаги государственной власти.Шивани предваряет то, что она говорит о своем обидчике, языком стокгольмского синдрома, что ставит под угрозу ее собственную ясность. «Может быть, это просто сложный разговор жертвы, но мы должны подумать о давлении тамильской мужественности, о проблеме преступника». «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам» каждый год отвергает свою легитимность, но, тем не менее, синдром может говорить через нее.

Эти активисты жаждут действий, даже если они жаждут места для преднамеренных действий.Правосудие должно быть активным — размахивая молотком. Кто-то качается, кто-то разбивается. Действие приносит немедленную награду, эмоциональную поддержку для продолжения. И все же тому, кто сидит среди женщин, подвергшихся насилию, справедливость кажется навсегда откладывающейся.

— В любом случае, это не имеет значения, — вздыхает Шивани. «У вас нет времени на справедливость, когда вы рабочий класс, когда у вас два часа в пути по Торонто зимой».

Некоторые предлагают двигаться назад, чтобы двигаться вперед — вспоминая бабушек, которые лепили листья пальмиры в узорчатые корзины, сидели в кругах, где истории о супружеском насилии были вплетены в смех сочувствия.Они не бросили своих мужчин, но зато выложили внутренности ящиков с помадой номерами горячих линий по вопросам домашнего насилия. «У нас нет иллюзий, что общество было построено для нас», — говорит Шивани.

Для них как иммигрантов, тамилов и женщин зависимость — это культурное наследие. «Даже в этом, пытаясь выжить. . . утомляет ».

«Создание кокона нормальности в рамках преступления — это не синдром».

–Natascha Kumpusch

*

КОНЕЦ

Примечательно, что женщинам в драме о банке не нужно было прибегать к насилию, чтобы получить медицинскую помощь; именно тот факт, что они действовали, был взят как предлог для того, чтобы рассматривать их как больных психическим заболеванием.

— Сесилия Осе, профессор Стокгольмского университета

За исключением случайных мужчин, сочувствующих нацистам, стокгольмский синдром всегда использовался для объяснения поведения женщин, которое мужчины находили удивительным. Офицер шведской полиции, который позже подверг сомнению методы доктора Бежеро, признает: «Стокгольмский синдром на самом деле имеет гендерное значение. Довольно легко заставить женщину замолчать, просто сказав это ».

Если вначале была сила или принуждение, синдром предсказывает исход в конце.Середина пропускается, отбрасывается, лечится. Но движение находится посередине, где женщины ориентируются в обстоятельствах, которые им даны, и в тех, которые они создают. В Швеции, Мексике и Нью-Йорке я слышал такой же диагноз. От маргинализированных женщин из Америки, Индии и тамил-шри-ланкий я слышал те же линии сопротивления. Для женщин, находящихся в плену, настроения и политика пересекаются, образуя матрицу нелинейных преобразований — изнутри и снаружи.

*

О браке: «Самое сложное для меня — это чувствовать себя застрявшим в мировоззрении других людей.Когда ей приближается к 18 годам, впереди маячит замужество. Она этого не ждет. Вес сильно расшитой вуали закроет ее голову, единственное место на ее теле без каких-либо ран. Чтобы уйти, ей нужен план. Она начинает с того, что просит мужа об одолжении. Она ждет, пока его голова не закружится, а руки слишком безвольны, чтобы ударить ее. Вместе жены покидают дом в поисках масла. Когда им отказывают, стыдясь за то, кем они являются, женщины бьют полицейских по голове пластиковыми стаканами.Они получают масло.

, и . . .

Сообщество: «Я действительно хочу быть свободным. Но для нас клетка находится внутри. Моя судьба — попасть в плен ». Безоружные люди представляют собой более непосредственную угрозу. Она мрачно улыбается, вспоминая недавний инцидент. В частности, один мужчина приходил домой пьяным и бил свою жену. Это было достаточно маленькое сообщество, чтобы вслух совершались даже тайные злоупотребления.

Однажды его остановили, не доезжая до дома.Несколько жен ждали с веревкой в ​​руке. Вместе они привязали его к дереву на видном месте в сообществе. Он сразу потерял сознание.

, и . . .

Государственное насилие: «Снаружи люди по-прежнему будут видеть в вас« негра »- такое ощущение, что вы ничего не можете с этим поделать». За пределами ее дома всегда было насилие. Мужчины в ополчении. Это насилие было названо политическим. Групповая лояльность изменилась с легкостью перехода денег из рук в руки. Доверие, построенное только за счет средств, в конечном итоге разрушило связи с общественностью.

Агент по охране Родины сказал мне: «Люди продолжают беспокоиться о милитаризации полиции. Действительно, в Америке военных должна обучать полиция. Они гораздо более изощрены как в наблюдении, так и в захвате ».

, и . . .

Сопротивление: «Внешне я стал очень хорошим бойцом. В конце концов, я бы все равно не ушел. Поскольку меня взяли в восемнадцать, теперь выбор за меня сделает кто-то другой ».

*

В конце концов, Нимми привязывает пьяно послушного Опасного Дэна к приколу.Она несколько раз дает ему пощечину. Она кладет ему на голову тяжелый камень. Когда он позволяет ему упасть, она снова дает ему пощечину — и снова кладет камень ему на голову.

*

ЭПИЛОГ

В 2009 году, вооруженная до зубов нечестивым альянсом религиозных государств, гуманитарная операция уничтожила тигров в Шри-Ланке и почти 100 000 мирных жителей. Это был разрекламированный счастливый конец десятилетий войны (обещания о вечном будущем не включались). В прошлом году высокопоставленный военачальник сказал мне, с гордостью говоря о бывших женщинах-боевиках: «Мы спасли этих тамильских женщин.Смотрите, видите, мы сделали их красивыми, мы снова сделали их женщинами ». Према не встретится со мной, пока не стемнеет. Несмотря на притяжение тридцати с лишним гормонов, она намного худее, чем была, когда мы впервые встретились, когда ей было около двадцати пяти. Сотовые телефоны освещают путь через разрушенные дома в крошечный внутренний дворик. Ее мобильный телефон, подаренный армией, стоит на дне колодца.

«Это то, что они используют, — говорит она, — чтобы отслеживать вас». Ночью звонки солдат все чаще.Мы стоим в свете лампы на кухне соседа. Дети и тетушки постарше ютятся на крыльце, зацикленные на наших призрачных очертаниях — единственной возможной форме вечернего развлечения.

Она попала в плен в последние дни боев. Месяцы заключения превратились в месяцы дерадикализации. Прежде чем армия поверила, что ее обезвредили как угрозу, ей пришлось научиться шить. Теперь у нее есть два выбора: работать в салоне красоты или толкать тележку с выпечкой с одной здоровой ногой.

Почти десятью годами ранее она сказала мне: «Я не была уверена, что хочу присоединиться. Но то, что они сказали нам в движении, все еще верно. Тамилы, в этом состоянии мы рабы. Кто не хочет жить свободно, как рабы? »

За несколько дней до того, как она снова встретится со мной, правительственный солдат хвастается своим наблюдением: «Если будет свадьба, собрание, мы знаем, что это происходит». Он улыбается: «Мы знаем, что тамилы едят на обед».

Они держат ее фотографию, отслеживают ее передвижения, регистрируют ее действия.На каждом контрольно-пропускном пункте есть записная книжка кассира, в которой записаны подробности ее жизни. Она знает других бойцов, чей страх подтолкнул их к обмену сексом на безопасность.

Все внезапно темнеет. Према резко приказывает одному из детей принести керосиновую лампу, которую использовали экономно, чтобы не просить масла у военных. Она зажигает спичку прямо перед ее лицом. Прежде чем поджечь фитиль, она смотрит на меня. «Я все время очень зол. Если бы я мог, я бы снова присоединился ».

«На главной площади не было никого, кроме Опасного Дэна, который все еще был привязан к заднему столбу, — так крепко спящего, что он казался мертвым с опущенной головой.Рядом с ним стоял Нимми, держа в руках дробовик. Она дважды выстрелила в открытое небо ».

–Valeria Luiselli

Предыдущий взят из канала Freeman’s в Literary Hub, на котором представлены отрывки из печатных изданий Freeman’s , а также дополнительные статьи участников из прошлого, настоящего и будущего.