Идеал (философия) — это… Что такое Идеал (философия)?

Идеал (лат. idealis от греч. ίδέα — образ, идея) — высшая ценность; наилучшее, завершенное состояние того или иного явления; образец личных качеств, способностей; высшая норма нравственной личности; высшая степень нравственного представления о благом и должном; совершенство в отношениях между людьми; наиболее совершенное устройство общества.

Творчество по идеалу, формирование вещества природы на основе идеала представляют собой специфически человеческую форму жизнедеятельности, отличающую её от деятельности животных. В качестве всеобщей формы целеполагающей деятельности идеал выступает во всех областях общественной жизни

Категория идеала обладает глубоким социальным значением. На протяжении веков прогрессивные классы в борьбе против отживших форм общественных отношений черпали свой энтузиазм в высоких идеалах свободы, равенства, братства.

Понятие Идеал применяется одинаково и к отвлеченным и конкретным предметам:

• Идеал добра,
• Идеал женской красоты,
• Идеал мужской красоты,
• Идеал государства,
• Идеал гражданина и т. д.

В общее употребление слово Идеал стало входить с конца XIX и начала XX столетия, главным образом, благодаря Шиллеру.

Понятие идеала в немецкой философии

Кант

Согласно Канту ландшафт не имеет идеала

Наиболее остро проблема идеала была поставлена в немецкой классической философии. Кант, связав проблему идеала с проблемой внутренней цели, рассмотрел её в анализе эстетической способности суждения.

Согласно Канту, явления, не имеющие цели, которая могла бы быть представлена образно, не имеют и идеала, например естественно-природные ландшафты.

Столярный молоток также не имеет идеала

Также не могут иметь идеала и предметы, имеющие свою цель «вне себя», как, например, орудия труда, инструменты и пр.

Единственным из известных нам явлений, — говорил Кант, — действующих по внутренней целесообразности, является человек как представитель рода, составляющего его цель. В животном внутренняя целесообразность осуществляется, как и в растении, без сознания и воли, лишь инстинктивно.

Для человека характерно свободное, то есть сознательно совершаемое действие в согласии с универсальной, всеобщей целью рода человеческого. Идеал и есть это представление об итоговом совершенстве человеческого рода. Он включает в себя, таким образом, осознание того, что человек есть самоцель собственной деятельности, и ни в коем случае не средство для кого-то или для чего-то, будь то бог или вещь в себе.

Идеал и есть это представление об итоговом совершенстве человеческого рода

Согласно Канту, идеал как состояние достигнутого совершенства человеческого рода, представляемое нами уже сегодня, характеризуется полным преодолением всех противоречий между индивидом и обществом, то есть между индивидами, составляющими общество (род). Внутри индивида, внутри его сознания, это состояние выразилось бы как полное преодоление противоречий между всеобщим и единичным, между целым и частью, между умопостигаемым и чувственно-эмпирическим миром, между долгом и влечением и т. д.

Каждый шаг по пути прогресса есть поэтому шаг на пути реализации этого идеала, который люди всегда смутно чувствовали, но не умели теоретически сформулировать его состав. Кант считал свою миссию в истории состоящей в том, что он в своих сочинениях впервые осознал этот идеал и теоретически.

Идеал, как горизонт, все время отодвигается в будущее по мере приближения к нему

Однако при таком толковании этот идеал оказывается как раз чем-то абсолютно недостижимым или достижимым лишь в бесконечности. Идеал, как горизонт, все время отодвигается в будущее по мере приближения к нему. Между каждой наличной, данной ступенью «совершенствования» человеческого рода и идеалом всегда лежит бесконечность — бесконечность эмпирического многообразия явлений в пространстве и времени. Как только человек начинает мнить, что он достиг конца пути (в науке, в политическом строе, в морали и т. д.), так мнимость эта сейчас же обнаруживается для него в виде антиномий, в виде противоречий, раздирающих его сознание.

В науке это положение выражается в том, что по поводу каждого предмета всегда возможны по крайней мере две взаимоисключающие теории, равно оправданные и с точки зрения «чистой логики», и с точки зрения опыта.

Эти антиномии — индикаторы вечной незавершенности познания и нравственной сферы («практики») — Кант анализирует в «Критике чистого разума» и в «Критике практического разума».

Единственно, где идеал может быть дан это — в искусстве, в художественном творении гения

Согласно Канту, ни теоретический, ни практический идеал невозможно задать в виде образа — в виде чувственно созерцаемой картины «совершенного» и «завершенного» состояния, ибо в науке это было бы претензией на изображение «вещи в себе», а в «практическом разуме» — на изображение бога. Но ни «вещь в себе», ни бога чувственно представить себе нельзя. Их можно только мыслить как условия возможности и науки, и нравственности, как гарантии «теоретического» и «практического» разума, всегда остающиеся «по ту сторону» рассудка и опыта, как необходимые априорные допущения, делающие возможными и опыт, и рассудок. Иными словами, в теоретическом разуме (в науке) идеал может выступать только в виде постулата «запрета противоречия», а в «практическом разуме» — в виде категорического императива.

Файл:Kukryniksy-bender.jpg

Если индивидуальное преувеличено за счет «нормального», то красота исчезает и возникает карикатура

Эти постулаты никогда не могут быть реализованы в реальной деятельности человека (в науке и практике). Они действуют здесь лишь как априорно принимаемые «регулятивные принципы» деятельности. Единственно, где идеал как непосредственно созерцаемый образ «совершенства» и «завершенности» может быть дан, это — в искусстве, в художественном творении гения. Здесь достигается «примирение» всеобщего (нормативного) и индивидуального (характеристичного), целого и частей, морального и легального, должного и сущего и пр. Поэтому идеал выступает как прекрасное.

Если «характеристичное» (индивидуальное) преувеличено за счет «нормального» (абстрактно-всеобщей нормы), то красота исчезает и возникает карикатура.

Если же, наоборот, на первый план выпячивается «нормальное» (средне-общее), то возникает безжизненная абстрактная фигура, чертеж, не прекрасный, а лишь правильный, не художественно-эстетический, а лишь школьно-академический образ.

Из этого понимания идеала развились эстетические и философско-теоретические концепции Фихте, Шеллинга и Шиллера.

Фихте

Фихте, расшифровывая учение Канта об идеале на непосредственно-политической проблематике, ясно показал, что под категорическим императивом на самом деле скрывалось требование абсолютного равенства всех индивидов перед лицом закона, а под «эмпирическими» условиями его осуществления — реальное сословное неравенство, расцененное как «безнравственное» состояние общества и индивида.

И Кант, и Фихте полагали, что идеал этот есть высшая, конечная цель на пути постепенного «нравственного самоусовершенствования», на пути постепенного осознания «достоинства человека» (индивида) как высшего и единственного принципа «идеального» законодательства. Они исходили из того, что абсолютное формально-правовое равенство любого индивида любому другому индивиду само по себе обеспечит полное раскрытие всех «естественных» задатков и способностей каждого индивида. Таким образом, в виде идеала, в виде постулата и императива ими был сформулирован принцип буржуазного права, идеального буржуазного общества. Фихте изобразил этот идеал в виде всемирного содружества абсолютно равноправных «Я», добровольно установленного ими самими. Но при таком толковании идеал кантовско-фихтевской философии начинал казаться чем-то очень трудно достижимым, чем-то очень далеким.

Этот идеал направлен одним острием против всякой формы «неравенства» человека человеку, другим — против революционного пути упразднения этого неравенства

Обращаясь к «притеснителям» нравственного человека (то есть к сторонникам сословного неравенства и феодальной раздробленности страны), Фихте восклицал: «Стесняйте, расстраивайте его планы! Вы можете задержать их, но что значит тысяча и паки тысяча лет в летописи человечества?». Толкуя этот идеал как абсолютное равенство всех индивидов «…во Едином великом Единстве чистого духа…», он констатировал: «Единство чистого духа есть для меня недосягаемый идеал, последняя цель, которая никогда не будет осуществлена в действительности».

Это — неизбежный вывод из представления, согласно которому полное раскрытие личности,гармония, развитие индивида, может быть лишь результатом постепенного нравственного самоусовершенствования всех людей, всех «эмпирических» (то есть нравственно-испорченных сословным строем) индивидов, в том числе князей, попов, чиновников всей Земли.

Впоследствии эта идея «нравственного самоусовершенствования» как единственного пути человечества к идеальному состоянию вошла в арсенал всех антиреволюционных концепций (например, религиозно-этического учения Л. Толстого, Ф. Достоевского, Ганди и далее — вплоть до учений современных правых социалистов).

Этот идеал направлен одним острием против всякой формы «неравенства» человека человеку, другим — против революционного пути упразднения этого неравенства. Революция, как акт насилия, с точки зрения этого идеала выглядит так же, как «безнравственно-кровавый» акт; с точки зрения нравственного императива он ничуть не лучше того состояния, против которого он направлен.

Гегель

В итоге меч остается, правда, чистым, но только потому, что он никому не грозит….

Гегель, глубоко понявший бессилие этого «прекраснодушного» идеала, сравнил последователей идеи нравственного самоусовершенствования с благороднейшим человеком, который боится обнажить меч в борьбе против порока, опасаясь, что он может быть «испачкан» кровью врага. В итоге меч остается, правда, чистым, но только потому, что он никому не грозит…. Абсолютное бессилие абстрактного нравственного императива перед лицом эмпирических условий его осуществления (непосредственно перед лицом сословно-феодального неравенства и всей его культуры — теоретической, эстетической, моральной, бытовой и т. д.) заставило Гегеля искать другой путь решения проблемы идеала. Прежде всего Гегель позаботился о том, чтобы разрушить логический фундамент этой концепции — теорию «чистого разума».

Для Канта идеал теоретического разума, то есть всеобщая форма и условие истины, состоит в полной и абсолютной непротиворечивости знания, то есть в полном тождестве научных представлений всех людей об одной и той же вещи «в одно и то же время и в одном и том же отношении». Этот идеал науки и выступает у Канта в виде категорического императива рассудка, то есть в виде запрета логического противоречия. Неосуществимость этого постулата в науке, развивающейся именно через выявление и разрешение противоречий, является, согласно Канту, показателем того, что истина не достигнута и никогда в течение «конечного времени» достигнута не будет. Поэтому появление противоречия в науке Кант расценивает как индикатор незавершенности знания, указывающий теоретическому разуму, что его претензия «объять необъятное» (то есть вещь в себе) обречена на вечную неудачу.

Идеал, однако (как и в нравственной сфере), — полный теоретический синтез всех эмпирических сведений, их «единство в духе» (то есть в мышлении) — составляет неустранимую потребность этого разума, его «регулятивный принцип» и идеал, к которому он стремится и никогда не достигает. Тем самым непротиворечивое единство знания выступает у Канта как «необходимая иллюзия разума». Таким образом, запрет противоречия выступает как высший априорный закон рассудка, а наличие противоречия — как вечное «эмпирическое» состояние разума, гоняющегося за полным синтезом, за своим идеалом. Запрет противоречия — должное, а наличие необходимо возникающего противоречия — сущее, действительное и необходимое состояние разума, его форма и закон. Так почему же, — спрашивает Гегель, — неосуществимое должное мы обязаны считать и почитать за высший и непререкаемый закон мышления, а реальную форму и закон развития человеческой научной культуры — за «иллюзию», хотя бы и необходимую, за «фикцию» разума, гоняющегося за синей птицей «полного синтеза знания», за познанием «вещи в себе?». Не разумнее ли рассудить как раз наоборот?

Гегель разрушает оба постулата кантовской философии (запрет противоречия и категорический императив) с позиции историзма. Против них он заставляет свидетельствовать историю науки и нравственности. При этом нравственность понимается Гегелем широко, включая, по словам Энгельса,

История показывает, что вовсе не запрет противоречия и не категорический императив были тем идеалом, к которому изначально стремилась история человечества. Напротив, движущей силой развития духа в теории всегда было противоречие. Стало быть, не запрет, а наличие противоречия является формой и законом реального развивающегося духа (мышления). Диалектическое противоречие, то есть столкновение двух взаимоисключающих и одновременно взаимопредполагающих тезисов есть поэтому не «фикция», не «иллюзия», не показатель заблуждения разума, не индикатор тщетности его попыток понять «вещь в себе», а его «естественная», имманентная ему форма и закономерность развития, а потому и форма постижения «вещи в себе».

Действительный идеал науки — это понимание вещи в себе как единства противоположностей, как живого развивающегося процесса, снимающего силой противоречия все «конечные», зафиксированные свои состояния.

Действительный идеал науки — это понимание вещи в себе как единства противоположностей, как живого развивающегося процесса, снимающего силой противоречия все «конечные», зафиксированные свои состояния. Идеал знания и нравственности, который выдвигает Гегель против Канта, — это не застывшая мертвая «вещь», а «суть дела» — категория, диалектически противоречивая природа духа.

Вечное, никогда не завершаемое обновление духовной культуры человечества, происходящее через выявление противоречия в составе наличной стадии знания и нравственности и через разрешение этого противоречия — в рождении новой стадии, в свою очередь чреватой противоречием и потому также подлежащей «снятию», — таков идеал Гегеля. Это и было главной заслугой Гегеля в истории мысли. Однако это огромное завоевание было нейтрализовано идеализмом гегелевской философии. Гегель исходил из того, что именно мышление, саморазвивающееся через противоречие тезиса и антитезиса, есть причина развития и науки, и нравственности (то есть истории). Поэтому идеал в его чистом виде вырисовывается перед человеком не в образах искусства и не в образе «идеального строя» жизни и нравственности, а только в «Науке логики», в виде системы диалектически развивающихся категорий. Всё же остальное — и искусство, и политическая история человечества, и промышленность, — короче говоря, все предметное тело цивилизации, — есть только «побочный продукт», издержки производства «чистой логики», сами по себе не имеющие значения. Таким образом, все другие (кроме логики) формы сознания и самосознания человечества — конкретные науки, право, искусство и т. д. — суть только «несовершенные воплощения» творческой силы диалектического мышления, земные воплощения идеала, представленного в «Науке логики».

В результате гегелевское учение об идеале оказалось в общем и целом крайне консервативным. Мышление, идеальный образ которого задан в «Науке логики», диалектично. Но когда это идеальное мышление обрабатывает естественно-природный материал, оно вынуждено с ним считаться. В итоге продукт всегда выглядит как идеал, преломленный через упрямую антидиалектичность земного, вещественно-человеческого материала.

Прусская же монархия была истолкована Гегелем как весьма близкая к этому идеалу форма государства

Поэтому Гегель под видом единственно-возможного в земных условиях «воплощения» идеала и увековечивает (обожествляет) всю ту наличную эмпирию, которая ему исторически была дана. В том числе экономическую (хозяйственную) структуру «гражданского» — буржуазного общества, а далее, её надстройку — конституционную монархию по образцу Англии или империи Наполеона. Прусская же монархия была им истолкована как весьма близкая к этому идеалу форма государства или как система, воплощающая этот идеал единственно-возможным в национально-немецких условиях способом.

Этот образ мысли вовсе не был личной изменой Гегеля принципам диалектики. Это было абсолютно-необходимым последствием и выводом из идеалистической диалектики. Соответственно идеал человека для Гегеля — это уже не всесторонне и гармонически развитая личность, а только личность, умеющая мыслить диалектически. При этом совершенно безразлично, кем эта личность является во всем остальном — чиновником или монархом, предпринимателем или даже лакеем. Таким образом, в качестве эмпирической предпосылки идеального (то есть диалектически-мыслящего) человека эта теория идеала увековечивает наличную форму разделения труда в обществе, в частности товарно-капиталистическую. Разумеется, что ближе всего к идеалу, с этой точки зрения, стоит представитель диалектической логики. Таким образом, эта точка зрения идеализирует профессиональный кретинизм, возводит уродство в добродетель.

Условия же, обеспечивающие всесторонне-гармоническое развитие личности в современном (а тем более в грядущем) мире, согласно этому пониманию, абсолютно невозможны. Они были возможны лишь в младенческом состоянии мира, в рамках маленького античного полиса с его демократией. Большие размеры «современных» государств и сложность системы разделения труда делают невозможной и демократическую организацию общества, и всестороннее развитие способностей личности. Здесь, по Гегелю, естественной, то есть соответствующей идеалу формой, является только иерархически-бюрократическая система управления общественными делами. Против этой стороны гегелевской философии государственного права прежде всего и была направлена критика Гегеля «слева», левогегельянская версия диалектики и учения об идеале. С этого же начал и Маркс. Именно в силу идеализма гегелевского учения об идеале гегелевский идеал органически враждебен коммунистическому идеалу, принципиально несовместим с ним. В силу этого выход из тупика, в который неумолимо попадала идеалистическая концепция идеала, был найден только тогда, когда диалектика связала свою судьбу с революционной борьбой пролетариата и порвала с формально-юридическим представлением о «равенстве» и об условиях развития личности.

Маркс и Энгельс

Рассмотрев ограниченность как кантовско-фихтеанского, так и гегелевского понимания идеала и подвергнув их критике, Маркс и Энгельс материалистически переработали и использовали классические идеалистические учения об идеале.

Человек отличается от животного не «мышлением» и не «моральностью», а трудом. Он деятельно преобразует природу и самого себя. В этом и заключается его «подлинная природа». Этим исторически определяется и высшая цель, то есть идеал человеческой деятельности. Человек является самоцелью только как субъект предметно-практического преобразования природы и общественных отношений, а не как мыслящая или моральная личность. В понимании этого факта и был найден ключ к проблеме идеала.

Формально-правовое равенство человека человеку есть классовый идеал буржуазии. Его реальным субстратом оказывается конкретно-историческая форма экономического неравенства — капиталиста и наемного рабочего. Свобода в сфере мысли и морали здесь рассматривается в отчуждении от экономических отношений и предполагает абсолютное рабство человека в сфере реальной жизни, и прежде всего в экономике, и ведет к превращению человека в частичную деталь частичной машины, в раба вещей. Для пролетариата и вообще для большинства рода человеческого этот идеал вовсе не так заманчив, как для философа — идеолога буржуазии.

Первой формой преодоления буржуазного идеала в истории оказались учения социалистов-утопистов — Фурье, Сен-Симона, Оуэна. В противоположность реальному положению человека внутри буржуазного общества утописты провозгласили социалистический идеал общественного устройства, основанного на принципах общественной собственности на средства производства и обеспечивающего всесторонне-гармоническое развитие каждого человека. Однако будучи оторванными от реальной борьбы пролетариата, они апеллировали при обосновании своего идеала к абстрактным принципам разума и справедливости, хотя по существу их идеал был отражением интересов пролетариата в буржуазном обществе.

Пролетариат силой реально-бесчеловечных условий своего существования внутри буржуазного мира оказывается естественным врагом этого общества и его идеала. Но только теоретики пролетариата приходят к выводу, что подлинная свобода человека может быть достигнута лишь на основе коммунистического обобществления материальных средств и условий жизни и прежде всего — средств производства. Иными словами, социалистический идеал может быть осуществлен только через коммунистическую революцию. Этот акт в силах совершить только класс, и никогда — не индивидуум, каким бы он ни был нравственно или интеллектуально совершенным. А класс поднимается на борьбу не силой идеала, как бы заманчив тот ни был, а только силой реальной жизни, то есть когда идеал совпадает с назревшей в общественном организме массовой потребностью, с массовым материальным интересом класса. Только при условии такого совпадения идеал и вызывает в массах отклик и вдохновляет их на действие. В этом смысле Маркс и Энгельс категорически возражали против толкования коммунизма как идеала: «Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние»

В этой форме выражения мысли отчетливо видна полемическая направленность против кантовско-фихтеанского и левогегельянского понимания идеала и его отношения к «теперешнему состоянию», к совокупности налично-эмпирических условий борьбы.

Реальное движение вызывается давлением реальных же, и прежде всего экономических противоречий, и направляется на их разрешение путем действия, путем установления нового состояния, в котором прежние противоречия «снимаются». Это новое состояние, единственно способное разрешить существующие противоречия, и есть тот образ, который называется идеалом. В мышлении он рождается раньше, чем противоречия будут разрешены реально, то есть раньше его собственного предметного осуществления. Это оригинальное положение, когда образ предмета рождается раньше того предмета, который он отражает, и создает всю трудность проблемы идеала, неразрешимую для метафизического материализма с его вариантом теории отражения. Предмета как непосредственно-созерцаемой вещи ещё нет, а его образ уже есть. Этот образ — коммунизм как единственно-возможная форма разрешения противоречий буржуазной, капиталистической системы производства. Именно поэтому контуры идеала как образа необходимо наступающего будущего есть не что иное, как вывод из анализа существующих противоречий, разрушающих наличное состояние. В этом — вся суть диалектико-материалистического понимания идеала.

Это ни в коем случае не нравственный или интеллектуальный образ желаемого, но не реального состояния, — не императив, который противостоит эмпирической действительности и условиям места и времени, как что-то вне их и против них стоящее. Это — сама действительность в полном теоретическом синтезе её имманентных противоречий, то есть с точки зрения тех перспектив, которые ей же самой имманентны. Из этого ясно видно, как глубоко было усвоено Марксом и Энгельсом рациональное зерно гегелевской критики кантовско-фихтеанского понимания идеала как должного, как априорного императива и постулата. Вместе с тем ясно видно и принципиальное отличие материалистического толкования диалектики идеала и действительности — от идеалистически-гегелевского толкования этой диалектики. Отличие подлинной революционности от консерватизма под маской ультрареволюционности левой гегелевской школы. Конкретный состав идеала дается, таким образом, только научным анализом действительности, эмпирически данной картины развития, с точки зрения тех противоречий, которые нагнетаются и властно требуют своего разрешения. В чём и как может быть найдено это разрешение? Ответ на этот вопрос и совпадает с выработкой правильного, жизненного, конкретного идеала.

Идеал, который был выведен Марксом и Энгельсом из анализа противоречий буржуазного общества и хода классовой борьбы, был четко обрисован в ряде произведений и, в частности, в «Критике Готской программы» в виде контурного изображения (образа) коммунистического строя. Этот теоретически выверенный идеал совпадает с художественно-эстетическим идеалом, вызревшим внутри искусства. И в данном случае выступает как теоретическое и художественно-эстетическое выражение реального, происходящего у нас на глазах движения, с необходимостью ведущего к установлению строя, обеспечивающего всесторонне-гармоническое развитие каждого человека. Такой идеал не имеет ровно ничего общего с априорно постулированным императивом, нравственным постулатом, как это пытаются изобразить правые социалисты, базирующие свою социологию и политику на неокантианских схемах, идеалах. Теоретики и лидеры правого социализма (например, К. Реннер, Б. Каутский, А. Стрейчи и др.), прикладывая к реальным событиям свой абстрактный масштаб императива, с необходимостью приходят к выводу, что революция и революционная борьба противоречат высшим идеалам человечности, поскольку связаны с насилием и т. д. Но тот же самый императив приводит их к лакейской позиции по отношению к империалистическому, так называем «свободному миру». Этот мир под их идеал подходит. И не случайно, ибо сам императив уже у Канта был скроен по мерке «совершенного» буржуазного строя с его иллюзиями «свободы личности», «свободы мысли» и т. д. и т. п. В противоположность кантовско-фихтеанскому представлению об идеале, марксистское понимание идеала и его отношения к действительному развитию общества предполагает осуществимость идеала — при условии, разумеется, его адекватности действительному развитию. В противоположность Гегелю, марксистское учение об идеале отнюдь не связывается с фетишизацией одной, и именно наличной, ступени общественно-человеческого развития. По мере приближения к этапу развития, обрисованному в идеале, этот идеал вовсе не отодвигается, подобно горизонту, снова и снова вдаль, в грядущее. Напротив, сам состав идеала вырабатывается по ходу развития общественной деятельности, то есть является исторически творимым, то есть творимым историей.

Идеал теоретического познания (науки) излагается в диалектико-материалистической теории познания, в диалектике, как логике и теории познания марксизма. Эстетически-художественный идеал разрабатывается мировым искусством и задается индивиду через его эстетическое развитие, через потребление сокровищ мирового искусства. Можно говорить о политическом идеале, о нравственном идеале и т. д. Деятельность индивида, а потому и форма его продукта, всегда «отклоняется» от абстрактно-всеобщего теоретического норматива. Но это отклонение и есть единственно возможная форма и способ реализации всеобщего идеала, это и есть сам идеал, скорректированный условиями места и времени, характером материала, в котором он осуществляется, особенностями личности индивидуума и т. д. То же самое относится и к реализации идеала в специфически-национальных условиях развития целых стран, народов и т. д. В этом в полной мере сказывается диалектика всеобщего, особенного и индивидуального.

Такое отклонение ни в коем случае нельзя толковать как отказ от идеала, как признание его неосуществимости. Наоборот, только полный учет конкретных условий места и времени и позволяет осуществить через деятельность теоретически или эстетически выверенный идеал. Иначе этот идеал так и остается неосуществимым «благим намерением», разбивающимся о неодолимое упрямство «грубой» реальности.

Понятие идеала в других философских школах

Понятие идеала в Каббале

^[1]

Каббала рассматривает всё мироздание как взаимодействие двух противоположных сил: эгоистической («Творения») и альтруистической («Творца»). Фактически соглашаясь с гегелевским постулатом «единства и борьбы противоположностей», Каббала не ограничивает его, как марксизм, производительными силами и производственными отношениями, а утверждает эту борьбу как суть человеческого развития.

Речь идет о том, что силы эти активно действуют в человеке: эгоистическая сила подобна центростремительным лучам, которые притягиваются человеком извне и собираются в его теле, а альтруистическая сила подобна центробежным лучам, истекающим изнутри его тела наружу. Эти силы присутствуют во всех частях реальности, в каждой сообразно с ее сущностью, а также в человеке, сообразно с его сущностью.

— Бааль Сулам, «Газета Народ», Раздел «Критика марксизма….»

Идеалом в Каббале является состояние, когда Творение (стремление насладиться) уподобляется Творцу (альтруистической силе отдачи) и сливается с ним. Такое слияние находится в бесконечном развитии, поскольку наслаждение с намерением «ради отдачи» не ограничено.^[2] Единство противоположных друг другу эгоистического и альтруистического свойств зависит только от человека и достигается через смену намерения «ради себя» на намерение «ради отдачи». При этом человек не должен бороться со своим эгоизмом, ограничивая его лишь общепринятой моралью общества, а должен все силы приложить к тому, чтобы добавить к нему альтруистическое намерение — наслаждаться ради Творца. Практическим шагом к такому идеалу является объединение людей, абсолютно разных в своих желаниях, культуре, религии и всём остальном, но единых в понимании смысла своей жизни — в обретении альтруистического намерения во всех своих стремлениях и действиях. То есть, стремления и действия людей не делятся на соответствующие идеалу и противоположные ему. Все стремления и действия любого человека соответствуют идеалу, если он стремится насладиться не ради себя, а ради Творца, который желает насладить его.

… существует только одно совершенное состояние… и мы, совершенные, в нем: … это Конец исправления душ после «воскрешения мертвых» желаний, когда происходит их полное исправление на получение ради отдачи, поскольку получение ради себя, являющееся их изначальным свойством, становится противоположным и обретает форму «чистой» отдачи, став достойным получить все благо, наслаждение и нежность, заключенные в замысле творения. И вместе с тем (души) удостоятся полного слияния, вследствие подобия свойствам Творца, потому как наслаждаются не от своего желания получить, а от своего желания отдать, насладить Творца, ведь Он получает наслаждение оттого, что получают от Него.

— Михаэль Лайтман, «Исправление только высшим светом»

Мусульманская культура

Мусульмане верят в то, что Мухаммад олицетворял собой человеческий идеал культуры, духовности и морали

Мусульмане полагают, что в жизни, словах и изречениях пророка Мухаммада сосредоточено большое количество назидательных примеров, то есть верят в то, что он олицетворял собой человеческий идеал культуры, духовности и морали, стараются также использовать его слова на практике и делать всё, что делал он. Другими словами, идти его путём.

Примечания

См. также

Ссылки

Статья основана на материалах Философской Энциклопедии в 5-ти тт., 1960-1970.

Wikimedia Foundation. 2010.

Проблема идеала в философии И.Канта

[65]

Проблема идеала 1 сложна и многогранна. И в первую очередь, естественно, возникает вопрос о том, какое место занимает понятие идеала в теории отражения, как оно может быть интерпретировано с точки зрения этой теории. В самом деле, теория отражения учит, что правильно и истинно лишь такое знание, которое отражает то, что есть в действительности. А в идеале выражается не то, что есть, а то, что должно быть, или то, что человек хочет видеть. Можно ли истолковать желаемое или должное с точки зрения теории отражения? Иными словами, может ли быть «истинным» идеал?

Философия давно усмотрела здесь трудность и давно же пыталась ее разрешить. Материалисты прошлых эпох упирались в эту проблему в ходе своей борьбы против церковно-идеалистических учений, против религиозного идеала и старались решить ее в согласии с теорией отражения, с одной стороны, и с требованиями реальной жизни — с другой. Но вплоть до Маркса и Энгельса идеал понимался философами продуктом саморазвития человеческого самосознания, эволюции его нравственных, эстетических и научных принципов. В головах мыслителей домарксовского периода проблема рассматривалась так.

Церковь всегда старалась внушить людям, что высшая цель и назначение человека на земле — это подготовка к жизни загробной, к вечной жизни в небесном раю. Чтобы этой высшей цели достигнуть, человек должен вести себя соответствующим образом. В качестве средств и путей достижения вечного идеала церковь рекомендовала покорность судьбе и власть имущим, смирение плоти и ее желаний, отказ от «потустороннего» счастья и тому подобных «греховных вожделений». Идеалом человека здесь оказывался монах-аскет. Путь к нему — путь к искупительному страданию, самоуничижению, самобичеванию, избавляющему дух [66] от грязи и мерзости земного существования… И долгие столетия феодального средневековья принимал человек этот идеал за единственно верный и единственно возможный образ высшей сути жизни и мира.

Вдохновенный век Возрождения передал эстафету веку Просвещения, веку рационального обоснования прекрасной мечты о возрождении человека, и тот сформулировал свои четкие тезисы относительно идеала, выдвинул против средневекового спиритуалистического идеала свой, земной идеал.

Нет бога, нет рая! Есть только человек и природа. После смерти для людей вообще ничего нет. Поэтому идеал должен быть найден и осуществлен здесь на земле. И материалисты сформулировали его так: земное полнокровное жизнеизъявление каждого живого человека. Пусть каждый делает то, на что он способен от природы, и наслаждается плодами своих деяний! Природа — единственная законодательница и авторитет, и от ее имени человеку возвещает идеал только наука, самостоятельное мышление, постигающее законы природы, а не откровение, вещающее с амвонов и со страниц священного писания.

Если идеал не праздная мечта и не бессильное пожелание, то он должен выражать и отражать нечто реальное, ощутимое и земное. Что?

«Естественные, то есть природой вложенные, потребности здорового и нормального тела человека», — ответили материалисты. Идеал отражает естественные потребности «природы человека», и потому на его стороне все могучие, силы матери-природы. Изучайте природу человека, и вы обретете истинный идеал человека и общественного строя, этой природе соответствующего! Этим ответом и удовлетворились французские материалисты XVIII века — Гельвеций, Гольбах, Дидро и их единомышленники. Ответ этот казался исчерпывающим для каждого их современника, придавленного тяжестью монархии и церкви. Ведь ради «извращенных», и «неестественных» удовольствий двора и церковно-бюрократической клики у большинства нации отнимались все самые «естественные» права и ценности: и хлеб, и свобода распоряжаться своим телом и жизнью, и даже свобода мысли…

И отлился этот новый идеал в энергичную формулу, в лозунг: «Свобода, равенство, братство!». Пусть каждый человек делает то, что он хочет и может, лишь бы он не приносил ущерба свободе другого человека, своего собрата по роду! Если этого еще нет, то это должно быть!

Оставаясь верными главным принципам научного мышления просветителей упрямые и благородные умы Франции (Анри де Сен-Симон и [67] Шарль Фурье) старались найти и указать человечеству выход из обнаружившегося морального и интеллектуального кризиса.

Вывод, к которому пришли в результате анализа сложившейся ситуации эти два подлинных наследника передовой философии Франции, совпадал с решением англичанина Роберта Оуэна. Если Разум и Справедливость не пустые слова, то единственным спасением человечества от угрожающей ему физической и моральной деградации оказывается, в их понимании социализм Человечество поставлено историей перед неумолимой альтернативой либо полнее господство религиозного невежества нравственного и умственного одичания под гнетом золотого тельца, либо расцвет умственных и физических способностей каждого человека в условиях общественной собственности на средства производства на основе правильного разумного ведения общественных дел Третьего не дано Свобода, Равенство и Братство реальны лишь в сочетании с рационально организованным Трудом всех людей, добровольно объединившихся в дружный коллектив.

Фурье и Сен-Симон самоотверженно пропагандировали свои идеалы, призывая к разуму и чувству «справедливости» современников. Но их идеи не нашли общественного признания, т.к. во многом были утопичны.

Но жизнь идеала просветителей не была закончена. Правда, ему пришлось па некоторое время переселиться с земли Франции в сумрачное небо немецкой философии.

Идеал французов они сразу же приняли близко к сердцу — свобода, равенство, братство, единство нации — что может быть желаннее и лучше. Насчет идеала, то есть конечной цели, немцы были согласны с французами. Но вот революционные средства (помощь пушек, гильотин и комитетов общественного спасения), использованные в Париже немцам не нравились.

Проблема идеала была обстоятельно разработана в немецкой классической философии. Наиболее остро она была поставлена И. Кантом в связи с проблемой «внутренней цели».

Вся беда, рассуждал Кант, получилась оттого, что французские философы неправильно истолковали «природу человека». Они были абсолютно правы, когда стали рассматривать человека как самоцель, а не как «средство» для кого-то или для чего-то существующего вне человека. Человек не должен рассматриваться как «орудие» внешнего на небесах восседающего бога. Но материалисты рассудили неверно, по мнению [68] Канта, когда на место авторитета бога отца они водрузили авторитет матери природы. Одного идола глупо заменять другим. Природа не может задавать человеку цели его жизнедеятельности, ибо природа сама по себе не знает целей. Она действует лишь согласно слепой необходимости. И если сводить идеал к удовлетворению «естественно природных потребностей», то человек окажется лишь рабом своих органических влечений, рабом и инструментом необходимости. А это ничуть не достойнее, чем быть рабом бога. Разума и в том и в другом случае человек оказывается рабом внешних обстоятельств, а непосредственно — рабом орудием другого человека — его «средством».

Человек, продолжает Кант, «свободен» лишь в том случае, если он действует по цели, положенной им самим, актом свободного же самоопределения. Только тогда он Человек, а не пассивное орудие внешних обстоятельств или воли другого человека. Но что же такое «свобода»? Это действие в согласии с универсальной необходимостью, то есть вопреки давлению ближайших эмпирических обстоятельств. Нет этого — нет и свободы, нет и отличия от животного. Животное заботится только об удовлетворении своих органических потребностей, о своем самосохранении, интересы и «цели» вида осуществляются при этом лишь как непредвиденный и непреднамеренный «побочный продукт», как слепая необходимость. Человек же тем от животного и отличается, что он сознательно (то есть «свободно») осуществляет необходимость совершенствования своего собственного — человеческого — рода. Ради этого он постоянно вынужден подавлять в себе животное, то есть свое корыстно-эгоистическое Я, и даже действовать против интересов этого Я. Так действовали Сократ, Джордано Бруно, которые добровольно предпочли смерть измене своему идеалу, своему лучшему Я. Именно такие люди только и соответствовали гордому имени Человека с большой буквы. Индивид же, пекущийся лишь о своей персоне, не по праву носит и это имя.

А отсюда прямо вытекал идеал Канта нравственное и интеллектуальное самоусовершенствование рода человеческого. В этом плане он переосмыслил и идеал Просвещения. Когда каждый человек на земле (а на первых порах хотя бы в Германии) поймет, что человек человеку — брат, равный ему и такой же свободный в отношении своих поступков и мыслей, тогда идеал Просвещения восторжествует на земле и без помощи пушек, гильотин и комитетов общественного спасения как во Франции. И не раньше.
[69]

Согласно Канту, явления, не имеющие цели, которая могла бы быть представлена образно, не могут иметь и идеала. Единственным существом, действующим по «внутренней цели», является человек как представитель рода. В животном внутренняя целесообразность осуществляется бессознательно и потому не обретает форму идеала, особого образа цели. Согласно Канту, идеал как воображаемое (достигнутое в воображении) совершенство человеческого рода характеризуется полным и абсолютным преодолением всех противоречий между индивидом и обществом, т.е. между индивидами, составляющими «род». Таким образом, осуществление идеала совпадало бы с концом истории. В силу этого идеал, по Канту, принципиально недостижим и представляет собой только «идею» регулятивного порядка. Он указывает скорее направление на цель, чем задает образ самой цели, и потому руководит человеком скорее как чувство верного направления, чем как ясный образ результата. Только в искусстве идеал может и должен быть представлен в виде образа — в форме прекрасного. Идеал науки («чистого разума») задается в виде принципа «запрета противоречия», моральный идеал («практического разума — в форме категорического императива. Ни там, ни здесь наглядно представить себе состояние, соответствующее идеалу, нельзя, ибо оно неосуществимо в течение сколь угодно длительного, но конечного времени. Поэтому идеал и «прекрасное» становятся синонимами, и жизнь идеала допускается только в искусстве. Эти идеи Канта получили развитие в сочинениях Ф. Шиллера, И.Г. Фихте, Ф.В. Шеллинга и немецких романтиков.

Г. Гегель, остро понявший бессилие кантовского представления об идеале, развенчал его как абстракцию, выражающую на деле один из моментов развивающейся действительности «духа» (т.е. истории духовной культуры человечества) и противопоставленную другой такой же абстракции — «эмпирической действительности», якобы принципиально враждебной идеалу и несовместимой с ним. Идеал становится у Гегеля моментом действительности, образом человеческого духа, вечно развивающегося через свои имманентные противоречия, преодолевающего свои собственные порождения, свои «отчужденные» состояния, а не изначально внешнюю и враждебную ему «эмпирическую действительность». Идеал науки (научного мышления) поэтому может и должен быть задан в виде системы логики, а идеал практического разума — в виде образа разумно устроенного государства, а не в виде формальных и принципиально неосуществимых абстрактных императивных требований, [70] обращенных к индивиду. Идеал как таковой поэтому всегда конкретен, и он постепенно реализуется в истории. Любая достигнутая ступень развития предстает с этой точки зрения как частично реализованный идеал, как фаза подчинения эмпирии власти мышления, силе идеи, творческой мощи понятия, — т.е. коллективного разума объединенных вокруг идей людей. В виде идеала всегда оформляется образ конкретной цели деятельности «рода», т.е. человечества на данной ступени его интеллектуального и нравственного развития. В составе идеала действительно представляются разрешенными главные, наиболее острые и окончательно назревшие всеобщие противоречия. «Дух» всегда осуществляет наличные проблемы, а не абстрактно-формальную цель «абсолютного совершенства», представляемого как неподвижное и лишенное жизни (стало быть, и противоречий) состояние.

Поскольку идеал определяется Гегелем в духе традиций немецкой классической философии как наглядно созерцаемый образ цели, дальнейшая разработка проблемы идеала переходит у него в эстетику, в систему определений «прекрасного». Осуществление идеала как «прекрасного» относится Гегелем, однако, к прошлому — к эпохе античного «царства прекрасной индивидуальности». Это связано с тем, что Гегель считает буржуазное (идеализированное им) развитие культуры завершением социальной истории людей. Теоретически увековечивая капиталистическое разделение труда, Гегель считает романтической мечтой, т.е. реакционным идеалом, идею всестороннего и целостного развития индивида. Но без этого идея «прекрасной индивидуальности» становится немыслимой даже чисто теоретически. Поэтому «прекрасное» (а тем самым и идеал как таковой) оказывается у Гегеля скорее образом прошлого человеческой культуры, нежели образом ее будущего.

История убедительно показывает, Гегель считал, что не «запрет противоречия» и не «категорический императив» были теми идеалами, в погоне за коими люди построили здание цивилизации и культуры. Как раз наоборот, культура развивалась благодаря внутренним противоречиям, возникающим между научными тезисами и между людьми, через их борьбу. Диалектическое противоречие в самой сути дела, внутри его, а вовсе не маячащий где-то вечно «впереди» и вне деятельности «идеал», как по Канту есть та активная сила, которая рождает прогресс человеческого рода.

Диалектическое противоречие (столкновение двух тезисов — взаимно предполагающих и одновременно взаимно исключающих друг друга) [71] есть, по Гегелю, реальный верховный закон развития мышления, творящего культуру. И повиновение этому закону — высшая «правильность» мышления. Соответственно «правильным» путем развития нравственной сферы является также противоречие и борьба человека с человеком. Другое дело, что формы этой борьбы от века к веку становятся все более гуманными и что борьба вовсе не обязательно должна оборачиваться кровавой поножовщиной…

Итак, идеал, который проглядывал в результатах «Феноменологии духа», выглядел уже по-иному по сравнению с кантовским. Идеал — это не образ того «состояния мира», которое должно получиться лишь в бесконечном прогрессе.

Идеал — это самое движение вперед, рассматриваемое с точки зрения его всеобщих контуров и законов, которые постепенно, от века к веку, прорисовываются сквозь хаотическое переплетение событий и взглядов. Идеал – это вечное обновление духовного мира, «снимающее» каждое достигнутое им состояние.

Идеал не может заключаться в безмятежном, лишенном каких бы то ни было противоречий, абсолютном тождестве или единстве сознания и воли всех бесчисленных индивидов. Такой идеал — смерть духа, а не его живая жизнь. В каждом налично-достигнутом состоянии знания и нравственности мышление обнаруживает противоречие, доводит его до антиномической остроты и разрешает через установление нового, следующего, более высокого состояния духа и его мира. Поэтому любое данное состояние есть этап реализации высшего идеала, универсального идеала человеческого рода. Идеал реален здесь, на земле, в деятельности людей.

Гегель тем самым помог философии порвать с представлением об идеале как об иллюзии, которая вечно манит человека своей красотой, по вечно же его обманывает, оказываясь непримиримым антиподом «существующего» вообще. Идеал, то есть образ высшего совершенства, вполне достижим для человека. Но где и как?

В мышлении, ответил Гегель. В философско-теоретическом понимании «сути дела» и в конце концов — в Логике, в квинтэссенции этого понимания. На высотах диалектической логики человек равен богу — тому «абсолютному мировому духу», который до этого осуществлялся стихийно и мучительно в виде коллективного Разума миллионов людей, творившего историю. Тайной идеала и оказывается Идея, абсолютно-точный портрет, которой рисуется в Логике, в мышлении о мышлении. [72] Идеал и есть идея в ее «внешнем», зримом и осязаемом, воплощении, в ее чувственно-предметном бытии.

Неутомимый труженик-дух творит мировую историю, пользуясь человеком как орудием своего собственного воплощения во внешнем, природном материале. Это творчество в изображении Гегеля очень похоже на работу скульптора, который лепит из глины свой собственный автопортрет. Проделав такую работу, художник убеждается, что затея удалась ему лишь отчасти и что «внешнее изображение» в чем-то на него самого похоже, а в чем-то нет. Сравнивая готовый продукт своей деятельности с самим собой, скульптор видит, что в ходе зодчества он изменился, стал совершеннее, чем был до того, и портрет поэтому нуждается в дальнейшем усовершенствовании, в поправках. И тогда он снова принимается за работу, иногда ограничиваясь частными коррективами, иногда безжалостно ломая созданное, чтобы соорудить из обломков нечто лучшее. Так же и дух-творец (абсолютный, «мировой» дух) делает от эпохи к эпохе свое внешнее изображение все более и более похожим на себя самого, приводит и науку и нравственность ко все большему согласию с требованиями «чистого мышления», с Логикой Разума.

Но — увы! — как бы мыслящий дух ни старался, как бы высоко ни выросло его мастерство, материя остается материей. Поэтому-то автопортрет духа-скульптора, выполненный в телесно-природном материале в виде государства, искусства, системы частных наук, в виде промышленности и т. д., никогда и не может стать абсолютным подобием своего творца. Идеал (то есть чистое диалектическое мышление) при его выражении в природном материале всегда деформируется в соответствии с требованиями этого материала, и продукт творческой деятельности духа всегда оказывается некоторым компромиссом идеала с мертвой материей.

Такой оборот мысли был естественнейшим выводом из диалектического идеализма. Иного результата диалектика дать не могла, не порывая с представлением, будто мировую историю творит чистый Разум, развивающий свои образы.

Человек, пытаясь воплотить идею в чувственно-природный материал, переходит к все более и более податливым и пластичным видам материала, ищет такую «материю», в которой дух воплощается полнее и легче. Сначала — гранит, в конце — воздух, колеблющийся в резонансе с тончайшими движениями «души», «духа»…
[73]

Подвергнув критике идеализм Гегеля, марксизм материалистически переработал диалектические идеи Гегеля относительно идеала, его состава, его роли в жизни общества и возможностей его конкретной реализации. Понимая под идеалом образ цели деятельности объединенных вокруг общей задачи людей, К. Маркс и Ф. Энгельс главное внимание обратили на исследование реальных условий жизни основных классов современного им (буржуазного) общества, на анализ тех реальных всеобщих потребностей, которые побуждают эти классы к деятельности и преломляются в их сознании в форме идеала. Идеал был впервые понят с точки зрения отражения противоречий развивающейся социальной действительности в головах людей, находящихся в тисках этих противоречий. В виде идеала в сознании всегда своеобразно отражается противоречивая социально-историческая ситуация, чреватая. назревшими, но не удовлетворяемыми потребностями более или менее широких масс людей, обществ, классов, групп. В виде идеала эти группы людей и создают для себя образ такой действительности, в рамках которого наличные, гнетущие их противоречия представляются преодоленными, «снятыми», и действительность изображена «очищенной» от этих противоречий, свободной от них. Это не значит, что в виде идеала следует представлять себе грядущее состояние лишенным каких бы то ни было противоречий развития. В идеале идеально разрешаются наличные, конкретно-исторические по существу и по происхождению, противоречия и поэтому идеал выступает как активная, организующая сознание людей сила, объединяющая их вокруг решения вполне определенных, конкретных, исторически назревших задач. Классы, реализующие прогресс всего общества, формируют соответственно прогрессивные идеалы собирающие под свои знамена всех активных людей, ищущих выхода из кризисных ситуаций. Таковыми были, например, идеал Великой французской революции, идеалы Великой Октябрьской социалистической революции.

По Марксу, человек есть единственный «субъект» исторического процесса, а труд людей (то есть чувственно-предметная деятельность, изменяющая природу сообразно их потребностям) — единственная «субстанция» всех «модусов», всех «частных» образов человеческой культуры. В свете этого понимания так называемая «сущность человека», выступающая для отдельного индивида как идеал, как мера его совершенства или несовершенства, представляет собой продукт совместной, коллективной трудовой деятельности многих поколений, но не продукт бога, Духа или природы. Та сумма производительных сил, капиталов и социальных форм [74] общения, которую каждый индивид и каждое поколение застают как нечто данное, есть реальная основа того, что философы представляли себе в виде «субстанции» и в виде «сущности человека», что они обожествляли и с чем боролись…», — читаем мы в «Немецкой идеологии» [Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.3. С.37]. А в «Тезисах о Фейербахе» Маркс писал: «…Сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений».

Таким образом, философское выражение относительно разлада «сущности человека» с «существованием» отдельных людей указывало в общей форме на противоречия в сложившейся системе разделения труда между людьми, внутри «совокупности всех общественных отношений».

Каждый из людей создает своим трудом только крохотный кусочек, фрагмент человеческой культуры и владеет лишь этим кусочком. Все же остальное богатство цивилизации остается для него чем-то «чужим», чем-то вне его находящимся и противостоит ему как «чуждая» (а при известных условиях и враждебная) сила. Насчет подлинной природы этой силы, давление которой он все время ощущает, человек и создает самые причудливые представления, называя ее то «богом», то «абсолютом», то «нравственным миропорядком», то «судьбой».

• [1] Идеал — (франц. ideal, от греч. idea — идея, первообраз), идеальный образ, определяющий способ мышления и деятельности человека или общественного класса. Формирование природы сообразно идеалу представляет собой специфически человеческую форму жизнедеятельности, ибо предполагает специальное создание образа цели деятельности до ее фактического осуществления.

это… Значение и синонимы слова идеал, общее понятие об идеале

Людям свойственно стремление к совершенству, желание иметь сильные личные качества, красивую внешность, высокооплачиваемую работу, счастливую семью. Но идеал — это завершенное состояние какого-либо явления, и его достижение является трудной задачей, ведь, как говорится, нет предела совершенству.

Семантика слова

Прежде чем говорить о стандартах идеала, стоит разобраться, что вообще подразумевается под этим словом. В общее употребление оно вошло в конце XVI века благодаря немецкому поэту, философу и историку Фридриху Шиллеру, который стремился к совершенному миру.

Сейчас люди придают слову “идеал” значение совершенного воплощения и наилучшего вида чего-либо. Например, идеал доброты или красоты.Таким образом, предложение со словом “идеал” обычно несет в себе информацию о воплощении прекрасного, порой даже недостижимого. Стремление к этому облагораживает и делает человека лучше.

Смысловые, близкие по значению слова

Синонимов к слову “идеал”есть множество. Например:

• совершенство;
• образец;
• предел мечтаний;
• венец творения;
• эталон;
• совершенное воплощение.

Таким образом, идеал — это нечто такое, к чему абсолютное большинство стремится как к часто недосягаемой мечте.

Общие

Понятие об идеале может включать в себя любые явления и предметы, и каждый сам определяет для себя, что он считает пределом мечтаний. Однако есть и общие представления о совершенстве, правда, в разные периоды они были своими. Например, такие фундаментальные понятия, как идеал человека или красоты, претерпевали значительные изменения в ходе истории.

Человек разных эпох

Такие общечеловеческие ценности, как истина, добро или любовь к окружающим, ценились всегда, но культура разных эпох диктовала свои условия, поэтому стандарты идеала претерпевали следующие изменения:

• Жителю Древнего мира достаточно было придерживаться моральных норм и не совершать плохих поступков. Но чтобы считаться идеальным, вдобавок нужно быть сильным и здоровым, подобно греческим богам.
• Идеал человека в Средневековье представлялся сразу в нескольких вариантах: это и кроткий и безропотный служитель Бога, и образованный мужчина, и доблестный и благородный рыцарь.

• В эпоху Возрождения ценились люди, стремящиеся к свободе и преобразованию мира, однако почитающие при этом Бога как Создателя.
• Новое время сопровождалось появлением человека, умеющего пользоваться своим разумом, склонного к свободомыслию и при этом способного к труду;
• В советский период идеал — это стремление пожертвовать собой ради общего дела построения коммунизма, много трудиться и жить по совести.

Современный мир также диктует свои требования к человеку. Сейчас он не обязательно должен быть высокоморален, больше ценятся прагматизм и успешный карьерный рост. Но при этом немалое значение придается образованию и тяге к прекрасному, например, чтению книг или посещению музеев, а также к добру, в первую очередь, благотворительности.

Ценности народов

Различаются и национальные герои, ведь у каждого народа есть свои ценности. Это хорошо прослеживается в фольклоре. Вспоминая русские сказки, можно обратить внимание, что идеальная девушка в них — непременно красавица, у черкесов на первый план выходят честь и достоинство, кавказцы очень гостеприимны, а правильный чукча должен уметь хорошо охотиться.

Религиозные представления

Все религии основаны на вере в сверхъестественное и надежде на счастливую жизнь после смерти. Но чтобы заслужить и получить это, нужно стремиться к самосовершенствованию в земном мире. В разных конфессиях это достигается по-своему.

• Христианин должен стремиться уподобиться Иисусу, быть кротким и смиренным. И хотя идеал в этой религии недостижим, следованию ему нужно посвятить всю жизнь.
• В исламе сохраняются все те же нравственные принципы добра, скромности и терпения. Кроме того, мусульмане придают особое значение чистоплотности и запрету на спиртное или курение.
• Буддисты, в отличие от последователей двух предыдущих вероисповеданий, имеют шанс добиться идеала, ведь их главный духовный учитель тоже был обычным человеком, пока не достиг просветления. Уйти в нирвану можно, регулярно занимаясь духовными практиками и неся в мир добро.
• В индуизме идеала могут добиться лишь редкие избранные, душа которых может освободиться от перерождения и существовать самостоятельно либо в соединении с божеством. Но достичь этого настолько сложно, что верующие пытаются приблизиться к такому состоянию молитвами и добрыми поступками, очищая карму и ожидая более счастливого перерождения.

Таким образом, в одних религиях идеал человека возможен, в других — к нему остается лишь стремиться, но общие принципы достижения этого состояния одинаковы. Это добро, а также молитва или иные духовные практики.

Идеал красоты

Рассматривая различные идеалы, можно заметить, что в основном речь идет о внутренних качествах и нравственности. Но также во все времена в различных регионах была важна внешность людей, и в этой категории также существовали свои представления.

Древний Египет

Красавица Древнего Египта должна была быть высокой и грациозной. Тонкие черты лица, зеленые глаза и гладкая кожа делали девушку идеальной в глазах окружающих. Добиваясь совершенства, египтянки красили ногти и губы, следуя моде, выделяли вены на коже. Интересно, что Клеопатра, несмотря на многочисленные легенды, не считалась красавицей по меркам Египта.

Мужчины в то время тоже наносили на лица макияж. Правда, делалось это в первую очередь в лечебных целях, а также для защиты от солнечных лучей. Из-за изнуряющей летней жары они сбривали растительность на лице, но так как она в то же время считалась признаком могущества, в ход шли накладные бороды.

Древняя Греция

В Греции издавна существовал культ тренированного тела, поэтому за идеал красоты принималось атлетическое и хорошо развитое сложение. Это касалось и мужчин, и женщин.

Помимо телосложения, человек оценивался по красоте лица. Для того чтобы считаться идеальным, было достаточно иметь симметричные черты, когда лицо делится на несколько равных частей.

Древний Рим

В противовес идеалам красоты Греции римлянка должна была иметь нежные, мягкие, округлые формы. А вот лицо ценилось все то же — с тонкими чертами, будто высеченными скульптором. Кроме того, местная красавица должна была обладать бледной кожей и белокурыми волосами, так что многие девушки старались отбелить тело и обесцветить локоны. Для этого использовалось взбитое из молока масло и сажа, а волосы выгорали под солнечными лучами.

Но не все в римском чувстве прекрасного понятно миру сейчас. Так, девушки того времени находили красивыми сросшиеся на переносице брови. А еще женщины не боялись пить скипидар ради того, чтобы их моча приобретала запах роз.

Средние века

На Средневековье пришелся пик религиозного фанатизма. Женскую красоту объявили греховной, люди не должны были думать о земном. В итоге средневековый идеал — это девушка с бледным овальным лицом, большими глазами и миниатюрными губами. Также в моде был высокий лоб, символизирующий одухотворенность, и тонкая длинная шея. Женщины стремились визуально соответствовать этим идеалам, выбривая волосы на висках и затылке.

Большая грудь считалась признаком грубости, поэтому девочки с раннего возраста были вынуждены носить металлические пластины, мешающие развиваться округлостям. Но быть слишком стройной при этом было опасно, ведь все женщины легче 49,5 кг подозревались в колдовстве и запросто могли быть преданы инквизиции. Поэтому набор лишних килограммов не возбранялся, в любом случае все изгибы тела должны были быть надежно спрятанными под просторными одеяниями темного цвета.

Новое время

Новое время, последовавшее после Средневековья, принесло с собой новые идеалы. Государства становились более светскими, и девушки вновь стали подчеркивать свою внешность. В моду вошли рыжие волосы, уложенные в сложные прически, тонкая талия, голубые глаза и яркие губы. Все прелести тщательно подчеркивались искусно подобранной одеждой.

Затем последовал период Возрождения, во время которого художники и поэты начали воспевать совсем иную фигуру. Настоящей женщине стало необходимо иметь пышные бедра вплоть до явного целлюлита, большую грудь, на которой не выделяются кости, округлый животик и полные плечи и шею.

В эпоху рококо лишний вес уже был не в моде. Девушке было достаточно быть слегка полной, но чтобы талия у нее все же угадывалась. Красивое лицо неизменно было с курносым носом, пухлыми губами, часто вторым подбородком. Волосы укладывали в самые немыслимые прически, сохранить которые можно было только, если не принимать ванну в течение длительного времени. Использовали парики и сопровождали все это ношением огромных головных уборов до метра длиной.

Все эти излишества ушли ко времени классицизма, когда идеалы стали сходными с античными временами.

Новейшее время

В дальнейшем идеалы продолжались меняться. В моде были то блондинки, то брюнетки. Волосы должны были быть то длинными, то коротко постриженными, грудь — то маленькой, то пышной.

В последнее время красивыми считаются достаточно худые девушки с длинными ногами, плоским животом и тонкой талией. Глаза ценятся большие, а нос миниатюрный.

Самое интересное, что мода на стройное телосложение сложилась из-за обычных манекенов в магазинах. Продавцы экономили на материале, создавая худые куклы, но вещи на них сидели так красиво, что женщины хотели иметь подобную фигуру.

Идеалы и принципы

Возвращаясь от внешнего к духовному, можно вспомнить о таком понятии, как принципы. В общем случае оно обозначает систему ценностей человека, в соответствии с которой он выстраивает свою жизнь. Но сами принципы зачастую формируются под воздействием идеалов, к которым стремится человек. Они не всегда могут быть положительными. Например, иногда человек принципиально не общается с людьми, обладающими отличным от него мировоззрением, так как считает совершенными только свои убеждения.

Но в большинстве случаев люди все же считают принципиальной жизнь по совести — проявления любви, милосердия или смелости. Ведь идеалы чаще несут в себе позитивный настрой.

Таким образом, свое представление о прекрасном есть у каждого. В него входят не только какие-либо внешние проявления, но и их нравственная основа. На мировоззрение отдельного человека оказывает сильное влияние настроение эпохи. Поэтому в разные времена люди принимали различные идеалы, которые постоянно менялись.

это, определение слова, понятие. Что такое Идеал, значение, словарь, энциклопедия

Большой словарь эзотерических терминов — редакция д.м.н. Степанов А.М

(греч. первообраз), конечная цель какого-либо действия, направленного на реализацию мыслеобраза до полного совершенства адекватно существующей умозрительной модели. Идеал интерпретируется как фаза подчинения эмпирии власти мышления и силе идеи. Впервые понятие идеала было…

Символы; знаки; эмблемы: Энциклопедия / авт.-сост. В.Э. Багдасарян; И.Б. Орлов; В.Л. Телицын

ИДЕАЛ (от греч. idea — идея, прообраз) — то, что рассматривается в качестве образца, совершенства, высшей цели желаний и деятельности, т. е. некая совершенная модель действительности. Идеальные понятия существуют и в технических науках («совершенный вакуум»), и в…

Философский словарь

— фокус системы ценностей, гиперцентр нравственного идеала (суб)культуры, личностной культуры, эмоционально и интеллектуально нацеливающей личность, общество на его достижение. И. совпадает с одним из полюсов исторически сложившейся дуальной оппозиции, например, с Правдой в…

Философский словарь

(от греч. idea — идея, образ, понятие) — в самом общем смысле то, что человеком, группой, классом или всем обществом рассматривается в качестве образца, совершенства, высш. цели желаний и практики; совершенная модель действительности. В развитом об-ве существует совокупность…

Философский словарь

(от греч. idea — образец, норма) — идеальный образ, имеющий нормативный характер и определяющий способ и характер поведения, деятельности человека или социальной группы. Одни философы рассматривают И. как норму, принятую в результате соглашения между людьми, другие — как…

Философский словарь

(от лат. idealis, греч. idea — образ, идея) — 1) в общеупотребительном смысле: а) высшая степень ценного или наилучшее, завершенное состояние к.-л. явления, б) индивидуально принятый стандарт (признаваемый образец) ч.-л., как правило, касающийся личных качеств или способностей;…

Философский словарь

(франц. ideal, от греч. — первообраз) — образец, нечто возвышенное, совершенное, благое и прекрасное, высшая цель стремления. Исторически понятие И. было введено для гармонизации чувственноявленной (материализованной, воплощенной) и сверхчувственной (духовной) граней «идеи»…

Философский словарь

— представление высшего совершенства в каком-нибудь отношении. В этом широком смыслеслово И. применяется одинаково и к отвлеченным и конкретным предметам: И. добра, И. женской красоты, И. государства, И. гражданина и т. д. В этом общем смысле И. обыкновенно противополагается…

Философский словарь

то, к чему мы стремимся; совершенный образец. Представление об идеале предполагает состояние совершенства, воображаемое духом, который не может всецело его достигнуть: такое состояние могло бы дать полное удовлетворение человеческому разуму и чувству.

Философский словарь

образец, нечто возвышенное, совершенное, благое и прекрасное; высшая цель стремления.

Нравственный идеал – недостижимое, но необходимое условие индивидуального и общественного бытия

Понятие нравственного идеала

Определение 1

Нравственный идеал – это тип представления людей о совершенной личности, которая воплощает в себе лучшие моральные качества и представляет собой образец для подражания, эталон поведения; цель, на достижение которой человек должен направлять все усилия.

Основой нравственного идеала выступает неудовлетворенность людей собственной жизнью, стремление ее улучшить, достичь счастья через нравственное самосовершенствование или преобразование существующей действительности.

Содержание нравственного идеала может изменяться, в нем отражены потребности и стремления людей, живущих в разные исторические эпохи. Олицетворением нравственного идеала можно считать легендарную личность – Христа, или исторического деятеля и мыслителя – Сократа , литературного персонажа – Овода, либо реально живущего человека – часто это киноактер. При этом образ морально совершенной личности, являющийся законченным образцом, готовой моделью поведения, не может содержать в себе все богатство моральных качеств, черт характера, которые имеют положительное значение для других людей. В связи с этим человек в своей жизни стремится не только к достижению того или иного нравственного идеала, но и руководствовался такими моральными принципами и законами, позволяющими ему свободнее принимать самостоятельные решения относительно конкретных ситуаций и соответствовали собственным убеждениям.

Нравственный идеал находится в тесной связи с общественным идеалом, так как выполнение многих моральных требований, обращенных к личности, например, быть справедливым, невозможно без перемен в самом обществе. Помимо этого, понятие справедливости относится не только к человеку, оно является базисом и общественного идеала как представления о совершенном и наилучшем общественном устройстве.

Понятие «нравственный идеал» в своем историческом развитии выступает как непременная составляющая духовной культуры, которая, в свою очередь, отражена в повседневных событиях, в произведениях искусства, религиозных и научных трудах. Рассматривая это положение необходимо прийти к понятию нравственного идеала.

Идеал – это:

• наиболее общее, универсальное и абсолютное нравственное представление о благом и должном;
• образ совершенства в межличностных отношениях;
• высший безусловный образец нравственной личности.

В философском словаре дано следующее определение:

Определение 2

Нравственный идеал – это представления о нравственном совершенстве, которое чаще всего выражается образом личности, воплощающее моральные качества, которые могут выступать как высший моральный образец.

Готовые работы на аналогичную тему

Рассматривая нравственные системы, особенно важно понимать соотношение в них действительности и идеал. К такой точке зрения показательны два исторически сложившихся подхода – натуралистический и трансцендентальный. В рамках натуралистического подхода выделяют три трактовки термина «идеал»:

• рассмотрение идеала в качестве результата обобщения и абсолютизации того, что является предметом человеческих потребностей;
• идеал – это результат обобщения норм и правил или отвлечение этого содержания от конкретных задач действия, то есть понятие идеала сблизили с понятием поведенческих норм;
• идеал представлен требованием или ценностью, которая вытекает из социальной или индивидуальной действительности, который также раскрывает перед человеком более обширные перспективы, то есть идеал сохраняет образ совершенства. Но в таком случае идеал сводится к ценностной ориентации или поведенческим установкам, и при этом лишен универсальных и абсолютных характеристик.

В рамках трансцендентального подхода идеал рассматривают в качестве существующего вне зависимости от реальности, и дается человеку непосредственно в получаемом им нравственном опыте, что противоречит реальности и фактам. Данный подход характерен русской религиозной философии, что отражено в работах таких мыслителей, как Ильин И.А., Бердяев Н.А., Лосский И.О. и др., создавших собственную религиозную систему, но опирающихся на факты, а потому приводящих идеальные проявления религиозного подвига или общинной жизни.

Нужно отметить, что вопрос происхождения идеала и на сегодняшний день не выяснен до конца. Однако от идеала зависит определения содержания добра и зла, должного, правильного и неправильного, что отражается в культуре.

Влияние современности

При коммунистическом строе нравственные идеалы должны были служить становлению и укреплению существующего строя. Показатели высокой морали в современном обществе – гармонично развитая личность человека. Он отличается стремлением к нравственному совершенству. Общество к своим членам предъявляет некоторые моральные требования. В совокупности все они образуют модель полноценно развитой личности. При постоянном обогащении и пополнении чем-то новым, в них отражается развитие нравственной практики социалистического социума.

Замечание 1

Общество в период социализма выводило на первое место личностную культуру, активную гражданскую позицию, чувство общественного долга, нерасхождение слов с делами, честность.

Современные нравственные идеалы имеют активный и действенный характер, связанный с социальными потребностями. Они преобладают реальные очертания в социалистическом взаимодействии членов общества. Моральные устои современного мира активно работают в области самосовершенствования, нравственного воспитания и саморазвития. Плеханов говорил о том, что человек становится тем выше в нравственном плане, чем активнее он стремится к достижению общественного идеала. Однако даже во времена социализма, высокоморальные показатели не совпадали с реальностью и шли на шаг впереди. Они ставят перед каждым человеком ряд целей, предполагающих постоянное движение, непрерывный процесс развития. Повышение социальной активности индивида, совершенствование социальной политики и морального воспитания – это все, работая согласованно, позволяет разрешать противоречия, которые возникают между действительностью и нравственным идеалом.

Понятие «идеал» в работах В.Белинского, как отражение его демократических взглядов.

Эстетика Белинского формировалась в решительной борьбе с реакционной критикой, которая всячески стремилась увести литературу от общественных проблем, ограничить ее сферой отвлеченных вопросов красоты, добра, нравственности.  Эстетика Белинского отличалась страстными поисками наиболее эффективных путей воздействия литературы на современную жизнь России. Из одной статьи в другую критик развивал мысль о неразрывной связи искусства с жизнью, с «исторической современностью» и подвергал сомнению и исследованию идеалистические представления о художественном творчестве как автономной, замкнутой в самой себе сфере. Вместе с тем Белинский страстно стремился дойти до осознания «тайны, сущности и значения истинной поэзии».

   Он мечтал о создании целостной системы в исследовании самых разнообразных аспектов художественного творчества. В основание такой системы он положил принцип единства эстетического и исторического взгляда на искусство. К ее поискам критик, разумеется, был подготовлен всем предшествующим опытом своих теоретических раздумий, но именно сейчас они стали, наконец, увенчиваться серьезными и вполне ощутимыми результатами.

Основная мысль, которая проходит через новый обзор Белинского, состоит в том, что без современного содержания, без «живого, кровного сочувствия современному миру» невозможно никакое искусство. Писатель должен быть верен действительности — с этим требованием Белинский подходил к литературе с самого начала своей критической деятельности, оно было отчетливо сформулировано еще в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя». Но сейчас такая постановка вопроса кажется Белинскому уже недостаточной. Помимо «такта действительности», которым должен обладать художник, его произведение должно иметь «достоинство идеального содержания», а для того, чтобы понять, что это у Белинского тех лет означает, сравним гегелевское понимание идеала с тем, какое здесь выдвигает Белинский.

   Идеал в идеалистической эстетике, в частности — гегелевской,- это надмировая Идея, выраженная в индивидуальной форме мистифицированной действительности. По Гегелю, идеал в искусстве предстает как изображение, не только очищенное от прозаической будничности и являющееся как бы «лестью искусства», но, главное, выражающее надмировое «субстанциальное содержание» Идеи. В обычных тогда представлениях русских журналистов эта идеалистическая концепция донельзя упрощалась, так что под словом «идеал», говорит Белинский, еще недавно подразумевали что-то вроде «не любо — не слушай, а лгать не мешай», нечто фантастически идеализированное, сочетание «всевозможных добродетелей или всевозможных пороков». Ныне понимание идеала приблизилось к действительности.

Понятие эстетического «идеала» включает в себя, стало быть, обобщение, типизацию, освобождающую изображение от всего частного и случайного. Здесь для Белинского заключено одно из важнейших условий осуществления искусства, которое не терпит плоского, натуралистического копирования действительности, но требует очищения ее от всего случайного, нехарактерного.

   Само понятие художественности приобретает в эстетике Белинского куда более широкое значение, чем прежде, когда оно в русской критике чаще всего ассоциировалось с достоинствами стиля, языка, теми или иными удачами пейзажной или портретной живописи. Белинский гораздо теснее связывает критерии художественности со сферой содержания искусства, с типизацией действительности. Но при этом, полагает критик, типизация — процесс не бессознательный. Она тем более глубока и совершенна, чем успешнее овладевает художник передовым миропониманием, современным общественным идеалом и содействует своим творчеством его утверждению в жизни. Пренебрежение этим важным условием не проходит бесследно для искусства.

   Художественное произведение должно быть, по мнению критика, не только результатом поэтического инстинкта, непосредственного созерцания жизни, но и выражать передовое сознание писателя. Современное искусство заинтересованно относится к действительности и алчет убеждений. Чувство художника должно быть пронизано, насквозь просвечено идеей. Это — существеннейшая предпосылка художественности. Белинский здесь намечает одно из важнейших положений своей концепции реализма, которую он всесторонне будет развивать и аргументировать в обзорах русской литературы за 1846 и 1847 годы.

В 30-х годах эстетическая природа искусства воспринималась критиком вне ее непосредственной и достаточно глубокой связи с историей. Хотя с самого начала своей деятельности он отдавал себе отчет в том, что произведение искусства — если оно истинно художественно — не может не выражать существенных примет времени. Но само «время» приобретает теперь у Белинского конкретный и многосторонний характер. В «Речи о критике» мы находим важное разъяснение: «Каждое произведение искусства непременно должно рассматриваться в отношении к эпохе, к исторической современности и в отношениях художника к обществу; рассмотрение его жизни, характера и т. п. также может служить часто к уяснению его создания». Белинский здесь, как видим, определяет ряд аспектов конкретного историзма. Ни один из них не имеет преимущественного значения, лишь их совокупность и единство создают условия для выявления исторической точки зрения относительно того или иного явления художественного творчества.

Внимание!

Если вам нужна помощь в написании работы, то рекомендуем обратиться к профессионалам. Более 70 000 авторов готовы помочь вам прямо сейчас. Бесплатные корректировки и доработки. Узнайте стоимость своей работы.

Поможем написать любую работу на аналогичную тему

Получить выполненную работу или консультацию специалиста по вашему учебному проекту

Узнать стоимость

Идеал. Этика

Идеал

В специфически этическом смысле идеал предполагает некоторый универсальный, т. е. не изменяющийся в зависимости от обстоятельств, лиц, индивидуальных вкусов стандарт. Идеал — это, во-первых, наиболее общее, универсальное и, как правило, абсолютное нравственное представление о благом и должном, во-вторых, образ совершенства в отношениях между людьми или — в форме общественного идеала — такое устроение общества, которое обеспечивает это совершенство, в-третьих, безусловный высший образец нравственной личности.

Важной философской проблемой является проблема соотношения идеала и реальности. В ее решении можно выделить два основных подхода — натуралистический и трансценденталистский.

При первом из них, натуралистическом, идеал, как и мораль в целом, выводятся из эмпирической — природной или социальной — реальности или считаются полностью ею обусловленными. В рамках такого подхода выделяют три трактовки идеала. Во-первых, идеал может пониматься как результат обобщения и абсолютизации в культуре того, что составляет предмет потребностей человека. Например, вечным упованием человека было полное насыщение и исчерпывающее удовлетворение всех его нужд. Образ райских кущей, обращенный в предысторическое прошлое, или образ коммунизма с его принципом «каждому по потребностям», обращенный в сверхисторическое будущее, в качестве идеалов представляют именно такую схему. Впрочем, эта схема органична самой морали. Одно из базовых моральных требований, золотое правило, гласит:

«Во всем как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». (Мф., 7:12).

Здесь «как хотите», конечно, подразумевает не каприз и пристрастие («хочется!»), а желаемое всегда и для всех. Такова логика обычного морального, шире — ценностного, сознания. Тем не менее трудно избежать впечатления произвольности выбора желаемого при апелляции к потребностям человека в таком определении идеала.

Во-вторых, идеал может представляться результатом обобщения содержания норм и правил или отвлечения этого содержания от конкретных задач действия. Так, люди на основании опыта приходят к пониманию того, что в определенных ситуациях следует поступать определенным образом, это понимание отражается в норме (правиле, законе). Существованием нормы человеку вменяется определенное поведение (определенные действия), однако нормой же предполагается, что она может быть не исполнена (из-за незнания или по своеволию). Подобным образом понятый идеал представляет такое положение, когда норма исполняется всегда по свободному выбору человека. Но тогда получается, что идеалов столько, сколько норм и нет идеала вообще, но есть идеалы добра, справедливости, человечности и т. д.[80] Мораль остается без общего нормативно-ценностного стандарта, без универсального критерия суждения и действия.

В-третьих, идеал может пониматься как вытекающие из социальной или индивидуальной действительности требование или ценность, раскрывающие перед человеком более обширные перспективы[81]. Идеал сохраняет при этом образ совершенства. Это очень важно для миросозерцания человека, поскольку предъявляет ему требование самосовершенствования. Однако так понятый идеал оказывается сведенным к ценностной ориентации или поведенческой установке и также остается лишенным универсальных и абсолютных характеристик.

При трансценденталистком подходе к морали идеал рассматривается существующим как бы независимо от реальности и данным человеку непосредственно в его нравственном опыте. То, как он дан человеку, может трактоваться по-разному: как результат божественного откровения или интуитивного прозрения, как «голос совести» или сознание безусловности долга. Такая концепция идеала предполагает, что высшие моральные представления радикально противостоят реальности, должное (т. е. то, что и как должно быть) противостоит сущему (т. е. тому, как обстоят дела в действительности), а ценности — фактам[82].

Эти подходы, выраженные в соответствующих теориях морали, можно рассматривать как типологически различные. Они действительно противоположны в вопросе о происхождении идеала. Однако если рассмотреть их с точки зрения проблемы идеала в целом, то натуралистические концепции идеала можно признать в качестве теории происхождения и становления идеала как формы ценностного сознания, тогда как трансцендентные концепции идеала — в качестве теории, представляющей логические и психологические аспекты функционирования идеала в ставшем виде, как особого рода — универсальной — ценности.

Независимо от того, каковы реальные истоки высших ценностей и идеала, они функционируют автономно по отношению к действительности — как действительности частных интересов, социальных групп, ситуативно меняющихся ролей личности, различных профессиональных, статусных или функциональных обязанностей и т. д. Аристотель, Фромм или религиозные мыслители существенно расходятся в своих теоретических идеях. Но все они утверждают, что содержание идеала обусловлено тем, что есть человек как человек. Они указывают, что ценностный мир человека в самом деле автономен — по отношению к социальной реальности, или реальности, воспринимаемой практическим, эмпирически ориентированным сознанием, что бы ни говорили на этот счет исторические материалисты.

Высшие ценности представляют собой часть духовного мира. Даже обусловленные эмпирически в своем становлении и развитии, они — безусловны в своем ставшем и развитом виде. Отчасти здесь та же проблема, которую мы затрагивали, рассматривая моральное учение Милля (тема II): общие нравственные положения не выводятся из частных ситуаций, отдельные примеры не обусловливают критериев оценки. Ведь всякий частный случай или пример, чтобы быть соотнесенным с моралью, сам должен быть оценен по ее принципам. Так что для того чтобы выделить некоторый частный случай в качестве морального примера, необходимо иметь критерий, по которому мы оцениваем что-то как хорошее или дурное. А это значит, что само положительное или отрицательное значение примера зависит от принятых общих положений. В ценностном плане общее приоритетно по отношению к частному. Высшие ценности воспринимаются как закон, которому должен соответствовать эмпирический мир, как должное, которое вменяется сущему.

Не в том суть жизни, что в ней есть,

но в вере в то, что в ней должно быть…

(И. Бродский)

Как элемент нравственного сознания идеал является одновременно ценностным представлением, поскольку им утверждается определенное, безусловное, положительное содержание поступков, и императивным представлением, поскольку это содержание определено в отношении воли человека и вменяется ему в обязательное исполнение. Как мы увидим (в следующих двух темах), в структуре морального сознания идеал занимает ключевое место: именно идеалом, определяется содержание добра и зла, должного, правильного и неправильного и т. д.

Впрочем, роль идеала оценивается по-разному. По тому, признается ли существование универсального и абсолютного идеала в качестве критерия выбора ценностей и оценки, моральные философы и вообще все те, кто рассуждает о морали, делятся на абсолютистов и релятивистов. Релятивизм выражается в следующей позиции: нет такой ценности или такого правила в данной культуре, относительно которого в другой культуре не существовало бы прямо противоположного. Или в более сильной версии: нет такого нормативного и ценностного положения даже в одной культуре, относительно которого трезвый ум, в ней же сопребывающий, не мог бы высказать иного, существенно отличного и не менее убедительного. Релятивисты считают, что нормы и ценности не являются сами по себе истинными и значимыми; они — адекватны тем задачам, которые стоят перед людьми в данных обстоятельствах. Проблема релятивизма особенно остро встала в эпоху, провозгласившую себя словами Ф. Ницше: «Бог умер». Массовая секуляризация[83] сознания, плюрализация социокультурных стандартов и поведенческих стереотипов — благодатная почва для релятивизма. Разумеется, в современном обществе, в ставшем таким тесным и прозрачным мире многие ценности небезусловны и ситуативно изменчивы. И вообще, если правомерно говорить о моральном творчестве, то не должно ли оно предполагать приоритетность самой личности как субъекта морали, личности, принимающей решения, действующей и высказывающей суждения, над предъявляемыми ей обществом нормами и ценностями? (Оставляя пока вопрос открытым, мы продолжим рассуждение о релятивизме в следующих темах.)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Концепция идеального Э. В. Ильенкова 1977

Советская психология: концепция идеального Э. В. Ильенкова 1977

Проблемы диалектического материализма, 1977
Эвальд Ильенков

---

Концепция идеала

Написано: 1977;
Источник: Проблемы диалектического материализма;
Издательство: Издательство Прогресс, 1977;
Расшифровано: Энди Бланден;
Разметка HTML: Энди Бланден.

---

Прежде чем обсуждать саму концепцию , мы должны сначала рассмотреть термины , «идеал» и «идеальность», то есть сначала мы должны определить круг явлений, к которым эти термины могут быть применены, не анализируя их сущность. явления в этой точке.

Даже это непростая задача, потому что использование в целом и научное использование в частности всегда является производным от того самого «понимания сути вопроса», изложению которого и призвано служить наше определение.Сложность отнюдь не свойственна данному случаю. Он возникает всякий раз, когда мы обсуждаем довольно сложные вопросы, в отношении которых нет общепринятой интерпретации и, как следствие, нет четкого определения границ обсуждаемого объекта. В таких случаях обсуждение спорного вопроса превращается в споры о «значении термина», пределах конкретного обозначения и, следовательно, о формальных атрибутах явлений, которые должны приниматься во внимание при теоретическом рассмотрении суть вопроса.

Возвращаясь к теме «идеальное», необходимо признать, что слово «идеальный» используется сегодня в основном как синоним «мыслимого», как название явлений, «имманентных сознанию», явлений, которые представляются. , вообразил или подумал. Если мы примем эту довольно устойчивую коннотацию, из этого следует, что нет смысла говорить о какой-либо «идеальности» явлений, существующих вне человеческого сознания. Согласно этому определению, все, что существует «вне сознания» и воспринимается как существующее вне его, является материальным и только материальным объектом.

На первый взгляд такое использование термина кажется единственно разумным. Но это только на первый взгляд.

Конечно, было бы абсурдно и совершенно недопустимо с точки зрения любого материализма говорить о чем-либо «идеальном», в котором не задействован ни один мыслящий индивид («мышление» в смысле «умственной» или «мозговой» активности). «Идеальность» — категория, неразрывно связанная с представлением о том, что человеческая культура, жизнедеятельность человека целенаправленна и, следовательно, включает в себя деятельность человеческого мозга, сознания и воли.Это аксиома, и Маркс, противопоставляя свою позицию относительно «идеала» взглядам Гегеля, пишет, что идеал — это «не что иное, как материальный мир, отраженный человеческим разумом и переведенный в формы мысли». [ Capital, Послесловие.]

Однако из этого не следует, что на языке современного материализма термин «идеальный» равен «существующему в сознании», что это название зарезервировано для явлений, находящихся в голове, в тканях мозга, где, согласно по представлениям современной науки «сознание» реализуется.

В статье «Капитал » Маркс определяет форму стоимости вообще как «чисто идеальную» не на том основании, что она существует только «в сознании», только в голове товаровладельца, а на совершенно противоположных основаниях. Цена или денежная форма стоимости, как и любая форма стоимости в целом, ИДЕАЛЬНА, потому что она полностью отличается от осязаемой материальной формы товара, в которой она представлена ​​, мы читаем в главе «Деньги». [ Capital, Vol.I, стр. 98-99]

Другими словами, форма ценности ИДЕАЛЬНА, хотя и существует вне человеческого сознания и независимо от него.

Такое использование термина может озадачить читателя, привыкшего к терминологии популярных эссе о материализме и отношении материала к «идеалу». Идеал, существующий вне голов и сознания людей, как нечто совершенно объективное, реальность особого рода, не зависящая от их сознания и воли, невидимая, неосязаемая и чувственно неощутимая, может казаться им чем-то только «воображаемым», чем-то «Сверхчувственный».

Более искушенный читатель, возможно, заподозрит Маркса в ненужном заигрывании с гегелевской терминологией, с «семантической традицией», связанной с именами Платона, Шеллинга и Гегеля, типичных представителей «объективного идеализма», т. Е. Концепции согласно в котором «идеал» существует как особый мир бестелесных сущностей («идей»), находящихся вне и независимо от человека. Он будет склонен упрекать Маркса в неоправданном или «неправильном» использовании термина «идеальный», в гегелевской «гипостатизации» явлений сознания и других смертных грехах, совершенно непростительных для материалиста.

Но вопрос не так прост. Это вообще не вопрос терминологии. Но поскольку терминология играет важнейшую роль в науке, Маркс использует термин «идеальный» в смысле, близком к «гегелевской» интерпретации, просто потому, что он содержит гораздо больше смысла, чем популярное псевдоматериалистическое понимание идеала как феномен сознания, как чисто психическая функция. Дело в том, что разумный (диалектический) идеализм — идеализм Платона и Гегеля — гораздо ближе к истине, чем популярный материализм поверхностного и пошлого типа (то, что Ленин называл глупым материализмом).В гегелевской системе, хотя и в перевернутой форме, теоретически был выражен факт диалектического превращения идеального в материальное и наоборот, факт, о котором никогда не подозревал «глупый» материализм, застрявший на грубом — недиалектический — противопоставление «вещей вне сознания» «вещам внутри сознания», «материального» «идеальному».

«Народное» понимание идеального не может представить, какие коварные ловушки диалектика этих категорий расставила для него в данном случае.

С другой стороны, Маркс, прошедший школу тестирования гегелевской диалектики, обнаружил этот недостаток «популярных» материалистов. Его материализм обогатился всеми достижениями философской мысли от Канта до Гегеля. Этим объясняется тот факт, что в гегелевском представлении об идеальной структуре мироздания, существующей вне головы человека и вне сознания, он мог видеть не просто «идеалистическую чепуху», не просто философскую версию религиозных сказок о Бог (и это все, что вульгарный материализм видит в гегелевской концепции), но идеалистически перевернутое описание действительного отношения «разума к природе», «идеального к материалу», «мысли к бытию».Это также нашло свое выражение в терминологии.

Поэтому мы должны кратко рассмотреть историю термина «идеальный» в развитии немецкой классической философии от Канта до Гегеля и мораль, которую «разумный» (то есть диалектический) материалист Маркс смог извлечь из этой истории.

Все началось с того, что основатель немецкой классической философии Иммануил Кант взял за отправную точку «популярную» интерпретацию понятий «идеальное» и «реальное», не подозревая, какие ловушки он таким образом приготовил для себя.

Примечательно, что в своем Критическом анализе чистого разума Кант не формулирует свое понимание «идеальности», но использует этот термин как готовый предикат, не требующий специального объяснения, когда он определяет пространство и время и говорит об их «трансцендентальном». идеальность ». Это означает, что «вещи» обладают пространственно-временной определенностью только в сознании и благодаря сознанию, но не сами по себе, вне и до своего появления в сознании.Здесь «идеальность» ясно понимается как синоним «чистой» и априорной природы сознания как такового, без внешних связей. Кант не придает никакого другого значения термину «идеальность».

С другой стороны, «материальный» элемент познания достигается ощущениями, которые уверяют нас в существовании (и только!) Вещей вне сознания. Таким образом, все, что мы знаем о «вещах в себе», — это то, что они «существуют».Идеал — это то, что существует исключительно в сознании и благодаря активности сознания. И наоборот, то, что существует только в сознании, характеризуется как «идеальное». Все понятно и просто. Совершенно популярное различие. И это сводится к тому, что ни один из известных нам фактов о вещах — их цвет, геометрическая форма, вкус, причинная взаимозависимость — не может быть отнесен к самим вещам. Все это просто атрибуты, предоставленные нашей собственной организацией, а не атрибуты вещей.Другими словами, «идеал» — это все, что мы знаем о мире, кроме самого факта его «существования», «вне сознания». Последнее неидеально и, следовательно, недоступно сознанию и знанию, трансцендентно, чуждо, и осознание того факта, что вещи, помимо всего прочего, также «существуют» (вне сознания) ничего не добавляет к нашему знанию из них. И именно эту интерпретацию Кант иллюстрирует своим знаменитым примером талеров.Одно дело, пишет он, иметь в кармане сотню талеров, а совсем другое — иметь их только в сознании, только в воображении, только во снах (т. Е. С точки зрения обихода — только «идеальные»). талеры).

В философии Канта этот пример играет чрезвычайно важную роль как один из аргументов против так называемого «онтологического доказательства существования Бога». Его аргумент состоит в следующем. Из существования объекта в сознании нельзя сделать вывод, что объект существует вне сознания. Бог существует в сознании людей, но из этого не следует, что Бог существует «на самом деле», вне сознания. Ведь в сознании людей много всего! Кентавры, ведьмы, привидения, драконы с семью головами …

Однако в этом примере Кант попадает в очень трудное положение. Фактически, в соседней стране, где валютой были не талеры, а рубли или франки, ему просто объяснили бы, что у него в кармане не «настоящие талеры», а только бумажки с символами, несущими обязательство только для прусских подданных. …. Однако, если признать «реальным» только то, что разрешено указами прусского короля и подтверждено его подписью и печатью, пример Канта доказывает то, что Кант хотел этим доказать. Если, с другой стороны, у человека есть несколько более широкое понятие «реального» и «идеального», его пример доказывает прямо противоположное. Отнюдь не опровергая, он фактически утверждает то самое «онтологическое доказательство», которое Кант объявил типичным примером ошибочного вывода о существовании прототипа вне сознания из существования типа в сознании.

«Верно обратное. Пример Канта мог бы усилить онтологическое доказательство », — писал Маркс, который занимал гораздо более радикальную атеистическую позицию по отношению к« Богу », чем Кант. И он продолжил: «Настоящие талеры существуют так же, как и воображаемые боги. Есть ли у настоящего талера какое-либо существование, кроме как в воображении, хотя бы в общем или, скорее, обычном воображении человека? Принесите бумажные деньги в страну, где такое использование бумаги неизвестно, и все будут смеяться над вашим субъективным воображением.”

Упрек в адрес Канта, конечно, не проистекает из желания изменить значение терминов «идеальный» и «реальный» по гегелевскому образцу. Маркс основывает свой аргумент на осознании того факта, что философская система, которая обозначает как «реальное» все, что человек воспринимает как нечто существующее вне его собственного сознания, и «идеальное» все, что не воспринимается в форме такой вещи, не может провести критическое различие между самыми фундаментальными иллюзиями и заблуждениями человечества.

Совершенно верно, что «настоящие талеры» ничем не отличаются от богов примитивных религий, от грубых фетишей дикаря, который поклоняется (именно как своему «богу»!) Абсолютно настоящему и актуальному камню, бронзовый идол или любой другой подобный «внешний объект». Дикарь ни в коем случае не считает объект своего поклонения символом «Бога»; для него этот объект во всей его грубой чувственно воспринимаемой телесности является Богом, самим Богом, а не просто его «репрезентацией».

Сама суть фетишизма состоит в том, что он приписывает объекту в его непосредственно воспринимаемой форме свойства, которые на самом деле ему не принадлежат и не имеют ничего общего с его чувственно воспринимаемым внешним видом.

Когда такой объект (каменный или бронзовый идол и т. Д.) Перестает рассматриваться как «сам Бог» и приобретает значение «внешнего символа» этого Бога, когда он воспринимается не как непосредственный предмет действия приписывается ему, но просто как «символ» чего-то другого, внешне никак не напоминающего символ, то сознание человека делает шаг вперед на пути к пониманию сущности вещей.

По этой причине сам Кант и Гегель, полностью согласный с ним в этом вопросе, считают протестантскую версию христианства более высокой ступенью в развитии религиозного сознания, чем архаический католицизм, который действительно не очень продвинулся. далек от примитивного фетишизма идолопоклонников. То, что отличает католиков от протестантов, состоит в том, что католики склонны воспринимать все, что изображено на религиозных картинах и библейских историях буквально, , как точное представление событий, которые произошли во «внешнем мире» (Бог как доброжелательный старик с бородой и сияющим нимбом вокруг головы, рождение Евы как фактическое превращение ребра Адама в человека и т. д., так далее.). Протестант же, видя «идолопоклонство» в этой интерпретации, считает такие события аллегориями, имеющими «внутренний», чисто идеальный, нравственный смысл.

На самом деле гегельянцы упрекали Канта в том, что он играет на руку католическому идолопоклонству своим примером талеров, за то, что он выступает против его собственных протестантских симпатий и взглядов, потому что «внешние талеры» (талеры в его кармане) были лишь символами в его кармане. «общее или, скорее, обычное воображение человека» было лишь представителями (формами внешнего выражения, воплощения) «духа», точно так же, как религиозные картины, несмотря на их чувственно воспринимаемую реальность, были лишь образами, порожденными человеческим социальным самосознанием, человеческим духом.По своей сути они были полностью идеальными, хотя в своем существовании они были субстанциальными, материальными и располагались, конечно, вне человеческой головы, вне сознания индивида, вне индивидуальной умственной деятельности с ее трансцендентными механизмами.

«Боги» и «талеры» — явления одного порядка, заявляли Гегель и гегельянцы, и посредством этого сравнения проблема «идеального» и его отношения к «реальному», материально-вещественному миру была поставлена ​​в некотором роде. сильно отличается от Канта.Это было связано с проблемой «отчуждения», с вопросом «овеществления» и «де-материализации», с «реассимиляцией» человеком созданных им самим предметов, предметов, которые под действием каких-то таинственных процессов трансформировались. в мир не только «внешних» объективных образований, но и образований, также враждебных человеку.

Отсюда вытекает следующая интерпретация проблемы Канта: «Доказательства существования Бога — это либо пустых тавтологий. Возьмем, к примеру, онтологическое доказательство. Это всего лишь означает: «то, что я представляю себе в реальном смысле (realiter ), является для меня реальным концептом», то, что работает на меня. В этом смысле всех богов, языческих и христианских, реально существовали. Разве не правил древний Молох? Разве Дельфийский Аполлон не был реальной силой в жизни греков? Критика Канта в этом отношении ничего не значит. Если кто-то вообразит, что у него есть сотня талеров, если эта концепция не является для него произвольной, субъективной, если он в нее верит, то эти сто воображаемых талеров имеют для него такую ​​же ценность, как и сто настоящих.Например, он влезет в долги из-за силы своего воображения, его воображение будет работать , точно так же, как все человечество влезло в долги своим богам. ”

При такой постановке вопроса категория «идеального» приобрела совершенно иное значение, чем то, что придавал ей Кант, и это отнюдь не было следствием какой-то терминологической прихоти Гегеля и гегельянцев. Он выражал очевидный факт, что общественное сознание — это не просто многократно повторяющееся индивидуальное сознание (точно так же, как социальный организм в целом — это не многократно повторяющийся индивидуальный человеческий организм), но, по сути, исторически сложившаяся и исторически развивающаяся система. «Объективные представления», формы и закономерности «объективного духа», «коллективного разума» человечества (или, точнее, «народа» с его неподражаемой духовной культурой), причем все это совершенно независимо от индивидуальных капризов человека. сознание или воля.Эта система включает в себя все общие моральные нормы, регулирующие повседневную жизнь людей, юридические предписания, формы государственно-политической организации жизни, ритуально узаконенные модели деятельности во всех сферах, «правила» жизни, которым должны подчиняться все, строгие правила гильдий и так далее, вплоть до грамматических и синтаксических структур речи и языка и логических норм рассуждений.

Все эти структурные формы и паттерны общественного сознания однозначно противостоят индивидуальному сознанию и воле как особой, внутренне организованной «реальности», как полностью «внешним» формам, определяющим это сознание и волю.Это факт, что каждый человек с детства должен гораздо более тщательно считаться с требованиями и ограничениями, чем с непосредственно воспринимаемыми внешними «вещами» и ситуациями или органическими влечениями, желаниями и потребностями своего индивидуального тела.

Столь же очевидно, что все эти навязанные извне паттерны и формы не могут быть идентифицированы в индивидуальном сознании как «врожденные» паттерны. Все они ассимилированы в процессе воспитания и образования, то есть в ходе ассимиляции индивидом той интеллектуальной культуры, которая доступна и сложилась до него, без него и независимо от него — как образцы и формы. из , что из культуры.Это не «имманентные» формы индивидуальной умственной деятельности. Это формы «другого», внешнего «субъекта», который он ассимилирует.

Вот почему Гегель видит главное преимущество учения Платона в том, что вопрос об отношении «духа» к «природе» впервые ставится не на узкой основе отношения «индивидуальной души» к « все остальное », но на основе исследования универсального (социально-коллективного)« мира идей »в противоположность« миру вещей ».В учении Платона «… реальность духа, поскольку она противоположна природе, представлена ​​в своей высшей истине, представленной как организация государства».

Здесь следует отметить, что под термином «государство» Платон понимал не только политическую и правовую надстройку, но также совокупность социальных правил, регулирующих жизнь людей в рамках организованного общества, «полиса» или любого подобного образования. , все, что сейчас подразумевается под более широким термином «культура».

Таким образом, именно от Платона возникает традиция исследования мира идей (он, по сути, дает нам понятие «идеального мира») как стабильного и внутренне организованного мира законов, правил и шаблонов, управляющих умственная деятельность индивида, «индивидуальная душа» как особая сверхъестественная «объективная реальность», противостоящая каждому индивиду и императивно диктующая индивиду, как ему следует действовать в той или иной ситуации. Непосредственной «внешней» силой, определяющей поведение человека, является «государство», которое защищает всю систему духовной культуры, всю систему прав и обязанностей каждого гражданина.

Здесь в полумистической, полумифологической форме был четко установлен совершенно реальный факт, факт зависимости умственной (а не только умственной) деятельности индивида от сложившейся до него и совершенно независимо от него системы культуры. он, система, в которой «духовная жизнь» каждого человека начинается и идет своим чередом.

Вопрос об отношении «идеального» к «субстанциальному» здесь был представлен как вопрос об отношении этих устойчивых форм (паттернов, стереотипов) культуры к миру «индивидуальных вещей», который включал не только « внешние вещи », но и физическое тело самого человека.

Собственно говоря, только здесь возникла необходимость в четком определении категории «идеальность» в отличие от недифференцированного, расплывчатого понятия «психика» в целом, которое с равным успехом могло бы быть истолковано как целиком и полностью. телесная функция физически интерпретируемой «души», независимо от того, какому органу эта функция была приписана — сердцу, печени или мозгу. В противном случае «идеальность» остается для «экстрасенса» излишним и совершенно ненужным словесным ярлыком.Так было до Платона, когда термин «идея» использовался даже Демокритом для обозначения совершенно субстанциальной формы, геометрических очертаний «вещи», тела, которые физически впечатляли человека, в физическом плане. тело его глаз. Это использование, которое было характерно для ранней, наивной формы материализма, конечно, не может быть использовано материализмом сегодняшнего дня, который принимает во внимание всю сложность отношений между индивидуальной умственной деятельностью и «миром вещей».

По этой причине в словаре современной материалистической психологии (и не только философии) категория «идеальность» или «идеал» определяет не психическую деятельность в целом, а лишь определенное явление, связанное, конечно, с психической деятельностью, а нет — значит слиться с ним.

« Идеальность в основном характеризует идею или образ в той мере, в какой они объективизируются в словах» [входя в систему социально развитого знания, которое для человека является чем-то данным ему.- Е.В.И.], «в объективной реальности приобретают таким образом относительную независимость, как бы отделяя себя от психической деятельности личности», — пишет советский психолог С.Л. Рубинштейн.

Только в таком толковании категория «идеальность» становится специфически значимым определением определенной категории явлений, устанавливая форму процесса отражения объективной реальности в психической деятельности, которая по своему происхождению и сущности является социальной и человеческой. общественно-человеческое сознание и перестает быть ненужным синонимом психической деятельности в целом.

Ссылаясь на цитату из книги С.Л. Рубинштейна, отметим только, что образ объективизируется не только на словах, но и может входить в систему социально развитого знания не только в словесном выражении. Так же хорошо (и даже более прямо) образ объективизируется в скульптурных, графических и пластических формах, а также в виде рутинно-ритуальных способов обращения с вещами и людьми, так что он выражается не только словами, речью и т. Д. язык, но также в рисунках, моделях и таких символических объектах, как гербы, знамена, одежда, утварь или в виде денег, включая золотые монеты и бумажные деньги, долговые расписки, облигации или кредитные билеты.

«Идеальность» в целом на исторически сформированном языке философии является характеристикой материально установленных (объективированных, материализованных, овеществленных) образов социальной культуры человека, то есть исторически сформированных способов социальной жизни человека, которые противостоят друг другу. индивид, обладающий сознанием и волей как особая «сверхъестественная» объективная реальность, как особый объект , сравнимый с материальной реальностью и расположенный в одной и той же пространственной плоскости (а потому часто отождествляемый с ней).

По этой причине, чисто ради терминологической точности, бессмысленно применять это определение к чисто индивидуальным ментальным состояниям в любой данный момент. Последние, со всеми их индивидуально уникальными прихотями и вариациями, в действительности определяются многочисленными взаимосвязями самых разнообразных факторов, включая переходные состояния организма и особенности его биохимических реакций (например, аллергия или дальтонизм). , например), и поэтому может рассматриваться в плане социально-человеческой культуры как чисто случайное.

Вот почему мы находим Канта, говорящего об «идеальности пространства и времени», но не об «идеальности» сознательных ощущений веса, например, в мышцах руки, когда кто-то что-то несет; об «идеальности» причинно-следственной цепи, а не об идеальности того факта, что скала, на которую светит солнце, становится теплее (хотя этот факт тоже осознанно воспринимается). У Канта «идеальность» становится синонимом «трансцендентального характера» универсальных форм чувственности и разума, то есть паттернов познавательной деятельности, которые присущи каждому «я» и поэтому имеют совершенно безличный характер и проявление, более того, компульсивная сила по отношению к каждому отдельному («эмпирическому») «я».Вот почему пространство и время, причинная зависимость и «красота» для Канта «идеальны», хотя они не являются ментальными состояниями, связанными с уникальными и преходящими физическими состояниями тела человека. Правда, как мы видели на примере «талеров», Кант не всегда строго придерживается своей терминологии, хотя причина этого, конечно, не в невнимательности (за что Канта трудно упрекнуть), а в диалектической хитрость проблем, которые он поднимает. Но, несмотря на нестабильность терминологического определения категорий, начинает проявляться их объективное диалектическое содержание — то самое содержание, которое гегелевская школа дает гораздо более адекватное определение.Дело в том, что Кант не смог полностью преодолеть понятие «общественное сознание» («универсальный дух») как многократно повторяющееся индивидуальное сознание.

Однако в гегелевской философии проблема ставилась принципиально иначе. Социальный организм («культура» данного народа) ни в коем случае не является абстракцией, выражающей «тождество», которое может быть обнаружено в менталитете каждого человека, «абстрактным», присущим каждому индивиду, «трансцендентально психологическим» паттерном. индивидуальной жизнедеятельности.Исторически сложившиеся и развивающиеся формы «универсального духа» («дух народа», «объективный дух»), хотя и понимаются Гегелем как некие устойчивые паттерны, в рамках которых происходит ментальная деятельность каждого человека, являются тем не менее рассматриваемый им не как формальные абстракции, не как абстрактно универсальные «атрибуты», присущие каждому человеку в отдельности. Гегель (вслед за Руссо с его различием между «общей волей» и «универсальной волей») полностью принимает во внимание тот очевидный факт, что в разнообразных столкновениях по-разному ориентированных «индивидуальных волей» рождаются и кристаллизуются определенные результаты, которых никогда не было. любой из них по отдельности, и что из-за этого общественное сознание как «сущность» определенно не построено, как из кирпичей, из «одинаковости», обнаруживаемой в каждой из его «частей» (индивидуальные я, индивидуальные сознания ).И здесь нам показывают путь к пониманию того факта, что все паттерны, которые Кант определил как «трансцендентно врожденные» формы действия индивидуального менталитета, как априори «внутренние механизмы», присущие каждому менталитету, на самом деле являются формами. самосознания социального человека, ассимилированного извне индивидом (первоначально они противопоставляли его как «внешние» паттерны движения культуры, независимые от его воли и сознания), социальный человек понимается как исторически развивающаяся «совокупность все общественные отношения ».

Именно эти формы организации социальной (коллективно реализуемой) жизнедеятельности человека существуют до, вне и совершенно независимо от индивидуального менталитета, так или иначе материально закрепленные в языке, в ритуально узаконенных обычаях и правах и, более того, , как «организация государства» со всеми его материальными атрибутами и органами для защиты традиционных форм жизни, которые противостоят индивиду (физическое тело человека с его мозгом, печенью, сердцем, руками и т. органов) как сущность, организованная «в себе и для себя», как нечто идеальное, внутри которого все индивидуальные вещи приобретают иное значение и играют иную роль, чем та, которую они играли «как себя», то есть вне этой сущности.По этой причине «идеальное» определение любой вещи или определение любой вещи как «исчезающего» момента в движении «идеального мира» совпадает у Гегеля с ролью и значением этой вещи в социальной человеческой культуре. в контексте социально организованной жизнедеятельности человека, а не в индивидуальном сознании, которое здесь рассматривается как нечто производное от «универсального духа».

Легко понять, насколько шире и глубже такая постановка вопроса по сравнению с любой концепцией, которая обозначает «идеальным» все, что «в сознании индивида», а также «материальное» или «реальное», все, что находится вне сознания индивида, все, что данный индивид не осознает, хотя это «все» действительно существует и, таким образом, проводит между «идеальным» и «реальным» принципиально разделительную линию, которая превращает их в «разные миры», не имеющие «ничего общего» друг с другом.Ясно, что при таком метафизическом разделении и разграничении «идеальное» и «материальное» не могут и не должны рассматриваться как противоположностей. Вот они «разные» и все.

Гегель исходит из совершенно очевидного факта, что для сознания индивида «реальное» и даже «грубо материальное» — уж точно не «идеал» — это вначале вся грандиозная материально сложившаяся духовная культура человеческого рода, внутри которого и посредством ассимиляции которого этот человек пробуждается к «самосознанию».Это то, что противостоит индивиду, когда мысль предшествующих поколений реализована («овеществлена», «объективирована», «отчуждена») в чувственно воспринимаемой «материи» — в языке и визуально воспринимаемых образах, в книгах и статуях, в дереве и бронзе. в форме культовых сооружений и орудий труда, в конструкции машин и государственных зданий, в образцах научных и моральных систем и т. д. Все эти объекты в своем существовании, в своем «настоящем бытии» существенны, «материальны», но по своей сути, по своему происхождению они «идеальны», потому что они «воплощают» коллективное мышление людей, «универсальный дух». человечества.

Иными словами, Гегель включает в понятие «идеал» все, что другой представитель идеализма в философии (правда, он никогда не признавал себя «идеалистом») — А.А. Богданов — столетие спустя обозначил как «социально организованный опыт» с его стабильные, исторически закрепленные закономерности, стандарты, стереотипы и «алгоритмы». Общей чертой Гегеля и Богданова (как «идеалистов») является представление о том, что этот мир «социально организованного опыта» является для индивида единственным «объектом», который он «ассимилирует» и «познает», единственным объектом. с которыми он имеет дело.

Но мир, существующий прежде, вне и независимо от сознания и воли в целом (то есть не только сознания и воли индивидуума , но также общественного сознания и социально организованной «воли»), мир как таковой, принимается во внимание этой концепцией только постольку, поскольку он находит выражение в универсальных формах сознания и воли, поскольку он уже «идеализирован», уже ассимилирован в «опыте», уже представленном в образцах и формах этого « опыт », уже включенный в него.

Благодаря этому повороту мысли, который характеризует идеализм в целом (будь то платонический, берклианский, гегелевский или попперовский), реальный материальный мир, существующий до, вне и совершенно независимо от «опыта» и до того, как выразился в формах этот «опыт» (включая язык) полностью удален из поля зрения, и то, что начинает фигурировать под обозначением «реального мира», является уже «идеализированным» миром, миром, уже ассимилированным людьми, уже существующим миром. сформированный их деятельностью, мир , как его знают люди, , как он представлен в существующих формах их культуры.Мир, уже выраженный (представленный) в формах существующего человеческого опыта. И этот мир объявлен единственным миром, о котором вообще можно сказать что угодно.

Этот секрет идеализма наглядно проявляется в обсуждении Гегелем «идеальности» природных явлений, в его представлении о природе как «идеальном» существе в себе. В основе того, что он говорит о некоторых природных явлениях, лежит их описание в понятиях и терминах физики его времени: «…. поскольку массы толкают и раздавливают друг друга и между ними нет вакуума, только в этом контакте начинается идеальность материи в целом, и интересно наблюдать, как проявляется этот внутренний характер материи, ибо в в общем, всегда интересно увидеть воплощение идеи в жизнь ». Здесь Гегель действительно говорит вовсе не о природе как таковой, а о природе, как она представлена ​​(описана) в системе определенной физической теории, в системе ее определений, установленных ее исторически сложившимся «языком».

Кстати, именно этим объясняется стойкое выживание подобных «семантических замен»; действительно, когда мы говорим о природе, мы обязаны использовать доступный язык естествознания, «язык науки» с его установленными и общепринятыми «значениями». Именно это составляет основу аргументов логического позитивизма, который вполне сознательно отождествляет «природу» с «языком», на котором люди говорят и пишут о природе.

Следует понимать, что главная трудность и, следовательно, основная проблема философии состоит не в том, чтобы различать и противопоставлять все, что «в сознании индивида», всему, что находится за пределами этого индивидуального сознания (это вряд ли когда-либо трудно сделать. ), но ограничить мир коллективно признанных понятий, то есть весь социально организованный мир интеллектуальной культуры со всеми его устойчивыми и материально установленными универсальными паттернами, а также реальный мир, существующий вне и помимо своего выражения в этих социально узаконенных формы «опыта».

Именно здесь и только здесь различие между «идеальным» и «реальным» («материальным») приобретает серьезный научный смысл, поскольку на практике их обычно путают. Указание на то, что вещь и форма вещи существуют вне индивидуального сознания и не зависят от индивидуальной воли, все же не решает проблему их объективности в ее полностью материалистическом смысле. И наоборот, далеко не все, что люди не знают, не осознают, не воспринимают как формы внешних вещей, — это изобретение, игра воображения, понятие, существующее только в голове человека.Именно из-за этого «разумный человек», к образу мышления которого обращается Кант своим примером талеров, чаще, чем другие люди, обманывается, принимая коллективно признанные понятия за объективную реальность и объективную реальность, раскрытую научными исследованиями. исследования на предмет субъективного изобретения, существующие только в головах «теоретиков». Это «разумный человек», ежедневно наблюдающий восход солнца на востоке и заход солнца на западе, который протестует против того, что система Коперника является изобретением, противоречащим «очевидным фактам».И точно так же обычный человек, вовлеченный в орбиту товарно-денежных отношений, рассматривает деньги как совершенно материальную вещь, а стоимость, которая фактически находит свое внешнее выражение в деньгах, как простую абстракцию, существующую только в По головам теоретиков, всего « в идеале ».

По этой причине последовательный материализм, столкнувшись с подобной ситуацией, не мог определить «идеал» как то, что существует в сознании индивида, а «материальный» как то, что существует вне этого сознания, как чувственно воспринимаемую форму внешняя вещь, как реальная телесная форма.Граница между ними, между «материальным» и «идеальным», между «вещью в себе» и ее репрезентацией в общественном сознании не могла проходить по этой линии, потому что, если бы это было так, материализм был бы совершенно беспомощен перед лицом диалектика, которую открыл Гегель в отношениях между «материальным» и «идеальным» (в частности, в феноменах фетишизма всех видов, от религии до фетишизма товаров и, далее, фетишизма слов, языка , символы и знаки).

Это факт, что, как значок или золотая монета, любое слово (термин или комбинация терминов) — это прежде всего «вещь», которая существует вне сознания человека, обладает совершенно реальными телесными свойствами и воспринимается чувственно. Согласно старой классификации, принятой всеми, включая Канта, слова явно подпадают под категорию «материала» с таким же основанием, как камни или цветы, хлеб или бутылка вина, гильотина или печатный станок.Конечно же, в отличие от этих вещей, то, что мы называем «идеалом», есть их субъективный образ в голове индивида, в индивидуальном сознании.

Но здесь мы сразу сталкиваемся с хитростью этого различия, которое полностью предусмотрено гегелевской школой и ее концепцией «материализации», «отчуждения», «овеществления» универсальных понятий. В результате этого процесса, происходящего «за спиной индивидуального сознания», индивид в форме «внешней вещи» сталкивается с общим (т.д., коллективно признано) репрезентация, которая не имеет абсолютно ничего общего с чувственно воспринимаемой телесной формой, в которой она «представлена».

Например, имя «Петр» в своей чувственно воспринимаемой телесной форме абсолютно непохоже на настоящего Петра, человека, которого оно обозначает, или чувственно представленного образа Петра, который есть у других людей. То же соотношение между золотой монетой и товарами, которые можно на нее купить, товарами (товарами), универсальным представителем которых является , является монета или (позже) банкнота.Монета представляет собой не само , а «другое» в том самом смысле, в котором дипломат представляет не свою личность, а свою страну, которая уполномочила его это сделать. То же самое можно сказать о слове, словесном символе или знаке или любой комбинации таких знаков и синтаксическом образце этой комбинации.

Это отношение репрезентации — это отношение, в котором одна чувственно воспринимаемая вещь выполняет роль или функцию представителя совсем другой вещи, и, если быть более точным, универсальный характер этой другой вещи, то есть чего-то «другого». что в чувственных, телесных терминах совершенно не похоже на него, и именно это отношение в гегелевской терминологической традиции получило название «идеальность».

В «Капитале ». Интерпретация круга явлений, который в обоих случаях одинаково обозначается «идеальным», диаметрально противоположна его гегелевской интерпретации. Значение термина «идеальный» у Маркса и Гегеля то же, но понятия, т. Е.е., способы понимания этого «одного и того же» значения глубоко различаются. Ведь слово «понятие» в диалектически интерпретируемой логике является синонимом понимания сути дела, сущности явлений, которые только очерчиваются данным термином; это ни в коем случае не синоним «значения термина», которое можно формально интерпретировать как сумму «атрибутов» явлений, к которым этот термин применяется.

По этой причине Маркс, как и всякий настоящий теоретик, предпочитал не менять исторически сложившиеся «значения терминов», устоявшуюся номенклатуру явлений, а, строго и неукоснительно используя ее, предлагал совершенно иное понимание понятия. этих явлений, которые на самом деле были противоположны традиционному пониманию.

В «Капитал», при анализе денег — этой знакомой и все же загадочной категории социальных явлений — Маркс описывает как «идеальное» не что иное, как форму стоимости продуктов труда в целом ( die Wertform berhaupt ).

Так что читатель, для которого термин «идеальный» является синонимом «имманентного в сознании», «существующего только в сознании», «только в представлениях людей», только в их «воображении», неправильно поймет идею, выраженную Марксом. потому что в этом случае оказывается, что даже Капитал — который есть не что иное, как стоимостная форма организации производительных сил, форма функционирования средств производства — также существует только в сознании, только в субъективное воображение людей, а «не на самом деле».

Очевидно, только последователь Беркли мог так понять точку зрения, и уж точно не материалист.

Согласно Марксу, идеальность формы стоимости состоит, конечно, не в том, что эта форма представляет собой ментальное явление, существующее только в мозгу товаровладельца или теоретика, а в том, что материальная осязаемая форма вещь (например, пальто) — это лишь форма выражения совсем другой «вещи» (льна как ценности), с которой она не имеет ничего общего.Стоимость полотна составляет представленных, выраженных, «воплощенных» в форме пальто, а форма пальто — « идеальная или представленная форма » стоимости полотна.

«В качестве потребительной стоимости льняное полотно ощутимо отличается от пальто; По стоимости он такой же, как и пальто, и теперь имеет вид пальто. Таким образом, полотно приобретает стоимостную форму, отличную от своей физической формы. То, что это ценность, проявляется в его равенстве с одеждой, точно так же, как овечья природа христианина проявляется в его сходстве с Агнцем Божьим.»[ Capital, Vol. I, стр. 58.]

Это полностью объективные отношения, в рамках которых «телесная форма товара B становится формой стоимости товара A, или масса товара B действует как зеркало стоимости товара A» [ Capital, Vol. I, стр. 59.] уполномоченным представителем его «ценностного» характера, «субстанции», которая «воплощается» как здесь, так и там.

Вот почему форма ценности или форма ценности — это идеал, , то есть это нечто совершенно отличное от осязаемой формы вещи, в которой она представлена, выражена, «воплощена», «отчуждена». .

Что это за «другое», это различие, которое здесь выражено или представлено? Сознание народа? Их воля? Ни в коем случае. Напротив, и воля, и сознание определяются этой объективной идеальной формой, и то, что она выражает, «представляет» — это определенные социальные отношения между людьми, которые в их глазах принимают фантастическую форму отношения между вещами.

Другими словами, то, что здесь «представлено» как вещь , есть форма деятельности людей, форма жизнедеятельности, которую они осуществляют вместе, которая оформилась «за спиной сознания» и материально закрепилась в форме отношения между вещами, описанными выше.

Это и только это создает идеальность такой «вещи», ее чувственно-сверхчувственный характер.

Здесь идеальная форма действительно противостоит индивидуальному сознанию и индивидуальной воле как форма внешней вещи (вспомните талеры Канта) и обязательно воспринимается именно как форма внешней вещи, не ее осязаемая форма, а как форма. другой, столь же осязаемой вещи, которую она представляет, выражает, воплощает, однако отличается от осязаемой телесности обеих вещей и не имеет ничего общего с их чувственно воспринимаемой физической природой.То, что здесь воплощено и «представлено», есть определенная форма труда, определенная форма объективной деятельности человека, то есть преобразование природы общественным человеком.

Именно здесь мы находим ответ на загадку «идеальности». Идеальность, по Марксу, есть не что иное, как форма общественной деятельности человека, представленная в вещи. Или, наоборот, форма человеческой деятельности представляла как вещь, как объект.

«Идеальность» — это своего рода штамп, наложенный на субстанцию ​​природы общественной жизнедеятельностью человека, форма функционирования физического предмета в процессе этой деятельности.Таким образом, все вещи, вовлеченные в социальный процесс, обретают новую «форму существования», которая не входит в их физическую природу и полностью от нее отличается — их идеальную форму.

Итак, не может быть речи об «идеальности» там, где нет людей, которые социально производят и воспроизводят свою материальную жизнь, то есть людей, работающих коллективно и, следовательно, обязательно обладающих сознанием и волей. Но это не означает, что «идеальность вещей» является продуктом их сознательной воли , что она «имманентна сознанию» и существует только в сознании.Напротив, индивидуальное сознание и воля являются функциями идеальности вещей, их осмысленной, сознательной идеальности.

Таким образом, идеальность имеет чисто социальную природу и происхождение. Это форма вещи, но она находится вне этой вещи и в деятельности человека, как форма этой деятельности. Или, наоборот, это форма деятельности человека, но вне этого человека, как форма вещи. Таким образом, здесь находится ключ ко всей тайне, которая обеспечила реальную основу для всех видов идеалистических построений и концепций как человека, так и мира за пределами человека, от Платона до Карнапа и Поппера.«Идеальность» постоянно ускользает, ускользает от метафизически однозначной теоретической фиксации. Как только он фиксируется как «форма вещи», он начинает дразнить теоретика своей «нематериальностью», своим «функциональным» характером и выступает только как форма «чистой деятельности». С другой стороны, как только пытаются исправить это «как таковое», как очищенное от всех следов ощутимой телесности, оказывается, что эта попытка в корне обречена на провал, что после такого очищения не останется ничего, кроме призрачная пустота, неопределимый вакуум.

И действительно, как хорошо понимал Гегель, абсурдно говорить о «деятельности», которая не реализуется ни в чем определенном, не «воплощается» в чем-то телесном, хотя бы в словах, речи, языке. Если такая «активность» существует, то она не может быть в действительности, а только в возможности, , только потенциально и, следовательно, не как активность, а как ее противоположность, как бездействие, как отсутствие активности.

Итак, согласно Гегелю, «дух» как нечто идеальное, как нечто противоположное миру телесно установленных форм, вообще не может «отражать» (т.е. осознавать формы своей собственной структуры), если предварительно не противопоставляет «себя самому себе», как «объекту», вещи, которая отличается от себя.

Говоря о форме стоимости как об идеальной форме вещи, Маркс отнюдь не случайно использует сравнение с зеркалом: «В каком-то смысле это с человеком, как с товарами. Поскольку он приходит в мир не с зеркалом в руке, ни как фихтеанский философ, которому достаточно «Я есть Я», человек сначала видит и узнает себя в других людях.Петр только устанавливает свою личность как человека, сравнивая себя сначала с Павлом как с подобными ему людьми. Таким образом, Павел в том виде, в каком он предстает в своем образе Павла, становится для Петра прообразом рода homo ». [ Capital, Vol. I, стр. 59.]

Здесь Маркс прямо указывает на параллель между своей теорией «идеальности» формы ценности и гегелевским пониманием «идеальности», которое принимает во внимание диалектику возникновения коллективного самосознания человеческого рода.Да, Гегель понимал ситуацию гораздо шире и глубже, чем «фихтеанский философ»; он установил тот факт, что «дух», прежде чем он сможет исследовать себя, должен избавиться от своей безупречной чистоты и призрачной природы и должен сам превратить в объект и в форме этого объекта противопоставить себя самому себе. Сначала в форме Слова, в форме словесного «воплощения», а затем в виде орудий труда, статуй, машин, ружей, церквей, фабрик, конституций и государств, в форме грандиозных «неорганических» тело человека », в форме чувственно воспринимаемого тела цивилизации, которое для него служит только стаканом, в котором он может исследовать себя, свое« другое существо »и познавать посредством этого исследования свою собственную« чистую идеальность », понимая себя как «чистая деятельность».Гегель прекрасно понимал, что идеальность как «чистая деятельность» не дана напрямую и не может быть дана «как таковая» непосредственно, во всей ее чистоте и безупречном совершенстве; познать его можно только через анализ его «воплощений», через отражение в стекле осязаемой реальности, в стекле системы вещей (их форм и отношений), созданной деятельностью «чистого духа». По их плодам вы узнаете их — и не иначе.

Согласно Гегелю, идеальные формы мира — это формы деятельности , реализованные в некотором материале.Если они не реализованы в каком-то осязаемом материале, они остаются невидимыми и неизвестными для самого активного духа, дух не может их осознать. Чтобы исследовать их, их нужно «овеществить», то есть превратить в формы и отношения вещей. Только в этом случае существует идеальность , обладает настоящим бытием; только как овеществляемая и реифицируемая форма деятельности, форма деятельности, которая стала и становится формой объекта, осязаемой вещи вне сознания, и ни в коем случае не как трансцендентально-психологический паттерн сознания, не как внутренний паттерн «я», отличающееся от самого себя внутри себя, как выяснилось у «фихтеанского философа».

Как внутренний паттерн активности сознания , как паттерн , «имманентный сознанию», идеальность может иметь только иллюзорное, только призрачное существование. Оно становится реальным только в ходе его овеществления, объективации (и деобъективации), отчуждения и снятия отчуждения. Насколько разумнее и реалистичнее была эта интерпретация по сравнению с Кантом и Фихте, очевидно. Он охватил реальную диалектику развития «самосознания» людей, он охватил актуальные фазы и метаморфозы, в последовательности которых существует только «идеальность» мира.

По этой причине в терминологии к Гегелю присоединяется Маркс, а не Кант или Фихте, пытавшиеся решить проблему «идеальности» (т. Е. Деятельности), оставаясь «внутри сознания», не отваживаясь во внешнее чувственно воспринимаемое телесное. мир, мир осязаемых форм и отношений вещей.

Это гегелевское определение термина «идеальность» охватывает весь спектр явлений, в пределах которых действительно существует «идеал», понимаемый как телесно воплощенная форма деятельности социального человека.

Без понимания этого обстоятельства было бы совершенно невозможно представить себе чудеса, совершаемые на глазах человека ТОВАРОМ, товарной формой продукта, особенно в его денежной форме, в виде пресловутых «настоящих талеров», «настоящих рублей». », Или« настоящие доллары », вещи, которые при малейшем теоретическом понимании их тут же оказываются вовсе не« реальными », а насквозь« идеальными », — вещи, в категорию которых однозначно входит слов, единиц, языка, и многих других «вещей».Вещи, которые, будучи полностью «материальными», осязаемыми образованиями, приобретают весь свой «смысл» (функцию и роль) от «духа» и даже обязаны ему своим специфическим телесным существованием … Вне духа и без него не может даже быть. слов, это просто вибрация воздуха.

Загадочность этой категории «вещей», секрет их «идеальности», их чувственно-сверхчувственный характер впервые раскрыл Маркс в ходе анализа товарной (стоимостной) формы продукта.

Маркс характеризует товарную форму как ИДЕАЛЬНУЮ форму, т. Е. Как форму, не имеющую абсолютно ничего общего с реальной осязаемой формой тела, в котором она представлена ​​(т. Е. Выражена, материализована, овеществлена, отчуждена, реализована), и средствами, которыми он «существует», обладает «настоящим бытием».

Он «идеален», потому что он не включает ни одного атома вещества тела, в котором он представлен, потому что это форма совершенно другого тела. И это другое тело присутствует здесь не телесно, материально («телесно» оно находится в совершенно другой точке пространства), а только еще раз «идеально», и здесь нет ни единого атома его субстанции. Химический анализ золотой монеты не выявит ни одной молекулы полироли для обуви, и наоборот. Тем не менее, золотая монета представляет (выражает) ценность сотни банок крема для обуви именно своим весом и блеском. И, конечно же, этот акт репрезентации совершается не в сознании продавца чистящих средств для обуви, а вне его сознания в любом «смысле» этого слова, вне его головы, в пространстве рынка и без него. имея хоть малейшее подозрение в загадочной природе денежной формы и сущности цены полироли для обуви…. Каждый может тратить деньги, даже не зная, что такое деньги.

Именно поэтому человек, уверенно использующий свой родной язык для выражения самых тонких и сложных жизненных обстоятельств, оказывается в очень трудном положении, если ему вздумается осознать отношения между «знаком» и значение». Сознание, которое он может извлечь из лингвистических исследований при нынешнем состоянии лингвистической науки, с большей вероятностью поставит его в положение многоножки, которая была достаточно неразумной, чтобы спросить себя, с какой ноги он ступает.И вся трудность, которая так сильно беспокоила философию, заключается в том, что «идеальные формы», такие как форма ценности, форма мысли или синтаксическая форма, всегда возникали, обретали форму и развивались, превращались во что-то объективный, совершенно независимый от чьего-либо сознания, в ходе процессов, происходящих вовсе не в «голове», а определенно вне ее, хотя и не без ее участия.

Если бы все было иначе, «идеализм» Платона и Гегеля действительно был бы весьма странным отклонением, совершенно недостойным умов такого калибра и такого влияния.Объективность «идеальной формы» — это не фантазия Платона или Гегеля, а бесспорный и упрямый факт. Факт, что такие выдающиеся мыслители, как Аристотель, Декарт, Спиноза, Кант, Гегель и Эйнштейн, не говоря уже о тысячах меньших духов, ломали голову на протяжении веков.

«Идеализм» не является следствием какой-то элементарной ошибки, совершенной наивным школьником, увидевшим ужасное привидение, которого не было. Идеализм — это совершенно трезвое утверждение объективности идеальной формы, то есть факта ее существования в пространстве человеческой культуры независимо от воли и сознания индивидов, — утверждение, которое, однако, оставлено без адекватного научного объяснения.

Это констатация факта без ее научного материалистического объяснения и есть идеализм. В данном случае материализм состоит именно в научном объяснении этого факта, а не в его игнорировании. Формально этот факт выглядит именно так, как его описывали мыслители «платонической линии» — форма движения физически осязаемых тел, объективная, несмотря на свою очевидную бестелесность. Бестелесная форма, контролирующая судьбу полностью телесных форм, определяющая, должны ли они быть или не быть формой, подобной какой-то бесплотной, но все же всемогущей «душе» вещей.Форма, сохраняющаяся в самых разнообразных телесных воплощениях и не совпадающая ни с одним из них. Форма, о которой нельзя сказать, ГДЕ ИМЕННО она «существует».

Совершенно рациональное, немистическое понимание «идеального» (как «идеальной формы» реального, существенно материального мира) в общем виде было выработано Марксом в ходе его конструктивного критического освоения гегелевской концепции идеальности. и конкретизировался (как решение вопроса о форме стоимости) посредством критики политической экономии, то есть классической трудовой теории стоимости.Идеальность ценностной формы является типичным и характерным случаем идеальности в целом, и концепция Маркса служит конкретной иллюстрацией всех преимуществ диалектико-материалистического взгляда на идеальность, на «идеальное».

Ценностная форма понимается в «Капитал » именно как овеществленная форма (представленная или «представляющая» вещь, взаимосвязь вещей) социальной жизнедеятельности человека. Непосредственно он представляется нам как «физически осязаемое» воплощение чего-то «другого» , но это «другое» не может быть какой-то физически осязаемой материей.

Единственная альтернатива, по-видимому, состоит в том, чтобы принять какую-то бестелесную субстанцию, некую «нематериальную субстанцию». И классическая философия здесь предложила достаточно логичное решение: такой странной «субстанцией» может быть только деятельность — «чистая деятельность», «чистая формообразующая деятельность». Но в сфере экономической деятельности эта субстанция, естественно, была расшифрована как труд, как физический труд человека, преобразующий физическое тело природы, а «стоимость» стала реализованным, трудом, «воплощенным» актом труда.

Так что именно в политической экономии научная мысль сделала свой первый решительный шаг к раскрытию сущности «идеальности». Уже Смит и Рикардо, люди, довольно далекие от философии, ясно осознали «сущность» таинственных определений ценностей в труде .

Однако ценность, хотя и понимаемая с точки зрения ее «сущности», оставалась загадкой в ​​отношении ее «формы». Классическая теория ценности не могла объяснить, почему это вещество выражается именно так, а не каким-либо другим образом.Кстати, классическую буржуазную традицию этот вопрос особо не интересовал. И Маркс наглядно продемонстрировал причину своего равнодушия к предмету. Во всяком случае, выведение формы стоимости из ее «субстанции» оставалось для буржуазной науки непреодолимой задачей. Идеальность этой формы по-прежнему оставалась таинственной и мистической, как никогда.

Однако, поскольку теоретики оказались в прямой конфронтации с загадочными — физически неосязаемыми — свойствами этой формы, они снова и снова прибегали к хорошо известным способам интерпретации «идеальности».Отсюда и идея существования «идеальных ценностных атомов», которые очень напоминали монады Лейбница, нематериальные и непротяженные кванты «духовной субстанции».

Марксу, как экономисту, помог тот факт, что он знал о философии намного больше, чем Смит и Рикардо.

Это было тогда, когда он увидел в фихтеанско-гегелевской концепции идеальности как «чистую деятельность» абстрактно мистифицирующее описание реального, физически осязаемого труда общественного человека, процесса физического преобразования физической природы, осуществляемого его физическим телом, что он получил теоретический ключ к загадке идеальности формы ценности.

Стоимость вещи представлялась овеществленным трудом человека, и поэтому форма стоимости оказалась не чем иным, как овеществленной формой этого труда, формы жизнедеятельности человека.

И тот факт, что это отнюдь не форма вещи, как она есть (т. Е. Вещь в ее естественной определенности), а форма общественного человеческого труда или формообразующей деятельности общественного человека, воплощенной в субстанция природы — именно этот факт разрешил загадку идеальности . Идеальная форма вещи — это не форма вещи «в себе», а форма социальной жизнедеятельности человека, рассматриваемая как форма вещи.

А поскольку на своих развитых этапах жизнедеятельность человека всегда носит целенаправленный, т. Е. Сознательно-волевой характер, «идеальность» представляет собой форму сознания и воли, как закон, управляющий сознанием и волей человека, как объективно обязательный образец поведения. сознательно волевая деятельность. Вот почему оказывается так легко изобразить «идеал» исключительно как форму сознания и самосознания, исключительно как «трансцендентальный» паттерн психики и воли, реализующей этот паттерн.

И если это так, то платоно-гегелевская концепция «идеальности» начинает казаться просто недопустимой проекцией форм сознания и воли (форм мысли) на «внешний мир». А «критика» Гегеля сводится лишь к упрекам в том, что он «онтологизировал», «гипостатизировал» чисто субъективные формы психической деятельности человека. Это приводит к вполне логичному выводу, что все категории мышления («количество», «мера», «необходимость», «сущность» и т. Д. И т. Д.) Являются лишь «идеальными», то есть всего лишь трансцендентально-психологическими паттернами. активности субъекта и ничего больше.

Маркс, конечно, придерживался иной концепции. По его мнению, все без исключения логические категории — это всего лишь идеализированных (т. Е. Преобразованных в формы жизнедеятельности человека, деятельности, прежде всего внешней и чувственно объективной, а затем и «духовной»), универсальных форм существования объективной реальности. , внешнего мира. И, конечно же, не проекции форм ментального мира на «мир физический». Понятие, как легко видеть, как раз обратное в последовательности своего «теоретического вывода».

Такое толкование «идеальности» у Маркса основано, прежде всего, на материалистическом понимании специфики социального отношения человека к миру (и фундаментального различия между этим и отношением животных к миру, чисто биологическим отношением. ): «Животное сразу становится единым целым со своей жизнедеятельностью. Он не отличает себя от него. Это его жизнедеятельности. Человек делает саму свою жизнедеятельность объектом своей воли и своего сознания.»[Маркс, Чужой труд , 1844]

Это означает, что активность животного направлена ​​ только на внешние объекты. С другой стороны, деятельность человека направлена ​​ не только на них, но и на его собственные формы жизнедеятельности. Это деятельность, направленная на себя, , которую немецкая классическая философия представляла как особенность «духа», как «отражение», как «самосознание».

В приведенном выше отрывке из ранних работ Маркса он недостаточно подчеркивает принципиально важную деталь, которая отличает его позицию от фихтеанско-гегелевской интерпретации «отражения» (отношения к себе как к «другому»).Ввиду этого отрывок можно понимать как означающий, что человек обретает новый, второй план жизнедеятельности именно потому, что он обладает сознанием и волей, которых не обладает животное.

Но это как раз наоборот. Сознание и проявится в человеке только потому, что он уже обладает особым планом жизнедеятельности, отсутствующим в животном мире, — деятельностью, направленной на усвоение форм жизнедеятельности, специфически социальных, чисто социальных по происхождению и сущности, а потому , биологически не закодирована в нем.

Только что родившееся животное сталкивается с внешним миром. Формы его жизнедеятельности являются врожденными, как и морфология его тела, и ему не нужно выполнять какую-либо особую деятельность, чтобы «овладеть» ими. Достаточно всего осуществить закодированных в нем форм поведения. Развитие заключается только в развитии инстинктов, врожденных реакций на вещи и ситуации. Среда просто корректирует это развитие.

Другое дело человек. Только что рожденный ребенок сталкивается — вне себя — не только с внешним миром, но и с очень сложной системой культуры, которая требует от него «способов поведения», для которых генетически (морфологически) «нет кода». »В его теле. Здесь речь идет не о приспосабливании к готовым образцам поведения, , а о ассимилировании способов жизнедеятельности, которые вообще не имеют никакого отношения, к биологически необходимым формам реакций его организма на вещи и вещи. ситуации.

Это касается даже «поведенческих актов», непосредственно связанных с удовлетворением биологически врожденных потребностей: потребность в пище биологически закодирована в человеке, но потребность есть ее с помощью тарелки, ножа, вилки и ложки, сидя на ней. стул, за столом и т. д. и т. д. не более врожденны для него, чем синтаксические формы языка, на котором он учится говорить. Что касается морфологии человеческого тела, это так же чисто и внешне условных , как правила шахмат.

Это чистые формы внешнего (существующего вне индивидуального тела) мира, формы организации этого мира, которые ему еще предстоит преобразовать в формы своей индивидуальной жизнедеятельности, в паттерны и способы своей деятельности, чтобы стать мужчиной.

И именно этому миру форм социальной жизнедеятельности человека и противостоит новорожденный ребенок (точнее, биологический организм вида Homo Sapiens) как объективность, к которой он вынужден приспосабливать все свое «поведение». , все функции его органического тела как объекта, на усвоение которого его старшие направляют всю его деятельность.

Существование этого специфически человеческого объекта — мира вещей, созданного человеком для человека, и, следовательно, вещей, формы которых являются овеществленными формами человеческой деятельности (труда), и уж точно не естественными им присущими формами, — является условием для существования сознания и воли. И уж точно не наоборот, это не сознание и не воля, которые являются условием и предпосылкой существования этого уникального объекта, не говоря уже о его «причине».

Сознание и воля, возникающие в уме человека, являются прямым следствием того факта, что то, с чем он сталкивается как объект своей жизнедеятельности, не является природой как таковой, а природой, которая была преобразована трудом предыдущих. поколения, сформированные человеческим трудом, природа в формах жизнедеятельности человека.

Сознание и станут необходимыми формами умственной деятельности только тогда, когда индивид будет вынужден управлять своим собственным органическим телом в ответ не на органические (естественные) потребности этого тела, а на требования, предъявляемые извне, по «правилам», принятым в обществе. в котором он родился.Только в этих условиях индивид вынужден отличать себя от своего собственного органического тела. Эти правила не передаются ему от рождения, через его «гены», но навязываются ему извне, продиктованы культурой, а не природой.

Только здесь проявляется отношение к самому себе, как к единственному представителю «другого» , отношение , неизвестное животным. Человеческий индивид обязан подчинить свои действия определенным «правилам» и «паттернам», которые он должен ассимилировать как особый объект , чтобы сделать их правилами и паттернами жизнедеятельности своего собственного тела.

Сначала они противостоят ему как внешний объект, как формы и отношения вещей, созданных и воссозданных человеческим трудом. Именно благодаря овладению объектами природы в формах, созданных и воссозданных человеческим трудом, человек впервые становится человеком, становится представителем «человеческого рода», тогда как до этого он был просто представителем биологического вида. .

Существование этого чисто социального наследия форм жизнедеятельности, то есть наследия форм, которые никоим образом не передаются через гены, через морфологию органического тела, а только через образование, только через ассимиляцию доступная культура, только через процесс, в ходе которого органическое тело человека превращается в представителя РАСЫ (т.е., вся конкретная совокупность людей, связанных узами социальных отношений) — только наличие этих конкретных отношений порождает сознание и волю как специфически человеческие формы умственной деятельности.

Сознание возникает только тогда, когда индивид вынужден смотреть на себя так, как будто со стороны — как будто глазами другого человека, глазами всех других людей — только тогда, когда он вынужден соотносить свои индивидуальные действия с действиями другого человека, то есть только в рамках коллективно осуществляемой жизнедеятельности.Строго говоря, только здесь есть потребность в ВОЛЕ в смысле способности насильственно подчинять свои влечения и побуждения определенному закону, определенному требованию, продиктованному не индивидуальной органикой собственного тела, а организация «коллектива», коллектива, сложившегося вокруг некой общей задачи.

Здесь и только здесь возникает ИДЕАЛЬНЫЙ план жизнедеятельности, неведомый животному. Сознание и воля не являются «причиной» проявления этого нового плана отношений между индивидом и внешним миром, а только ментальных форм его выражения, другими словами, его следствие. И притом не случайная, а необходимая форма его проявления, его выражения, его реализации.

Мы не будем углубляться в изучение сознания и воли (и их отношения к «идеальности»), потому что здесь мы начинаем входить в специальную область психологии. Но проблема «идеальности» в ее общем виде одинаково значима для психологии, лингвистики и любой социально-исторической дисциплины и, естественно, выходит за рамки психологии как таковой и должна рассматриваться независимо от чисто психологической (или чисто политико-экономической науки). ) Детали.

Психология обязательно должна исходить из того, что между индивидуальным сознанием и объективной реальностью существует «опосредующее звено» исторически сформированной культуры, выступающее предпосылкой и условием индивидуальной психической деятельности. Сюда входят экономические и правовые формы человеческих отношений, формы повседневной жизни, формы языка и так далее. Для умственной деятельности индивида (сознания и воли индивида) эта культура немедленно выступает как «система значений», которые были «овеществлены» и вполне объективно противостоят ему как «непсихологическая», внепсихологическая реальность.[Подробнее этот вопрос рассматривается в статье А. Н. Леонтьева «Деятельность и сознание», включенной в этот том.]

Следовательно, интерпретация проблемы «идеальности» в ее чисто психологическом аспекте не приближает нас к правильному ее пониманию, потому что секрет идеальности тогда ищется не там, где она действительно возникает: не в космосе, где история реального отношения между социальным человеком и природой разыгрываются, но в человеческой голове, в материальных отношениях между нервными окончаниями.И это столь же абсурдное мероприятие, как и идея открытия формы стоимости путем химического анализа золота или банкнот, в которых эта форма предстает перед глазом и осязанием.

Загадка и решение проблемы «идеализма» следует искать в особенностях умственной деятельности субъекта, который не может различить двух принципиально различных и даже противоположных категорий явлений , которые он чувственно осознает как существующие вне его мозг: естественные свойства вещей, с одной стороны, и те их свойства, которыми они обязаны не природе, а общественному человеческому труду, воплощенному в этих вещах, с другой.

Здесь непосредственно сливаются такие противоположности, как грубо наивный материализм и не менее грубо наивный идеализм. То есть там, где материал напрямую отождествляется с идеалом, и наоборот, где все, что существует вне головы, вне умственной деятельности, рассматривается как «материальное», а все, что находится «в голове», «в сознании». »; описывается как «идеальный».

Настоящий научный материализм состоит не в том, чтобы объявлять «первичным» все, что находится за пределами мозга индивидуума, описывать это «первичное» как «материальное» и объявлять все, что находится «в голове», «вторичным» и «Идеальный».Научный материализм заключается в способности различать фундаментальную границу в составе осязаемых, чувственно воспринимаемых «вещей» и «явлений», видеть разницу и противопоставление «материального» и «идеального» там, , а не где-либо еще .

«Идеальный» план реальности включает только то, что создается трудом как в самом человеке, так и в той части природы, в которой он живет и действует, то, что ежедневно и ежечасно, с тех пор как человек существует, производится и воспроизводится. собственной социальной человеческой — а значит, целенаправленной — преобразующей деятельностью.

Таким образом, нельзя говорить о существовании «идеального плана» у животного (или у нецивилизованного, чисто биологически развитого «человека»), не отступая от строго установленного философского значения этого термина.

Человек обретает «идеальный» план жизнедеятельности только через овладение исторически сложившимися формами общественной деятельности, только вместе с социальной плоскостью существования , только вместе с культурой . «Идеальность» — это не что иное, как аспект культуры, одно из ее измерений, определяющих факторов, свойств.В отношении умственной деятельности это такой же объективный компонент , как горы и деревья, луна и небосвод, как процессы метаболизма в органическом теле человека. Вот почему люди часто путают «идеал» с «материалом», принимая одно за другое. Вот почему идеализм — не плод какого-то заблуждения, а законный и естественный плод мира, в котором вещи приобретают человеческие свойства, а люди низведены до уровня материальной силы, где вещи наделены «духом», а люди совершенно лишены этого.Объективная реальность «идеальных форм» — это не просто изобретение идеалистов, как кажется псевдоматериалистам, признающим, с одной стороны, «внешний мир», а с другой — только «сознательный мозг» (или « сознание как свойство и функция мозга »). Этот псевдоматериализм, несмотря на все свои благие намерения, твердо стоит ногами в том же мистическом болоте фетишизма, что и его противник — принципиальный идеализм. Это тоже фетишизм, только не бронзового идола или «Логоса», а фетишизм нервной ткани, фетишизм нейронов, аксонов и ДНК, которые на самом деле обладают так же мало «идеала», как и любой камешек. в дороге.Так же мало, как «ценность» еще не обнаруженного алмаза, каким бы огромным и тяжелым он ни был.

«Идеальность» действительно обязательно связана с сознанием и волей, но совсем не так, как старый домарксистский материализм описывает эту связь. Не идеальность является «аспектом» или «формой проявления» сознательно-волевой сферы, а, напротив, сознательно-волевой характер человеческого мышления есть форма проявления, «аспект» или ментальный проявление идеала (т.э., социально-исторически сформированная) плоскость взаимоотношений человека и природы.

Идеальность характерна для вещей, не так, как они определены природой, а как они определены трудом, трансформирующей и формообразующей деятельностью социального человека, его целеустремленной, чувственно-объективной деятельностью.

Идеальная форма — это форма вещи, созданная общественным человеческим трудом. Или, наоборот, форма труда, реализованная в субстанции природы, «воплощенная» в ней, «отчужденная» в ней, «реализованная» в ней и, следовательно, представляющая себя человеку-творцу как форму вещи или отношения между вещами, в которые их вложил человек, его труд.

В процессе труда человек, оставаясь естественным существом, трансформирует как внешние вещи, так и (при этом) свое собственное «естественное» тело, формирует естественную материю (включая материю своей нервной системы и мозга, который является ее центром). ), превращая его в «средство» и «орган» своей целенаправленной жизнедеятельности. Вот почему он с самого начала смотрит на «природу» (материю) как на материал, в котором «воплощены» его цели, и как на «средство» их реализации. Вот почему он видит в природе прежде всего то, что подходит для этой роли, что играет или может играть роль средства достижения его целей, другими словами, то, что он уже вовлек в процесс своей целенаправленной деятельности.

Таким образом, сначала он направляет свой взор на звезды исключительно как на естественные часы, календарь и компас, как на инструментов своей жизнедеятельности. Он наблюдает их «естественные» свойства и закономерности только постольку, поскольку они являются свойствами и закономерностями материала , в котором осуществляется его деятельность, , и с этими «естественными» свойствами он, следовательно, должен считаться полностью объективным компонентом своей деятельности. его деятельность , которая никоим образом не зависит от его воли и сознания.

Но именно по этой причине он принимает результаты своей преобразующей деятельности (формы и отношения вещей, данные им самим) как формы и отношения вещей такими, какие они есть. Это порождает фетишизм всех видов и оттенков, одной из разновидностей которого был и остается философский идеализм, доктрина, рассматривающая идеальные формы вещей (то есть формы человеческой деятельности, воплощенные в вещах) как вечные. , изначальные и «абсолютные» формы вселенной, и учитывает все остальное лишь постольку, поскольку это «все остальное», то есть все действительное разнообразие мира уже вовлекается в процесс труда. уже сделанное средством, инструментом и материалом реализации целенаправленной деятельности, уже преломленное через грандиозную призму «идеальных форм» (форм человеческой деятельности), уже представлено (представлено ) в этих формах, уже оформленных их.

По этой причине «идеал» существует только в человеке. Вне человека и вне его не может быть ничего «идеального». Однако человека следует понимать не как отдельную личность с мозгом, а как реальную совокупность реальных людей, коллективно реализующих свою специфически человеческую жизнедеятельность, как «совокупность всех социальных отношений», возникающих между людьми вокруг одной общей задачи, вокруг одной общей задачи. процесс общественного производства их жизни. Именно «внутри» человека , понимаемого таким образом , существует идеал, потому что «внутри» человека, понятого таким образом, находятся все вещи, которые «опосредуют» людей, которые социально производят свою жизнь: слов, книг, статуй, церквей и т. Д. общественные центры, телебашни, и (прежде всего!) орудий труда, от каменного топора и костяной иглы до современной автоматизированной фабрики и компьютера.Именно в этих «вещах» существует идеал как «субъективная», целеустремленная формообразующая жизнедеятельность общественного человека, воплощенная в материи природы.

Идеальная форма — это форма вещи, но форма, которая находится вне этой вещи, и должна быть найдена в человеке как форма его динамической жизнедеятельности, как цели и потребности. Или, наоборот, это форма жизнедеятельности человека, но вне человека, в форме того, что он создает. «Идеальность» как таковая существует только в постоянной смене и смене этих двух форм ее «внешнего воплощения» и не совпадает ни с одной из них по отдельности.Он существует только через непрекращающийся процесс трансформации формы деятельности — в форму вещи и обратно — формы вещи в форму деятельности (разумеется, социального человека).

Попробуйте отождествить «идеал» с любой из этих двух форм его непосредственного существования — и его больше не существует. Все, что у вас осталось, — это «субстанциальное», полностью материальное тело и его телесные функции. «Форма деятельности» как таковая оказывается телесно закодированной в нервной системе, в запутанных нейродинамических стереотипах и «мозговых механизмах» посредством паттерна внешнего воздействия материального человеческого организма, индивидуального тела.И вы не обнаружите в этом теле ничего «идеального». Форма вещи, созданная человеком, вырванная из процесса общественной жизнедеятельности, из процесса метаболизма человека и природы, также оказывается просто материальной формой вещи, физической формой внешнего тела и больше ничего. Слово , вырванное из организма человека при половом акте, оказывается не чем иным, как акустическим или оптическим явлением. «Сам по себе» он не более «идеален», чем человеческий мозг.

И только при возвратно-поступательном движении двух противостоящих «метаморфоз» — форм деятельности и форм вещей в их диалектически противоречивых взаимопревращениях — СУЩЕСТВУЕТ ИДЕАЛ.

Следовательно, только ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ материализм смог решить проблему идеальности вещей.

---

Идеальное определение и значение | Словарь английского языка Коллинза

Примеры «идеального» в предложении

идеальный

Эти примеры были выбраны автоматически и могут содержать конфиденциальный контент. Подробнее… По стечению обстоятельств у нас есть идеальная возможность судить.

Times, Sunday Times (2017)

Он сочетал социалистические идеалы с глубоким практическим опытом жизни и мысли большинства людей.

Times, Sunday Times (2016)

Работа со школами и колледжами также дает идеальную возможность помочь сформировать навыки будущего поколения.

Times, Sunday Times (2016)

В идеальном мире продюсер продлил бы жизнь этому произведению.

Times, Sunday Times (2017)

Увы, это не идеальный мир.

Times, Sunday Times (2016)

Последняя тенденция сокращает список до идеального числа — единицы!

The Sun (2016)

Его расположение в Мидлендсе рядом с сетью автомагистралей делает его идеальным местом встречи для людей, приезжающих из разных частей страны.

Times, Sunday Times (2016)

Обзор расходов правительства Великобритании был бы идеальным местом для этого.

Computing (2010)

Тем не менее, он представляет собой идеал, к которому следует стремиться.

Томпкинс, Джонатан Управление человеческими ресурсами в правительстве (1995)

У вашей идеальной любви есть дар толковать сны.

Солнце (2011)

Подробнее …

Наша цель — достичь идеальной формы.

Солнце (2009)

Медиа-репрезентации — это отражение большого культурного акцента на красоте и идеалах тела.

Times, Sunday Times (2007)

Его социализм подразумевал этическую приверженность идеалам равенства и свободы, которые были по сути демократическими.

Ропер, Джон Демократия и ее критики — Англо-американская демократическая мысль в девятнадцатом веке (1989)

Народное планирование не является исключительно социалистическим идеалом.

Brindley, Tim & Rydin, Yvonne & Stoker, Gerry Remaking Planning: политика городских изменений в годы Тэтчер (1989)

Детская зона не идеальна, и многие считают ее слишком крутой.

Солнце (2008)

Еще неизвестно, найдет ли он свою идеальную работу.

Times, Sunday Times (2013)

В идеальном мире можно сдерживать очередь до тех пор, пока она действительно не заплачет.

Times, Sunday Times (2012)

Это сделало его идеальным человеком, чтобы сбивать рекорды той эпохи.

Times, Sunday Times (2009)

Сохраняйте спокойствие, когда увидите идеальное место для жизни, и обязательно обсудите цены.

Солнце (2006)

Какое идеальное место и деятельность вне работы?

Times, Sunday Times (2014)

Наверное, не идеальный гость для званого ужина.

Times, Sunday Times (2012)

Мы спрашивали людей об их идеальном обществе.

Times, Sunday Times (2013)

Он показал романтическую возможность идеального мира.

Кеннеди, Дуглас В стране Бога: путешествия в библейском поясе, США. (1989)

Она является идеальным образцом для подражания для больших женщин и имеет реалистичную форму.

The Sun (2007)

Инвестиции в недвижимость казались идеальным решением.

Times, Sunday Times (2008)

Это снижение в оценке выглядит для него идеальной возможностью.

Солнце (2015)

Итак, что мы должны делать с этим идеальным пейзажем любви?

Times, Sunday Times (2008)

И здесь политические и этические идеалы расходятся.

Вуд, Дэвид «Философия на пределе» (1990)

Эти люди, обладающие значительной способностью зарабатывать, могут представлять идеальных целевых потребителей для компаний, оказывающих финансовые услуги.

Times, Sunday Times (2016)

Это сельское хозяйство в идеальной форме, где время, кажется, остановилось.

Times, Sunday Times (2007)

Возможно, это отчасти потому, что белые пациенты не гонятся за афроамериканским идеалом красоты.

Times, Sunday Times (2014)

Для создания мягкого женственного образа, идеального для свадебного сезона, смягчите тенденцию с помощью красивых обнаженных оттенков.

Солнце (2013)

Определение, значение, цель и использование

«Идеальный тип» — один из самых известных вкладов Вебера в современную социологию. Это занимает очень важное место в его методологии. Вебер считал, что разработка концептуальных инструментов — это ответственность социологов. Самым важным в таком концептуальном инструменте является идеальный тип.

Определение и значение :

Согласно Новому словарю Вебстера «идеал» — это «концепция или эталон чего-то в своем высшем совершенстве». Это относится скорее к мысленному образу или концепции, чем к материальному объекту. Это модель. Термин «тип» означает вид, класс или группу, отличающуюся определенным характером. Итак, в общем, мы можем концептуализировать идеальный тип как вид, категорию, класс или группу объектов, вещей или людей с определенным характером, который кажется лучшим примером этого.

Вебер использовал идеальный тип в определенном смысле. Для него идеальный тип — это мысленная конструкция, подобная модели, для тщательного изучения и систематической характеристики конкретной ситуации. Действительно, он использовал идеальный тип как методологический инструмент для понимания и анализа социальной реальности.

Методология — это концептуальная и логическая исследовательская процедура, с помощью которой развиваются знания. Исторически сложилось так, что большая часть методологических проблем в социальных науках была направлена ​​на установление их научной квалификации.

Макс Вебер особенно интересовался проблемой объективности в социальных науках. Следовательно, он использовал идеальный тип как методологический инструмент, который объективно смотрит на реальность. Он исследует, классифицирует, систематизирует и определяет социальную реальность без субъективных предубеждений. Идеальные типы не имеют ничего общего с ценностями. Его функция как исследовательского инструмента заключается в классификации и сравнении.

Процитировать Макса Вебера:

«Идеальная типичная концепция развивает наши навыки вменения в исследованиях.Это не описание реальности, но оно направлено на то, чтобы дать такому описанию недвусмысленные средства выражения ». Другими словами, идеальные типы — это концепции, сформулированные на основе фактов, собранных тщательно и аналитически для эмпирических исследований. В этом смысле идеальные типы — это конструкции или концепции, которые используются в качестве методологических приемов или инструментов в нашем понимании и анализе любой социальной проблемы.

Подобно тому, как идеальная модель создается естествоиспытателями как инструмент и средство познания природы, социолог создает идеальный тип как инструмент для систематизации и осмысления отдельных фактов, по которым исследователь может измерять реальность.Это из-за его отделения от эмпирической реальности и отличия от нее.

Вебер говорит, что идеальный тип мог служить мерой реальности. Целью построения «идеальных типов» является не сравнение эмпирической ситуации с идеальным типом, а сравнение нескольких эмпирических ситуаций друг с другом; через посредство идеального типа и вывести проверяемую гипотезу, объясняющую различные отклонения. Другими словами, идеальные типы помогают направлять и структурировать сравнительное исследование.

Согласно Веберу, социологическая наука могла бы развиваться на основе концепции идеального типа. Вебер говорит, что социология занимается социальным действием и социальным поведением. У каждого социального действия есть идеал. Мы думаем об «идеальном типе» социального действия. Например, мы говорим, что конкретный мужчина «идеалист».

Термин «идеалист» — это идея, а как мы можем назвать человека идеалистом? Как применить идею к конкретному человеку? Это только потому, что у нас есть представление о значении термина «идеалист», и это представление является идеей идеального типа.Именно благодаря этим теоретическим и рациональным концепциям мы можем судить о человеке как об идеалисте. Это доказывает, что каждый человек имеет в себе определенные представления о совершенном социальном действии или поведении, и этот идеальный тип субъективен в уме человека.

Жюльен Фройнд пишет: «С помощью идеального типа социолог может измерить разрыв между идеальным типичным объективно возможным действием и эмпирическим действием, а также установить роль иррациональности и случайности или вторжения случайных, эмоциональных и других элементов.”

Согласно Веберу:

«Идеальный тип формируется односторонним акцентированием одной или нескольких точек зрения и синтезом огромного количества рассеянных, дискретных, более или менее присутствующих, а иногда и отсутствующих, конкретных индивидуальных явлений, которые расположены в соответствии с этими односторонне подчеркнутые точки зрения в единую аналитическую конструкцию…. В своей концептуальной чистоте эта ментальная конструкция…. нигде в реальности эмпирически не найти ».

Несмотря на приведенное выше определение, Вебер не был полностью последовательным в том, как он использовал идеальный тип.На самом базовом уровне идеальный тип — это концепция, созданная социологом на основе его интересов и теоретической ориентации, чтобы уловить существенные черты некоторого социального явления. Идеальный тип, одно из важнейших понятий Вебера, представляет собой логическое завершение нескольких тенденций веберианской мысли.

(1) Это связано с понятием понимания. В этом смысле каждый идеальный тип представляет собой организацию понятных отношений внутри исторической сущности или последовательности событий.

(2) Более того, идеальный тип связан с характеристикой как нашего общества, так и нашей науки, а именно с процессом рационализации. Конструирование идеального типа, пишет Раймон Арон, «является выражением попытки; характеристика всех научных дисциплин, чтобы сделать предмет понятным, раскрывая или конструируя его внутреннюю рациональность.

(3) Идеальный тип также связан с аналитической и частичной концепцией причинности. Это помогает нам понять исторические элементы или сущности, но это, так сказать, частичное понимание целого.

Конструкция идеальных типов :

Идеальные типы формулируются путем абстракции и комбинации неопределенного числа элементов, которые, хотя и встречаются в реальности, редко или никогда не обнаруживаются в конкретной форме. Поэтому Вебер не считает, что он устанавливает новый концептуальный метод. Он подчеркивает, что делает явным то, что уже сделано на практике. Для построения идеальных типов социолог выбирает определенное количество черт из целого, которое иначе и затемнено, чтобы составить понятную сущность.

Например:

Если мы хотим изучить состояние демократии в Индии, то нашей первой задачей будет определение концепции демократии с помощью ее основных и типичных характеристик. Здесь мы можем упомянуть некоторые из основных характеристик демократии. То есть наличие многопартийной системы, универсальной взрослой франшизы, формирование Govt. представителями народа, участием народа в принятии решений, а также равенством перед законом.

Эта формулировка концепции демократии чистого типа или идеального типа будет направлять нас и работать как инструмент в нашем анализе. Любое отклонение от него или соответствие ему раскроет реальность. Таким образом, идеальные типы не представляют общих или средних характеристик, а сосредоточены на типичных и существенных характеристиках.

Например, в своей книге «Протестантская этика и дух капитализма» Вебер анализирует характеристики «кальвинистской этики». Идеальные типы конструируются из фактов, существующих в действительности.Они не представляют и не описывают всю реальность; в логическом смысле они принадлежат к чистым типам. Согласно Веберу в его концептуальной чистоте, эта идеальная ментальная конструкция не может быть найдена эмпирически нигде в реальности. Таким образом, создаются идеальные типы.

По словам Макса Вебера, «идеальный тип — это аналитическая конструкция, которая служит исследователю в качестве меры для определения сходства, а также отклонений в конкретных случаях». Вебер утверждал, что основная цель идеального типа — «анализировать исторически уникальные конфигурации или отдельные компоненты с точки зрения генетических концепций.«Они используются в качестве концептуальных инструментов для сравнения и измерения реальности. Они незаменимы для этого.

Идеальные типы нужно создавать и использовать с осторожностью, — говорит Вебер. Макс Вебер предупреждает, что идеальный тип следует создавать и использовать с большой осторожностью.

Он заявил:

1. Идеальные типы — это не гипотезы.

2. Идеальные типы не заявляют и не подразумевают этический идеал.

3. В них не указывается средний тип.

4. Они не исчерпывают действительность, т. Е. Не соответствуют в точности каким-либо эмпирическим примерам.

Назначение и применение идеальных типов :

Идеальные типы не образуются на основе чисто концептуального мышления, а создаются, видоизменяются и оттачиваются посредством эмпирического анализа конкретных проблем. Это, в свою очередь, увеличивает точность анализа. Идеальный тип, ключевой термин в мифологических эссе Вебера, использовался им как средство понимания исторических конфигураций или конкретных исторических проблем.

Для этого он сконструировал Идеальные типы, которые должны понимать, как на самом деле происходили события, и показывать, что если бы некоторые предшествующие события или другие события не произошли или произошли по-другому, событие, которое мы пытаемся объяснить, также было бы другим. Например, из-за введения в действие законов о земельной реформе и проникновения других модернизирующих сил, таких как образование, современные занятия и т. Д., Система совместной семейной жизни в сельских районах Индии распалась. Это означает, что между событием (земельная реформа, образование и т. Д.) Существует причинно-следственная связь.) и ситуации (Совместная семья). Таким образом, концепция идеального типа также помогает в причинном объяснении явления.

Вебер не считает, что один элемент общества определяется другим. Он понимает причинные отношения как в истории, так и в социологии как частичные и вероятные отношения. Это означает, что данный фрагмент реальности делает вероятным или неправдоподобным, благоприятным или неблагоприятным для другого фрагмента реальности.

Например:

Некоторые марксисты сказали бы, что частная собственность на средства производства неизбежно делает политическую власть меньшинства, обладающего этими средствами.Вебер сказал бы, что экономический режим тотального планирования делает определенный тип политической организации более вероятным.

В работе Вебера такой анализ причинно-следственных связей был связан с его интересом к сопоставлениям по всему миру или к анализу событий и установлению общего предположения. То есть он использовал идеальные типы для построения концепции конкретного исторического случая и использовал те же концепции идеального типа для сравнительного анализа. Эта взаимозависимость истории и социологии наиболее отчетливо проявляется в концепции Вебера об идеальном типе.Помимо изучения какого-либо конкретного исторического случая, Вебер также использовал идеальные типы для анализа абстрактных элементов социальной реальности и для объяснения определенных видов социального поведения.

perfect — определение и значение

Взаимодействие Иеговы со своим народом, оплакивание ее присутствия является самым полным выражением горя, мы можем кое-что понять из еврейского идеала брака и высокой чести, _из-за этого идеала_, в котором содержались женщины.

Эссе женщин из дикого овса о пересмотре моральных норм

_obedience_ — единственное свидетельство идеального правила ; поскольку в отношении поведения в материальном мире идеальное и реальное то же самое.

Морали и догмы древнего и принятого шотландского обряда масонства

Действительно, идеальный анализ наблюдателя, который заходит слишком далеко в этом направлении, кажется, становится круговым »идеальный наблюдатель идеален, потому что он всегда делает правильные суждения, которые определяются как те суждения, которые сделал бы идеальный наблюдатель (Broad 1959, п.263).

Беспристрастность

Без сомнения, у Барби есть одно качество, которое заслуживает термина идеал , и это безвременье.

Хроники Барби

Без сомнения, у Барби есть одно качество, которое заслуживает термина идеал , и это безвременье.

Хроники Барби

Переносимость: либеральная система контрольных точек делает игру идеальной для небольших всплесков игрового процесса, идеально подходящей для активных игроков.

Информация об игре Wire

Но идеал — это независимый FCC или Конгресс, который обращает внимание и требует, чтобы эти компании действовали в общественных интересах, чтобы они осознавали свою роль хранителей и переключателей американской информации, что у них есть особые обязанности, выходящие за рамки обязанности обычных компаний.

Прошлое и будущее информационных империй

Тем не менее, слово « ideal » важно: идеальные условия для вождения с экономией топлива не так легко найти или поддерживать.

Водитель на заднем сиденье в вашей приборной панели

Но идеал — это независимый FCC или Конгресс, который обращает внимание и требует, чтобы эти компании действовали в общественных интересах, чтобы они осознавали свою роль хранителей и переключателей американской информации, что у них есть особые обязанности, выходящие за рамки обязанности обычных компаний.

Прошлое и будущее информационных империй

Но идеал — это независимый FCC или Конгресс, который обращает внимание и требует, чтобы эти компании действовали в общественных интересах, чтобы они осознавали свою роль хранителей и переключателей американской информации, что у них есть особые обязанности, выходящие за рамки обязанности обычных компаний.

Прошлое и будущее информационных империй

Идеальный тип | Encyclopedia.com

БИБЛИОГРАФИЯ

Идеальный тип — методологическая конструкция, разработанная немецким социологом Максом Вебером (1864–1920). Ключом к его формулировке идеальных типов является сосредоточение внимания на том, что мотивирует социальное действие. Вебер считал, что мы можем понять человеческие действия, обнаружив субъективные значения, которые акторы придают своему собственному поведению и поведению других.Для Вебера субъективные значения важны для понимания законов и закономерностей, которые создают социальные структуры и управляют ими. Эти закономерности можно обнаружить, потому что единообразие социальных действий широко распространено; действия часто повторяются одним и тем же человеком, и они соответствуют субъективному значению, которое акторы придают им.

Идеальный тип служит способом определения сходства, а также отклонений, обнаруженных в эмпирических случаях. Идеальные типы не относятся к моральным идеалам или средним статистическим данным; они описывают не индивидуальный образ действий или идеальный случай, а типичный.Они представляют собой аналитические конструкции, которые позволяют исследователю разрабатывать гипотезы, связывающие типы с условиями, вызвавшими событие, явления или социальную структуру, или с последствиями, вытекающими из их возникновения. Поскольку они представляют собой совокупность всех необходимых характеристик действия или действия, эти типы редко появляются в реальной жизни и не представляют единственную возможность для определенного образа действий. Другими словами, идеальные типы не исчерпывают и не полностью отражают конкретную реальность.Скорее, они являются аналитическими инструментами, которые позволяют исследователю находить черты, общие для всех разнообразных и уникальных социальных и исторических реальностей, для проведения сравнительного анализа. Классификация типов мотивированных действий позволяет нам проводить систематические типологические различия, например, между типами власти, а также обеспечивает основу для исследования исторических событий.

Вебер выделяет четыре основных идеальных типа для описания мотивированных социальных действий: цвекрациональных, веррациональных, эмоциональных и традиционных .Он организует эти типы действий с точки зрения их рациональности и иррациональности. Zweckrational Действия — это социальные действия, в которых люди рационально выбирают как цели, так и средства. Веррациональное действие характеризуется стремлением к цели, которая сама по себе может не быть рациональной, но, тем не менее, достигается рационально. Аффективное социальное действие основывается на эмоциональном состоянии актера, а не на рациональном взвешивании средств и целей. Традиционные действия основываются на привычных привычках мышления, полагаясь на то, «как это делалось всегда».Вебера интересует современное европейское и североамериканское общество, где он видел, что в поведении все больше доминирует целеустремленная рациональность, тогда как раньше оно было мотивировано традициями, аффектом или ценностно-ориентированной рациональностью.

Наиболее понятный тип, согласно Веберу, — это zweckrational действий, потому что он определяет рационально организованные и управляемые структуры, такие как бюрократия. Бюрократические организации характеризуются деперсонализацией, рутинизацией, предсказуемостью и рациональным расчетом затрат и выгод.Используя идеальные типы, Вебер смог доказать, что характерная форма современных институциональных организаций, таких как государство, корпорации, вооруженные силы и церковь, является бюрократической.

СМОТРИ ТАКЖЕ Бюрократия; Weber, Макс

Weber, Макс. 1946. От Макса Вебера: Очерки социологии . Пер. и ред. Ганс Герт и К. Райт Миллс. Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.

Weber, Макс. 1947. Макс Вебер: теория социальной и экономической организации .Эд. Талкотт Парсонс; пер. Талкотт Парсонс и А. М. Хендерсон. Нью-Йорк: Свободная пресса.

Weber, Макс. 1978. Экономика и общество: Очерк интерпретирующей социологии . Ред. Гюнтер Рот и Клаус Виттих; пер. Ephraim Fischoff et al. Беркли: Калифорнийский университет Press.

Дебора Л. Рапуано

Фактическая самооценка в сравнении с идеальной самооценкой: исследование соответствия имиджа и потребителей в индустрии клубов здоровья

Аннотация

Назначение

—

Целью данного исследования является изучение степени, в которой фактическое и идеальное самосогласование (имидж) связано с патронажем оздоровительного клуба, бросающейся в глаза ситуацией потребления.Предыдущие исследования, в которых изучалась применимость гипотезы соответствия изображений к поведению потребителей, почти не изучали ее влияние на сферу услуг. Интегративная модель самооценки, самосогласования и имиджа клуба здоровья обеспечивает основу для разработки гипотез.

Дизайн / методология / подход

—

В текущем исследовании использовалась методология, основанная на опросе, поскольку опросы с использованием бумаги и карандаша проводились на местах в нескольких местных клубах здоровья, а онлайн-версия анкеты была доступна для студентов колледжей.

Выводы

—

Фактическая самооценка потребителей, а не идеальная самооценка, была более тесно связана с их восприятием имиджа бренда своего оздоровительного клуба и, таким образом, служила более сильным показателем покровительства оздоровительного клуба.

Практическое значение

—

Члены оздоровительных клубов проявили большую тенденцию соответствовать имиджу, который они в настоящее время составляют, с имиджем бренда своего патронируемого оздоровительного клуба.Клубы здоровья поступят правильно, если будут развивать и продвигать имидж бренда, который более тесно связан с реальным образом самих членов, чем пытаться создать имидж бренда, который сильнее коррелирует с идеализированными образами самих членов.

Оригинальность / ценность

—

Текущее исследование доказывает применимость гипотезы соответствия изображений к конкретному сервисному продукту, который не был исследован в предыдущих исследованиях соответствия изображений.

Ключевые слова

Цитирование

Абель, J.I., Buff, C.L. и O’Neill, J.C. (2013), «Фактическая самооценка против идеальной самооценки: исследование соответствия имиджа и потребителей в индустрии оздоровительных клубов», Sport, Business and Management , Vol. 3 № 1, с. 78-96. https://doi.org/10.1108/20426781311316915

Издатель

:

Изумруд Груп Паблишинг Лимитед

Авторские права © 2013, Emerald Group Publishing Limited

Project MUSE — Теория формирования концепций Макса Вебера: история, законы и идеальные типы (обзор)

ОБЗОРЫ КНИГ 103 Кларк нигде не пытается объяснить, как можно ожидать, что мужчины будут жить вместе в мире и гармонии без правительства.По мнению Кларка, Штирнер оказывается неполноценным анархистом, поскольку он не уважает ценности «приверженности, сотрудничества и сообщества» (стр. 68). Таким образом, полезность Штирнера для Кларка ограничивается его резкой критикой либерализма, буржуазного государства и авторитарного социализма (стр. 97). Таковы убеждения Кларка. Его анализ мысли Штирнера руководствуется этими предпосылками, которые начинают проясняться только на странице 63 книги — на полпути. В более ранней части Кларк пытается примерно со средней компетентностью и точностью опровергнуть эгоизм Штирнера с онтологической, психологической и этической точек зрения.Наиболее убедительная часть его аргументов представлена ​​в главе «Онтология эго» (стр. 17-36), где Кларк без особого труда показывает, что Штирнер не имеет последовательного или даже правдоподобного представления о себе. Во-первых, Штирнер не может решить, является ли эго душой, волей или телом: абсолютному эгоисту не хватает даже зачатков самопознания. Во-вторых, он не может решить вопрос, может ли эго стать другим, чем оно есть (то есть может ли оно улучшить себя), или должно быть таким, как оно есть.Здесь Штирнер сталкивается с якобы дискредитированным аристотелевским различением между потенциальностью (динамис) и полнотой (энергия). Он не может признать это различие (потому что у эго не может быть цели или замысла, которые подразумевали бы дефект в его нынешнем состоянии), и все же не может обойтись без него (потому что эгоист должен стать самосознательно эгоистичным, если он хочет жить правильно). Обсуждение Кларком этики Штирнера (стр. 37-58) ведется в основном в рамках, установленных нынешними анархистскими и либертарианскими учеными по данному вопросу.Он не демонстрирует понимания кантианских и гегелевских аргументов, которые должны были иметь решающее значение для самого Штирнера, не говоря уже о более старых этических традициях, берущих начало от Сократа, с одной стороны, и Библии, с другой, которые начинаются с совершенно иное понимание человеческой природы, чем то, на котором базируется почти вся этическая мысль девятнадцатого и двадцатого веков. Недавнее исследование Р. В. К. Патерсона (единственная другая полная книга по Штирнеру на английском языке) превосходит исследование Кларка, хотя имеет тенденцию воспринимать Штирнера слишком серьезно.6 Лучшая трактовка Штирнера, с которой я столкнулся, — это трактовка L6with в «От Гегеля к Ницше» (цитируется выше). Однажды я слышал, что о Штирнере говорили, что он мог быть персонажем Достоевского «Бесы». Это все еще кажется мне подходящей эпитафией для периферийного мыслителя, работа которого едва ли заслуживает внимания, уделяемого ей в последнее время. THOMASG. ЗАПАДНЫЙ университет Далласа Томас Бургер. Теория формирования понятий Макса Вебера: история, законы и идеальные типы. Дарем, Северная Каролина: Издательство Университета Дьюка, 1976.Стр. xvii + 231. Это тщательно аргументированная и аргументированная книга. Четыре главы книги посвящены теории формирования понятий в эмпирических науках Генриха Риккерта, формулировке этой теории Максом Вебером, собственному вкладу Вебера и «Идеальным типам, моделям и социологической теории». Причина, по которой Бургер написал эту работу, была попытка «разобраться с загадкой методологии Макса Вебера, и особенно с идеальным типом» (стр. Xi), для чего требуется «адекватное понимание проблемной ситуации, как его понимал [Вебер]. это «(стр.Икс). Это условие не было оценено в обширной литературе о Максе Вебере, «в некотором смысле», за исключением статей Александра фон Шельтинга (стр. Ix). «Загадка» не разгадана Бургером; в любом случае, в дополнение к пониманию «проблемной ситуации» Макса Вебера, автор приводит аргументы в качестве ключа к ее решению: «6 Нигилистический эгоист: Макс Штирнер» (Oxford: Oxford University Press, 1971). 104 ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ «почти полное» согласие между «теорией образования понятий и ее эпистемологической основой» Вебера и Риккерта (стр.7). «Поскольку почти все существующие интерпретации методологических сочинений Вебера не смогли увидеть (или серьезно отнестись к этой мысли), что единство и внутреннюю согласованность последнего можно найти в …

.