Фазиль Искандер: “Литературный институт дал мне, я думаю — что важнее всего — литературную среду. Эта литературная среда каким-то образом положительно воздействовала на меня в выработке, может быть, мастерства, большей самокритичности к себе. И к своим литературным занятиям. В юности человек часто страдает от одиночества так сильно, что иногда впадает в пессимизм. Теперь мне кажется, что прошлое имеет смысл, Литературный институт помог мне самоутвердиться в своих глазах”.

Одно из самых очаровательных воспоминаний детства — это наслаждение, которое я испытал, когда наша учительница первых классов читала нам вслух на уроке “Капитанскую дочку”. Это были счастливые минуты, их не так много, и потому мы бережно проносим их сквозь всю жизнь. Счастлив человек, которому повезло с первой учительницей. Мне повезло.

Александра Ивановна, моя первая учительница, любовь и благодарность к ней я пронес сквозь всю жизнь.

Уже зрелым человеком я прочел записки Марины Цветаевой о Пушкине. Из них следует, что будущая мятежная поэтесса, читая “Капитанскую дочку”, с таинственным наслаждением все время ждала появления Пугачева. У меня было совсем другое. Я с величайшим наслаждением все время ждал появления Савельича.

Этот заячий тулупчик, эта доходящая до безрассудства любовь и преданность своему Петруше. Невероятная трогательность. Разве Савельич — раб? Да он на самом деле хозяин положения! Петруша беззащитен против всеохватывающей деспотической любви и преданности ему Савельича. Он беспомощен против нее, потому что он хороший человек и понимает, что деспотичность именно от любви и преданности ему.

Еще почти ребенком, слушая чтение “Капитанской дочки”, я чувствовал комическую перевернутость психологических отношений хозяина и слуги, где слуга и есть истинный хозяин. Но именно потому, что он бесконечно предан и любит своего хозяина. Любовь — главнее всех.

Видно, Пушкин сам тосковал по такой любви и преданности, может быть, ностальгически переодел Арину Родионовну в одежды Савельича.

Главным и неизменным признаком удачи художественного произведения является желание вернуться к нему, перечитать его и повторить наслаждение. В силу жизненных обстоятельств мы можем и не вернуться к любимому произведению, но сама надежда, мечта вернуться к нему греет сердце, придает жизненные силы. Насколько легко ограбить, обмануть человека культуры в жизни, настолько трудней его ограбить в духовном отношении. Потеряв многое, почти все, культурный человек по сравнению с обычным крепче в сопротивлении жизненным обстоятельствам. Богатства его хранятся не в кубышке, а в банке мирового духа. И, многое потеряв, он может сказать себе и говорит себе: я ведь еще могу слушать Бетховена, перечитать “Казаки” и “Войну и мир” Толстого. Далеко не все потеряно.

Чтение Достоевского в юности производило потрясающее впечатление. Я до сих пор уверен, что человек, прочитавший “Преступление и наказание”, гораздо менее способен убить другого человека, чем человек, не читавший этого романа. И дело не в том, что Достоевский говорит о справедливой наказуемости преступления.

Дело в том, что Достоевский в этом романе разворачивает перед нашими глазами грандиозную психическую сложность человека. Чем отчетливее мы понимаем психическую сложность живого существа, тем трудней его уничтожить.

Нормальный человек может срубить дерево, некоторым образом чувствуя жалость к нему; с еще большим чувством жалости, но преодолевая его, он может зарезать животное, чтоб воспользоваться его мясом; но перед убийством человека для нормального человека встает невидимая, но хорошо ощущаемая стена — это сама психическая сложность человека. Человек слишком сложен, чтобы убивать его. Убивая человека, ты слишком многое убиваешь заодно с ним, и — прежде всего — свою душу. Убийство человека — это в миниатюре уничтожение жизни на Земле. Профессиональный убийца сам психически примитивен, почти как животное, и потому он не видит большой разницы между убийством человека и животного.

Однажды я спросил нашего знаменитого священника и богослова отца Александра Меня, впоследствии зверски убитого топором:

— Вам приходилось ли когда-нибудь убивать?

— Однажды шмеля убил, — сказал он с сожалением. — Был раздражен, а он слишком пристал ко мне.

Это был человек огромной религиозной и светской культуры.

Еще пару слов о Достоевском. Лица его героев как бы слабо озарены еще далеким, но уже начавшимся пожаром всемирной катастрофы. И они, его герои, интуитивно чувствуют приближение этой катастрофы, спешат, захлебываются, надрываются, скандалят, пытаясь спасти свою душу или пытаясь, как отец Карамазов, ужраться жизнью до наступления этой катастрофы. Надвигающаяся катастрофа стократ усиливает чувство жизни в его героях. Гениальные прозрения соседствуют с мусорным потоком слов. У героев Достоевского слишком мало времени, чтобы сжато, афористично говорить. Слишком мало времени осталось до катастрофы, слишком много вопросов еще не разрешено, и состояние предкатастрофной правды обрекает его героев на захлебывающееся многословие. Иначе было бы недостаточно правдиво.

В этом основа стилистики Достоевского. Предкатастрофное состояние героев. Сама жизнь Достоевского: эшафот, каторга, ожидание припадков — вырабатывала его яростный предкатастрофный стиль.

Вообще, свой собственный стиль есть абсолютная, единственная, последняя правда каждого настоящего писателя.

Как бы умен или красноречив ни был тот или иной писатель, но если мы не чувствуем его собственного стиля, который нас подхватывает, значит, у этого писателя нет высшей духовной правды, ради которой он пишет. Наличие собственного стиля, собственного почерка писателя неизменно делает правдой любую его фантазию. Отсутствие собственного стиля неизменно делает пустой фантазией любую его правду. Стиль невозможно выработать искусственно, как парус не может выработать ветер, который его надувает. Писатель может, как Достоевский и Толстой, говорить тысячи противоречивых вещей, но если все это несется в русле его стиля, значит, все это правда.

В этой связи вспоминаю записанный Горьким эпизод его разговора со Львом Толстым. Ручаюсь только за смысл.

— Страшна та женщина, — сказал Толстой, — которая держит мужа за душу.

— Но ведь в “Крейцеровой сонате”, — напомнил Горький, намекая на совсем другую материю, данную нам в ощущениях, — вы имели в виду прямо противоположное место.

— Я не зяблик, чтобы все время петь одну и ту же песню, — ответил Толстой.

До этого они говорили о зябликах.

* * *

Всю мировую литературу я разделяю на два типа — литература дома и литература бездомья. Литература достигнутой гармонии и литература тоски по гармонии. Разумеется, при этом качество литературного произведения зависит не от того, какого типа эта литература, а от силы таланта художника.

Интересно, что в русской литературе эти два типа художников появлялись нередко в виде двойчатки, почти одновременно.

Так, Пушкин и Лермонтов — достигнутая гармония (Пушкин) и великая тоска по гармонии (Лермонтов). Такая же пара Толстой — Достоевский. В двадцатом веке наиболее яркая пара Ахматова — Цветаева.

Литература дома имеет ту простую человеческую особенность, что рядом с ее героями хотелось бы жить, ты под крышей дружеского дома, ты укрыт от мировых бурь, ты рядом с доброжелательными, милыми хозяевами. И здесь в гостеприимном и уютном доме ты можешь с хозяином дома поразмышлять и о судьбах мира, и о действиях мировых бурь.

Литература бездомья не имеет стен, она открыта мировым бурям, она как бы испытывает тебя в условиях настоящей трагедии, ты заворожен, затянут видением бездны жизни, но всегда жить рядом с этой бездной ты не хочешь. Впрочем, это во многом зависит от характера читателя.

Литература дома — преимущественно мудрость (Пушкин, Толстой). Литература бездомья — преимущественно ум (Лермонтов, Достоевский).

Мудрость сразу охватывает все окружение, но видит не так уж далеко, потому что далеко видеть и не надо, поскольку, видя все вокруг, мудрость убеждается, что человек везде человек и страсти человека вокруг одинаковы.

Ум имеет более узкий кругозор, но видит гораздо дальше. Так, Достоевский разглядел далеких бесов и в бешенстве помчался на них, как бык на красную тряпку.

Литература дома всегда гораздо более детализирована, поскольку здесь мир — дом и нельзя не пощупать и не назвать милую сердцу творца домашнюю утварь.

Литература бездомья ничего не детализирует, кроме многообразия своего бездомья, да и какие могут быть милые сердцу детали быта, когда дома нет?

Зато литература бездомья гораздо более динамична, она жадно ищет гармонию и в поисках этой гармонии постоянно убыстряет шаги, переходящие в побежку, а иногда, отрываясь от земли, летит.

Оба поэта — люди трагической судьбы. Но одна из них сразу стала поэтом дома, а другая — поэтом бездомья.

В известной мере Ахматова и Цветаева выступают в двадцатом веке в роли Пушкина и Лермонтова. И мы как бы догадываемся, что, если бы не роковые обстоятельства, Пушкин прожил бы долгую жизнь и умер бы своей смертью. Лермонтов тоже прожил бы гораздо дольше, но трагический конец его был предрешен.

Разумеется, в совершенно чистом виде эти два типа литературы почти не существуют. Но как две мощные склонности они реальны. Они необходимы друг другу и будут сосуществовать вечно.

* * *

В истории развития мировой культуры есть загадочные явления. Одним из таких явлений я считаю наличие в магометанском мире великой поэзии, но отсутствие, во всяком случае до последнего времени, великой прозы.

Мы, например, знаем, как богата персидская поэзия, но где же проза? Где великий психологический роман?

Я думаю, дело в христианской основе европейского искусства. Хотя Толстой писал, что все религии говорят одно и то же, но все-таки у каждой есть свой существенный оттенок.

Христианство придает исключительную важность жизни человеческой души. Весь человек — это душа. Или человек чистотой своей души добивается ее бессмертия, или губит свою душу греховной жизнью, или, осознав свой грех, через покаяние добивается выздоровления души. Христианство в своей основе в Евангелии уже рассмотрело все комбинации душевной жизни человека и пути ее спасения.

Христианская культура в ее литературном развитии никак не могла не проникнуться этой основой христианской мысли. Но как выразить в рассказе или в романе состояние человеческой души? Единственное средство — изобразить психическую жизнь человека. Вне изображения психической жизни человека невозможно понять его душу. Постепенно это стало литературной традицией, и в девятнадцатом веке она достигла полного развития в европейском и русском психологическом романе или рассказе. И уже талантливые, но атеистически настроенные писатели не могли обойтись без глубокого изображения психической жизни человека. Таков наш Чехов. Будучи атеистом, он чисто музыкально уловил и великолепно зафиксировал действие евангельского сюжета на простого человека. И вся серьезная русская и европейская литература — это бесконечный комментарий к Евангелию. И комментарию этому никогда не будет конца. Все псевдоноваторские попытки обойтись без этического напряжения, без понимания, где верх, где низ, где добро, где зло, обречены на провал и забвение, ибо дело художника — вытягивать волей к добру из хаоса жизни ясный смысл, а не добавлять к хаосу жизни хаос своей собственной.

Самым большим мыслителям человечества почему-то никогда не удавалась положительная программа. Не потому ли, что положительная программа уже дана человечеству раз и навсегда? Это Евангелие. Надо понимать и разъяснять эту программу, и никакой другой не нужно.

Мы говорим: эта картина поэтична, этот рассказ или стихотворение поэтично. Но что это значит? Конечно, это значит, что они талантливы. Но в чем суть самого таланта? Талант необъясним, как Бог, но Бог объясним необъяснимостью таланта.

Суть, на мой взгляд, в том, что истинный талант ту или иную картину жизни умеет осветить светом вечности, умеет вырвать из жизни и показать ее на фоне вечности. Мы радуемся такому художественному произведению, часто не осознавая причину радости. Мы говорим себе: как живо! Как точно! Как правдиво!

И все это верно, но не до конца. На самом деле нас восхищает эта живость, правдивость, точность потому, что все это просвечивается сквозь вечность. Нас радует и обнадеживает двойственность ее существования. Картина нас радует здесь, потому что одновременно там. Она ровно настолько радует здесь, насколько она там.

Мы чувствуем, что красота вечна, что душа бессмертна, и наша собственная душа радуется такому шансу. Художник нас утешает правдой своего искусства. У искусства две темы: призыв и утешение. Но в конечном итоге и призыв есть форма утешения.

Если легко понять, почему нас восхищает толстовская Наташа как вечная женственность, казалось бы, трудней понять, почему такой мошенник, как Ноздрев, нас тоже по-своему радует, мы хохочем, читая, как правдиво его Гоголь рисует.

Мы чувствуем, что человеческая вздорность в лице Ноздрева тоже вечна и обречена на вечное художественное, а не просто басенное разоблачение.

Несколько раз в жизни, встречая вздорного жулика, пытавшегося мне что-то всучить, я начинал взрываться от возмущения и вдруг вспоминал: Господи, это же Ноздрев, как точно он его повторяет!

И как это ни странно, сила возмущения ослабевала, я только пытался отстраниться от него, что было тоже нелегко, потому что сам новоявленный Ноздрев не понимал, что я в нем уже угадал Ноздрева. Все это становилось смешным, потому что новоявленный Ноздрев, не понимая, что он уже разоблачен, упорствовал, и чем больше упорствовал в мошенничестве, тем феноменальней делалось его сходство с уже давно описанным Ноздревым.

Гениальный создатель человеческих типов как бы угадывает вечный химический состав этого типа, заставляющий его в любых исторических обстоятельствах действовать одинаково. Господи, думаем мы, там крепостное право, а здесь социализм или капитализм, а Ноздрев все тот же.

Наше знание Гоголя — это часть нашей культуры, и, как видим, знание культуры утешает. Мы говорим себе: это Ноздрев, а Ноздревы не исчезнут. Социальная критика того времени вполне ошибочно решила, что Гоголь создал сатиру на крепостническую Россию. На самом деле Гоголь если в “Мертвых душах” и создал сатиру, то это сатира на все человечество, хотя человеческие типы, естественно, как у русского писателя, у него имеют национальную физиономию.

Вечность, в которую поместил своих героев Гоголь, мы ощущаем как могучее нравственное небо, под которым его герои видятся особенно приплюснутыми и смехотворными. Но читатель все время чувствует внутри произведений Гоголя это могучее нравственное небо и в конечном итоге смеется, но и жалеет их.

У другого нашего знаменитого сатирика, у Зощенко, мы не чувствуем, да и сам он не видит никакого нравственного неба над головой своих героев. Поэтому его произведения воспринимаются как очень тонко беллетризованные научные очерки, что-то вроде антидарвинизма, невероятно смешные рассказы о превращении человека в обезьяну. Безнадежность у Зощенко столь велика, что перестает быть даже пессимизмом, который, сожалея об удаленности человека от полюса добра, все-таки признает его двухполюсность.

* * *

Я хочу высказать предположение, которое может показаться парадоксальным. Гений нации самым слабым, отсталым формам национальной жизни придает самый цветущий вид. В этом, может быть, подсознательно сказывается благородный пафос лечения нации, если это вообще возможно.

Думаю, что в общей исторической перспективе это возможно.

Великий гуманистический пафос русской классической литературы общепризнан. Томас Манн назвал русскую литературу святой. Но не есть ли это реакция национального гения на жестокость российской жизни, попытка лечения ее?

Великая немецкая философия и великая немецкая музыка, самые поднебесные формы культуры, не есть ли реакция на слишком практичную, приземленную немецкую жизнь?

Знаменитый трезвый французский разум, то, что Блок назвал “острый галльский смысл”, не есть ли реакция на французское легкомыслие?

Национальный гений как бы говорит своей нации: “Подымайся! Это возможно. Я ведь показал, что это возможно!”

Среднему человеку любой нации можно сказать: “Скажи, кто твой национальный гений, и я скажу, кто ты. Только наоборот”.

Национальный гений обладает еще одним парадоксальным свойством. Как французы повлияли на Пушкина — мы знаем. Как Шиллер повлиял на Достоевского — мы знаем. Как Достоевский повлиял на всю новейшую мировую литературу — мы знаем.

Чтобы созрел великий национальный писатель, необходимо, чтобы он прошел межнациональное перекрестное опыление. Оказывается, предварительным условием углубленного национального самопознания является знание чужого, прививка чужого. Существование национального гения доказывает, что народы должны стремиться к сближению. То, что либеральная политика (мысль о сближении народов) стремится доказать риторически, культура на практике уже давно доказала.

* * *

Слово поэта обладает таинственной, мистической властью над ним и его судьбой. Вспоминая стихи русских поэтов первого ряда, я не могу назвать ни одного, кто бы писал о самоубийстве. Никого, кроме Маяковского, Есенина и Цветаевой. И все трое покончили жизнь самоубийством.

Какая связь между поэтическим словом и жизнью поэта? Видимо, огромная, но до конца понять мы ее не можем. Материалистически это можно объяснить так: эти трагические поэты слишком часто зависали над бездной и рано или поздно должны были по теории вероятности сорваться в нее. И сорвались. Мне кажется, такое объяснение недостаточно убедительно. Более трагическую судьбу, чем у Достоевского, трудно представить. Он не только иногда, но всю жизнь сознательно зависал над бездной, однако покончить с жизнью никогда не стремился. Он страстно изучал бездну, точно зная, что человечество скоро само зависнет над ней. И он, изучая бездну, искал средство спасти его.

У поэта, как и у всякого человека, может возникнуть нестерпимая боль, отвращение к жизни, желание покончить с этой болью. Но, видимо, есть грандиозная разница между желанием покончить с этой жизнью и его зафиксированностью в поэтическом произведении. Дьявол хватает это стихотворение и бежит к своему начальству, как со справкой: вот его подпись! Он сам захотел! — дьявол вообще любит справки.

Слово поэта суть его дело. Зафиксировав в стихотворении желание уйти из этой жизни и продолжая жить, поэт подсознательно превращается в позорного неплательщика своего долга. И совесть рано или поздно взрывается: пишу одно, а живу по-другому. Выход тут только один: покаянное проклятие того рокового стихотворения, но проклятие, тоже зафиксированное в поэтическом произведении.

А еще лучше никогда поэтически не фиксировать желание смерти ни родным, ни родине, никому. Даже если такое желание возникает.

Выходит, я выступаю против искренности поэта? Да, я выступаю против греховной искренности поэта. Неискренность всегда отвратительна. Но иногда и искренность отвратительна, если она греховна.

Если жизнь представляется невозможной, есть более мужественное решение, чем уход из жизни. Человек должен сказать себе: если жизнь действительно невозможна, то она остановится сама. А если она не останавливается, значит, надо перетерпеть боль.

Так суждено. Каждый, перетерпевший большую боль, знает, с какой изумительной свежестью после этого ему раскрывается жизнь. Это дар самой жизни за верность ей, а может быть, даже одобрительный кивок Бога.

В связи со всем этим я хотел несколько слов сказать о так называемом серебряном веке русской литературы. У нас его сейчас безмерно захвалили. Конечно, в это время жили великий Блок, великий Бунин, кстати, питавший пророческое отвращение к этому серебряному веку, были и другие талантливые писатели.

Но серебряный век принес нашей культуре, нашему народу больше зла, чем добра. Это было время самой разнузданной страсти к вседозволенности, к ничтожной мистике, к смакованию человеческих слабостей, а главное, всепожирающего любопытства к злу, даже якобы самоотверженных призывов к дьявольской силе, которая явится и все уничтожит.

Самое искреннее и, вероятно, самое сильное стихотворение Брюсова “Грядущие гунны” великолепно демонстрирует идеологию серебряного века.

Где вы, грядущие гунны,

Что тучей нависли над миром?

Слышу ваш топот чугунный

По еще неоткрытым Памирам.

И кончается стихотворение так:

Бесследно исчезнет, быть может,

Что ведомо было одним нам.

Но вас, кто меня уничтожит,

Встречаю приветственным гимном!

Какой самоубийственный гимн, какой сложный человек, восторженно думали многие читатели того времени. А ведь Брюсов — человек, хотя и талантливый, совсем несложный и даже с примитивной хитростью, что гунны учтут его гимн. И гунны, явившись, действительно учли этот гимн и самого Брюсова пощадили и даже слегка возвеличили его.

* * *

Поговорим о брезгливости. Тема эта в сегодняшней России особенно актуальна. Откуда она вообще взялась?

Представим себе миссионера на стоянке дикаря. Тот уже овладел огнем и настолько цивилизован, что ест жареное мясо. Он жадно отправляет в рот дымящиеся куски. То ли от дыма, то ли от простуды вдруг у него потекло из носу. Дикарь почувствовал под носом неприятное щекотание и, чтобы унять это щекотание, не прерывая приятное занятие, мазнул под носом очередным куском мяса и отправил его в рот.

И тут наш миссионер пытается ему объяснить, что он нехорошо поступает. Он срывает лопоухий лист с близрастущего куста, приближает его к собственному носу (платок слишком сложно) и показывает, как надо было поступить. Дикарь внимательно выслушивает его и вдруг с сокрушительной разумностью говорит:

— Но ведь это не меняет вкус поджаренного мяса!

И в самом деле миссионер вынужден признать, что для дикаря это не меняет вкус поджаренного мяса.

Брезгливость — плод цивилизации и культуры. Это легко подтверждается на примере ребенка. Маленький ребенок в состоянии полуразумности, как маленький дикарь, тянет в рот все, что попадает ему под руку. Позже, наученный окружающими людьми, он усваивает уровень брезгливости своего времени.

Как наглядно, что физическая брезгливость человека развивается вместе с цивилизацией, и какая драма человечества, что нравственная брезгливость развивается гораздо медленней, хотя и само ее развитие многим может показаться спорным.

Иногда кажется, что для воспитания человечества нужно еще одно воспитанное человечество. Но где его взять?

Я предполагаю, что нравственная брезгливость в человеке развивалась вместе с религией и культурой. Не обязаны ли мы более всего Евангелию за то отвращение, которое мы испытываем к предательству? Образ Иуды стал нарицательным. И хотя поток доносов достаточно мощен до сих пор, но не был бы он еще более мощным, если бы люди не содрогались, уподобляя себя Иуде?

Настоящее художественное произведение не может обойтись без этического напряжения. Читая настоящую литературу, мы не только наслаждаемся красотой, но и невольно развиваем в себе нравственные мускулы. И в этом, грубо говоря, практическая польза культуры.

Но культура таит в себе свою трагедию. До тех, кому она нужнее всего, до широких народных масс, она доходит медленно, слишком медленно. Такое впечатление, что самая малая доза культуры создает в народе насыщенный раствор и все остальное выпадает в осадок. Культурой в основном пользуются культурные люди, и получается, что культура сама себя пожирает. В этом ее трагедия.

Как ее преодолеть — вопрос грандиозной сложности, который должно пытаться разрешить общество в целом и государство. Техническое развитие человеческого ума вырвалось вперед, оторвалось от культуры и грозит человечеству гибелью то ли от рук террористов, то ли от рук безумного диктатора, овладевшего атомным оружием. То ли просто от нового варварства вседозволенности псевдокультуры, которой народ пичкают глупые книги и средства массовой информации и которую народ активно поглощает и потому, что она примитивная, и потому, что она поощряет низменные человеческие инстинкты. Проявляя нравственную брезгливость, мы должны уже сегодня с этой псевдокультурой бороться более беспощадно.

Положение народа еще более драматично, чем положение самой культуры. Народы мира теряют нравственные нормы своих традиций, вырабатывавшиеся тысячелетиями, а настоящей общечеловеческой культуры, как я уже говорил, пока почти не усваивают. Не случайно терроризм в мире принял международный характер. Уверен, что лихие голливудские и не только голливудские боевики сыграли в этом свою роль. Народы уходят от своей народной культуры и не приходят к общечеловеческой. На вопрос: “Умеешь ли ты читать?” — один из героев Фолкнера отвечает: “По печатному могу. А так нет”.

Давно замечено, что полная неграмотность нравственно выше полуграмотности. Это касается и интеллигенции.

…В связи с наступающим хамством. Небольшой пример, как любил говорить вождь. Насколько я помню из литературы, в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого века слово “дерзость” имело отрицательный смысл. Говорили: “Повар надерзил. Пришлось отправить его на конюшню”.

Уже у Даля, конечно, в связи с развитием живого языка это слово имеет два практически противоположных смысла. Дерзость — необычайная смелость. Дерзость — необычайная наглость и грубость.

С начала двадцатого века положительный смысл этого слова, в сущности, становится единственным. Чем больше хамство побеждало в жизни, тем более красивым это слово выглядело в литературе. И уже невозможно ему вернуть первоначальный смысл. Иногда люди, не замечая комического эффекта, противопоставляют это слово первоначальному смыслу. “Наглец, но какой дерзкий”, — говорится иногда не без восхищения.

Таким образом, слово “дерзость” — небольшая филологическая победа большого хамства.

* * *

Можно найти математическое определение таланта. Талант — это количество контактных точек соприкосновения с читателем на единицу литературной площади. Онегинская строфа дает нам наибольшее количество контактных точек, и именно поэтому “Евгений Онегин” — самая гениальная поэма русской литературы.

Пушкин нам дал изумительное по точности описание самого состояния вдохновения. Но откуда оно берется, он не сказал.

Я скажу просто: вдохновение есть награда за взыскующую честность художника. Верующий уточнил бы: награда Бога. Атеист сказал бы: награда нашей нравственной природы. На что верующий мог бы спросить: а откуда взялась ваша нравственная природа? Но этот спор вечен.

Когда перед нами истинно талантливое произведение, это всегда субъективно честно, но охват истины зависит и от силы таланта, и знания предмета, и того идеала честности, который выработан данным писателем. Вдохновение вбрасывает писателя на вершину его идеала. Но вершины идеала Льва Толстого или просто хорошего писателя Писемского находятся на разном уровне, и тут наша собственная честность в измерении их достижений должна учитывать это. Толстой со своей высоты видит всех и потому виден всем. Просто одаренный писатель со своей высоты тоже видит кое-что и виден каким-то людям. Более того, какие-то части открывающегося ландшафта одаренный писатель может видеть лучше гения. Только боюсь, что это мое утешение не остановило бы Сальери. Крайность.

Вдохновение может заблуждаться, но оно не может лгать. Скажу точнее: все истинно вдохновенное всегда истинно правдиво, но адресат может быть ложным. Представим себе поэта, написавшего гениальное стихотворение о животворной разумности движения светила с востока на запад. Можем ли мы наслаждаться таким стихотворением, зная, что оно не соответствует законам астрономии? Безусловно, можем! Мы наслаждаемся пластикой описания летнего дня, мы даже наслаждаемся очарованием доверчивости поэта: как видит, так и поет!

Такие ошибки бывают, но они сравнительно редки, потому что вдохновение вообще есть одержимость истиной, и в момент вдохновения художник видит истину со всей доступной ему полнотой. Но одержимость истиной чаще всего приходит к тому, кто больше всего о ней думает.

Я скажу такую вещь: существует жалкий предрассудок, что, садясь писать, надо писать честно. Если мы садимся писать с мыслью писать честно, мы поздно задумались о честности: поезд уже ушел.

Я думаю, что для писателя, как, видимо, для всякого художника, первым главнейшим актом творчества является сама его жизнь. Таким образом, писатель, садясь писать, только дописывает уже написанное его жизнью. Написанное его личной жизнью уже определило сюжет и героя в первом акте его творчества. Дальше можно только дописывать.

Писатель не только, как и всякий человек, создает в своей голове образ своего миропонимания, но неизменно воспроизводит его на бумаге. Ничего другого он воспроизвести не может. Все другое — ходули или чужая чернильница. Это сразу видно, и мы говорим: это не художник.

Поэтому настоящий художник интуитивно, а потом и сознательно строит свое миропонимание как волю к добру, как бесконечный процесс самоочищения и очищения окружающей среды. И это есть наращивание этического пафоса, заработанное собственной жизнью. И другого источника энергии у писателя просто нет.

Виктор Шкловский где-то писал, что обыкновенный человек просто физически не смог бы за всю свою жизнь столько раз переписать “Войну и мир”. Конечно, не смог бы, потому что у обыкновенного человека не было такого первого грандиозного акта творчества, как жизнь Толстого, породившая эту энергию.

Живому человеку свойственно ошибаться, спотыкаться. Естественно, это же свойственно и писателю. Может ли жизнь писателя, которая в первом акте самой жизни прошла как ошибка и заблуждение, стать предметом изображения во втором акте творчества на бумаге?

Может — только в том случае, если второй акт есть покаянное описание этого заблуждения. Искренность покаяния и порождает энергию вдохновения. Я бы ничего не имел и против заранее запланированного заблуждения, но это пустой номер, при этом не выделяется творческой энергии.

* * *

В России жил один из самых гармонических поэтов мира — Пушкин. Больше никогда не повторившееся у нас — великое и мудрое пушкинское равновесие. Однако гармония в российской жизни пока никак не удается. И никогда не удавалась. Был, говорят, Петр Великий. Может быть, гений, но как человек — воплощение самых крайних крайностей. И не было ни одного гармонического царя, не говоря о генсеках.

Впрочем, кажется, при Екатерине наметилось какое-то равновесие: извела мужа, но ввела картошку. Эта наша ученая Гретхен очень любила военачальников и сильно приближала их к себе. Вообще, при Екатерине каждый храбрый военный человек имел шанс быть сильно приближенным. Может быть, поэтому, говорят, Россия при Екатерине вела самые удачные войны. Она ввела в армии принцип личной заинтересованности. Нет, мудрого пушкинского равновесия и здесь не получается.

Как же так? В России был величайший гармонический поэт, а гармонии никогда не было. Но раз Пушкин был в России, значит, гармония в России в принципе возможна. Почему же ее нет? Выходит, мы плохо читали Пушкина. Особенно политики.

Огромные пространства России, по-видимому, всегда внушали правителям ее страх перед ними, административную агорафобию. Отсюда всегда невольное стремление прижаться к какому-нибудь краю и принимать крайние решения. Пушкин всегда умел находить центр.

Я бы предложил в порядке шутки, похожей на правду, будущим политическим деятелям России, положив руку на томик Пушкина, давать клятву народу, что перед каждым серьезным политическим решением они будут перечитывать Пушкина, чтобы привести себя в состояние мудрого пушкинского равновесия.

Все остальное мы уже испытали: дворцовые перевороты с удушением монарха, реформы, контрреформы, революции, контрреволюции — ничего не помогает, нет гармонии в российской жизни.

Пушкин — наш последний шанс. И если мы еще иногда способны шутить — это тоже Пушкин.

Познакомиться с истиной или постичь ее . Человек, индивид, личность

Что такое научное познание? Теория познания по-другому называется гносеологией. Оба названия происходят от греческого «гносис» – познание, узнавание, знание о знании. В конце 60-х годов XIX века в философии появилась концепция непознаваемости (агностицизм), последователи которой отрицали частично или полностью познание окружающего человека мира. В русском языке знание, равно как и познание, рассматривались как синонимы. В первом случае знание – это данность, добытый факт, во втором – это процесс получения знания, его приращение. Философы Запада термин «теория познания» заменяли нередко понятием «эпистемология» – от греческого «знание, учение, слово».

Процесс познания человеком. Познавательная деятельность людей связана с работой мозга, с отражением в мозгу окружающего мира, который, со своей стороны, воздействует на индивидуум, вызывает у него соответствующие эмоции, ощущения, представления и понятия. Очевидно, если бы существующие на планете леса, поля, горы, животные и птицы, запахи трав и цветов не воздействовали на человека, на его сознание, то он не имел бы о них нужного представления.

Французский философ-энциклопедист Дени Дидро (1713-1784) уподоблял мозг человека воску, на котором образованные граждане и предметы природы оставляли свои отпечатки. Но Дидро, как и другие философы-материалисты, недооценивал роль практики, накопленного опыта в познавательном процессе. Иммануил Кант признавал возможность познания лишь внешних явлений и предметов, но сам мир вещей считал недоступным для человека. При этом он ссылался на то, что в жизни индивидуума, окружающего мира существуют такие глубины тайн, такие сферы, где наука бессильна.

С XVIII в. исходным пунктом и основой познавательного процесса становится индустриальное производство, а с середины XX в. – информационная, научно-техническая деятельность больших групп людей. Во всех случаях материальное производство (практика) вооружило образованных профессиональных работников приборами, инструментами, машинами и тем самым содействовало успехам их деятельности в создании «второй (искусственной) природы».

Во всех случаях деятельность людей многовариантна. Одним из таких видов ее выступает творческое познание мира, его подлинности. Здесь познание является теоретическим видом. Хотя сама по себе теория познания не в состоянии изменить действительность, она лишь отражает мир, обобщает практический опыт человечества.

Целью ученых академических учреждений является открытие закономерностей развития сфер современного общества на основе накопившихся опыта и научных источников. Общественно-производственная практика находится в единстве с познавательной деятельностью, с теорией. По отношению к познанию практика выполняет троякую роль. Во-первых, является источником, основой познания, его движущей силой, дает ему необходимый материал, подлежащий обобщению и теоретической обработке. Во-вторых, практика выступает способом приложения знаний, и в этом смысле она – цель познания. В-третьих, она служит мерилом и критерием истинности результатов познания.

Научная теория и практика составляют такое единство противоположностей, в котором практике изначально принадлежит определяющая роль. Теория не сводит свою роль к простым обобщениям итогов практики, а творчески перерабатывает экспериментальные материалы и тем самым создает условия для развития ее. В философии, помимо практического этапа познания, принято выделять и другие уровни познания: чувственное, эмпирическое и рациональное.

Чувственное познание, где главную роль играют органы чувств человека (зрение, слух, осязание, обоняние, вкус), прямо связывает его с окружающим миром, дает чувственный материал для логического мышления. Основными формами, результатами чувственного познания выступают ощущения, восприятия и представления. Ощущение – исходный элемент чувственного отражения отдельных свойств предметов: ощущение звука, температуры, веса и т.д. Ощущение, следовательно, – это первая, простейшая форма образного отражения объекта. Восприятие – чувственный образ объекта (образ человека, образ дерева и прочее) в целом, его синтез, полученные посредством наблюдения. Представление – это уже обобщенный образ ранее воспринятого предмета, хранимый нашей памятью о школьном учителе, которого много лет подросток не видел; зимнее представление о лете и т.п.

Чувственное познание не дает человеку полного представления об объекте. Посредством чувственного познания возможно воспринять, но не раскрыть внутреннюю природу сложных явлений (например, молнии, радуги), законов цивилизационного и глобального развития мира. Здесь-то и приходит на помощь абстрактно-логическое мышление.

Логическое познание – качественно новый, более высокий этап в развитии познания. Для этого этапа присущи свои формы познания: понятие, суждение, умозаключение, которые строятся по законам логики, тяготеют к формированию и развитию теории. Понятие выступает основной формой логического мышления. В нем отражаются общие, существенные свойства предметов в словесной форме (человек, атом, дерево, техника, пространство). В образовании понятий вступают в силу такие приемы познания, как сравнение, анализ, синтез, готовящие почву для составления суждений и выведения умозаключений. В то же время отбрасываются второстепенные признаки субъекта и объекта. Обратимся, например, к понятию «Человек, индивид, личность» в учебном курсе «Основы обществоведения». В этом учебнике рассмотрены не все признаки каждого отдельного человека.

Переход от чувственного к абстрактному познанию представляет собой диалектический скачок в процессе познания, в его движении от первоначального этапа к высшему. Этот скачок совершается на базе практики.

На основе понятий формируются новые формы суждения и умозаключения. Суждение – это форма мысли, утверждающая и отрицающая какую-либо информацию об объекте (например, «Война и мир» – роман Л.Толстого). С другой стороны, невозможно раскрыть это и другие понятия без новых суждений. Понятия и суждения взаимосвязаны. Связь их образует особую форму рационального мышления – умозаключения. Из сказанного следует, что материалистическое познание в своем развитии проходит длительный и трудный путь от простейших ощущений до сложных научных теорий.

Истина, оценки. Истина в обществознании на протяжении тысячелетий понимается как знание, соответствующее действительности, верно ее отражающее. Ложное знание искажает реальность, отражает действительность неверно. Различают два вида ложного знания: заблуждение и ложь. Если заблуждение – бессознательное искажение реальности, то ложное знание – это умышленное, преднамеренное, осознанное искажение действительности.

Затем человечество дополнило сущность истины понятиями «правды и искренности». «Дерзновенные искания истины, вера в могущество человеческого разума, – констатировал Г.Гегель, – есть первое условие философских знаний человека».

Философы-материалисты новой и новейшей эпохи в противоположность идеалистам последовательно высказывались о том, что объективная истина существует независимо от воли и интересов индивидуального человека и всего человечества. Примером этого является утверждение ученых, что «земля существовала и до человека», «земля имеет форму шара». Эти утверждения, несомненно, истинны, независимы от человеческого сознания. Земля существовала задолго до появления людей, и ее шаровидная форма сформировалась под воздействием естественных природных сил. Истиной здесь выступают наши знания о действительности.

Любая истина практически по своему содержанию объективна, а по форме относительна. Различие этих истин – в степени познания действительности, в глубине проникновения в нее разума образованных людей. В связи с этим одни знания объекта исследования приблизительны, относительно точны, другие знания объекта соответствуют действительности, свидетельствуют о бесконечности нашего познания, внешнего мира, о его пределе для конкретной исторической эпохи.

Обратимся к анализу относительной и конкретной истин, к их соотношению. Обществоведы – диалектики XX века, признавая объективность истины, решали одновременно и такой вопрос познания, как человек познает истину – сразу, целиком или приблизительно, относительно. Образованная часть человечества во все эпохи отдавала предпочтение исчерпывающим знаниям, ослаблению влияния «относительного» в содержании абсолютной истины.

Р.Тагор писал: «Мы радуемся, постигая истину. Если же нет радости, это означает, что мы только знакомы с истиной, но не сумели ее постичь». Познание человека ограничивается историческими рубежами, определенным уровнем развития научно-технического прогресса, недостаточностью экспериментального оборудования. Прогресс познания в том и состоит, что, познавая относительные истины, человек познает и абсолютную истину. Рассмотрим этот факт на конкретном примере современного учения об атоме.

Начало учения об атоме заложили философы-материалисты древности. В частности, Демокрит (V в. до н.э.), Эпикур (341-270), а затем и философ Лукреций (98-55). Согласно их представлениям, материя делима на неизменные мельчайшие движущие частицы – атомы. Эти положения отражали действительность античности. Философия этой эпохи не знала достижений науки нового времени. Поэтому их познание атома не выходили за рамки относительной истины.

В конце XIX века, после открытия (1897 г.) электрона англичанином Дж.Томсоном, атом признали делимым. Но начало научной атомистики было изложено в ранних работах великого русского ученого Михаила Ломоносова (1711-1765) и обосновано английским ученым Дж.Дальтоном (1766-1844). Дальнейшее развитие атомистика получила в трудах российского академика-химика Дмитрия Менделеева (1834-1907).

В 1911 г. Э.Розерфорд предложил планетарную модель атома, где вокруг тяжелого положительно заряженного ядра вращаются электроны. Первую квантовую теорию атома на основе модели Розерфорда дал в 1913 г. физик Нильс Бор.

Человек постепенно обретал власть не только над атомом, но и над бесконечными пространствами Вселенной. Разум его проникает не только в глубь материи, но и в ширь космического пространства. Искусственные спутники и космические станции позволили человечеству получать сведения об окружении Земли поясами заряженных частиц, о верхних слоях атмосферы, ее составе и плотности, о космических лучах и микрометеорах – мельчайших частицах межпланетного вещества.

Подчеркнем в заключение, что относительная и абсолютная истина – это лишь разные уровни или формы объективной истины. Наше знание всегда относительно, поскольку зависит от уровня развития общества, состояния науки, экспериментальной техники.

Конкретность истины. Отвлеченной истины не существует. Истина адекватно отражается действительностью. Средством для оценки объективности гипотезы и теоретического построения чего-либо является общественная практика. Опытные научные теории получают свою фундаментальную проверку в конкретном производстве, в деятельности по переустройству общества.

Принцип конкретности истины требует подходить к фактам не с общими формулами и схемами, а с учетом исторической объективности, достоверности явлений. Рассуждать об истинности той или иной идеи, научной теории можно сколько угодно, но решить спор в состоянии только производственная практика, общественно-политическая жизнь, научный эксперимент. Российский ученый и изобретатель Константин Циолковский впервые в мире создал в начале XX века научную теорию полетов на другие небесные тела. Это была небывало смелая, прямо-таки фантастическая для того времени мысль. Много сил и труда потребовалось для воплощения гениальных идей Циолковского. В 1959 г. вторая космическая ракета достигла Луны и доставила на Землю «лунный камень». Идеи Циолковского были практически подтверждены.

Заблуждение и ложь в науке. Приведенные выше примеры из практики познания человеком окружающего мира свидетельствуют, что истины редко достигаются без крайностей и заблуждений. Известный российский философ А.Спиркин в своем учебнике «Философия» отмечает, что открытие ученым плодотворной истины нередко стоит экспериментаторам здоровья и даже жизни из-за неудачных гипотез и ошибок, которые, впрочем, неизбежны.

Академик Владимир Вернадский большую часть своей сознательной жизни трудился не только над проектами атомной энергетики, но и над поиском «живого вещества» для лечения людей от лучевой болезни. В начале тридцатых годов прошлого столетия мало кто из ученых-естествоиспытателей представлял, зачем руководитель Петербургского радиевого института создал еще и биогеохимическую, отнюдь не медицинскую, лабораторию. Но российские ученые во главе с Вернадским, опережая Запад, первыми проникали в тайны живых организмов: изучили их химический состав, среду обитания и взаимосвязь. Их к этому вынуждала свирепствовавшая в Восточном Забайкалье очень странная, неизлечимая для того времени болезнь. Так родилось учение о «биогеохимических провинциях» – территориях с недостаточным для нормальной жизни содержанием микроэлементов в пище. Во второй половине двадцатого столетия в России вступил в строй Институт радиологической медицины. В результате для населения отдельных территорий, где испытывалось ядерное оружие, а также для работников ядерных электростанций стали включать в питание биологические добавки, получившие название «Селен-Актив».

Конечно, многих тонкостей лечения раннего старения, онкологических заболеваний Вернадский еще не знал. Однако он предугадал, что «селеновая профилактика» при достаточно взвешенном рационе питания и впрямь сможет положительно влиять на здоровье населения. И это не было ни измышлением, ни обманом в угоду интересам этого ученого. В Финляндии, например, в 90-е годы после повсеместного введения селена в рацион питания число онкозаболеваний уменьшилось в 1,7 раза, болезней сердца и сосудов – в 2,5 раза, эндокринных – на 77%.

В России же, по сведениям ученых Института питания РАМН, от недостатка селена в пище, которую мы употребляем, ныне страдает до 80% населения. Отсюда в обществе рост онкологических заболеваний.

Заблуждения в естествознании, однако, преодолеваются быстрее, чем в социальной истории, в силу неповторимости прошлого, зависимости исследователя от доступности источников, их достоверности и тесной связи с идеологией и политикой.

Подведем итоги сказанному. Результаты познания, таким образом, могут быть различными. В древности основным способом постижения мира были миф и гипотеза. Благодаря чему индивидуум мог не только получать знания, но ставить новые вопросы, выдвигать новые проблемы, определять новые границы обновляемых знаний.

Любая сфера общественной жизни развивается тогда, когда она опирается на оба уровня познания: на истинное (научное) знание и на современное содержание обыденного знания. Здесь следует руководствоваться пониманием того, что субъектом познания является человек; субъектом научного познания являются ученые. Объектом познания служат все явления реального мира: природа, техника, общество, человек.

Вопросы и задания

1. Объясните понятие «познание» и его суть. Правомерно ли утверждение, что «познание» как теоретический вид деятельности в состоянии изменить действительный мир?

2. Раскройте суть содержания этапов и форм познания. Вспомните из курса биологии основные органы чувств человека, которыми он познает окружающий мир и самого себя.

3. Современная наука утверждает, что исходным пунктом и основой познания выступает практика. Ваше отношение к этой точке зрения.

4. Какое место в познании человеком окружающего мира занимает истина? Объясните, от чего она зависит: от человека или от предмета? Верно ли определение истины древнегреческим философом Протагором: «Человек есть мера всех вещей»?

6. Известный мыслитель эпохи Просвещения Ж.Ж.Руссо был убежден, что «тысячи научных путей ведут к заблуждению, к истине познания – только один». Выскажите свое соображение.

Михаил ШИЛОБОД, доктор исторических наук

Умение договариваться с истиной

Анри Пуанкаре родился в Нанси, в семье, которая дала Франции несколько знаменитых людей. В частности, у дяди Пуанкаре — Антони Пуанкаре — было два сына: Раймон, президент Французской Республики и премьер-министр, и Люсьен, известный физик, впоследствии ректор Парижского университета.

Благодаря прекрасной домашней подготовке восьмилетний Анри смог поступить в лицей сразу на второй курс. Он получал высокие отметки по всем дисциплинам и заработал репутацию эрудированного ученика.

Пуанкаре овладел латинским, немецким и английским языками. Когда ему было 17 лет, он стал бакалавром словесности.

Призвание к математике у Пуанкаре проявилось уже в лицее. Его преподаватель Эллио сказал как-то своему другу Лиару: «В моем классе в Нанси есть математическое чудовище. Это Анри Пуанкаре». А учитель, проверявший работы, представленные на конкурс, который проводился в лицее, сказал: «В Нанси имеется ученик, обладающий исключительными математическими способностями. Если бы Пуанкаре даже допустил кое-какие ошибки в вычислениях и не довел решение до конца, я все равно поставил бы ему высшую оценку… хотя бы за то, как он ставит задачу».

В 1873 году он поступает в Политехническую школу. По воспоминаниям товарищей по школе, он не вел конспекты, но слушал лекции, обдумывал их, размышлял, расхаживая по коридорам.

В первый же год своего пребывания в Политехнической школе Пуанкаре опубликовал изящный геометрический метод исследования кривизны поверхности. Но его успехи в черчении и в гимнастике оставляли желать много лучшего, а его привычка сообщать сразу готовый ответ, опуская все промежуточные рассуждения, привела к тому, что на выпускном экзамене по геометрии и стереометрии экзаменатор поставил Пуанкаре лишь удовлетворительную оценку.

По окончании второго курса Политехнической школы Пуанкаре в октябре 1875 года поступает в Горную школу. Он сознательно готовит себя к профессии инженера и оканчивает Горную школу в марте 1879-го, будучи третьим в своем выпуске. Получив приглашение от Канского университета, он занял место преподавателя на факультете точных наук. И хотя в списках министерства общественных работ Пуанкаре продолжал числиться сначала как рядовой инженер, затем как старший инженер, генеральный инспектор шахт, он в действительности давно уже стал преподавателем университета и ученым.

Анри Пуанкаре в студенческие годы

persons-info.com

Отважный дебют

В Горной школе Пуанкаре начал проводить свои первые исследования. Результатом этих трудов стала докторская диссертация «О свойствах функций, определяемых дифференциальными уравнениями в частных производных», которую он защитил 1 августа 1879 года. Известный французский математик Жан Гастон Дарбу дал о диссертации Пуанкаре следующий отзыв: «Что особенно поражает нас в этом дебюте, так это решимость… отвага, с которой автор обратился к решению самых возвышенных, самых трудных и самых общих вопросов. Он берется за рассмотрение самых важных и самых существенных проблем».

В октябре 1881 года Пуанкаре переезжает в Париж и приступает к чтению лекций по анализу. С марта 1885-го ему поручают чтение лекций по физической механике (впоследствии этот курс был переименован в математическую физику), с августа 1886-го — по теории вероятности. В ноябре 1886 года Пуанкаре возглавил кафедру математической астрономии и небесной механики, которую занимал до самой своей смерти. С 1902 года Пуанкаре заведовал кафедрой теории электричества Высшей школы ведомства связи. Тридцать первого января 1887 года был избран членом Академии наук по отделению геометрии, которое он возглавил в 1906 году. Пятого марта 1908-го — членом Французской академии.

Столь блестящая карьера имела под собой основания: замечательные работы, охватывающие почти все разделы математики и ее приложения, но в то же время группировавшиеся в основном вокруг теории обыкновенных дифференциальных уравнений и дифференциальных уравнений с частными производными. Вскоре после завершения работы над диссертацией, привлеченный не доведенными до конца работами Фукса по теории линейных дифференциальных уравнений второго порядка, Пуанкаре приступает к интегрированию всех линейных дифференциальных уравнений с алгебраическими коэффициентами и полностью решает эту задачу, фактически создав новый раздел математики — качественную теорию дифференциальных уравнений.

Когда шведский король Оскар II в 1885 году объявил математический конкурс и предложил участникам на выбор несколько тем, Пуанкаре выбрал самую сложную: рассчитать движение гравитирующих тел Солнечной системы, так называемую задачу трех тел. Пуанкаре показал, что эта задача не имеет законченного математического решения, но вскоре предложил эффективные методы ее приближенного решения.

В 1889 году Пуанкаре получил премию шведского конкурса. Один из двух судей, Миттаг-Леффлер, писал о работе Пуанкаре: «Премированный мемуар окажется среди самых значительных математических открытий века». Второй судья, Вейерштрасс, удостоил работу Пуанкаре следующего отзыва: «Значение мемуара столь велико, что опубликование его откроет новую эру в истории небесной механики».

Сочинения Анри Пуанкаре

henri-poincare.ahp-numerique.fr

От небесной механики до телеграфа

В 1886 году Пуанкаре возглавил кафедру математической физики и теории вероятностей Парижского университета. В его многочисленных курсах по небесной механике находили свое отражение всё новые и новые его открытия (в том числе уравнения в вариациях и интегральные инварианты). Эти курсы вплотную примыкают к его же «Новым методам небесной механики», «Лекциям по небесной механике», «Лекциям о фигурах равновесия жидкой массы» и, наконец, «Лекциям о космогонических гипотезах». Но этим его деятельность не исчерпывается. Вот, например, серия книг, в которых излагается курс математической физики, прочитанный им в Сорбонне: «Теория вероятностей», «Термодинамика», «Электричество», «Оптика», «Теория упругости», «Теория света», «Электромагнитные колебания», «Распространение тепла».

По просьбе Высшей школы ведомства связи Пуанкаре также прочитал несколько курсов по различным техническим проблемам: телеграфному уравнению, теории телефона и беспроволочной телеграфии. Вместе с Жозефом Фурье Пуанкаре исходил из того, что «углубленное изучение природы является наиболее плодотворным источником математических открытий». И такое изучение привело его к открытию изящного метода решения задачи Дирихле, получившего название метода выметания, доказательству существования всех собственных частот колеблющейся мембраны методом, который предшествовал знаменитому методу Фредгольма решения линейных интегральных уравнений. От исследований дифференциальных уравнений и алгебраических работ Пуанкаре органично перешел к фундаментальным исследованиям по топологии, изложенным в шести мемуарах по Analysis situs. Эти работы позволяют считать Пуанкаре одним из основоположников этой науки.

1-й Сольвеевский конгресс. Сидит крайний справа: Пуанкаре. Стоит второй справа: Эйнштейн

science.wikia.org

Истина — это соглашение ученых

Пуанкаре обращался и к вопросам философии науки. Именно так появилась серия известных работ, объединенных в четырех книгах: «Наука и гипотеза», «Ценность науки», «Наука и метод» и «Последние мысли». В этих работах изложен метод точных наук, в частности математики, смысл и роль постулатов и аксиом геометрии, важность дедуктивного и индуктивного мышления, роль и значение гипотез и постулатов в механике и в физике.

Философские взгляды Пуанкаре легли в основу нового направления в философии, получившего название конвенционализм (лат. conventio — соглашение), согласно которому в основе научных теорий лежат произвольные соглашения (конвенции) и их выбор регулируется соображениями удобства, простоты, полезности и так далее — критериями, не связанными с понятиями самой теории.

Он считал математические аксиомы разновидностью гипотез, истинность которых зависит исключительно от решения ученого. Выбор системы аксиом, лежащих в основе той или иной математической теории, является, как утверждал Пуанкаре, результатом творческой, конструирующей способности познающего субъекта. «Математик сам… творит факты этой науки, или, скажем иначе, их творит его каприз». Основанием для предпочтения одной системы другой Пуанкаре считал лишь удобство или полезность. «Одна геометрия не может быть более истинна, чем другая: она может быть только более удобна». Под удобством он понимал решение задачи наиболее простым, экономичным или быстрым путем. На свободную деятельность математика при выборе той или иной системы аксиом налагается одно важное ограничение — недопущение в ней логических противоречий. Сам выбор остается свободным и ограничен лишь необходимостью избегать всякого рода противоречия.

В то же время Пуанкаре отрицал произвольность принимаемых (в результате соглашений) научных принципов, понятий, теорий. Если бы наука строилась на основе произвольных конвенций, то она, как отмечал Пуанкаре, «была бы бессильна. Но мы постоянно видим перед своими глазами ее плодотворную работу. Этого не могло бы быть, если бы она не открывала нам чего-то реального…»

Имя Пуанкаре напрямую связано с теорией относительности. Еще в 1898 году, задолго до Эйнштейна, Пуанкаре сформулировал общий принцип относительности. Он был первым, кто предположил, что одновременность явлений не абсолютна, а лишь условна. В статье «Теория Лоренца и принцип противодействия», опубликованной в 1900 году, Пуанкаре пишет, что энергия излучения обладает массой m, равной Е/с². (В статье А. Эйнштейна эквивалентная формула Е = mс^{2появилась значительно позже, в 1905 году.) Дискуссия о том, кто все-таки первым создал Специальную теорию относительности, продолжается до настоящего времени. Хотя Пуанкаре не оспаривал приоритета Эйнштейна и более того, дал ему рекомендацию, которая позволила Эйнштейну занять место профессора в Цюрихском университете}

В 1904 году Пуанкаре сформулировал одну из величайших математических головоломок — гипотезу о том, что всякое односвязное компактное трехмерное многообразие без края гомеоморфно трехмерной сфере. Для демонстрации простоты своей трехмерной фигуры он использовал двумерную петлю. Пространство, согласно Пуанкаре, является «односвязным», если каждую петлю на нем можно стянуть в точку.

Математик задавался вопросом, остается ли это верным в многомерных пространствах. Действительно ли сфера — простейшая форма или в таких пространствах есть другие односвязные фигуры.

Доказательство гипотезы не давалось почти век. Лишь 98 лет спустя, в 2002‒2003 годах, российский математик Григорий Перельман сумел найти верное решение.

Использованная литература:

Жюлиа, Гастон. Анри Пуанкаре, его жизнь и деятельность // Пуанкаре А. Избранные труды в трех томах. — М.: Наука, 1972. Т. 3. — С. 664‒673.

Тяпкин А. А., Шибанов А. С. Пуанкаре. М.: Молодая гвардия, 1982. 415 с.

«Довлатов был готов пожертвовать истиной, но не чистотой стиля» – о прозе знаменитого писателя

Автор «Компромисса», «Заповедника», «Чемодана» – прекрасный журналист и блестящий рассказчик. В чем особенность его творчества и почему писатель не брезговал «привирать» – школьникам «Сириуса» рассказала почетный работник общего образования, учитель русского языка и литературы Президентского физико-математического лицея №239 Санкт-Петербурга Любовь Сердакова.

«Художественный метод – театральный реализм, жанр – псевдодокументалистика», – так определял творчество Сергея Довлатова один из ближайших друзей, петербургский литературовед и писатель Андрей Арьев . Будучи выдающимся мастером слова, умевшем превратить реальность в искрометную выдумку-анекдот, он чуждался «литературы Больших Идей» (определение Набокова, прим.ред.) и предпочитал называть себя простым рассказчиком. «Писатели пишут, как люди должны жить. Я же пишу, как они живут», – объяснял автор.

«Выявляя сущность довлатовской прозы, Андрей Арьев говорил, что в литературе Довлатов существует так же, как гениальный актер на сцене, – вытягивает любую провальную роль. Секрет притягательности его прозы кроется в удивительной наблюдательности: окружающий мир он всегда описывал точно и узнаваемо», – рассказывала Любовь Сердакова.

Довлатов – чуткий стилист, в его сочинениях все слова во фразе обязательно должны начинаться с разных букв, это важно. «Шагал, который жил в Харькове», написал в одном из своих рассказов Довлатов (воспоминания писателя Виктории Токаревой). Ба, вот так странность: Шагал же жил в Витебске. И Довлатов, конечно, это прекрасно знал. Причина намеренного искажения фактов простая: он не мог поставить рядом две буквы «в». Написать «В Витебске» было невыносимо, это трудно произносить. И здесь Довлатов был готов пожертвовать истиной, но не чистотой стиля.

Его подруга Людмила Штерн в одной из своих статей рассказывала: «Сергей был нетерпим к пошлым пословицам и поговоркам, к ошибкам в ударениях, к вульгаризмам и украинизмам. Люди, говорящие «позвОнишь», «катАлог», «пара дней», переставали для него существовать. Он мог буквально возненавидеть собеседника за употребление слов «вкуснятина», «ладненько», «кушать» («мы кушали в семь часов»), «на минуточку» («он на минуточку оказался ее мужем»), «Звякни мне утром» или «Я подскочу к тебе вечером».

Вместе с тем для Довлатова самое важное – живая речь, – объясняла педагог. Его остроумие сопоставляют с Гоголем, Зощенко и Шварцем, смешное он искал там, где бы другим было незаметно. Над природой его юмора размышлял и литературный критик Александр Генис: «Он подслушивал жизнь. И в этом отношении его «Записные книжки» – очень характерные истории, потому, что половине событий, которые он там описывает, я был свидетелем…». Простые сюжеты и построение фразы давали невероятный эффект, его герои проявляли себя преимущественно в диалоге. Характеры – внятны, проза – человечна.

«…Встретил я экономиста Фельдмана. Он говорит:

– Вашу жену зовут Софа?

– Нет, – говорю, – Лена.

– Знаю. Я пошутил. У Вас нет чувства юмора. Вы, наверное, латыш?

– Почему латыш?

– Да я же пошутил. У Вас совершенно отсутствует чувство юмора. Может, к логопеду обратитесь?

– Почему к логопеду?

– Шучу, шучу. Где Ваше чувство юмора?..»

«Записные Книжки»

Художественные законы довлатовского мира прежде всего определяет анекдот. В своих «Записных книжках» он писал: «Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. И так далее. Однако похожим быть хочется только на Чехова».

Особую чеховскую поэтику писатель старался пронести через все свое творчество, превращая свои даже самые короткие рассказы в остроумные театральные зарисовки – по остроте характеристик, четкости формулировок и глубине смысла.

Что почитать о Довлатове:

«Довлатов и окрестности» Александр Генис;

«Мне скучно без Довлатова» Евгений Рейн;

«Довлатов, добрый мой приятель…» Людмила Штерн;

«Довлатов вверх ногами: трагедия веселого человека» Владимир Соловьев, Елена Клепикова.

Папа: «С истиной Евангелия компромиссы невозможны»

Возобновив после небольшого летнего перерыва общие аудиенции, Папа Франциск продолжил цикл вероучительных бесед, посвящённых Посланию апостола Павла к Галатам. Сегодняшняя беседа была посвящена теме «Есть только одно Евангелие»: принятое во всей своей подлинности, оно несет свободу и спасение, подчеркнул Епископ Рима.

София Халходжаева  

Читайте также

Говоря о Благой Вести и евангелизации, святой Павел воодушевлялся: казалось, что он не видит ничего, кроме возложенной на него миссии, отметил Папа: все в нем посвящено благовестию, и у него нет других интересов, кроме Евангелия. Это любовь Павла, увлечение Павла, специальность Павла: провозглашать. Он даже говорит: «Христос послал меня не крестить, а благовествовать». «Горе мне, если не благовествую!», – пишет апостол в Первом послании к Коринфянам. А в Послании к Римлянам он представляется так: «Павел, раб Иисуса Христа, призванный Апостол, избранный к благовестию Божию». Святой осознавал свое призвание: он избран, чтобы нести Евангелие всем, и не мог не посвятить все свои силы этой миссии, подчеркнул Папа. Поэтому вполне понятны печаль, разочарование и даже горькая ирония апостола по отношению к галатам, которые на его глазах идут по неверному пути, рискуя оказаться в точке невозврата, продолжил Святейший Отец:

«Все вращается вокруг Евангелия. Павел не думает о ‘четырех Евангелиях’, как это естественно для нас, ведь в то время, когда он посылал это письмо, ни одно из четырех Евангелий еще не было написано. Для него Евангелие – это то, что он проповедует, то, что называется ‘керигма’, то есть возвещение. Это возвещение о смерти и воскресении Иисуса как источнике спасения; Евангелие, выраженное в четырех глаголах: ‘Христос умер за грехи наши, по Писанию, был погребен, и воскрес в третий день, по Писанию, и явился Кифе’ (см I Кор 15,3-5). Таково благовестие Павла, дающее всем жизнь. Это Евангелие есть исполнение обетований и спасение, предлагаемое всем людям. Каждый, кто принимает его, примиряется с Богом, принимается как истинный сын и получает в наследство жизнь вечную».

Общая аудиенция 4 августа

Поэтому апостол не может найти объяснения, почему галатам, получившим столь великий дар, пришло в голову принять другое «евангелие». Ведь есть только одна Блага Весть – та, которую проповедовал он и другие апостолы, Евангелие Иисуса Христа. «Однако следует отметить, что эти христиане еще не отказались от Евангелия, возвещенного Павлом», – отметил Папа. Апостол знает, что у них еще есть время, чтобы не сделать ложный шаг, и поэтому предостерегает их, поясняя, что проповедь «новых» глашатаев не имеет отношения к Евангелию, потому что искажает истинное Евангелие, мешая им достичь свободы, обретенной с приходом к вере: «Это ключевое слово», – подчеркнул Епископ Рима. «Галаты все еще ‘начинающие’, и их растерянность понятна. Они еще не знают сложностей Моисеева Закона, и их воодушевление в принятии веры во Христа заставляет их слушать этих новых проповедников, заблуждаясь, что их послание дополняет послание Павла. Но это не так».

Общая аудиенция 4 августа

Апостол не может идти на компромиссы в таком решающем вопросе. Есть только одно Евангелие, и именно его он провозгласил; другого быть не может. При этом Павел не говорит, что истинное Евангелие принадлежит ему; он пишет: «Возвещаю вам, братия, что Евангелие, которое я благовествовал, не есть человеческое, ибо и я принял его и научился не от человека, но через откровение Иисуса» (Гал 1,11-12). Увещевая галатов, Павел использует весьма суровые выражения, в том числе дважды предавая анафеме тех, кто смущал их, благовествуя им «не то, что вы приняли»: тем самым апостол желал уберечь общину от того, что угрожало ее основам, пояснил Святейший Отец:

«С истиной Евангелия компромиссы невозможны: либо ты принимаешь Евангелие таким, какое оно есть, как оно было возвещено, либо принимаешь что-то другое. Но с Евангелием нельзя торговаться. Нельзя идти на компромисс. Вера в Иисуса – это не расхожий товар: это спасение, встреча, искупление. Она не продается по дешевке».

Общая аудиенция 4 августа

Ситуация, описанная в начале Послания, кажется парадоксальной, потому что всеми, кто в ней участвует, похоже, движут добрые чувства, продолжил Папа. Галаты думают, что, совершив обрезание, они станут еще более преданными воле Божьей и тем самым – еще более угодны Павлу. Враги апостола считают, что подлинная вера заключается в верности традиции отцов и в соблюдении Закона; они обвиняют Павла, который в их глазах недостаточно ортодоксален по отношению к традиции. Сам апостол прекрасно понимает, что его миссия имеет Божественный характер – она была открыта ему Самим Христом, – и поэтому он воодушевлен новизной Евангелия. Необходимо распутать этот лабиринт благих намерений, чтобы постичь высшую истину, которая наиболее соответствует Личности и проповеди Иисуса, Его откровению о любви Отца, пояснил Папа:

«На протяжении истории мы часто видели и даже видим сегодня некоторые движения, которые проповедуют Евангелие по-своему, иногда с настоящими и подлинными харизмами; но затем они заходят слишком далеко и сводят все Евангелие к ‘движению’. Но это не Евангелие Христа: это Евангелие основателя, и да, оно может помочь в начале, но в итоге оно не приносит плода с глубокими корнями. Поэтому ясное и решительное слово Павла было полезно для галатов и полезно для нас. Евангелие – это дар Христа людям, Он Сам открыл его нам. Именно это дает нам жизнь», – подчеркнул в конце наставления Святейший Отец. 

Клинические результаты терапии гидроксимочевиной пациентов с истиной полицитемией: обзор и мета-анализ

Феррари А, Кароббио А, Масчиулли А, Жирарди А, Финацци Г, Де Стефано В, Ваннуччи АМ, Барбуй Т. 

Гидроксимочевина является стандартом терапии пациентов с истиной полицитемией (ИП) из группы высокого риска. Однако оценка ее эффективности с точки зрения клинических событий (тромбозы, кровотечения, трансформация в острый лейкоз и смертность) в настоящее время не представлена. Авторы провели мета-анализ с целью определить абсолютные риски осложнений у пациентов на терапии гидроксимочевиной. Для анализа использовали данные статей и абстрактов нескольких баз данных: Medline, EMBASE, clinicaltrials.gov, WHO International Clinical Trials Registry, LILACS. За период 2008–2018 гг. было опубликовано 16 исследований, где сообщалось о развитии осложнений у пациентов с ИП. Всего в анализ было включено 3236 больных. Частота тромботических осложнений и трансформаций в острый миелоидный лейкоз не менялась со временем, в то время как смертность и развитие миелофиброза отличалось в разные периоды. Частота тромбозов была 1,9%, 3,6% и 6,8% в год для больных с медианой возраста 60, 70 и 80 лет, соответственно. Высокая частота сосудистых осложнений была обусловлена предшествующими кардиоваскулярными осложнениями. Частота трансформаций в острый лейкоз составила 0-4% в год. Частота миелофиброзов и смертности различались в зависимости от возраста и длительности наблюдения. Частота миелофиброза составила 5% в течение 5 лет и 33,7% — в течение 10 лет. Общая смертность в течение 5-, 10 лет была 12,6% и 56,2%, соответственно. В заключении авторы приводят реальные риски основных осложнений, которые развиваются у пациентов с ИП на терапии гидроксимочевиной. Полученные данные могут стать основой для проведения сравнительного клинического исследования с использованием новых циторедуктивных препаратов и обосновать целесообразность использования более жестких конечных точек эффективности, в том числе учитывая и тромботические осложнения.

http://www.haematologica.org/content/104/12/2391 

Полиция должна стать бережной, а правда — истиной – Политика – Коммерсантъ

В распоряжении “Ъ” оказались предварительные программные материалы партии владельца Faberlic Алексея Нечаева «Новые люди». Партия предлагает приватизировать космическую отрасль и сделать полицию «дружелюбной». Программы других малых партий, образованных в начале этого года, также содержат немало экзотических положений. Эксперты считают, что программы малых партий читать никто не будет.

Как говорится в документе (его подлинность “Ъ” подтвердили в партии), лидеры страны должны стараться «быть похожими на Стива Джобса или Илона Маска, а не на Муаммара Каддафи». Особый упор в программе делается на развитие бизнеса. Партия предлагает начинать готовить юных коммерсантов со школьной скамьи, а тех бизнесменов, которые уже всему научились, поощрять льготами. Оборонную и космическую промышленность предлагается приватизировать.

«Новые люди» намереваются радикально сократить расходы на содержание госаппарата и топ-менеджеров госкомпаний. Согласно документу, они должны «сами себя обеспечивать, а не вести роскошную жизнь за госсчет».

Документ предлагает отменить наказания за экстремизм и оскорбление представителей власти, декриминализировать употребление наркотиков, упразднить Роскомнадзор и обеспечить свободу митингов.

Силовики, по мнению «Новых людей», должны стать «бережными»: «улыбаться, устранять конфликты, помогать советом», а «не бить женщин и детей на мирных протестах». Избирательный барьер для прохождения партий в Госдуму «Новые люди» предлагают снизить с 5% от числа избирателей до 1 млн голосов. Выборы предлагается проводить в электронной форме, а за участие в них начислять гражданам поощрительные баллы на оплату ЖКХ или налогов. Программа будет корректироваться с учетом мнений сторонников партии.

В краткой программе Партии прямой демократии (создана одним из разработчиков игры World of Tanks, экс-сотрудником компании Wargaming Вячеславом Макаровым) сказано, что партия «воздерживается от декларирования какой бы то ни было базовой идеологии».

Ключевой принцип этого документа — «избиратель знает лучше».

Так, предлагается снять ряд ограничений на проведение референдумов, например, сократить число необходимых для его инициирования подписей с 2 млн до 300 тыс. Также предлагается разрешить через местные референдумы или сбор подписей досрочно прекращать полномочия чиновников или отзывать депутатов-одномандатников.

Приоритетом короткой программы партии «Зеленая альтернатива» (создана экоактивистом Русланом Хвостовым) является «охрана природы России и продвижение экологических ценностей».

В программе упоминаются некие «сырьевые вампиры, высасывающие недра великой страны».

Предприятия, угрожающие окружающей среде, согласно программе партии, должны будут платить повышенные налоги. Сырьевую экономику предлагается заменить «более передовыми и гуманными технологиями».

В опубликованных программных тезисах партии писателя Захара Прилепина «За правду» в основном содержатся эмоциональные призывы. Раздел «Сила — в правде» предлагает стране вернуться к «правде-истине». Раздел «Мы победители» гласит, что «мы должны принять вызов в информационной войне за память о наших героических предках и верховном главнокомандующем Сталине, которые сломали хребет европейскому нацизму».

В разделе программы «Русский мир» сказано, что российской культуре и цивилизации «есть что предложить миру», однако что именно — не уточняется.

Раздел «Экономика правды» предполагает выплату государству компенсаций «выгодоприобретателями приватизации 90-х»: деньги пойдут на решение демографических проблем и повышение пенсий.

Политолог Константин Калачев считает, что читать программы партий незачем: «Я и так знаю, что там написано: «Мы за все хорошее, против всего плохого»». Политолог Алексей Макаркин отмечает, что программы всех партий читает не более 1% электората, «и это в основном журналисты, эксперты, партийные активисты, особенно интересующиеся избиратели». По его словам, программы в этом году малым партиям не пригодятся поскольку выборы будут проходить в регионах, что предполагает большую заинтересованность избирателей в местных кандидатах и решении местных проблем.

Кира Дюрягина, Владимир Хейфец

Обзор «Истины»: Быть Катрин Денев

Катрин Денев появляется в «Правде» не только в ее образе. Она приходит в сопровождении множества других ролей и предыдущих выступлений бывших режиссеров и коллег, старых любовных приключений, скандалов и триумфов, которые сгущаются вокруг нее, как призраки. Так часто бывает сейчас с Денёв, которая, как и любая прочная звезда, стала живым свидетельством своей славы. Даже когда она играет относительно приземленных персонажей, она выходит за рамки их обычных ограничений.

В «Истине» японский писатель-режиссер Хирокадзу Коре-эда остроумно играет с личностью Денев, ее слоями и значениями. (Это его первый фильм, снятый за пределами Японии.) Она играет Фабьен, фигуру, не похожую на нее, или, возможно, больше похожую на фантазию поклонника великой французской звезды. Имея за плечами десятилетия славы, Фабьен достигла точки упадка. Она все еще активна и начала сниматься в новом фильме, но у нее нет главной роли, и теперь она играет главную роль дома, где она управляет своим любящим мужем и помощником.Когда открывается «Правда», она дает интервью, недавно написав мемуары (также названные «Правда»), несовершенное свидетельство самой себя.

Как и все памятники, рост Фабьен зависит от признания. Журналист, берущий интервью у нее, обсуждает не только ее историю, но и поклоняется алтарю, который она уже давно поддерживает. Первая строчка фильма — «Я уже ответила на этот вопрос», — едко говорит Фабьен, — предполагает, что интервью идет не очень хорошо. Здесь и повсюду в «Истине» кажущийся спонтанным момент, взгляд в сторону или взгляд, несет в себе еще нераскрытую глубину.Ибо, пока Фабьен заставляет своего собеседника извиваться, ее поведение гармонирует с ролями, которые она играет с большой верностью: властной звездой, забывчивым нарциссистом и случайным непреднамеренным комиком.

Вы понимаете, насколько случайно журналист спрашивает: «Какой актрисе вы передали часть своей ДНК?» Фабьен смотрит на него, изогнув брови в момент, который искусно приближается к комедии. «Во Франции никого нет», — говорит она сквозь завесу сигаретного дыма. Затем Коре-эда переходит к небольшой группе людей, идущих через что-то похожее на лес, спиной к камере.Когда они убирают зелень, изображение становится ярче — эффект раздвигаемых театральных занавесок — и вы видите молодую девушку с женщиной и мужчиной. Они на краю большого сада, который скоро превратится в сцену. Только когда женщина поворачивается, вы видите, что это Жюльет Бинош.

Определение истины Merriam-Webster

(3) часто пишется с заглавной буквы : трансцендентная фундаментальная или духовная реальность

б : суждение, предложение или идея, которые верны или принимаются как истинные истины термодинамики

c : свод истинных утверждений и предположений

2а : свойство (как утверждение) соответствия фактам или реальности

c : верность оригиналу или стандарту

3а : искренность в действии, характере и высказываниях.

Соджорнер около 1797–1883 ​​гг. Американский евангелист и реформатор.

Обзор Правды — матери, память и властная Катрин Денев | Драмы

Название представляет собой невозмутимый вызов, и нам решать, где именно этот фильм и его персонажи живут на спорной территории вокруг правды, неправды, почти правды: утешительный вымысел, который мы все создаем вокруг того, что мы помню о нашей жизни.Это первый фильм на неяпонском языке от автора Хирокадзу Коре-эда (обладателя Золотой пальмовой ветви Канн в 2018 году за фильм «Воровки в магазинах»). Он приехал во Францию ​​для съемок очень элегантной и беззаботной семейной драмы, действие которой происходит в Париже. он руководил по собственному сценарию, переведенному с оригинала на французский Леа ле Димна.

Катрин Денев играет соблазнительную и самоуверенную роль Фабьен Данжевиль, прекрасно сохранившейся кинозвезды середины 70-х, которая является легендарной фигурой на своей родине — самоуверенной, тщеславной, властной с надменной неопределенностью в отношении того, что из ее современные актерские соперники мертвы, а кто жив.(Для нее это вряд ли имеет значение.) Есть великолепная сцена, в которой Фабьен причудливо заявляет, что все великие женщины-звезды Франции имеют фамилии, начинающиеся с той же буквы, что и их имена: Даниэль Дарье, Симона Синьоре, Анук Эме — и это радостно наблюдать, как Деневев слегка вздрагивает или сдерживает отвращение, когда кто-то добавляет: «Брижит Бардо». (Никто не осмелится указать, что ее собственные инициалы не совпадают.)

Это очень стильная, забавная работа от Денев, которая настолько близка к тому, чтобы действительно расслабиться, насколько она когда-либо собирается, и, кстати, есть занимательный, короткий снимок, на котором она выгуливает собаку в Париже, который Коре-эда полностью повторяет в качестве замены заключительных титров.

Фабьен только что опубликовала свои мемуары под возмутительным названием La Vérité, или Правда, и, чтобы отметить это событие, ее дочь сценариста Люмир (Жюльетт Бинош) приехала из Нью-Йорка со своим американским мужем Хэнком (Итан Хоук). неудачливый телевизионный актер и их маленькая дочь Шарлотта (Клементина Гренье). Мгновенно эти мемуары вызывают бурю негодования: ее многострадальный помощник Люк (Ален Либольт) уходит, потому что он в них вообще не упоминается, и Люмир в ярости, потому что Фабьен придумала нелепые анекдоты о любящей маме, забирающей ее из школы — когда на самом деле она всегда отсутствовала на съемках.

Тем не менее, отношение Люмир к своей матери и к их собственным проблемным отношениям между матерью и дочерью меняется тонко и загадочно, потому что Фабьен пригласила ее прийти и посмотреть новый фильм, который она снимает, научно-фантастическое фэнтези под названием «Воспоминания о моей матери». , о молодой женщине в будущем со смертельной болезнью, которая может использовать путешествия во времени, чтобы навестить свою маленькую дочь в разном возрасте; Фабьен сыграет эту дочь в роли старухи. (Он основан на рассказе писателя-фантаста Кена Лю, и в реальном мире он был адаптирован как короткометражный фильм под названием Beautiful Dreamer режиссером по рекламе Дэвидом Гэдди.)

Интересно задаться вопросом, думал ли сам Коре-эда о создании своей собственной версии Воспоминаний о моей матери, может быть, на французском языке, может быть, с тем же составом, что и здесь. — но потом понял, как было бы обидно потерять Денев на такую ​​маленькую роль. В любом случае, эта загадочная история в рассказе перекликается, по крайней мере, с одной частью предыдущей работы Коре-эды: его культовым документально-эссе-фэнтези «После жизни» 1999 года, в котором представлено будущее, в котором людям позволено выбирать наиболее восторженные. момент их жизни, в котором можно провести вечность.

Правда начинается как забавная сказка, но затем превращается во что-то еще, что-то более странное и неуловимое, что-то с намеком на волшебный сказочный реализм, который играет с взаимосвязью кино и реальности: Фабьен постоянно упрекают за ее отношение к некий современник, чья потерянная карьера протекает вместе с собственной жизнью Фабьен в своего рода призрачной параллели. На каком-то подсознательном уровне Корэда могла иметь в виду инверсию случая с покойной сестрой Денев, Франсуазой Дорлеак (хотя аналогия вряд ли точна).

Что касается Люмира Бинош, перевернутое с ног на голову зрелище ее матери, появляющейся в роли намного старше матери ее персонажа, странным образом влияет на нее, и она начинает понимать, как она могла бы использовать свою собственную дочь в драматической уловке, чтобы переосмыслить их отношения. и восстановить в нем свою власть. Это поразительный, даже шокирующий обман. Этот фильм представляет собой захватывающий серио-комический шик.

The Truth выйдет в Великобритании 20 марта и будет доступен на платформе потокового воспроизведения домашнего кинотеатра Curzon.

Обзор «Правда»: Катрин Денев великолепна как примадонна кинозвезда

Когда крупный, престижный, всемирно известный артхаусный кинорежиссер, воодушевленный своим признанием, получает шанс снять «кроссовер» фильм где-нибудь за пределами своей родной страны (обычно, хотя и не всегда, язык, на котором говорят в фильме, будет английский) , на бумаге это кажется отличной идеей, но часто не получается. Примеры этого освященного веками явления варьируются от «Забриски-Пойнт» Микеланджело Антониони до «Прикосновения» Ингмара Бергмана, «Хамметта» Вима Вендерса и недавних фильмов Асгара Фархади «Все знают» — фильмов, в которых можно услышать голос режиссера. хотя и далеко не так ярко, как в фильмах, сделавших возможным его кроссовер.Но «Правда», первый фильм, написанный и снятый Хирокадзу Кореэда («Магазинные воришки») за пределами его родной Японии, не попадает в эту более популярную, но все же меньшую ловушку. От первого кадра до последнего, это фильм остроумия, уверенности и воодушевления, удивительно плавный и совершенный акт перехода через границы.

«Правда», которую Коре-эда сняла с французской командой, происходит в Париже, и это одна из тех драм, в которых изображает любимую, грандиозную кинозвезду — в данном случае Катрин Денев — любимая, грандиозная кинозвезда.Это не означает, что Денев играет какую-то слегка завуалированную версию самой себя, а только то, что в фильме ее образ одной из последних мифических богинь французского экрана используется, чтобы придать озорной блеск подлинности ее изображению Фабьен Данжевиль, актрисы. Легендарная французская актриса, получившая титул Сезара, которой сейчас за 70, которая подходит к каждому моменту с упорством «я все еще здесь», одновременно героическим и стальным, ярким и граничащим с тиранией. 75-летняя Денев никогда не переставала работать и даже не сбавляла оборотов, но все же у нее не было такой восхитительной роли уже много лет, и она показывает великолепную игру: грандиозную, тонкую, мучительную и бесстрашную.

Она делает Фабьен гордо самовлюбленной и театрально-гламурной киской, у которой нет терпения к мысли, что она должна притворяться кем-то другим, кроме коварной, самовлюбленной примадонны, которой она и является. В первой сцене она дает интервью, чтобы начать рекламную кампанию по ее новым мемуарам (они называются «Правда»), и насмешливо забавляет тот факт, что она не может вспомнить, мертвы ли несколько из ее старых заклятых врагов. или живым. Это не шутка о том, что воспоминания исчезают, — это шутка, похожая на шутку о том, что такое полное самопоглощение.

И все же Фабьен, как ее играет Денев, является таким хитрым манипулятором, настолько забавным в отношении своего королевского эго, что мы не можем не чувствовать к ней тягу. Диалоги Коре-эды великолепны, пронизаны комедией переживаний. (Фабьен много рассказывает об актрисах, чьи имена и фамилии начинаются с одной буквы, а в конце бесценно пожимает плечами Денуэв при упоминании Брижит Бардо.) Космополитическая атмосфера французского киномира, кажется, будто это могло быть создано Оливье Ассаясом из «Летних часов.«Это точно настроено.

И все же… это очень, в конце концов, фильм Коре-эда. Иными словами, он работает, бросая аудитории серию изощренных драматических поворотов, которые не обязательно соответствуют фильму, который, как вы думали, вы смотрите.

Когда Фабьен выпускает свои мемуары и готовится сыграть в новой картине, она принимает у себя свою дочь Люмир (Джульетт Бинош), сценарист из Нью-Йорка, и муж Люмира, Хэнк (Итан Хоук), посредственный телевизионный актер. кто начинает добиваться небольшого успеха.Это богемная пара из шоу-бизнеса с прекрасной дочерью Шарлоттой (Клементин Гренье), которой около 8 лет, и они кажутся безмятежной домашней единицей. Мы узнаем, что Хэнк бросил пить (есть слишком краткое упоминание о проблемах, которые привели его к реабилитации), но Хоук делает его сосредоточенным и любящим присутствием, а Бинош делает то же самое с Люмиром, за исключением тех случаев, когда он приходит к матери.

Сердце фильма разворачивается в деревенском загородном доме Фабьена, где вырос Люмир, но, как бы ни была хороша обстановка, воспоминания далеки от уюта.Лумир начинает читать мемуары матери и не может поверить, что это за обманчивая гора сплетен. Фабьен пишет, что она с любовью забирала Люмира каждый день из школы — хотя, на самом деле, она никогда этого не делала. Ей также не хватало своей большой актерской игры в средней школе, в которой Лумир сыграл трусливого льва в «Волшебнике страны Оз». Но даже столкнувшись с этой ложью, Фабьен не приносит извинений. Не в ее характере признавать недостатки; она поддерживает тон самооправданной беззаботности. «Я актриса», — говорит она.«Я не скажу чистую правду», потому что это не «интересно». Фабьен ошибается, но через некоторое время мы понимаем, что она никогда не действует. Даже ее откровенность — еще одна маска.

Отношения Фабьен и Люмира — суть фильма. Когда мы фиксируем нотки разногласий между ними и становимся свидетелями того, насколько ненадежным рассказчиком своей правды является Фабьен, фильм начинает выглядеть так, будто он может напоминать «Осеннюю сонату» Ингмара Бергмана, в которой Ингрид Бергман сыграла похожего персонажа (известного концертная пианистка), а Лив Ульманн была ее многострадальной дочерью.В любом случае вполне естественно ожидать, что история, подобная этой, приведет к извержению боли, горя и конфронтации, или к слезам и объятиям, а может быть и к тому и другому. Но это не тот фильм, который сделал Коре-эда. И, честно говоря, фильм, который он снял, , при всей его изысканности и удовольствиях, оказывается менее привлекательным.