Экзистенциальный парадокс во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной | Психотрия

Будучи молодыми и красивыми, мы запросто вступаем в бесчисленное количество отношений. Часто ошибаемся, нанося себе множество душевных ран, а когда они вроде бы как подживают, снова готовы любить и страдать, не понимая, почему так сложно найти по-настоящему родственную душу.

Взрослея, мы остепеняемся — кто-то становится крайне избирательным в выборе партнера для жизни и находит более или менее подходящего человека, понимая, что в принципе может сладить с любым, а кто-то и вовсе приходит к решению, что вполне можно обойтись и без него. Многие думают, что это разочарование в отношениях с противоположным полом. На самом деле это такой экзистенциальный парадокс во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной.

Экзистенциальный парадокс во взаимоотношениях заключается в том, что зрелый и достаточно развитый человек может выстроить отношения практически с любым представителем противоположного пола, это для него, как два пальца об асфальт, вот только, как такового желания нет — всё становится ясным, понятным. Это как с прочитанной книгой, конец уже известен и понятен, но ради интереса или скуки можно полистать и перечитать любимые моменты.

Говорят, что с возрастом у людей вкусовые рецепты «притупляются». По мере роста и взросления мы добавляем в свой рацион продукты с различными вкусовыми качествами. Но порой мы бываем несдержанными в еде, устраивая себе «праздник живота». Количество вкусовых рецепторов сокращается. Чем старее человек становится, тем более лояльнее он отноится к пище. Многие продукты уже не кажутся такими аппетитными. Скорее наоборот, вызывают недоумение, и даже неприятные ощущения — «Как я раньше это вообще ел?».

В отношениях примерно также. Саморазвитие блокирует инстинкты, мы становимся умнее, мудрее и нам комфортнее оставаться наедине с собой и наличие рядом парнера необязательно.

Всего доброго!

Благодарю за прочтение! Буду призннательна за лайк.

Вожак — Философия развития. — LiveJournal

Нет смысла искать того, кто тебя поймёт, надо искать того, кого ты понимаешь.

В проектной организации понемногу складывается Руководство. Не формальное — по должности и зарплате, а… основополагающее. И сразу вопросы про будущее: как сберечь руководителя, как помочь ему развиваться, как не дать ему заработаться и стухнуть, как поддержать его самооценку и не дать утонуть в самомнении?

У людей — иерархия. Если кто-то сильнее, он просто уходит. Никто, почти никто, не хочет сотрудничать с сильными. Если дружить — так с сильным — дружить и двигаться вперёд. А если для человека главное — собственное Я, то он будет искать идиотов, чтобы быть над ними сверху.

Показывать свою силу опасно. Человек может подумать, что и его могут… крутить. Это от недостатка доверия. Так что — не доверяешь — будь слабым. Прочитала как-то, что экзистенциальный парадокс во взаимоотношениях заключается в том, что зрелый и достаточно развитый человек может выстроить отношения практически с любым человеком, но добившись такого уровня развития, он теряет желание выстраивать отношения вообще.

При назначении руководителя нелишне прикинуть — а каково мне было бы работать под этим человеком? Мне — крутому спецу, с умом, дальновидностью и профессионализмом. Выражаюсь так не от недостатка скромности, а от желания собрать очень крутых людей в проектной организации. Будет ли назначенный мной руководитель мочить, зажимать и проявлять свои слабости и комплексы на таких… сильных или позволит им работать и расти на благо Дела? Если не можешь представить свою работу под назначенным руководителем, глупо надеяться, что подчинённым будет комфортно с ним работать. Рядовых работников ведь тоже дураков не держим. )))

Из обязательного: руководитель просто… должен развиваться — читать книжки по специальности, бизнесу, менеджменту, психологии, учебники по саморазвитию, думать о своей физической форме и улучшении характера. Если этого нет… это большая опасность для организации… так думаю. Дальше. Руководитель должен не только не чувствовать себя незаменимым, он должен постоянно прикладывать усилия к тому, чтобы его было кому заменить. Руководитель, принимая человека на работу, рассматривая предложения от подчинённых, должен думать не о том, что кто-то вдруг окажется умнее и круче, а о том, что — ура, есть люди, с которыми быстрее можно построить светлое будущее.)

Сложился план. Суперплан. Краткое содержание: давай, расти или руководителем тебе не быть. 🙂 Пошаговое осуществление тоже написано. Меня радует наше будущее.

Высшее образование БГПУ

Лекция — Экзистенциальное направление психологической помощи

Экзистенциальное направление психологической помощи

Современные историки, а также некоторые критики экзистенциализма стараются найти основные идеи этого направления в работах почти всех известных философов прошлого от Ницше, Штирнера, Гегеля (“Феноменология духа”), Канта до Джона Стюарта Милля, Бентама, Жана Жака Руссо, Паскаля и даже Сократа и Гераклита, хотя среди основоположников данного течения чаще всего встречаются имена К. Ясперса и автора книги “Бытие и время”. В порядке уточнения отметим: по общему признанию, основателем экзистенциализма в настоящее время считается С. Кьеркегор, хотя созвучные идеи высказывались и другими мыслителями ХIХ века (прежде всего Ф. Ницше и Ф. Достоевским). Дело в том, что сам С. Кьеркегор (1813—1855), датский теолог и философ, свою систему взглядов экзистенциализмом не называл. Это название было закреплено за его философскими работами уже после кончины мыслителя. Однако само название сочинений С. Кьеркегора говорит о направлении его философии: “Страх и трепет”, “Или-или”, “Стадии жизненного пути”. В своих трудах он пытался противопоставить “объективизму” Гегеля субъективную диалектику личности, проходящей три стадии на пути к Богу: эстетическую, этическую и религиозную. Но лишь в 20-е годы двадцатого столетия с появлением работы М. Хайдеггера “Бытие и время”, а затем — вплоть до самого последнего времени — всего мощного движения так называемой “субъективной антропологии” (К. Ясперс, Г. Марсель, Ж.+П. Сартр, А. Камю, Э. Гуссерль и др.) были созданы ключевые понятия и концепции человеческого существования (экзистенциализма), ставшие, в совокупности с освоением принципов “новой физики”, постклассической науки, основой одного из наиболее влиятельных и плодотворных течений в современной консультативной психологии и психотерапии.

Представление о человеке. Пожалуй, наиболее емкое определение отличительного признака в представлениях о человеке в экзистенциализме принадлежит Ж.-П. Сартру (1905—1980): “Бытие предшествует сущности”. Следовательно, человек изначально свободен. Свободен от любых внешних детерминаций. Человек способен “детерминировать” себя сам, своим свободным действием, и, следовательно, он ответственен. Поскольку человек не предопределен в своих действиях, он открыт будущему, но “Будущее не позднее бывшего, а последнее не ранее настоящего. Времяположенность обнаруживает себя как будущее, пребывающее в прошлом и настоящем” (см. Ярошевский М., с. 70). Иначе говоря: будущее налично в настоящем, а прошлое не властно ни над настоящим, ни над будущим. Что же тогда “определяет” человеческое бытие? Смысл. Смысл, однако, в экзистенциальной картине мира не есть некая рационалистически истолкованная цель деятельности, как это было в немецкой классической философии.

Смысл — категория не деятельности, а бытия, заданная не в плоскости достижения, а в плоскости полноты и глубины отношения к жизни, проживания ее как целостности и ценности.

Можно сказать, что экзистенциализм внес новые изменения в бытие человека как личности: свобода и ответственность; поиски смысла, бессмысленность жизни; полнота бытия (самореализации) и осознание смерти и небытия; осознание одиночества, заброшенности и переживание общения как ценности, а также — переживание персонального “Я” как ценности.

Основные понятия, положения и представители экзистенциальной психотерапии.

В основу экзистенциальной психотерапии положены следующие базисные понятия (они могут варьировать или приобретать различный акцент в зависимости от того или иного конкретного представителя направления, но, тем не менее, в совокупности составляют понятийную определенность концепции: диалог (встреча), опыт, переживание, аутентичность (подлинность), самоактуализация, ценность, бытие (в мире), жизненный (феноменологический) мир, событие (жизненная ситуация).

Диалог (встреча)— понятие, выдвинутое и разработанное Мартином Бубером (1878—1965), известным продолжателем традиций хасидизма, в начале 1920-х годов. Согласно М. Буберу, в языке существуют “основные слова”, образующие словесные пары. Отличие “основных слов” в том, что они не обозначают нечто существующее, а будучи произнесены, порождают существование. Эти слова: “Я—Ты”, и “Я—Оно”. Согласно М. Буберу, “основное слово” Я—ТЫ порождает и утверждает мир отношений, в отличие от Я+Оно, которое порождает опыт. “Я становлюсь собой лишь через мое отношение к Ты. Сталкиваясь с Я, я говорю Ты”. “Всякая подлинная жизнь есть встреча”, — писал М. Бубер (см. Бубер М., с. 132).

Таким образом, диалог, встреча — это особое (“основное”) отношение, которое порождает жизнь, бытие. Встреча, т.е. диалог Я и Ты, и есть, по М. Буберу, подлинное, наполненное настоящее. Причем настоящее не только в смысле подлинности, но и во временном смысле. Для характеристик этих понятий важно, что для М. Бубера “невозможно научить выходу навстречу” с помощью каких-то предписаний. Его можно лишь указать, назвав все то, что не является им. Настоящее, по М. Буберу, неназываемо, а подлинное — исключительно.

Содержательную характеристику указанных понятий развили К. Ясперс и французские литераторы и философы А. Камю, Ж.+П. Сартр, Э. Ионеско посредством понятия “коммуникация” или “экзистенциальная коммуникация”, при которой другой воспринимается и трактуется не как объект, а как самость.

Опыт— понятие, отношение к которому в науке и философии Нового времени вылилось в драматическую, полную непримиримых столкновений борьбу. Если Ф. Бэкон превозносил опыт в противовес умозрительной схоластике, то, скажем, для Гегеля опыт — всего лишь “мешанина из разных представлений”. В современной же экзистенциальной традиции опыт — дорефлексивная, допонятийная структура не познавательного “когитального”, а экзистенциального, витального плана, структура, относящаяся не к гносеологии, а к онтологии; структура, характеризующая единственность, уникальность и необратимость человеческого бытия.

Позаимствованная в начале века у Дж. Дьюи (1852—1912) категория “опыт” соотносима, следовательно, не с “объективной” истиной, внешней по отношению к моей экзистенции, а с субъективностью — и в этой субъективности истинностью — моего, онтологически, а не гносеологически постигаемого бытия. В этом смысле опыт жизни пятилетнего ребенка ничуть не менее истинен, чем опыт жизни умудренного сединами старца. Поэтому в тесной связи с понятием “опыт” идет понятие “переживание”.

Переживание— понятие, характеризующее особый способ или состояние бытия. Предложенное в 1961 г. Ю. Джендлином и являясь, как и все понятия экзистенциальной психотерапии, нечетким, оно описывается автором следующим образом: 1) переживание скорее чувствуется, чем мыслится, знается или вербализуется; 2) переживание происходит в непосредственно сиюминутном настоящем…

Переживание — это изменчивый поток чувствований, делающий возможным для каждого индивида почувствовать что-то в любой данный момент (Gendlin E., p. 332). Особое значение в парадигме придается “пиковым переживаниям”, сопровождающим “самоактуализацию”, рост личности. “Пиковые переживания” — максимальное ощущение полноты бытия и всех своих потенций.

Аутентичность (подлинность)— понятие, введенное М. Хайдеггером и развитое К. Ясперсом в связи с центральной проблемой его философии человека, а именно: проблемой превращения неподлинного человеческого бытия в подлинное. Подлинность, по К. Ясперсу, — “парение в ситуации и в мысли”, т.е. бытие, не скованное и не укрепленное какой-либо одной концепцией, идеей или возможностью, которая навязана извне и предопределяет выбор человека.

Проще говоря, это искренность до конца — и по отношению к другим, и по отношению к себе, когда индивид свободен как от внешнего, так и от самоманипулирования, проявляя себя в непосредственно ясном и ответственно-свободном бытии.

Самоактуализация. Восходящее еще к понятию “индивидуация” К. Юнга и имеющее прямые аналогии в работах А. Адлера, в экзистенциальной психотерапии данное понятие, по мнению одного из ее создателей, А. Маслоу, выступает в одном синонимичном ряду с такими, как рост, саморазвитие, индивидуация, и определяется двумя существенными признаками: а) принятием и выражением внутреннего ядра (самости) — актуализацией латентных способностей, потенциала; б) минимальным наличием нездоровья (неврозов, психозов и других потерь дееспособности).

В истоках же осмысления понятия лежит поиск исходной ценностной парадигмы в психологии, которую можно назвать словом “здоровье”, даже не в медицинском смысле, а в смысле социальном — как полнейшее раскрытие человеческих возможностей в индивидуальной жизни.

Ценность— понятие, которое в экзистенциальной психотерапии и консультировании отражает содержание, относящееся к направленности, устремленности переживаний. Ю. Джендлин приводит выражение М. Хайдеггера, объясняя, что такое “ценность”, подчеркивая, что это “целостность жизни, которая придает ей направление”. Целостность, направленность на нечто как реализация имманентной интенциональности и неразделенности с соответствующим переживанием — вот что такое “ценность” в рассматриваемой парадигме.

Можно сказать, что ценность — еще не смысл: но, по крайней мере, его условие. Реализация ценности зачастую составляет жизненный смысл. Различают, как известно, ценности когнитивные, ценности предпочтения (эстетические), моральные, культуральные и ценности “Я”.

Специфичность же трактовки понятия в гуманистической психологии внес А. Маслоу, предложивший дихотомию, ставшую с 1960-х годов основной: Б-ценности и Д-ценности. Первые — это бытийные ценности, ценности полноты бытия. Вторые — депривационные ценности, ценности, возникающие от дефицита чего-либо. Тип ценностей, свойственных человеку, определяет его бытие. Согласно А. Маслоу, Б-ценности включают: добро, справедливость, красоту, правдивость, самодостаточность и др. в традиционной формулировке, в которой традиционно представлены “базисные”, основные жизненные потребности. Их можно разграничить еще и таким образом: Б-ценности — порождение индивида и его направленных на мир переживаний, в то время как Д-ценности — требование индивида и его направленных от мира к себе переживаний.

Бытие (быть-в-мире).Категория бытия, являясь основной, библейской, если говорить по существу, категорией, была, как известно, в немецкой классической философии отодвинута на второй план, уступив место категории деятельности. Экзистенциализм вернул ей изначальное первенство. Категория бытия анализируется практически всеми представителями экзистенциальной философии, обозначает целую совокупность сущностных признаков и феноменологии переживания собственного “Я” как пребывающего в мире: во-первых, это чистая экзистенция (наличность, данность себе и миру). Во-вторых, это подлинное существование самости; в-третьих, бытие есть трансцендирование человека в иное; в-четвертых, бытие — это modus vivendi в отличие от modus operandi; в-пятых, это определенное качество существования, характеризующееся неограниченностью: полнотой, самоотдачей. Иными словами, бытие есть данность миру, некий символ, воплощающий в себе нерасчленимый сплав всевозможных динамических и свободных форм осуществления себя человеком в мире.

“Бытие” — категория не рациональной гносеологии, а скорее осознанно иррациональной онтологии, чем и объясняется отсутствие завершенных ее формулировок. Это своеобразный “пароль” экзистенциальной и — шире — всей гуманистической психологии, ибо категория смещает акцент с воздействия на внешний мир (с инструментальности) на раскрытие и осуществление самого себя, но не в смысле развертывания “Я” как момента высшего Абсолюта (ибо таковая трактовка — признак принадлежности к классическому гегельянству), не в смысле полагания себя в мире, навязывания миру, а в смысле осуществления себя как самоценности во всеобщем стремлении к самораскрытию и саморазвитию. Поэтому с категорией бытия тесно связана категория “становление”, а сама категория бытия соизмерима с категорией “мир”.

Жизненный мир— понятие, введенное и разработанное Э. Гуссерлем (1859—1938), создателем феноменологии. Феномен, по Э. Гуссерлю, — это то, что имеет бытийность, значимость для сознания. Как разъяснил М. Мамардашвили, это “то обладающее чувственной тканью образование сознания, которое выступает в объективирующем расщеплении ментального понимательного сочленения и от бытия, в котором мы не можем сместиться к представлению (как психическому объекту), содержащемуся в этом сращении и соотнесенному с предметными референтами, доступными и внешнему (или абсолютному) наблюдателю” (см. Мамардашвили М. К., с. 29). Проще говоря, “феномен” — это сращение (“кентавр”, по выражению М. Мамардашвили) в восприятии “внешнего мира” как собственного бытия, “внутреннего мира” как интенциональной данности и как самосознания.

“Жизненный мир” и является понятием, фиксирующим само встраивание переживаемого, сознаваемого, воспринимаемого, проговариваемого — всей якобы психической феноменологии в онтологию мира как такового, т.е. фактологического. Понятие “жизненный мир” не только признает онтологичность, независимую бытийность, данность человеческого сознания (не как рефлексии, а как интенциональной, независимой от “Я” связи с миром), но и требует обязательного учета этой внутренней онтологии сознания — принятия ее всерьез в работе психотерапевта с клиентом и принятия в расчет при исследовательской работе. В экзистенциальной психотерапии, где практически решаются поставленные в философском плане Э. Гуссерлем задачи расщепления сращения реальности в сознании (как содержания переживания) с качествами сознания (интенциональность, состояние сознания и т.д.), понятие “жизненный мир” несет одну из самых важных и продуктивных функций. В частности, оно определяет такое правило экзистенциальной терапии и консультирования, как понимание клиента в его данном самому себе видении.

Событие— скорее не предметно-отнесенное понятие, а принцип построения консультативной и психотерапевтической работы в экзистенциальной парадигме. В литературе не существует сколько-нибудь развернутого описания этого принципа, хотя неоднократно и эклектически упоминался способ организации “значимых переживаний”, событийности как приема психотерапевтической работы, в частности, в групповой психотерапии. Поэтому изложим наше понимание данного принципа. Мы полагаем, что принцип события есть инверсия принципа деятельности, ведущая к осознанию в качестве субъекта действия не себя, а реальности, мира. Мир перестает быть просто объектом воздействия, как это виделось инструментализму, становясь живой целостностью, отвечающей на действие необратимым и вероятностным образом. Заметим попутно, что развитие данного принципа ведет к осознанию и принятию принципа катастрофы, согласно которому любое вмешательство в мир как целостность грозит всеобщим разрушением. Принцип событийности предполагает отказ от инструментального активизма с его инфантильным стремлением к самоутверждению любой ценой и отводит субъекту деятельности иное место в гораздо более сложном и взаимосвязанном мире, чем это казалось в эпоху механицизма и классических научных представлений. Этот принцип реверсивен; он работает и в обратном направлении, помогает человеку осознать, что то, что, как казалось ему, с ним происходит, на самом деле совершается, вызывается им, хотя и опосредованным, вероятностным образом.

Описание консультативного и психотерапевтического процесса

Цели психологической помощи. Основная цель экзистенциальной психотерапии и консультирования — помочь клиенту обрести смысл своей собственной жизни, осознать личностную свободу и ответственность и открыть свои потенции как личности в полноценном общении. Одновременно задачей экзистенциального консультирования и психотерапии выступает безусловное признание личности клиента и его судьбы важнейшим, уникальным и безусловно заслуживающим признания “жизненным миром”, само существование которого есть самоценность.

Роль психолога-консультанта. Основная предпосылка психологической позиции в рассматриваемой парадигме — позиция понимания клиента в терминах его собственного жизненного мира, образа самого себя и действительности. Далее, основное внимание психолог-консультант и психотерапевт уделяют текущему, сиюминутному моменту жизни клиента и его “сейчасным” переживаниям. Сложность позиции состоит также в том, что психолог должен уметь совмещать понимание клиента и способность к конфронтации с тем, что именуется “ограниченным существованием” в клиенте. Способность или свойство (качество) психолога — “быть-в-мире” — самоочевидное условие успешной деятельности.

Позиция клиента. В экзистенциальной психотерапии основные усилия направлены на помощь клиенту в том, чтобы принять всерьез свой феноменологический мир, осознать реальность своих осознанных или неосознаваемых выборов и их последствий. Поэтому позиция клиента не ограничивается достижением инсайта, формулируется ожидание действий, проистекающих из проясненных ценностей личности и ее потенций. Поэтому в клиентах поощряется открытость, спонтанная активность и сосредоточенность на основных проблемах жизни (рождение, любовь, тревога, судьба, вина, смерть, ответственность) — на экзистенциальных проблемах, не имеющих решения рационального, но конфронтация с которыми позволяет решать текущие психологические проблемы.

Психотехника в экзистенциальной парадигме. Парадокс состоит в том, что представители европейской и американской экзистенциальной психологии отвергают значимость каких-либо психотехник в консультативной работе и психотерапии. Л. Бинсвангер, В. Франкл, Р. Мэй, И. Ялом и другие не только не описывали психотехнику работы, но, наоборот, всячески подчеркивали значение процессов понимания, осознания и принятия решений — тех личностных действий, которые отвергают какую-либо “методику” психотерапии, не требуя ничего, кроме умения выслушивать и сопереживать.

Вместе с тем эти умения вполне поддаются описанию в терминах именно психотехнических, поскольку представляют собой определенные конструкции действия. Следует особо подчеркнуть, что в экзистенциальной психотерапии речь идет все же не о психотехнике как совокупности подходов к основной личностной и экзистенциальной проблематике. Эти подходы можно описать следующим образом.

1. Упор на развитие самосознания. Самосознание, включающее в себя осознание “Я”; осознание собственных мотивов, выборов (предпочтений), системы ценностей, целей, смыслов — так или иначе свойственно любой психотерапии, но в контексте экзистенциальной парадигмы упор делается на освобожденную функцию самосознания, поскольку первенство отдается не рефлексивному самоосознанию, а скорее ценностному переживанию своего “Я”, открытию для себя значимости и ценности собственного жизненного мира. Дать клиенту осознать и пережить свои ограничения, свою потенциальную свободу от прошлого, ценность своего “Я” и ценность жизни в настоящем— таковы основные предпосылки и соответствующие им отношения (аттитюды) экзистенциального психолога.

2. Культивирование свободы и ответственности. В соответствии с данной установкой, психолог-консультант или психотерапевт стремятся оказать клиенту помощь в обнаружении способов ухода от ответственности и свободы и поощряют к принятию риска в отношении этих ценностей.

Разъяснение того обстоятельства, что у клиента всегда есть выбор, поощрение открытого признания собственного отказа от принятия ответственности, подбадривание в отстаивании собственной независимости (автономности) и акцент на личных желаниях и переживаниях клиента, на его личном выборе в той или иной жизненной ситуации — вот основные предпосылки реализации данной установки. Следует заметить, что в экзистенциальной психотерапии отсутствует прямое обучение как инструктирование. Человек может научиться только сам. Поэтому особую значимость имеют именно нюансы в поведении и установках психолога. Развитие открытости и сензитивности клиента к нюансам отношений в общении — таков путь экзистенциальной психотерапии.

3. Помощь в открытии или созидании смысла. В реализации данной установки полезна техника “фиксирования на смысле”, предложенная Ю. Джендлином. Содержание ее состоит в сосредоточении на телесных ощущениях в процессе каких-либо действий. Клиента просят помолчать и попытаться ощутить и понять свои подлинные переживания, их значимость для него. Важным моментом в применении техники является открытие “экзистенциального вакуума” (В. Франкл) — бессмысленности жизни.

И — конфронтация с клиентом или облегчение его возможных переживаний в связи с этим. Психотерапевт не указывает, в чем смысл жизни клиента, а лишь создает условия для открытия или созидания клиентом своих смыслов. Причем следует помнить, что смысл для экзистенциального психолога не “дается” непосредственно, он приходит попутно, с вовлечением человека в творчество, любовь, созидательную деятельность, в которых его интенции направлены обычно не на себя.

4. Уникальность и идентичность. Ключ к реализации данного “механизма” психотерапии — в поощрении открытого высказывания клиентом своих чувств и осознания дифференцировки между чувствами и переживаниями реактивными, ситуативными и глубинными, личностными. Основная линия реализаций данной психотерапевтической предпосылки — открытие собственного “аутентичного” “Я” и — “Я” неподлинного, когда клиент делает, говорит или чувствует не то, что свойственно или хочется ему, а то, что связано с имитацией жизни, с играми, а не подлинными отношениями близости или отчуждения с другим. Собственная идентичность (где “Я”, “Мое”, где — “не Я”, “не мое”) и переживание своей идентичности, своего “Я” как уникального, неповторимого жизненного мира — основной ориентир данной психотерапевтической предпосылки.

5. Работа с тревогой. В отличие от других психотерапевтических направлений, в экзистенциальной психотерапии не существует обязательного правила снижать уровень тревожности клиента. Тревога, рассматриваемая как одно из проявлений бытия, интересна и необходима психологу-консультанту и психотерапевту в иных аспектах:

а) каким способом клиент пытается совладать с тревогой?

б) какую функцию выполняет тревога — роста личности или ограничения личностного бытия?

в) склонен ли клиент принять свою тревогу или стремится подавить ее?

Тревога — как появление пограничной ситуации, в которой находится либо помещает себя клиент, — важный феномен для психотерапевтической работы: ее исследование, проявление, принятие, разделение, уважение к клиенту в связи с его тревогой и его отношением к ней — компоненты психотехники представителя экзистенциальной психотерапии.

6. Отношения со временем. Хотя главное внимание уделяется актуальному переживанию, отношения со временем (с будущим, с прошлым) — важный момент и прием психотерапевтической работы. Простой вопрос: “Как вы представляете себе нашу встречу через 10 лет?” — может вызвать целую гамму переживаний, связанных не только с осмыслением собственной жизни, но и с проработкой ее возможных смыслов. Кроме того, проективное исследование возможных путей самоосуществления порой повышает степень личностной реализации в настоящем, “сейчасном” времени.

Взаимоотношения между психологом и клиентом. В экзистенциальной психотерапии взаимоотношения имеют особую ценность, поскольку, как уже ясно из анализа психотехник, эти отношения представляют самоценность. Они самоценны вовсе не в связи с анализом переноса и контрпереноса, а именно и прежде всего потому, что их качество есть исходный механизм экзистенциальной психотерапии. Их неповторимый личностный оттенок, личностный смысл, нюансировка, вся гамма переживаний в связи с общением с человеком как со значимым другим — источник могучих воздействий и личностных изменений. Уважение, доверие и вера к клиенту, самораскрытие и честность по отношению к себе, отказ от манипулирования и готовность принять отношение к себе в ответ на свою “прозрачность”, с помощью которой психотерапевт своей личностью моделирует продуктивные способы переживания, не беря на себя ответственности за

навязывание другому своего поведения, — такова психотерапевтическая сердцевина этих отношений.

Общая характеристика концепции. Экзистенциальная парадигма в консультативной психологии и психотерапии, среди создателей и представителей которой такие известные имена, как В. Франкл, Л. Бинсвангер, Р. Мэй, И. Ялом, С. Джурард, Ю. Джендлин и К. Ясперс, — безусловно, одно из самых влиятельных направлений среди богатейших россыпей современных психотерапевтических концепций. Являясь органичным продолжением философии экзистенциализма и вобрав в себя представления и принципы современного постклассического естествознания, экзистенциальная психология и психотерапия сделали принципиально новый шаг в отношении к человеку как к феномену. Шаг этот заключается в отказе от внеположенной исследовательской традиции, от идеологизирования по отношению к господству посредством заранее наработанных схем и концепций и состоит в признании экзистенции каждого индивида, его уникального и неповторимого, трагичного бытия, гораздо более важной сущностью, чем другие, внешние по отношению к индивиду, сущности.

Можно выразиться и более ясно: до экзистенциальной психотерапии психологи не имели дела с человеком как таковым, с человеческим “Я”. Психодинамические, бихевиористские концепции все построены на изучении “механизмов”, “поведения”, “потребностей”, “влечений”, “мотивов”, в которых теряется “Я”, жертва различных посягательств и поползновений. В экзистенциальной психотерапии впервые появилось человеческое “Я” не как “Эго”, а как личностное бытие, как жизненный мир. Вторым отличительным

свойством экзистенциальной парадигмы в психологии является то, что она, в сущности, отвергла тенденцию экспериментально-исследовательского отношения к “Я”, позицию исследователя “над Я” как безнравственную. Равноправность позиций психолога и клиента, обоюдная приверженность риску и ответственности при предоставлении другому права свободного выбора — в этом, безусловно, ясно прочитывается новый уровень отношения и к человеку, и к миру в целом. Естественно, экзистенциальная парадигма

имеет свои ограничения. В ней много декларативности, умозрительности и,

разумеется, мало привычной научности, экспериментальных данных. По-видимому, неся на себе бремя теологии С. Кьеркегора, книга В. Франкла “Человек в поисках смысла”, например, больше похожа на длинную проповедь, чем на книгу ученого-исследователя. Справедливости ради, следует все же заметить: еще очень большой вопрос, что принесло человечеству большее благо — хорошая проповедь или бесстрастный эксперимент.

О любви, одиночестве и счастье в отношениях

2-3 октября в Москве состоялась очередная Международная конференция организованная Обществом Экзистенциально-Аналитической Психологии и Психотерапии и Международным сообществом логотерапии и экзистенциального анализа GLE-International «О любви, одиночестве и счастье в отношениях: экзистенциально-аналитическая терапия пар».Открыла конференцию С. В. Кривцова, директор Института экзистенциально-аналитической психологии и психотерапии, которая сказала несколько слов по теме конференции — любви, одиночестве и счастье в отношениях.
В программе первого дня конференции, на пленарном заседании мы заслушали выступления философов и психотерапевтов и лекцией австрийского психотерапевта, клинического психолога, профессора медицины и философии Альфрида Лэнгле.
В докладе Дорофеева Д.Ю. «Суверенность любви: как обрести и сохранить личностность в повседневной коммуникации», были рассматриваются специфические особенности суверенной любви ( в сравнении с другими ее видами) как важнейшего способа формирования личностного бытия, способствующего раскрытию человеческой личностности в повседневной коммуникации близких людей. Были проанализированы условия, возможности и проблемы осуществления личностности в отношениях с собой и Другим через как сохранение суверенности своего Я, так и открытости Другому.
В выступлении Батраковой И.А. «Любовь и семья как формы личностного самообретения», были рассмотрены антропологические, феноменологические и духовные основы любви и семейных отношений.
В докладе Свешниковой Е. Н. «Путь к близости: экзистенциальная танготерапия» , мы узнали об особенностях парных отношений в танце. Аргентинское танго моделирует все нюансы этого процесса. Установки и страхи, прошлый опыт и картина себя, — все это имеет огромное влияние на процесс танца, а сам танец способствует трансформациям в человеке, на разных этапах обучения танцу ощущения и изменения различны.
Профессор Альфрид Лэнгле, прочитал доклад на тему: «Установки и практические методы экзистенциально-аналитической терапии и консультирования пар».
На втором дне работы секций и мастер-классов по работе с семейными парами и семьями. Мы познакомились с практическими техниками консультирования партнеров, методом расстановок в экзистенциально-аналитическом подходе, о том, как рассматривается одиночество и близость в рамках подхода и многое другое.
Экзистенциально-аналитический подход к проведению духовных семейных расстановок. Мастер-класс А.Баранников, И.Ларина.
Мастер-класс был посвящен демонстрации персонально-феноменологического экзистенциально-аналитического подхода к проведению системных расстановок. Проведено сравнение антропологических оснований современного экзистенциального анализа и системного подхода в понимании феномена расстановки. Было отмечено, что пространственное размещение участников расстановки представляет собой проекцию реальной системы отношений основного участника и открывает возможность раскрытия его внутреннего мира переживаний, связанных с реальными межчеловеческими отношениями. Ведущий раскрыл показания, противопоказания к применению этого подхода на практике. Он демонстрировал основные шаги, разработанного им метода «Персонально-феноменологического исследования системы отношений» (ПФИСО). Совместно с участниками проводилось несколько расстановок с последующим феноменологическим анализом полученных результатов.
Усиление персонального присутствия в паре. Межперсональная работа в паре. От недифференцированного «у нас проблема», «ты меня ранишь» к межперсональному обмену. Мастер-класс А. Локтионова
В мастер-классе было дано определение дифференциации в межличностных отношениях, введенное Мюреем Боуэном. Опираясь на понимание высокого уровня дифференциации как основы функциональных отношений, на понимание персональности, как способности соотноситься со своей сущностью, на понимание феноменологического восприятие как способности Персон были показаны шаги усиления дифференциации в паре.
“Ужасы” партнерства .Секция [Ведущие: С.Мардоян, И.Ефимова]
Речь шла о том, какие подводные камни возникают в партнерстве, какие » ужасы» подстерегают мужчину и женщину в совместном пути, по которому пара идет: создать семью, родить детей, пройти по жизни вместе и » состариться на одной подушке». Сказки и мелодрамы, как правило, заканчиваются свадьбой как наградой за те препятствия, которые влюбленные преодолевали на пути к друг другу. Но настоящие испытания начинаются после этого сказочного » хэппи энда», когда два любящих человека оказываются бок о бок на одной территории и обнаруживают инаковость друг друга, различие взглядов на простые банальные вещи, которые так незначительны по сравнению с большим чувством, связавшим их. Но часто эти «мелочи» оказываются настолько невыносимы, что пары распадаются. На секции мы рассматривали, какие ловушки могут подстерегать пару и как с этим справляться.
Четыре столпа супружеского счастья. Мастер-класс И.Ефимова
Вступая в брак, двое создают свой собственный мир. Как долго просуществует эта вселенная? Будут ли счастливы супруги? В начале кажется, что если мы любим друг друга, то никакие проблемы не страшны. Но проходят дни или годы, и оказывается, что лодка-семья плывет не совсем так, как мечталось, а любовь не скатерть-самобранка. Даже самые лучшие супружеские отношения требуют к себе заботы, за ними надо ухаживать. Я, ТЫ, и поле «Мы», возникшее между нами: на каких китах держится этот мир, что я получаю и что вношу, все ли возможное сделано для счастья? Участники мастер-класса получили возможность познакомиться с техниками поиска ресурсов для сбалансированных отношений на основе структуры четырех фундаментальных мотиваций.
Одиночество и поиск «идеального» партнера». Секция [Ведущие: И.Рязанова, Г.Шаталова, В.Холмогорова]
Секция посвящена рассмотрению феномена одиночества с экзистенциально-аналитической точки зрения в связи с фундаментальными темами, возникающими в нем, и терапевтической обработке специфического страдания одинокого человека. На основании экзистенциального понимания одиночества логически построен подход к работе с ним в терапии. Основной упор был сделан на обзор терапевтических кейсов. В секции участвовали экзистенциальные психотерапевты, которые расскзали об интересных случаях из практики и выпускники программы с большим опытом практической работы. Особое внимание было уделено дифференциации понятия одиночества с искусством быть наедине с собой, как зрелой форме отношений Person со своим внутренним миром.
Любовь в паре: парадокс системного и персонального исполнения в паре. Мастер-класс А.Локтионоваэ
Жизнь в любви, в паре Мужчина и Женщина приносят нас на самый высокий гребень волны жизни. Удержаться на нем — искусство, поскольку система, которая стоит за каждым из партнеров увлекает каждого из них в особенную динамику, подчиняя персональное исполнение неразрешенным системным конфликтам и исполнению интересов системы. Меняется модель близости, взаимоотношение с опорами, рушится уважение… Цель мастер-класса: исследовать как любовь в паре, подчиняясь системному распределению ролей и энергии исчезает, и как Персональное, если оно перестает быть слепым и становится «видящим», может стать «бабочкой» трансформации и привести пару к новому уровню зрелой любви и исполненности.
Близость в отношениях Секция [Ведущие: Е.Уколова, В.Шумский]
Близкие отношения представляют собой место встречи двух личностей, которая преобразует обоих, но они могут быть и источником психологических травм. Для того, чтобы отношения приносили чувство глубокого удовлетворения и исполненности, два человека должны пройти непростой путь навстречу друг к другу, сопровождаемый моментами выбора. Что такое «близость» двух людей? Как она связана с переживанием экзистенциальной исполненности в отношениях? Почему длительные близкие отношения притягательны для мужчины и женщины, если в современном обществе их не толкает в отношения социальная, экономическая или сексуальная необходимость? Какова динамика близких отношений, через какие этапы они проходят? Каковы основания для принятия решения о продолжении или прекращении отношений? Что такое «зависимость» в отношениях? Таков круг вопросов, который был рассмотрен на секции.
Наш институт активный и постоянный участник встреч и конференций, организованных Обществом Экзистенциально-Аналитической Психологии и Психотерапии. Кафедра психологии МИЭПП в рамках своих традиций при каждом удобном случае посещает и организует встречи наших студентов и преподавателей с доктором Альфридом Лэнгле.
Мы много думаем о любви, одиночестве, об отношениях. Наша страна во всем мире известна своей литературой, поэзией о любви, своей романтической музыкой, живопись. Темы любви и связанного с ней страдания, нам хорошо известны.
Огромное количество пар нуждаются в психологической поддержке, поэтому разговор и обсуждения, которые состоялись на секциях были для всех участников крайне интересным и полезными. Спасибо организаторам!
Кафедра психологии.

Экзистенциальная литература и необходимость её изучения в современном литературоведении

Одним из самых перспективных путей осмысления и переос­мысления русской литературы XX века является её рассмотрение с позиций экзистенциального типа художественного сознания. Рас­смотрение литературных произведений с точки зрения экзистенци­альной проблематики и тематики зачастую позволяет по-новому взглянуть на творчество многих авторов.

Несмотря на неоднородность этого философского течения и оп­ределённое количество разногласий его представителей по ряду принципиально важных, иногда исходных позиций (например, суще­ствование атеистической и религиозной ветви данной философии), «экзистенциалисты единодушны в своём критическом отношении к предшествующей рационалистической философии, философии реф­лективного анализа. Они упрекают классический рационализм в отрыве от живого конкретного опыта человеческого существования в мире» [1, С. 1246]. Философия экзистенциализма в качестве своего основного понятия оперирует экзистенцией и сосредоточена, по сло­вам В. Е. Хализева, «не на сущности мира, а на пребывании в нём че­ловеческой индивидуальности, на её существовании» [5, С. 50]. Су­ществование при этом понимается как нечто невыразимое в поняти­ях, то, что никогда не является объектом, ибо человек не в состоянии взглянуть на себя со стороны. Существование не поддается рацио­нальному постижению, и единственная возможность познать его за­ключается в том, чтобы его пережить.

Подлинное существование, по словам Хайдеггера, характеризуется следующими чертами: «перевес моментов будущего; направленность к смерти; осознание человеком своей историчности, конечности и свободы; бытие достижимо только «перед лицом смерти»» [Цит. по: 1, С. 1248]. Бытие, согласно экзи­стенциализму, «не эмпирическая реальность, не рациональная конст­рукция, не «умопостигаемая сущность» идеалистической философии. Бытие должно быть постигнуто интуитивно» [4, С. 755]. Согласно эк­зистенциалистам, оно представляет собой совершенно уникальную реальность, к которой неприменимы никакие человеческие мерки причинно-следственных связей, ничто внешнее не властно над чело­веком, он есть причина самого себя. При этом главным определяю­щим  бытия,  именуемого  экзистенцией,  является  его конечность, смертность, а основными параметрами экзистенциальной модели ми­ра в литературе являются: «катастрофичность бытия, кризисность сознания,   онтологическое   одиночество   человека.

Универсальная формула взаимоотношений человека и  мира — отчуждение»  [2, С. 32]. Так, например, «Ощущение экзистенциальности бытия», как утверждает В.В. Заманская, сделало Г. Иванова большим поэтом, причем именно после эмиграции в его стихах появляется подлинный трагизм мировосприятия, доходящий до всеобщего вселенского отчаяния. Если первый эмигрантский сборник «Розы» В. Крейд называет «печальным» и «прекрасным», то «Отплытие на остров Цитера», по его мнению, переполнено трагизмом: «Отплытие следует истолковать как стремление к другому плану сознания, в свете которого «все как всегда и другое, чем прежде. С отплытие связана тема искусства. Другая тема – распад, энтропия личности» [3, С. 116]. Именно «Отплытие» можно назвать пограничным сборником, с которого в поэзию Иванова входит экзистенциальная проблематика, размышления о смерти, пустоте, холоде, о сущности земного счастья, появляется тема беспомощности искусства.

Как было сказано выше, экзистенциализм стал одним из наибо­лее влиятельных и продуктивных культурогенных факторов эпохи, и, таким образом, в большой степени «определял интеллектуально-духовные поиски широких слоев интеллигенции, оказал сильное влияние на литературу, литературоведение, искусство и др.» [1, С. 1246]. На рубеже веков происходит переоценка всех ценностей, человек отбрасывает сдерживающие пределы и при этом теряет опо­ру в жизни (Бог, нравственность, мораль).

«Человек XX века оказался в глобальной «экзистенциальной ситуации»: наедине с метафизиче­скими безднами бытия и собственной души, перед беспредельностью одиночества, из которого ему оставался лишь путь к «расколотому Я» [2, С. 9], а значит к экзистенциальному сознанию, что ярко выразилось в искусстве XX века и, в частности, в искусстве слова.

Основ­ными признаками экзистенциальной литературы являются «предель­ная напряжённость переживания кризиса цивилизации 20 в. как не­возместимого износа в ней духовного смысла и ценностей; метафизи­ческое освящение этой «смыслоутраты» через отсылку к извечному трагизму смертного «человеческого удела»; тщетные намерения его преодолеть (нередко — попросту претерпеть), перестраивая изнутри миросозерцательные установки самой личности, покинутой в одино­честве среди враждебности сущего» [3, С. 505].

Экзистенциализм как философская теория познает бытие как некую непосредственную нерасчлененную целостность субъекта и объекта, что противоречит традициям рационализма, трактующего опосредование как основной принцип мышления. Переживание человеком окружающего мира выделяется в качестве истинного бытия, толкуемое как непосредственное человеческое существование, или экзистенция (непознаваема ни научными методами). Описание структуры экзистенции Хайдеггером, Сартром и другими выделило в качестве структуры сознания его направленность на другое — интенциональность.

Экзистенция имеет важно свойство, она «открыта», направлена на другое. И именно это другое и становится ее центром притяжения. Хайдеггер и Сартр отмечают, что, экзистенция это бытие, устремленное к ничто и сознающее свою конечность. Хайдеггера отмечает, что выявление структуры экзистенции сводится к описанию ряда модусов человеческого существования. Среди них называются и каждодневные заботы, и страхи, а также решимость человека сделать поступок и совесть и др., все они определяются через смерть. Философы – экзистенциалисты описывают различные способы соприкосновения с ничто, движения к нему, убегания от него и т. д. Поэтому именно в «пограничной ситуации», как ее определяет психолог и психотерапевт К.Ясперс, в моменты глубочайших потрясений, человек прозревает экзистенцию как суть своего существования. И обретения такого прозрения, которое санкционируется психологом, помогает справиться с критической ситуацией (например, глубокого горя и потери).

Устанавливая экзистенцию через понятие конечности, философы экзистенциалисты определяют последнюю как временность, точкой отсчета которой является смерть. В отличие от физического времени — чистого количества, бесконечного ряда протекающих моментов, экзистенциальное время качественно, конечно и неповторимо. 

 Экзистенциалисты концентрируются на значимости будущего, рассматривая его в связи с такими экзистенциалистическими формами, как «решимость», «проект», «надежда». Время утверждается через личностно-исторический характер, что определяет его связь с человеческой деятельностью, исканием, напряжением, ожиданием. Категория историчности человеческого существования выражается, в том, что оно всегда находит себя в определенной ситуации, в которую оно «заброшено» и с которой вынуждено  считаться. Экзистенция обладает свойством ситуационного характера, что определяет принадлежностью к определенному народу, социальной группе, наличие у человека тех или иных биологических, психологических образований и качеств. Итак, временность, историчность и ситуационностьэкзистенции — модусы ее конечности.

 Часто эти признаки можно встретить в литературных произведениях, возникших вполне независимо от экзистенциализма как философии, но на той же духов­но-исторической почве. Во многом эти литературные произведения вырастают из самого способа мышления экзистенциалистов.

Таким образом, «экзистенциальное сознание, открывшее чело­веку трагедию его существования в мире, — необходимый атрибут ху­дожественной литературы» [2, С. 8]. И хотя компонент этого созна­ния присутствует уже в произведениях Жуковского, Пушкина, Гого­ля, первыми «невиданные перемены, неслыханные мятежи» почувст­вовали Л. Толстой, Ф. Достоевский, Ф. Тютчев. Именно через призму их творчества Россия впервые увидела бездны грядущего века и че­ловеческой души. Произведения А. Белого, А. Куприна, Ф. Сологуба,A. Платонова включают обострение предчувствий и пронизаны «ме­тафизическим ощущением катастрофы, породившим эсхатологиче­ские настроения и идеи в русской культуре начала века» [2, С. 29]. Ещё   сильнее   рубежным   сознанием   насыщена   поэзия   А. Блока,B.Маяковского, А. Ахматовой, О. Мандельштама.

Именно поэтому, рассмотрение творчества этих и ряда других поэтовXX века с точки зрения экзистенциального мировосприятия и мироощущения, на наш взгляд, является актуальным и перспективным направлением в развитии современного литературоведения.

Русская литература в большей степени оказалась благоприятствующей развитию экзистенциализма в силу своего тяготения к философствованию, мифологизированию и той особой роли, которую она играла в обществе до недавнего времени.

Изучение литературы с этой точки зрения позволяет более  детально говорить о писательских диалогах и полеалогах, не ограничиваясь рамками конкретного литературного направления. Так, произведения, экзистенциальные по своей сути и по содержанию, перекликаются с произведениями, где присутствуют лишь некоторые элементы экзистенциализма при создании того или иного образа, или изображения авторского «Я».

Метальное пространство современного человека наполнено множеством различных смыслов. Но в этом обилии смыслов человек оказывается в ситуации экзистенциального вакуума. В этом парадокс нашего времени.

На данный момент сформирована целая индустрия смыслов, призванных обеспечить экзистенциальную основу человеку, лишенному четкой ценностной ориентации. В качестве основополагающей ступени этой индустрии выступает литература.

Таким образом, тема экзистенциализма в литературе предоставляет большие возможности, в смысле богатства материла для исследования. И, в свою очередь, такая постановка вопроса предоставляет новый исследовательский аппарат для анализа произведений художественной литературы. Введение этого понятия дает представление о литературе как о неотъемлемой части существования и жизнедеятельности человечества. А такой взгляд на эту область деятельности помогает по-иному взглянуть на саму литературу, её значение  и роль в контексте развития общества.  

Литература

1. Всемирная энциклопедия: Философия /Глав. ред.и  сост.А. Грицанов. -М.: ACT : Современный литератор, 2001. — 1312 с.
2. Заманская В. В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. Диалоги на границах столетий / В. В. Заманская. — М.: Флинта: Нау­ка, 2002. — 304 с.
3. Литературный энциклопедическийсловарь /од ред.М. Кожевникова, П.А. Николаева. — М.: Советская энциклопедия. — 752 с.

Парадоксы в терапевтических отношениях

Единственная статья Магды Дениз, появившаяся на страницах «Гештальт-журнала» (The Gestalt Journal). Статья была опубликована в 1 номере 3-го выпуска, весной 1980 (Volume III, Number 1, Spring, 1980) – в Юбилейном сборнике статей, посвященных 75-летию Лоры Перлз.

—J. W.    (Джо Вайсонг, основатель и главный редактор «Гештальт-журнала»)

Перевод с английского: Е.Дмитриева

Редакторы: И. Алферова, Е. Серебрякова

Ссылка на оригинал: http://www.gestalt.org/magda.htm

---

 

Психотерапия – наука или искусство?  Об этом дискутируют со времен возникновения психотерапии. У меня же нет сомнений, я полностью убеждена в том, что психотерапия –искусство, причем весьма точное и строгое. Я хотела бы остановиться на природе психотерапии – переменчивой и непредсказуемой, нестандартной в последствиях и субъективной в своей ценности, уступчивой и сопротивляющейся, непокорной и податливой, недолговечной и ограниченной в ресурсах – искре, рожденной взбудоражить, и вскоре исчезнуть навсегда. Кто придаст ей очертания? Мы с вами. Итак, начнем.

Прежде чем приступить к обсуждению, я хотела бы определить, что я рассматривать не стану. Я исключаю из рассмотрения классическую концепцию Фрейда с её характерными приверженностями к кушетке и свободным ассоциациям, с её поощрением трансферентного невроза через поведение аналитика как чистого экрана, с её догматом невмешательства, депривацией, ятрогенными заболеваниями, и излечением, рассматриваемым как смена невротического отчаяния на реалистичный пессимизм.

 

Не секрет, что лечить разговором (я ссылаюсь на нефрейдистские модели) – значит заниматься чем-то парадоксальным. Похоже, что не разговор является основным средством лечения, да и не в лечении суть самого разговора. Цель психотерапии сейчас обозначают модным словом – «изменение». К сожалению, нет общего мнения насчет того, что представляют собой эти изменения, что их вызывает, и когда их бывает действительно достаточно. Как говорит Джей Хейли (Jay Haley), «Пациент меняется благодаря терапевтическим парадоксам, которые возникают в отношениях между ним и психотерапевтом, и это справедливо для всех методов терапии» (Haley, 1963).  Затем он описывает, по моим подсчетам, шесть таких парадоксов, о которых я кратко расскажу, потому как они весьма занятны, похожи на правду, и, на мой взгляд, составляют большую часть того, что мешает процессу терапии.

1. Отношения определяются как обязательные на добровольной основе, то же касается и частной практики. Пациенту говорят, что его обращение за помощью – это только его добрая воля, и успех терапии зависит от его сотрудничества, с какими бы трудностями он в процессе ни сталкивался. Однако, эти добровольные рамки включают в себя обязательства, в соответствии с которыми пациент должен платить, не должен пропускать встречи, а также не должен произвольно завершать терапию, которая была рекомендована ему прежде, чем он захотел бы ее прекратить. Это справедливо и для обратной ситуации, когда принудительно госпитализируют психических больных – терапевт подталкивает пациента к осознанию, что тот действительно хочет пройти лечение, просто пока еще не знает об этом. Иначе говоря, «какими бы рамками ни определялись отношения изначально, внутри они будут определяться противоположным образом».
2. Никогда нельзя быть уверенным в том, что терапевт действительно хочет встречаться с пациентом, а не воспринимает его только как возможность заработка. Пациента поощряют к полной открытости, потому что терапевтические отношения предполагают глубокую близость, но в то же время, терапевт дает понять, что после окончания сеанса он никак не заинтересован во встречах с пациентом вне стен кабинета. С этой точки зрения, интересным может показаться мое наблюдение о том, что терапевты склонны скучать по своей работе, а не по своим клиентам. Обычная фраза после отпуска – «Я готов (или даже хочу) вернуться на работу, но не – «Я очень хочу увидеть Джо или Джейн». А если вдруг терапевт скажет: «Я очень хочу увидеть Джо или Джейн», то его слова будут весьма подозрительными, причем как для самого терапевта, так и для его коллег. Если говорить про меня, то я скучаю по людям, которых я люблю. Но, как правило, я не хочу встречаться с клиентами чаще, чем делаю это, даже если я думаю, что люблю их, что бы это ни значило в контексте терапии. Я думаю, что эти явления тесно связаны с обучением и традициями в психотерапии, и надеюсь продемонстрировать это по ходу статьи.
3. Третий парадокс Хейли (Haley) касается вины. Пациенту говорят, что он не может себе помочь, в то время как сама предпосылка психотерапии базируется на представлении о том, что пациент несомненно способен себе помочь. То же самое относится к значимым фигурам в жизни пациента. «Его родители виноваты в том, что жестоко обращались с ним, однако  они и невиновны, потому что не могли помочь себе сами» (Haley, 1963).
4. Терапевт позиционирует себя как эксперта, но в то же время он не дает советов и перекладывает всю ответственность за происходящее на пациента. Хейли (Haley) пишет: «Такая формальная модель управления при одновременном отрицании прямого руководства типична для психотерапии. Пациент не может одновременно следовать рекомендациям и отказаться от них, когда сталкивается с двойными посланиями. По этой причине способы, с помощью которых пациент обычно провоцирует прямое руководство или сопротивляется ему, становятся нерабочими».
5. Пациенту говорят о том, что условия терапии и сами терапевтические отношения особенны, и он может выражать себя так, как не позволяет себе в других обстоятельствах, потому что обычным правилам в терапии не место. Пациент верит, но в следующий момент его упрекают в том, что он не реагирует на терапевта как на обычного человека.

И наконец,

6. Психотерапия зиждется на доброте и человеколюбии. И всё же пациент неизбежно проходит через тяжелые испытания, которые варьируются в зависимости от вида терапии. Иначе говоря, в ходе лечения пациент постоянно сталкивается с отсутствием одобрения до тех пор, пока спонтанно «не изменится».

Хотя это и невозможно с точки зрения времени, создается впечатление, что Хейли (Haley) перед тем, как обозначать лечебные парадоксы в психотерапевтических отношениях, прочел у Х. Сирлса (H. Searles) о том, как свести кого-либо с ума.

Я не думаю, что Хейли (Haley) не прав. Мне кажется его описание верным, и в большинстве случаев эти парадоксы неизбежны. Однако, для меня этот факт прискорбен. Он показывает, насколько мы ограничены. В отличие от Хейли (Haley), я не думаю, что постоянство этих парадоксов приводит к изменениям, я думаю, что нам приходится их терпеть, и это скверно. Иначе говоря, я рассматриваю парадокс не просто как чью-то точку зрения, а скорее как закономерность человеческого бытия.

В рамках совершенно другой интереснейшей теории, а именно структурализма, Эдгар Левенсон (Edgar Levenson) также рассматривает изменения через призму парадоксов. В одной из статей он пишет:

«Я утверждаю, что психоаналитический процесс, лечебный процесс – это языковой процесс, который позволяет (более того, требует) совмещать два парадоксально противоположных аспекта терапии: значение и опыт» (Levenson, 1978).

Значение, по его мнению, зависит от метафоры (символ, транслируемый через культуру), которая придает устойчивость и постоянство человеческой жизни. Опыт, а именно переживания, он рассматривает как то, что зависит от метонимий (персональные и коллективные контекстуальные символы), которые являются катализаторами изменений. Взаимодействие этих двух модальностей в процессе терапии, а также оказываемый на ее участников эффект (как на терапевта, так и на клиента) это и есть то, что приводит к постепенно изменяющимся восприятию и способу общения, что в свою очередь также вызывает постепенные изменения в восприятии и способе общения, что в свою очередь… и так далее, до тех пор, пока лечение не завершится. Другими словами, изменения появляются как результат интерпретации и взаимоотношений одновременно, и вместе они создают нечто большее, чем если бы мы просто суммировали их. В образовавшемся целом содержание и контекст попеременно становятся центром внимания, и каждый из них вызывает к жизни другой. Изменения, как видит их Левенсон (Levenson), происходят не вследствие влияния терапевта на клиента, но вследствие беседы между двумя людьми, находящимися в процессе, и взаимодействующими в нем.

Резко противоположное мнение высказывает  Ханс Струпп (Hans Strupp):

«Терапевтические изменения происходят в основном благодаря умелому управлению или манипуляции терапевта, с одним важным условием – интервенции возникают в контексте отношений, заряженных эмоциями и чувствами» (Strupp, 1973).

И снова его слова:

«Целый ряд общеизвестных техник воздействия неизбежно используется в любых психотерапевтических отношениях, и более того, это является одной из определяющих характеристик психотерапии. В сущности, эти техники используются и в образовании, и в других процессах социального влияния» (Strupp, 1973).

По Струппу (Strupp), прототипная модель способности влиять живет в первоначальных детско-родительских отношениях. Возможность возникновения у пациента трансферентных реакций и есть то, что делает психотерапию жизнеспособным методом лечения. В отсутствие данной возможности, а именно, если позитивный перенос не может быть вызван из-за серьезной ранней депривации, психотерапию нельзя выбирать в качестве метода лечения.

Что касается техники, он пишет:

«По сути, терапевт мягко поощряет клиента искать глубокое удовлетворение в терапевтических отношениях. И когда клиент действительно жаждет такого удовлетворения, терапевт интерпретирует эту жажду как незрелую, тем самым побуждая пациента отказываться от своих желаний или менять их» (Strupp, 1973).

Парадокс, не то слово! Вы прекрасно знаете, как можно назвать женщину, которая ведет себя подобным образом с мужчиной.

Теперь уже с другого ракурса, Эрвин Сингер (Erwin Singer) считает изменение результатом усилий пациента, который на протяжении всей терапии искреннее пытается ближе узнать своего аналитика. Он пишет:

«Если это правда, и через самопознание и самопринятие аналитики способны постигать глубинные основы жизни пациента, и если справедливо обратное,  как я утверждал ранее, пациенты также постигают глубинные основы жизни аналитиков через вновь обретенные или заново открытые знания о себе, тогда психоаналитический успех кажется мне легко определимым. Он выражается в окончательном становлении пациента как того, кто осведомлен о субъективных взглядах аналитика, его психологических действиях, иерархии ценностей, включая несоответствие между заявляемыми и действительными ценностями – в то время как аналитик, я надеюсь, становится осведомленным об этих ключевых аспектах жизни своих пациентов» (Singer, 1971).

Подобное представление (я полностью согласна с ним, если поняла его правильно) является весьма экзистенциальным, даже в перспективе гештальт-подхода, в соответствии с которым смысл главным образом зависит от цели и структуры, а не от внешних деталей. Здесь различие проводится между знанием кого-либо и знанием о ком-либо. Содержательная информация, типа нравится кому-либо фасолевый или куриный суп, предпочитает он игру в шахматы или на скрипке, в общем и целом не имеет значения, за исключением случаев, когда это позволяет понять характер человека, но при бдительном внимании характер можно ухватить в любом случае без каких-либо подобных сведений. В этом контексте представление об аналитике как образце для подражания вызывает негодование, в отличие от противоположной идеи рассматривать аналитика как «целенаправленную модель» (task model) – того, у кого вы вполне законно обучаетесь каким-либо навыкам. В этом случае пациент меняется потому, что он обучается не с помощью подражания, а через свой опыт, новый способ самовосприятия, когда внимание уделяется тому, что действительно есть, а не тому, что должно быть или тому, что об этом говорится. Я называю это экзистенциально-гештальтистским подходом, хотя в действительности идею, предшествующую этому названию, давно высказала Антигона, когда сказала своей сестре Исмене, которая была против похорон их брата: «Но мне не мил, кто любит на словах».

В результате нашего обзора разных теоретических точек зрения на изменение, мы пришли к представлению, объединяющему в себе две идеи. Первая – похоже, пациента перестали рассматривать как отдельного субъекта, и теперь считают одним из членов биполярного поля, в котором единым целым является диада пациент-аналитик. Отсюда возникает основной парадокс, согласно которому несколько людей, которых я ранее процитировала, намекали: Можете ли вы быть наблюдателем процесса, в котором вы – его участник? Или, скажем иначе, насколько рабочими остаются концепции переноса, контрпереноса, включенного наблюдения и реальных взаимоотношений в свете этого нового взгляда на взаимодействие и его значение в диаде пациент-аналитик?

Чтобы не быть чрезмерно пристрастной, я хотела бы отметить, что экзистенциальные и гештальт-аналитики уже бились над этим вопросом какое-то время. В представлении экзистенциалистов  Мир и Я диалектично взаимосвязаны, они составляют единое целое, и изменения в одном тут же приводят к соответствующим изменениям в другом. Диалогичность, а, следовательно, Я-Ты подход в лечении, есть неотъемлемый аспект системы. Это справедливо особенно со времен, когда Мир стал определяться как «структура значимых отношений, в которых человек существует и в построении которых он принимает участие» (May, 1958).

Например, Бубер (Buber) в главе «Исцеление через встречу» пишет:

«Иногда терапевт ужасается тому, что он делает, потому что он начинает подозревать (по крайней мере, в некоторых случаях, а в конечном счете – во всех), что от него требуется что-то совершенно другое – что-то, что несовместимо с экономикой его профессии, угрожающе-опасное по отношению к его обычной практике. То, что от него требуется – это превратить особенную ситуацию своего профессионального превосходства, достигнутого и гарантированного долгим обучением и практикой, в обычную ситуацию между зовущим и тем, кого зовут. Преодоление пропасти между ними зависит не от грамотных и безопасных действий терапевта, но от его личности. Эта пропасть взывает к самости терапевта, скрытой под сооружениями, воздвигнутыми обучением и практикой, к самости, охваченной хаосом, знакомой с демонами, и наделенной скромной силой бороться и преодолевать, снова и снова. Восприимчивость к этому призыву порождает парадоксальный кризис в самой уязвимой части интеллектуальных профессий.  Психотерапевт, поскольку он доктор, вернется из кризиса к своему привычному методу, но уже как изменившийся человек в изменившейся ситуации. Он вернется к своей обычной практике, но как тот, кто осознал и необходимость в подлинных встречах, и ту пропасть, которая лежит между нуждающимся в помощи и способным помочь» (Buber, 1964).

Очевидно, что рассуждения о парадоксах в психотерапии вызывают многочисленные вопросы. Как ящик Пандоры или Колесо Фортуны: «круг за кругом крутится; и никто не знает, когда это прекратится».

Другая любопытная характеристика современных теорий изменения, хотя и не уникальная для них, заключается в общем стремлении найти стандартизующий принцип. Предположение каждого из теоретиков таково, что все пациенты меняются в одном и том же контексте и по одним и тем же причинам. Так вот, я говорю, что это любопытно, так как те же самые теоретики, рассматривая работу аналитиков, предполагают большое разнообразие возможных форм и аспектов. Так, например, Левенсон (Levenson) в ранее процитированной мною статье, пишет, ссылаясь на то, как один аналитик превзошел другого в конкретном случае:

«И теоретическая позиция терапевта, и присущее самому терапевту хладнокровие (которое возможно и сформировало эту теоретическую позицию, изначально симпатичную ему) вместе создают для пациента атмосферу веры в изменения, которая и ведет к улучшениям» (Levеnson, 1978).

Еще, в статье под названием «Повторное исследование контрпереноса» Эд Таубер (Ed Tauber) пишет:

«Выбор терапевтической позиции должен быть продиктован тем, что удобно самому терапевту, и теми условиями, в которых он наиболее эффективен. Впрочем, неоднозначные или нечетко определенные условия могут приводить только к ограниченным личностным изменениям… Наследственные факторы как генотип, конституция  и темперамент, находящиеся под влиянием социальной среды; факторы отбора, связанные с  обучением (к чему-то мы «предрасположены», а что-то нам недоступно) сосуществуют непостижимым образом (Tauber, 1978).

Позже он также обращает внимание на то, что некоторые пары пациент-терапевт работают эффективнее, чем другие. Но тут же признает, что сформулировать или определить заранее, почему так происходит, трудно.

Не так давно Принстонский центр перспективных исследований психоанализа (CAPS) провел сравнение небольшой выборки опытных психоаналитиков (все они претендовали на звание ортодоксальных фрейдистских психоаналитиков) и, помимо всего прочего, пришел к следующим выводам:

1. Все члены выборки, когда их попросили описать глагол «слушать» (в случае со слушанием пациента), описали его эмпирически совершенно по-разному.

2. Индивидуальный стиль восприятия и познания аналитика влияет на то, какую значимость он придает различным аспектам информации. Некоторые аналитики склонны больше синтезировать или упорядочивать материал, нежели другие.

3. Существует огромное разнообразие в том, как можно обозначать тот вариант «объектных отношений», который разворачивается между конкретными аналитиком и пациентом, и схема таких отношений, похоже, зависит, в первую очередь, от личности аналитика (The Forum, 1977).

Теперь, я утверждаю, что то, что подходит для одного, годится и для другого. Если у аналитика есть базовая структура характера, то у пациента тоже; если у аналитика есть свой когнитивный стиль, то у пациента тоже; если аналитик обучается выборочно, основываясь на своем характере, то пациент тоже. Я утверждаю, что преморбидная структура характера с соответствующими ей когнитивным и перцептивным стилями, предпочитаемыми режимами контакта, сохраняется, по крайней мере, в какой-то степени, через большинство форм психопаталогии. Более того, если наша профессиональная задача в действительности лечить, а не обучать или рассуждать о политике, тогда мы должны придерживаться глубоко практичного принципа: « Не исправляй то, что работает».

Из этого следует, что исправлять необходимо патологию, но не преморбидную структуру характера. С точки зрения изменений, а затем и психотерапии, похоже, что определенные структуры характера будут реагировать на разные катализаторы, ведущие к изменениям. К примеру (следуя классификации характеров по Ницше-Бенедикт-Шпигель и, таким образом, избегая коннотаций с клиническими заболеваниями), если мы имеем дело с апполонийской личностью, у которой преобладает сосредоточенность на периферии, ценностные установки главным образом – в познании, стиль обучения – в ассимиляции, и предпочитаемый режим контакта – визуальный, то есть все основания предполагать, что она будет меняться в зависимости от различных сигналов из окружающей среды, в отличие от дионисийской личности на другом  конце шкалы. Последняя сосредоточена преимущественно на центре, ценностные установки главным образом – в эмоциях, стиль обучения – в аккомодации, и предпочитаемый  режим контакта – тактильный. Здесь, как и в любой классификации, ясно, что число чистых типов весьма невелико. Я использую эту типологию только чтобы показать, что общие характерологические стили отличаются друг от друга, как по структуре, так и по способу функционирования. Поэтому я утверждаю, что они также должны различаться в способах ответа, в реакциях на различные аспекты окружающей среды, даже когда процесс, в который они вовлечены, это процесс изменения.

Думаю, что и мои выводы могут подходить одним парам «пациент-аналитик», и не подходить другим. Я считаю, что ключевая переменная заключается не в присутствии, доброжелательности, нежной заботливости, обучающей направленности или любом другом факторе, указанном ранее, хотя все они, конечно, важны. Все-таки решающим фактором я вижу определенную слаженность стилей терапевта и пациента, которая при их наилучшем соответствии, разгорается и горит самым неистовым и ярким пламенем.

Это не означает, что дионисийский терапевт не может лечить апполонийского пациента. Может, хотя они оба, возможно, были бы счастливее в другой комбинации. Тем не менее, я говорю о том, что Дионис-пациент и Апполон-пациент будут меняться в разных субъективных контекстах, основываясь на разной информации, с помощью разных катализаторов, вне зависимости от природы их патологии и от того, кто их лечит.

Еще немного по этой теме. Я не противопоставляю свой тезис основному кредо всех уважаемых психотерапевтов, который лучше всего высказал Гораций: «Ничто человеческое мне не чуждо». Хотя, я думаю, что эта фраза относится к переживаниям и последствиям этих переживаний, а не к процессу. Она касается тех черных дыр внутри и снаружи, в которые любой из нас может свалиться – как случайно, так и по невнимательности, как обычный человек, так и терапевт. Осознание такой уязвимости соединяет одного человека с другим, а также обнаруживает, что наше самое глубокое притязание на бессмертие и заключается в этой уязвимой человеческой природе.

Ранее я сказала о том, что понятие переноса и относящиеся к нему конструкции необходимо пересмотреть. Именно это я и собираюсь сделать напоследок.

В последнее время я удивляюсь тому, что в содержание чуть ли не каждого журнала клинического направления, включены, по крайней мере, две или три статьи, посвященные понятию переноса. Понятие переосмысливается, на него нападают, его защищают, отбрасывают в сторону, овеществляют, подтверждают, им пренебрегают. Во всяком случае, оно фигурирует как главное действующее лицо на афише современной психоаналитической мысли.

Я хотела бы высказать гипотезу о причинах данного явления. Сейчас это считается общепринятым, и даже банальным фактом, что декада 60-х в Америке была отмечена нарушением традиционных культурных устоев. Изменились общественные настроения, появились новые стандарты в различных официально-зафиксированных правилах поведения. Начиная с правления Кеннеди, социальная дистанция стала сокращаться, где-то такое сокращение было иллюзорным, а где-то реальным. Молодое поколение вдруг приобрело статус неимущего, если не в действительности, то, по крайней мере, на уровне устного единодушного мнения. Стиль в одежде, речи и мышлении стал совершенно новым. Лозунги «Будь впереди», «Пускай всё на самотек», «Делай то, что тебе нравится» стали определять сознание той эпохи. Как и всякое новое общественное движение, оно двигалось сразу по нескольким траекториям в культуре. Некоторые из них были аутентичными, благотворными, долгосрочными, поощряли рост, внушали доверие и приносили радость. Другие вели в обратном направлении. Тем не менее, ни одна деятельность, практикуемая в данном контексте, не могла оставаться прежней. Психотерапия не стала исключением. Эсален (Esalen), Инкаунтер-группы (Encounter), Гештальт и радость (Gestalt and joy) – все потихоньку подвергались медленному разрушению и изменению. Культурные катаклизмы породили необходимость в новых методах лечения. Так стали развиваться новые методы терапии. Они, в свою очередь, утверждали изменения в культуре, которая способствовала увеличению потребностей, удовлетворявшихся новыми методами. И так далее, и так далее.

Дух времени шел по пути устранения различий, уравнивания, преждевременной интеграции и яростной конфронтации. Сейчас я нахожусь во Вьетнаме. Индивидуализм стал одновременно очень важным и обесцененным, настолько, что люди, готовые иметь дело с таким парадоксом, потеряли свой авторитет, и их стали считать неспособными к действию, изжившими себя. Бог умер, и с ним умерла сила Авторитета и вера в Экспертов. Женщины решили, что они сами могут проводить гинекологическое обследование, и никто не имел ничего против сокращения количества психоаналитиков. Анти-герой в действительности и в литературе взял верх. Другими словами, старая форма связей и отношений стала несостоятельной, то же самое касалось и психотерапии. Новые пациенты нуждались в новых аналитиках или требовали, чтобы прежние аналитики менялись. Профессиональные стандарты поведения, которые 10 лет назад были бы ересью и поводом для исключения из профессии, стали правилом.

Профессия изменилась в части практики, но в части теории сохранилась в прежнем, хотя и стесненном, виде.

Сейчас очевидно, что в данной деятельности всегда есть место противоречиям между теорией и практикой. Тем не менее, я убеждена, что современный теоретический фокус на переносе и связанных с ним принципах – это попытка наконец-то привести теорию в соответствие с текущей эмпирической реальностью.

Мой тезис довольно прост. Так же, как культура изменилась в сторону меньшей авторитарности, формальности, и большей конфронтации в отношениях между людьми, так и отношения между психотерапевтами и пациентами претерпели такие же изменения. Более того, данная стилистическая трансформация была изначально результатом бунта контркультуры против технократической объективизации человека, и была призвана оживить веру в то, что субъективный опыт заслуживает уважения в качестве источника толкования реальности.

Такая точка зрения сыграла большую роль в демифизации всех экспертов и в особенности аналитиков; а также в демистификации пациента, по крайней мере, в данном отношении.

Опять-таки, такое видение уже присуще  традиции мысли в экзистенциализме и гештальт-подходе. «Мир» в этих концепциях всегда рассматривался с точки зрения человека, который живет в нем. Мир – это динамический рисунок, который создает и формирует человек, и он всегда относителен.

Вместе с тем, в результате такого представления об относительности, многие экзистенциальные теоретики пришли к отрицанию самого существования переноса. Медард Босс (Medard Boss), к примеру, пишет:

«Перенос – это всегда подлинная связь между анализандом и аналитиком. В каждой встрече (being together) партнеры раскрывают себя друг другу как человеческие существа. Для такого раскрытия нет никакой необходимости в переносе прошлого объекта любви на партнера в настоящий момент» (Boss, 1963).

Это немного похоже на то, как вместе с водой выплёскивают и ребенка. Я вижу это иначе.

Я считаю, что реакция переноса существует, как внутри, так и вне стен кабинета, если мы определяем её как искажение реальности здесь и сейчас.

Признано, что психические феномены более обусловлены, и что проекция играет главную роль в переносе, но, несмотря на это, мне кажется, что здесь применимы и другие принципы.

Во-первых, по динамике перенос можно рассматривать как феномен дежавю, в основе которого мы находим неверное узнавание. Другими словами, искажение возникает на основе верного восприятия реального сходства между прошлым и настоящим объектом, но так как прошлый объект плохо воспроизводим в памяти или неадекватно воспринимается, настоящий объект берет на себя функции представлять его.

Во-вторых, хотя в любой момент могут возникнуть элементы переноса в отношениях аналитик-пациент (я верю, что перенос взаимен и возникает в контексте отношений, а не внутри одного или другого участника пары), всё же, происходящее не исчерпывается одним переносом. Реакции переноса разворачиваются в контексте отношений двух реальных людей, связанных с действительностью. В этом смысле искажение и реальность всегда переплетены. Контекст и содержание смешаны.

В-третьих, говоря обобщенно, хотя искажение реальности и ограничение восприятия говорят о патологических тенденциях в личности, тем не менее, такое поддержание гомеостатического баланса на короткий промежуток времени можно рассматривать как адаптивное. Тогда реакция переноса может быть адаптивна в следующем смысле: относиться к чему-то похожему менее болезненно и менее опасно для баланса, чем осознанно воспринимать новое, требующее нового ответа.

С другой стороны, то, что обычно называют «положительным переносом», кажется мне опять же содержащим множество элементов реальности. Если вы встречаетесь два или три раза в неделю с тем, кто внимателен, добр, дружелюбен, заботлив и сострадателен большую часть времени, мне кажется вполне ожидаемым, что вы будете испытывать положительные чувства к этому человеку.

В действительности, не ощущать этого и есть искажение реальности, которое возникает в условиях некоторых чрезвычайно тяжелых патологических ситуаций. То же самое с негативным переносом. Поскольку аналитик иногда ведет себя так, что это травмирует нас, то негативные чувства к нему обоснованы и соответствуют вполне определенной реальности. Касторовое масло может быть полезным для нас, но, как правило, мы его не любим. То же самое относится к аналитику. Забота, похоже, имеет такое качество, которое можно охарактеризовать фразой «аппетит возрастает во время еды», а именно, проявления заботы и служения, как правило, имеют тенденцию к бесконечному воспроизводству (возможно, аналитик всего лишь гонится за своими вложениями).

Несомненно, прототипом этого опыта являются отношения с родителями в раннем детстве. Однако этот факт не делает такое проявление нереалистичным. Это всего лишь проявление, присущее млекопитающему.

Еще одна точка зрения заключается в том, что переход от интерпретации к конфронтации коренным образом изменил терапевтические отношения. Традиционно интерпретация считалась рациональным объяснением, предлагаемым аналитиком пациенту, основанным на понимании и концептуализации аналитиком сопротивления пациента и причин (обычно инстинктивного конфликта) для такого сопротивления. Конфронтация же это попытка поставить пациента лицом к лицу с его собственными патологическими моделями поведения. Акцент с вопроса «почему» сместился на вопросы «как» и «что». Конфронтация также влечет за собой больший риск для аналитика, потому что она обнаруживает его непосредственные реакции. Другими словами, конфронтация всегда говорит достаточно об обоих её участниках. К интерпретации это неприменимо. Кроме того, поскольку конфронтация влечет за собой диалогичную связь «здесь и сейчас», нельзя утверждать, что пациент реагирует в рамках прошлого, на кого-то воображаемого другого, кем не является аналитик. Конечно, манера поведения и реакция пациента основывается на опыте прошлого, как в случае межличностного эффекта – он влияет на то, как пациент может выразить свою реакцию, но не на реакцию как таковую.

Я понимаю, что можно улыбаться, когда больно, вместо того, чтобы плакать. В этом случае мы можем назвать данную реакцию неуместной. Моё мнение, тем не менее, остается прежним – стиль реакции может быть не соответствующем действительности, в данном случае – оборонительным, но сама реакция встроена в реальное взаимодействие с реальным аналитиком.

 

Как мне кажется, мы пришли к заключению, состоящему из трех частей:

1. Отношения пациента с терапевтом имеют как трансферентную, так и реальную составляющие, и они пересекаются. Следовательно, говорить о «реальных взаимоотношениях» и «отношениях, основанных на переносе» значит искусственно разделять их. Кроме того, отношения человека вне терапевтического контекста имеют те же самые характеристики.

2. Контекст, в котором возникает реакция переноса, реален. Таким образом, должен быть какой-то реальный элемент, присутствующий в отношениях, что вызывает конкретное искажение в конкретное время. Следовательно, весьма сомнительно, что кто-нибудь когда-нибудь увидит реакции, которые будут полностью трансферентными.

3. Если рассматривать пациента и терапевта как диаду в биполярном поле, то нет действительного разделения между отношением пациента к терапевту, и терапевта к пациенту. Скорее, они составляют единое структурное целое с последовательными воздействиями и приспособлениями, которые оказывают взаимное влияние друг на друга.

Трудно завершить статью внятно, потому что вопросы, которые я подняла в ней, на сегодня кажутся мне далекими от окончательного решения. Во всяком случае, они порождают во мне еще больше вопросов, чем их было прежде. Возможно, мне лучше закончить строчками Э.Э. Камингса (E. E. Cummings):

— когда небеса повешены, и океаны утоплены, единственной   тайной   останется   человек (Сummings, 1957; перевод – Е.Дайс)

Литература

1. Boss, Meddard (1963). Psychoanalysis and Daseinanalysis. New York: Basic Books, Inc.
2. Buber, Martin (1964). Healing through Meeting in The Knowledge of Man. New York: Harper Bros.
3. Сummings, e. e. (1957). 100 Selected Poems. New York: Grove Press, Inc.
4. The Forum. (1977) Society of Medical Psychoanalysts. Vol. X11, No. 4..
5. Haley, Jay (1963). Strategies of Psychotherapy. New York: Grune & Straton, Inc.
6. Levenson, Edgar A. (1978) Contemporary Psychoanalysis. Vol. 14, No. 1.
7. May, Rollo (1958). Existence. New York: Basic Books, Inc.
8. Singer, Erwin (1971). The Fiction of Analytic Anonymity. Human Dimension.
9. Strupp, Hans H. (1973). On the Basic Ingredients of Psychotherapy. Journal of Consulting and Clinical Psychology, 1973, Vol. 41 No. 1, 1-8,
10. Tauber, Edward S. (1978) Countertransference Reexamined. Contemporary Psychoanalysis, Vol. 14, No. 1.

 

Перевод с английского: Е.Дмитриева. Редакторы: И. Алферова, Е. Серебрякова.

Ссылка на оригинал: http://www.gestalt.org/magda.htm

Как быть довольным жизнью: три парадокса

Жан-Поль Сартр был темным парнем. Гениальный писатель, он попал в плен к нацистам и девять месяцев провел в лагере. После освобождения он присоединился к французскому сопротивлению, регулярно рискуя своей жизнью, пытаясь подорвать влияние нацистской нечисти.

Эти переживания оказали глубокое влияние на Сартра и его сочинения, которые в десятилетия после войны, возможно, станут наиболее важными философскими трудами 20 века.

В целом Сартр сводился к следующему: мы все умрем, и если мы будем честны, то на самом деле нет никаких доказательств того, что это дерьмо имеет значение. Фактически, само понятие «значимость» — это в первую очередь что-то, придуманное в нашем сознании, — если хотите, выбор. Каждый из нас, от момента к моменту и от опыта к опыту, выбирает то, что мы хотим иметь в своей жизни значимое, тем самым придая своей собственной жизни смысл.

Сартр считал, что для того, чтобы по-настоящему создать для себя осмысленную жизнь, нужно быть готовым рискнуть смертью (например, сражаться с гребаными нацистами).Но он также отметил, что эта готовность выбрать то, за что можно умереть, является абсолютно ужасающим и невероятно трудным для большинства из нас большую часть времени. Мы избегаем этой ответственности и выбираем то, что для нас важно. Мы отвлекаемся и оцепенели от этого.

Именно по этой причине Сартр писал, что свобода — это своего рода проклятие или бремя, которое мы все должны нести с собой. Он сказал, что, в конечном итоге, эта потребность в чем-то обязана перед лицом свободы искалечила многих из нас эмоционально, что это величайший вызов, с которым когда-либо сталкивался бы любой из нас. ¹³

Сартр получил Нобелевскую премию за свою работу … но, будучи эджелордом-эмо-ребенком, он решил отказаться от нее в пользу курения еще более модных французских сигарет.

Лицо с надписью «Да пошли вы и ваша Нобелевская премия».

Суть работы Сартра — внутреннее напряжение — или парадокс — в том, как мы создаем для себя смысл в мире. С одной стороны, мы свободны — мы свободны выбирать, что делать, чему верить и о чем думать. ¹⁴ Эта свобода дает нам возможность создавать для себя смысл, и из широкого набора потенциальных мыслей и переживаний мы выбираем, что делать с собой.

Но и эта свобода может стать подавляющей. Мы можем стать зависимыми от бесконечных возможностей, от постоянной возможности большего, лучшего, большего, большего, большего. За пределами определенной точки свобода, кажется, препятствует приверженности , потому что мы слишком осведомлены обо всем, от чего потенциально отказываемся.

Но без этой приверженности чему-то наша жизнь начинает казаться пустой и бессмысленной… Это всего лишь поверхностные вещи , которые накапливаются и затем быстро бесполезны.

Только отвергая альтернативы, к отказываясь от определенных свобод посредством принятия обязательств, наша свобода становится значимой. Например, когда вы связываетесь с одним партнером, частью значения этого обязательства является тот факт, что вы отказались от свободы брать на себя обязательства перед другими людьми. После того, как вы посвятили себя карьере или ремеслу, часть значения этого обязательства заключается в том, что вы отказались от своих мечтаний стать космонавтом, профессиональным баскетболистом или чистить туалет Папы Римского.

Свобода имеет смысл только тогда, когда от нее отказываются. И мы отказываемся от свободы, беря на себя обязательства.

Но точно так же, как мы можем быть подавлены своей свободой, мы также можем быть подавлены своими обязательствами. Когда мы чрезмерно берем на себя обязательства, мы можем чувствовать себя в ловушке, как будто мы потеряли свою индивидуальность. Когда мы слишком заняты, мы теряем чувство свободы выбора, а без свободы выбора обязательства теряют свое значение.

В какой-то момент нам нужно почувствовать, что у нас снова есть выбор, как будто у нас есть выбор в наших обязательствах.Итак, мы стремимся к независимости. Мы скидываем обязательства и ярлыки. Мы стараемся стоять в одиночестве. Мы вырываемся на свободу. Мы говорим: «Да пошли вы, Нобелевский лауреат! Я выбираю свои изящные французские сигареты! » И тогда мы чувствуем себя воодушевленными этим.

Но через некоторое время это тоже может привести нас к недомоганию, чувству, что все было напрасно. В конце концов, если мы откажемся от всех обязательств в пользу свободы, то наши обязательства ничего не значат. Но если мы откажемся от всех наших свобод в пользу наших обязательств, тогда наши свободы ничего не значат.Муум! Помощь!

Как разрешить парадокс выбора

Подобно тому, как парадокс изменения и стабильности был разрешен путем слияния двух крайностей, здесь единственный способ разрешить парадокс выбора — это совершить действия, которые умножают наши свободы — , то есть взять на себя обязательство по собственному росту.

Возможность заниматься физическими упражнениями делает ваше тело более способным и адаптируемым, расширяя вашу физическую свободу. Приверженность образованию дает вам большую свободу, которую обеспечивают знания, которые вы изучаете.Приверженность определенным отношениям помогает вам эмоционально превратиться в человека, способного лучше развиваться.

Границу между ростом и стагнацией иногда бывает трудно расшифровать, но очень важно уметь распознавать разницу и разрешать парадокс выбора. Наши обязательства, сделанные из-за неуверенности и страха, сужаются. Когда я беру на себя обязательство смотреть 72 эпизода сериала The Office , я не получаю большей свободы. Я произвольно ограничиваю себя.Принимая во внимание, что если я беру на написание 72 эпизодов комедийного шоу, я расширяю себя от своих обязательств, открывая себя для большей свободы, предоставляемой моими усилиями.

Парижское обозрение — Советы Ницше и Сартра о любви

Пара перед любовными замками в Париже.

Смыкание губ и сцепление пальцев достаточно безобидно, но замкнуться в любви соблазнительно опасно — как в прямом, так и в переносном смысле. Любители XXI века настолько увлеклись этой метафорой, что в 2015 году мост искусств в Париже пришлось освободить от сокрушительного веса сорока пяти тонн висячих замков, которые влюбленные прикрепили к нему.Ключи, брошенные через рельсы, разбросаны по Сене. В то время как парижские любовные замки были проданы с аукциона, чтобы собрать деньги на благотворительность, висячие замки по-прежнему закрывают мемориалы по всему миру — от других мостов в Париже до Бруклинского моста и заборов на Гавайях и в Австралии. Городские планировщики теперь стали случайными героями в крестовом походе против навязчивой идеи, хотя это явление сохраняется, несмотря на их все усилия, чтобы помешать ему.

В День святого Валентина, который наступает по пятам #MeToo, стоит задуматься о некоторых наших ритуалах и символах любви.Например, хотя я надеюсь, что пояса целомудрия — пережиток прошлого, металлические изделия, такие как обручальные кольца, по-прежнему являются одним из главных символов нашей приверженности — возможно, даже в большей степени, чем свидетельство о браке, которое связывает нас юридически. В некотором смысле это имеет смысл. Иконки Steely отличаются прочностью, стабильностью и долговечностью. Металлические жетоны настолько переживают нас, что напоминают о возможности вечной любви. Большинство из нас хотят любви, и мы хотим, чтобы она оставалась, поэтому неудивительно, что мы испытываем искушение сковать ее цепями.Однако эти возвышенные символы вызывают серьезную тревогу и в других отношениях. Они не только холодные, жесткие и непреклонные, но и являются пережитком давней традиции собственничества: обручальные кольца — это пережиток традиций приданого и означают, что они принадлежат.

Фридрих Ницше, возможно, был разочарован, но не удивлен, узнав, что мы все еще одержимы замками, символизирующими любовь. Он думал, что любовь может быть «самым ангельским инстинктом» и «величайшим стимулом жизни». Но слишком часто любовь проявляется в жадном и упадническом желании обладания.Как постулировал Ницше, влюбленные слишком часто действуют как «дракон, охраняющий свои золотые сокровища» и обращаются с возлюбленной как с экзотической птицей — «как с чем-то, что также необходимо запереть, чтобы она не улетела». Цепи могут утешать, как объятия влюбленных, но Ницше был сторонником того, чтобы освободиться от этих мелких оков романтической мифологии, особенно от идеала сохранения любви. Любовь — это чувство, и абсурдно думать — не говоря уже о клятве, — что мы будем чувствовать себя определенным образом, пока смерть не разлучит нас.

Жан-Поль Сартр, который читал (и безжалостно высмеивал) Ницше в колледже, большую часть своего времени проводил за аперитивами в кафе Сен-Жермен-де-Пре в нескольких шагах от моста искусств, строчил в блокнотах и ​​преследовал молодых, красивых женщины. Как поборник экзистенциальной свободы, Сартр утверждал, что принятие взглядов других людей на то, как вам следует жить, связано с своего рода самообманом, который он назвал недобросовестностью. Не сторонник буржуазных норм, он утверждал, что каждый из нас несет ответственность за свой жизненный выбор.Свободный человек не должен ограничивать себя отношениями, которые могут превратиться в неудобную клетку. Выбросьте ключ, и вы потеряете свою свободу. Быть свободным — значит иметь возможность изменить курс, переопределить себя и перевернуть чужие представления о том, кем вы должны быть.

Согласно Сартру, любовь существует только в своих действиях. Так что если покупка латунного замка и оставление его вместе с тысячами других для утяжеления памятника — это для вас особый, красивый и значимый акт любви, Сартр, вероятно, не остановил бы вас.Однако он бы сомневался в подлинности такого жеста. Любовный замок — это не древняя традиция, а мода, зародившаяся в Риме в 2006 году после популярности книги (и последующего фильма) Федерико Моччи Я хочу тебя . По сюжету двое влюбленных обвивают цепь вокруг фонарного столба на Понте Мильвио в Риме и бросают ключ в Тибр. Это символизировало идею, что они всегда будут принадлежать друг другу.

Символ замка может показаться совершенно враждебным экзистенциальному взгляду на любовь.После того, как ключ был выброшен, выхода нет. Тем не менее, Сартр использовал ту же метафору по-разному, предполагая, что любовники могут действовать не как замок, а как ключ к разблокировке вашего внутреннего существа. Если кто-то не изучает вас, не взаимодействует с вами и не ценит вас, некоторые аспекты вас могут навсегда остаться невидимыми. Близость любовника может раскрыть эти желания и отношения.

Для Сартра радость любви — это когда мы чувствуем себя в безопасности, обладая друг другом, и находим смысл своей жизни в другом человеке и через него.Проблема в том, что это всего лишь иллюзия. В романтической любви нет ничего надежного. Поскольку любовники свободны выбирать отношения, они также могут свободно расстаться, и это делает любовь вечно уязвимой. По словам Сартра, это загоняет влюбленных в порочный круг садомазохистских силовых игр. Они пытаются контролировать друг друга и требуют владения, которое подразумевает замок. В результате влюбленные в конечном итоге пытаются лишить друг друга свободы, так и не достигнув в полной мере того владения, к которому они стремятся, поэтому Сартр приходит к выводу, что любовь — это конфликт.

Нет ничего плохого в том, чтобы надеяться, что любовь продлится долго. Фактически, надежда на то, что это выдержит, отличает романтику от похоти. Для Сартра влюбленные определяют себя, выбирая любить друг друга как сейчас, так и в будущем. Тем не менее, в этом заключается парадокс любви: мы не можем знать, какими мы будем в будущем, и насколько мы можем свободно принять это решение, связать будущее «я» — это его собственное отрицание свободы.

Кто-то может задаться вопросом: не можем ли мы просто отпустить желание быть связью друг друга? Симона де Бовуар наверняка задумалась об этом и утверждала, что лучшие отношения — настоящие.В настоящих отношениях влюбленные уважают свободу друг друга и продолжают реализовывать свою. У Бовуара и Сартра были открытые отношения, радикальный отход от условностей того времени. Тем не менее, они требовали заверений в том, что являются основными партнерами друг друга, что могло лишить их некоторых других свобод.

Собственность настолько важна для переживания любви, подумал Сартр, что преодолеть желание обладать любовником могло означать преодоление самой любви. И все же во многих отношениях он меньше выступал за замок и больше за ключ: любовь — это все равно что броситься с моста в Сену.Чтобы вступить в отношения, требуется смелость, и вы не знаете, где и когда осядете, если вообще решите. Сартр все равно сделал это — и нам бы тоже посоветовал.

Скай К. Клири является автором книги Экзистенциализм и романтическая любовь и преподает в Колумбийском университете, Колледже Барнарда и Городском колледже Нью-Йорка.

Жизнь в парадоксе: теория и практика контекстного экзистенциализма

Университетское издательство Америки

Страниц: 128 • Отделка: 6 x 9

978-0-7618-4151-7 • Мягкая обложка • Август 2008 г. • 39 долларов США.99 • (31,00 £)

Нед Фарли, , (доктор философии), является преподавателем и председателем программы консультирования по вопросам психического здоровья и председателем программы магистратуры по интегративным исследованиям в области психологии в Школе прикладной психологии, консультирования и семейной терапии при Антиохийский университет Сиэтла.

Глава 1 I: Контекстуальный экзистенциализм
Глава 2 II: Природа парадокса
Глава 3 III: Контекстное развитие личности
Глава 4 IV: Использование интуиции
Глава 5 V: Контекстная экзистенциальная оценка
Глава 6 VI: Диагностика, DSM и язык
Глава 7 VII: Работа со всем человеком
Глава 8 VIII: Работа с парами
Глава 9 После (и AfterWords)

Ориентированный на процесс характер этой книги, ясный и лаконичный стиль письма Фарли и его творческий потенциал как практик делают эту книгу чрезвычайно доступной.Прежде всего, это громкий призыв жить осознанно и, следовательно, творчески и избегать ловушек дуалистического мышления.
— Джаяшри Джордж ; Art Therapy: Journal Of The American Art Therapy Association

Краткая и доступная, эта полезная книга представляет теорию контекстуального экзистенциализма, объединяющую классические экзистенциальные мыслительные принципы гуманистической психологии и подходы феноменологии и практики дзен-буддизма здесь и сейчас. Затем он использует примеры из практики, чтобы показать, как контекстуальный экзистенциализм может ожить в терапевтической комнате.Книга включает структуру для оценки и диагностики, которая позволяет избежать остановки клиентов во времени и закладывает основу, позволяющую клиницистам видеть своих клиентов свежим взглядом на каждом сеансе терапии. Он также содержит практические инструкции и рекомендации по работе с интуитивным чувством во время сидения с клиентами. Это отличный ресурс для врачей, которые хотят работать в настоящем времени.
— Энн Инен, MA LMHC, психотерапевт; соавтор The Complete Idiot’s Guide to Mindfulness

Марсель, Габриэль | Интернет-энциклопедия философии

Философский подход, известный как экзистенциализм, широко известен своим взглядом на бессмысленность жизненного опыта и взаимодействия.Многие мыслители-экзистенциалисты приходят к выводу, что жизнь — это лишь то, что нужно терпеть, и что следует избегать близких или интимных отношений с другими. Среди этого отчаяния и страха отчетливо слышался оригинальный философский голос Габриэля Марселя. Марсель, ветеран Первой мировой войны, не участвовавший в боевых действиях, вел интеллектуальную жизнь и пользовался успехом как драматург, литературный критик и пианист. Его обучал философии, в том числе, Анри Бергсон. Плодотворный писатель на протяжении всей жизни, его ранние произведения отражали его интерес к идеализму.Однако по мере философского развития Марселя его работы отличались акцентом на конкретном, на жизненном опыте. После обращения в католицизм в 1929 году он стал заметным противником атеистического экзистенциализма, и прежде всего Жан-Поля Сартра. Сартровские характеристики изолированного «я», смерти Бога и жизненного опыта как «не имеющего выхода» вызывали у Марселя особое отвращение. Независимо от отправной точки, Марсель на протяжении всей своей жизни отказывался от обозначения своей философии как «теистический экзистенциализм.Он утверждал, что, хотя теизм соответствовал его экзистенциализму, это не было его существенной характеристикой.

Концепция свободы Марселя является наиболее философски устойчивой из всех его тем, хотя в последнее десятилетие наблюдается возрождение внимания к метафизике и эпистемологии Марселя. Совершенно бессистемный мыслитель, поэтому трудно классифицировать работы Марселя, во многом потому, что основные темы Марселя так взаимосвязаны. Однако внимательное прочтение показывает, что помимо свободы, важные философские вклады Марселя касались тем участия, творческой верности, требовательности и присутствия.

Содержание

1. Жизнь
2. Свобода
3. Участие
4. Творческая верность
5. Exigence
6. Присутствие
7. Надежда и экзистенциальное Я
8. Ссылки и дополнительная литература

1. Жизнь

Габриэль Марсель родился в Париже в 1889 году, городе, где он также умер в 1973 году. Марсель был единственным ребенком Анри и Лоры Марсель. Его отец был французским дипломатом в Швеции и посвятил себя обучению сына, часто путешествуя по Европе.Смерть матери в 1893 году, когда Габриэлю не было и четырех лет, произвела на него неизгладимое впечатление. Он был воспитан в основном сестрой его матери, на которой его отец женился через два года после смерти Лоры, и хотя «тетя» любила своего племянника и дала ему лучшее формальное образование, Габриэль ненавидел структуру класса и увлекался интеллектуальной жизнью. только после поступления в Сорбонну, которую окончил в 1910 году.

Марсель не был «догматическим пацифистом», но опыт Первой мировой войны в качестве некомбатанта укрепил для Марселя «пустынный аспект того, что война [война] стала объектом возмущения, ужасом без равных» (AE 20) и способствовал увлечению смертью на всю жизнь.Именно во время войны многие важные философские темы в более поздних работах Марселя пустили корни, и действительно, во время войны Марсель начал писать в журнале, который послужил основой для его первой книги, Metaphysical Journal (1927). .

После войны Марсель женился на Жаклин Бегнер и преподавал в средней школе в Париже. Именно в эти ранние годы свадьбы Марсель стал драматургом, философом и литературным критиком. Пара продолжала путешествовать, они усыновили сына Жана Мари, и Марсель подружился с важными мыслителями того времени.В результате этих контактов Марсель выступал с докладами по всей Европе и считался проницательным умом и своего рода фигурой эпохи Возрождения, преуспевающей в музыке, драме, философии, теологии и политике. Что касается своих литературных произведений, то Марсель опубликовал в общей сложности более 30 пьес, многие из которых переведены на английский язык и поставлены в США. Марсель, однако, остро осознавал, что его драматические произведения не пользовались популярностью, как его философские работы, но он, тем не менее, считал, что оба «способны двигать и часто увлекать читателей, очень разных друг от друга, живущих в самых разных странах. — существа, о подсчете которых не идет речь, именно потому, что они люди и как таковые принадлежат к порядку, в котором число теряет всякий смысл »(AE, 27).

Хотя Марсель не преследовал ничего более постоянного, чем временные преподавательские должности в средних школах, он действительно читал престижные лекции, читая лекции Гиффорда в Абердине в 1949-1950 годах и лекции Уильяма Джеймса в Гарварде в 1961 году. Среди его наиболее значительных философских работ — . Бытие и обладание (1949), Тайна бытия, Том I и II (1950-51), Человек против массового общества (1962) и Творческая верность (1964). В последние годы своей жизни он проявил себя как политический мыслитель и сыграл решающую роль в организации и защите международного движения за моральное перевооружение 1960-х годов. (Марсель был рад получить Премию мира Börsenverein des Buchhandels в 1964 году.)

На протяжении всей своей жизни Марсель искал и искал различных влиятельных мыслителей, включая Поля Рикера, Жака Маритена, Шарля Дю Бос, Гюстава Тибона и Эммануэля Левинаса. Несмотря на многих, на кого он положительно повлиял, Марсель стал известен своими публичными разногласиями с Жан-Полем Сартром.Фактически, злоба между ними стала такой, что они двое посещали спектакли спектаклей друг друга только для того, чтобы штурмовать их на полпути. Возможно, наиболее фундаментальное идеологическое разногласие между ними было связано с понятием автономии. Для Марселя автономия — это открытие себя как существа, восприимчивого к другим, а не как силы, которую нужно проявить. Автономия Марселя коренится в стремлении к участию с другими (см. 3 ниже) и уникальна тем, что субъект соучастия принимает на себя обязательства, когда сталкивается с потребностями другого человека или приближается к нему.Представление Сартра о приверженности основано на силе единичных решений, принимаемых людьми, которые полностью посвятили себя личной независимости. Тем не менее, Марсель взял на себя обязательство быть в первую очередь ответом на призыв, направленный к себе как личности (A 179), чтобы личность могла свободно реагировать на других на основании их взаимных потребностей. Вражда между ними, хотя и острая, бросила тень на работу Марселя как на «мистицизм», а не на философию, — клеймо, над которым Марсель работал всю оставшуюся жизнь.

2. Свобода

По словам Марселя, по человечеству распространяется странная внутренняя мутация. Каким бы странным это ни казалось на первый взгляд, эта мутация вызвана осознанием того, что члены человечества зависят от условий, которые составляют основу самого их существования. Человек осознает, что в основе своей он есть нечто существующее, но он почему-то чувствует себя обязанным доказать, что его жизнь более значительна, чем это. Он начинает верить, что вещи, которыми он себя окружает, могут сделать его жизнь более значимой или ценной.Эта вера, говорит Марсель, бросила человека в призрачное состояние затруднительного положения, вызванного желанием иметь , а не , а . Все люди становятся мастерами определения своего индивидуального «я» либо своим имуществом, либо своей профессией. Смысл воплощается в жизнь через эти места. Более того, люди начинают верить, что их жизнь стоит того, потому что они привязаны к этим вещам, этим объектам. Эта деволюция создает ситуацию, в которой люди воспринимают себя только как утверждение, как объект: «Я — x .”

Объективация себя посредством собственности лишает человека свободы и отделяет его от опыта ее собственного участия в бытии. Идолопоклоннический мир извращенной одержимости должен быть оставлен, если мы хотим достичь истинной реальности человечества (SZ 285). Возможно, наиболее известный своими взглядами на свободу Марсель дал экзистенциализму взгляд на свободу, сочетающий в себе абсолютную неопределенность традиционного экзистенциализма с точкой зрения Марселя, согласно которой трансцендентность из фактичности может возникнуть только в зависимости от других, преследующих те же цели.Результатом является своего рода свобода по степеням, при которой все люди свободны, поскольку быть свободным — значит быть самоуправляемым, но не все люди испытывают свободу, которая может вывести их из объективации. Опыт свободы не может быть достигнут, если субъект не вырвется из тисков эгоцентризма, поскольку свобода — это не просто выполнение того, что диктует желание. Человек, который видит себя автономным внутри себя, имеет свободу, основанную на злополучном эгоцентризме. Она ошибается, полагая, что свобода основана на независимости.

Свобода определяется Марселем как в отрицательном, так и в положительном смысле. Отрицательно, свобода — это «Отсутствие всего, что напоминает отчуждение от самого себя», а положительно, когда «Мотивы моих действий находятся в пределах того, что я могу законно рассматривать как структурные черты своего« я »» (TF, 232). Таким образом, свобода всегда связана с возможностями «я», понимаемыми в рамках отношений с другими. Свобода Марселя как экзистенциалиста связана с грубыми переживаниями тела.Однако феноменология свободы Марселя характеризуется его настойчивым утверждением о том, что свобода — это нечто, что нужно пережить, и что «я» полностью свободно, когда оно погружено в возможности «я» и потребности других. Хотя все люди обладают базовой автономной свободой (Марсель считал это «капризной» свободой) в силу их воплощения и сознания; только те люди, которые стремятся испытать бытие, свободно взаимодействуя с другими свободными существами, могут вырваться из фактичности тела и перейти к осуществлению бытия.Свободный поступок важен, потому что он способствует определению себя: «Свободой я возвращаюсь самому себе» ( V II vii).

На первый взгляд, свобода Марселя парадоксальна: чем больше человек входит в эгоцентричный проект, тем менее законно говорить, что действие является свободным, в то время как чем больше «я» взаимодействует с другими свободными индивидами, тем больше «я» это бесплатно. Однако феноменологический опыт свободы менее парадоксален, если смотреть на него через призму вовлеченности свободы.Онтологически мы редко переживаем единичное «я»; вместо этого наш опыт привязан к тем, с кем мы взаимодействуем. Свобода, основанная на самом участии, которое стремится утвердить свободный акт, является основой истинного опыта свободы, к которому тяготеет Марсель.

3. Участие

Марсель был одним из первых сторонников того, что впоследствии стало основным экзистенциальным принципом Сартра: я — мое тело. Для Марселя тело не имеет инструментальной ценности и не является просто частью или продолжением личности.Вместо этого «я» невозможно искоренить из тела. Для «я» вообще невозможно представить тело каким-либо образом, кроме как отдельной сущности, отождествляемой с «я» (CF 23). Существование предшествует любому абстрагированию, которое мы делаем на основе нашего восприятия. Существование бесспорно, а существование противоположно абстракции объективности (TW 225). То, что мы являемся телом, естественно, позволяет нам думать о теле как о предмете. Но люди, которые обращаются к видению себя и мира с точки зрения функциональности, онтологически неполноценны, потому что они не только не могут должным образом реагировать на потребности других, но и становятся изолированными и независимыми от других.Это наша активная свобода, которая не дает нам попасть в ловушку объективирования себя и приводит нас к отношениям с другими.

Когда мы можем действовать свободно, мы можем уйти от изолированной точки зрения проблемного человека («Я только тело») к точке зрения участвующего субъекта («Я — существо среди существ»), который способен на взаимодействие с другими людьми в мире. Марселианское участие возможно через особый тип рефлексии, в котором субъект рассматривает себя как существо среди существ, а не как объект.Это отражение является вторичным отражением и отличается как от первичного отражения, так и от простого созерцания. Первичное отражение объясняет отношение человека к миру, основанное на его существовании в качестве объекта в мире, тогда как вторичное отражение принимает в качестве отправной точки бытие индивида среди других. Таким образом, цель первичной рефлексии состоит в том, чтобы проблематизировать самость и ее отношение к миру, и поэтому она стремится уменьшить и победить определенные вещи.Марсель отвергает первичное отражение как применимое к онтологическим вопросам, потому что он считает, что оно не может понять главную метафизическую проблему, связанную с существованием: непередаваемый опыт тела как моего. Для объяснения этого феномена недостаточно простого созерцания. Созерцание экзистенциально значимо, потому что оно указывает акт, посредством которого «я» концентрирует свое внимание на себе, но такой акт без вторичного отражения приведет к тому же эгоцентризму, которого Марсель пытается избежать с помощью своей работы.

Вторичное отражение имеет своей целью объяснение существования, которое не может быть отделено от индивида, который, в свою очередь, находится среди других. Для Марселя понимание своего существа возможно только посредством вторичного отражения, поскольку это отражение, посредством которого «я» спрашивает себя, как и из какой исходной точки оно может двигаться дальше (E 14). Для Марселя экзистенциальный импульс вторичной рефлексии невозможно переоценить: участие, которое предполагает присутствие «я» в мире, возможно только в том случае, если искушение предполагать, что «я» полностью отличается от мира, преодолено (CF 22).Экзистенциальный результат состоит в том, что вторичное отражение позволяет человеку искать других, и оно растворяет дуализм первичного отражения, осознавая связь живого тела с эго.

Reflexive Reflexive — это отражение требовательного «я» (см. 5 ниже). Это происходит, когда субъект находится в общении с другими, свободен и также зависит от других (как обсуждается в 2). Рефлексивное отражение — это взгляд внутрь себя, который позволяет себе быть восприимчивым к зову других.Тем не менее, Марсель не призывает субъект соучастия к рефлексии ради восприимчивости. Скорее, «я» не может полностью понять экзистенциальную позицию, не ориентируясь на что-то иное, кроме «я».

4. Творческая верность

Для Марселя существовать только как тело — значит существовать проблематично. Существовать экзистенциально, — значит существовать как мыслящее, эмоциональное существо, зависящее от человеческого творческого импульса. Он считал, что «как только есть творение, мы находимся в царстве бытия», а также что «нет смысла использовать слово« бытие », кроме тех случаев, когда имеется в виду творение» (PGM xiii).Человек, которому дана ситуация для творческого развития, качественно переживает жизнь на более высоком уровне бытия, чем те, для кого переживания являются еще одним аспектом их функциональности. Марсель утверждает, что «по-настоящему живой человек — это не просто тот, кто имеет вкус к жизни, но тот, кто распространяет этот вкус, как бы изливая его вокруг себя; и человек, действительно живущий таким образом, имеет, помимо каких-либо материальных достижений, что-то по существу творческое в себе »( V I, 139).Это , а не , чтобы, конечно, сказать, что творческий импульс измеряется тем, что мы производим. В то время как произведения искусства наиболее явно выражают творческую энергию, поскольку мы отдаем себя друг другу, акты любви, восхищения и дружбы также описывают творческий акт. Фактически, участие с другими инициируется через акты чувства, которые не только позволяют субъекту воспринимать тело как свое собственное, но также позволяют ему реагировать на других как на воплощенные, ощущающие, творческие, участвующие существа.Чувствовать — это способ участия, творческий акт, который приближает субъекта к переживанию себя как существа среди существ, хотя более высокие степени участия достигаются тем, чьи действия демонстрируют приверженность этому опыту. Итак, творить — значит отвергать редукцию «я» до уровня абстракции — объекта, «отрицание большего, чем человеческое, меньшим, чем человек» (CF 10).

Если творческий élan — это отход от объективации человечества, он должен быть по существу привязан к другим.Таким образом, творческая верность влечет за собой приверженность действиям, которые сближают человека с другими, и это должно быть сбалансировано с должным уважением к себе. Самолюбие, самоудовлетворение, самоуспокоенность или даже гнев — это отношения, которые могут парализовать экзистенциальный прогресс человека и смягчить его творческий импульс. Упорство в стремлении — аспект верности — является наиболее важной частью творческого импульса, поскольку творение — это естественный исход воплощения. Можно творить и творить деструктивно.Чтобы двигаться к большему чувству бытия, нужно обладать творческой верностью. Верность существует только тогда, когда она побеждает разрыв в присутствии от одного существа к другому — когда он помогает другим общаться и таким образом бросает вызов отсутствию в присутствии (CF 152).

Недостаточно быть постоянным, поскольку постоянство — это упорство в достижении определенной цели, не требующей ни присутствия, ни готовности к изменениям. Скорее, творческая верность подразумевает присутствие присутствия, если верно, что верность требует быть доступной (в марселианском смысле, см. 5) другому, даже когда это трудно.(Интересно, что понятие верности Марселя означает больше, чем просто чье-то неверное поведение. Супруг, например, может физически не изменять своему мужу, но, по мнению Марселя, если она остается недоступной для своего партнера, ее можно только назвать «постоянной». Ее нельзя назвать «верной».) Кроме того, верность требует, чтобы субъект был открыт для изменения своего мнения, действий и убеждений, если эти вещи не способствуют лучшему пониманию того, что значит быть. Поскольку верность — это предикат, который лучше всего приписывают нам другие, отсюда следует, что восприимчивость к взглядам других является естественным компонентом верности.

Но чему, по мнению Марселя, мы должны быть верны? Это не просто преследование импульса неотложной жизни, хотя это и необходимо. Более конкретно, творческая верность — это верность свободе, и эта свобода предполагает принятие решений о том, что важно, а не пребывание в состоянии застоя. Марсель выступал против нерешительности в отношении того, что является важным, даже несмотря на то, что такая нерешительность «кажется признаком и привилегией просветленного ума» (CF 190), потому что по-настоящему свободные люди не попадают в ловушку своих убеждений, а освобождаются, живя. их последствия (см. 2).

5. Exigence

Доминирующим фактором в философском развитии Марселя было пересечение его интереса к индивидуальности существ и его интереса к отношениям, связывающим их вместе. Приемлемая онтология должна учитывать совокупность переживаемого опыта и, следовательно, должна иметь в качестве отправной точки тот факт, что люди фундаментально воплощены. Исходя из этого, онтология должна объяснять, как индивид соотносится с другими индивидами, и поэтому должна учитывать, что значит испытывать и иметь отношения в мире.Онтологическая необходимость — это марселианская актуализация трансцендентности, которая проявляется как жажда полноты бытия и потребность превзойти мир абстрактной объективности. Это желание быть реализованным в теле, однако, не является стремлением к совершенству (которое не может быть достигнуто), а вместо этого является «противоречием функционализированного мира и всепоглощающей монотонности общества, в котором становится все труднее различать между членами общества »( В.II , 42). Типичный человек (то есть «Проблемный мужчина») стал объектом для себя из-за полной загруженности жизни, из-за отсутствия значимых отношений с другими и из-за вторжения технического прогресса. Требовательный человек может превзойти свою проблематичность — действительно, она «постепенно развивает индивидуальность» (CF 149), и она делает это, осознавая себя как тело в отношениях с другими в мире и в соучастии с ними. (Когнитивный субъект не может осмысленно искать завершенное состояние своего требовательного «я», а испытывающий субъект не может видеть объект за пределами себя.Это участвующий субъект , который управляется уникальными марселевскими доктринами отражения, общения, восприимчивости и доступности, которые могут переходить от «я-как-тела» к «я-как-бытию» среди существ.)

Рефлексивный фокус требовательного «я» наиболее эффективно проявляется, когда субъект вовлечен в сообщество людей, которые взаимно восприимчивы и принимают чужой опыт и потребности. Подобно тому, как вторичная рефлексия должна быть активной, чтобы участвовать вместе с другими, рефлексивная рефлексия требовательного «я» коренится в активном, более развитом чувстве доступности для других (см. 3).Эта доступность не пассивна; скорее, требовательное «я» активно ищет отношений с другими, точно так же, как оно активно занимается заботой о других. В то время как пассивность субъекта может привести к страху, нерешительности и бессилию, действия требовательного «я» могут позволить ему положительно изменить ситуацию для другого человека. Сила неотложной жизни приходит через опыт бытия, который можно найти только в том, чтобы делиться с другими в бытии. Самая важная цель, достижимая для человека, — это погрузиться в существа других, потому что только с другими я испытывает целостность бытия.(Это, конечно, не означает, что я будет ощущать целостность только потому, что он доступен другим. Доступность — это риск, на который каждый берется, поскольку только через доступность появляется потенциал полноты .)

Противостоят крайностям жизнь проблемного человека. Существует полярность между тем, что дано в технологическом мире (мире, в котором вещи объективированы в соответствии с их функциями — биологическими, политическими, экономическими, социальными), и полнотой бытия, которая сопротивляется абстрактным определениям.Марсель утверждал, что «нет ничего ужаснее этого уменьшения человека, человеческого существа посредством таких различий» (TW 225-6). Это сокращение отталкивает требовательную жизнь, и она служит протестом против нее. Прилежание дает возможность прибегнуть к такому типу опыта, который несет в себе свидетельство собственной ценности. Это замена одного способа переживания другим; тот, который стремится к все более чистому способу существования ( VI ix).

6. Присутствие

Термин «присутствие» используется в английском языке по-разному, хотя каждый из них означает «присутствие», которое указывает, был ли субъект «здесь».Одно из различий в том, как мы используем этот термин, заключается в силе «присутствия» вещи. Два человека, сидящие в непосредственной близости друг от друга в самолете, могут не присутствовать друг с другом, хотя люди, находящиеся за много миль, разговаривая по телефону, могут сильнее осознавать, что они вместе. Согласно Марселю, присутствие таинственно, потому что присутствие может превосходить объективный физический факт бытия друг с другом. Присутствие связано с распознаванием себя как существа среди существ и признанием значимости опыта других для себя как существа.

Понятие присутствия для Марселя состоит из двух других параллельных понятий: общение и доступность. Вместе общение и доступность позволяют человеку полностью участвовать в жизни другого существа. Хотя «присутствие» присутствует во всех работах Марселя, он признает, что дать ему точное определение невозможно. Вместо того, чтобы выработать лексическое определение термина, мы должны пробудить его значение через наш общий опыт. Марсель демонстрирует это, отмечая, как легко найти себя с другими людьми, которые вообще не присутствуют в значительной степени, а в других случаях мы присутствуем для тех, кто физически не с нами вообще.Признак присутствия — это взаимная связь с другим. Для Марселя это означает, что «я» «дано» другому, и эта данность принимается в ответ или получает взаимность. (Взаимность присутствия — необходимое условие для этого.) Таким образом, присутствие разделяется в силу нашей открытости друг другу.

Эта открытость не имеет лингвистической основы, поскольку находится за пределами физических отношений и общения между людьми. Неязыковое присутствие возможно для Марселя из-за аспекта присутствия, который Марсель называет «общением».Общение с другими участвующими существами обновляется для «я» в результате того, что другой дает мне то, кем он является, а не просто тем, что он говорит. Марсель почти наверняка заимствует из «Я-Ты» Мартина Бубера в своем взгляде на общение в том смысле, что онтологическое общение Бубера является свободным выражением тех, кто способен свободно отдавать и получать друг друга, так что встреча с другим возможна и для Марсель это общение выражается как свободное принятие другого к себе (IB 136).Сообщество как встреча, согласно Марселю (GR 273), заключено во французском языке en , тогда как на английском языке внутри лучше всего представляет собой охват человека, который происходит в общении. Общий опыт позволяет более полно понять собственное существо. Если «я» находится в общении с другим и присутствует для другого, «я» больше присутствует по отношению к себе. Общение с другими может придать новый смысл опыту, который в противном случае был бы закрыт для самого себя.

Марсель считает, что для взаимодействий, в которых есть общение без общения, личность становится объектом для того, с кем происходит общение. А там, где есть объективация, не может быть участия, а без наличия участия не может быть присутствия. Таким образом, ключевым аспектом общения является то, как оно ограничивает объективацию существ. Марсель утверждает, что нельзя присутствовать — то есть нельзя приветствовать или собирать в себе — все, что является чистым и простым объектом.Что касается объектов, «я» может принять его или покинуть его, но присутствие может быть только вызвано или вызвано ( V I 208). Присутствие, являющееся результатом общения, создает связь между теми, кто участвует с другим, кто восприимчив к другому, и кто стремится делиться опытом друг друга.

Общение необходимо для присутствия, но оно неразрывно связано с представлением Марселя о доступности: disponibilit é . Если верно, что участвующие существа могут общаться друг с другом и таким образом встречаться друг с другом, тогда должен быть другой компонент присутствия, который позволяет некогда объективированному человеку реагировать на встречу общения.Способность уступить тому, что встречается, и, таким образом, дать обещание другому, — это компонент присутствия, который Марсель называет доступностью (HV 23). Доступность можно понимать как доступность или удобство, когда человек готов ответить другому, когда его попросят. Доступный субъект ищет другие доступные субъекты как личности, чей опыт может похвастаться ей и более полно говорить с ней. Конечно, чтобы переживания другого говорили с субъектом, она должна быть открыта влиянию и потребностям другого.Но эта открытость не может привести к объективации субъекта другим. Быть доступным — не значит обладать как объект. Скорее, быть доступным означает, что лучшее, что может использовать субъект своей свободы, — это передать ее в руки другого в качестве свободного ответа на вопрос о том, кем является другой. Таким образом, субъект — это не объект, от которого нужно избавляться, а товарищ-субъект, нуждающийся во влиянии переживаний другого.

Положительный результат доступной жизни заключается в том, что она позволяет субъекту более полно осознавать себя, чем это было бы, если бы у нее не было отношений.Субъекту больше не нужно бороться со своей фактичностью, но он может найти удовлетворение через взаимное присутствие — от общения и доступности, которые у нее есть с сообществом существ, все из которых привержены одной цели. Подобно тому, как суставы скелета соединены и адаптированы к костям, Марсель утверждает, что индивидуальная жизнь находит свое оправдание и свой смысл в том, что она внутренне соединена, адаптирована и ориентирована на что-то иное, чем она сама ( V, I, 201-2). .

Марсель объясняет, конечно, вред жизни присутствия. Он написал столько же слов о недоступности, indisponibilit é , сколько написал о доступности, и не без оснований: препятствия часто возникают, когда люди пытаются объединить свои переживания, чтобы стать более сильными и сплоченными существами. Почти все случаи недоступности являются результатом индивидуального стремления к самореализации через объективацию себя. Быть недоступным — значит быть озабоченным собой как объектом, быть эгоцентричным таким образом, чтобы исключить возможность взаимодействия с другими в качестве субъектов (BH 74, 78).Для недоступного человека характерно поглощенность собой, будь то собственные успехи и достижения или собственные проблемы. Она может испытывать временное удовлетворение, погружаясь в себя, но она воспринимает себя только как объект и поэтому не может быть целостной. Какое бы кратковременное удовлетворение ни получал недоступный человек, оно недолговечно, потому что он становится обремененным — для Марселя, «истощенным» — всеми вещами, которыми он пытается определить себя: работой, семьей, плохим здоровьем, задолженностью и т. Д.Марсель сравнивает загруженную, недоступную жизнь с рукописным черновиком рукописи. Подобно тому, как беспорядок пометок редактирования на черновике не дает автору понять, что важно для центральных идей, обремененное «я» больше не имеет доступа к своей собственной точке зрения. Результат — разочарование, апатия или недоверие к себе или другим. Бремя препятствий делает «я» неспособным к присутствию, и, таким образом, «я» становится непрозрачным. Непрозрачный человек перестал позволять своему присутствию проникнуть в мир и, таким образом, заблокировал переживания других, чтобы помочь информировать и формировать свой собственный.

7. Надежда и экзистенциальное «я»

Экзистенциальная жизнь, которую Марсель изображает как возможную для человечества, в значительной степени основана на надежде, но не на оптимизме. Пребывание в мире как тело позволяет искать новые возможности для себя, и поэтому марселианская надежда глубоко прагматична, поскольку отказывается вычислять все возможности против себя. Но картина не радужная. Надежда для Марселя — это не вера в то, что дела пойдут хорошо, потому что чаще всего дела идут не так.Разврат проблемного человека грозит задохнуться. Тем не менее, даже если в нашей ситуации присутствует отчаяние, всегда есть движение к чему-то большему. Это движение навстречу — философский проект Габриэля Марселя. Если всегда есть движение и всегда есть что-то еще, к чему нужно стремиться, экзистенциальное «я» никогда не бывает полным (и действительно, именно поэтому Марсель отказался классифицировать свой экзистенциальный проект как «систему» ​​или «диалектику»). Тайна бытия для экзистенциального «я» неразрешима, потому что это не проблема, которую нужно решить.

Понятие «надежды» для Марселя основывается на значительном Марселианском различении проблемы и тайны. Для проблемного человека (см. Раздел 2) каждый аспект жизни сведен к уровню проблемы, так что «я» и все его отношения, цели и желания рассматриваются как препятствия, которые необходимо преодолеть. Для проблемного человека жизнь — это набор возможностей обладать, а тело отчуждено от собственной телесности проблемного человека. В результате такой человек не только отделен от своего собственного существа, но и отдалился от истинной тайны бытия.Если я — мое тело, и я хочу исследовать бытие, я должен понять, что бытие — это философская тайна, с которой нужно заниматься, а не проблема, которую нужно решить. Экзистенциальное «я», осознав, что «я» не является чем-то одержимым, может затем переключить свою мысль с вопроса о значении своего собственного существования на самом деле к вопрошанию, как он связан со своим телом. Витал не может быть отделен от духовного, поскольку духовное обусловлено телом, которое затем может предоставить возможности и, таким образом, надежду.

Таким образом, тайна бытия — это история, которую нужно рассказывать, анализировать, исследовать и над которой нужно работать. Безусловно, даже если опыт меняется, общество развивается и возникают отношения, человек, который ищет смысл через исследование своего бытия, никогда не будет полностью удовлетворен. Если онтология Марселя жизнеспособна и личность может спросить, кто это спрашивает Кто я? , тогда «я» найдет ответ в постоянном движении.

8. Ссылки и дополнительная литература

• Bollnow, Отто Фридрих.«Концепция доступности Марселя», In The Philosophy of Gabriel Marcel: The Library of Living Philosophers , 17. Под редакцией Пола Артура Шлиппа и Льюиса Эдвина Хана. LaSalle, IL: Open Court, 1984. Сокращенно A.
• Галлахер, Кеннет Т. Философия Габриэля Марселя. NY: Fordham University Press, 1962. Сокращенный PGM.
• Марсель, Габриэль. «Автобиографический очерк», в Философия Габриэля Марселя: Библиотека живых философов , 17.Под редакцией Пола Артура Шлиппа и Льюиса Эдвина Хана. LaSalle, IL: Открытый суд, 1984. Сокращенно AE.
• Марсель, Габриэль. Бытие и обладание . Нью-Йорк: Harper & Row, 1965. Сокращенно BH.
• Марсель, Габриэль. Творческая верность. NY: Noonday Press, 1970. Сокращенный CF.
• Марсель, Габриэль. «Существование», Новая схоластика, 38, вып. 2 (апрель 1964 г.). Сокращенно E.
• Марсель, Габриэль. omo Viator: Введение в метафизику надежды , tr.Эмма Крауфурд (Чикаго: Harper & Row), 1965. Сокращенно HV.
• Марсель, Габриэль. Тайна бытия, том I и II . Чикаго: Charles Regnery Co, 1951. Сокращенно V. I и V .II.
• Марсель, Габриэль. «Ответ Джину Ривзу», В Философия Габриэля Марселя: Библиотека Живых Философов , 17. Под редакцией Пола Артура Шлиппа и Льюиса Эдвина Хана. LaSalle, IL: Open Court, 1984. Сокращенно GR.
• Марсель, Габриэль. Трагическая мудрость и за ее пределами . Эванстон, Иллинойс: Northwestern University Press, 1973. Сокращенно TW.
• Марсель, Габриэль. «Истина и свобода», Философия сегодня, 9 (1965). Сокращенно ТФ.
• Штраус, E.W. и М. Мачадо, «Понятие Марселя о воплощенном бытии», In The Philosophy of Gabriel Marcel: The Library of Living Philosophers , 17. Под редакцией Пола Артура Шлиппа и Льюиса Эдвина Хана. LaSalle, IL: Open Court, 1984. Сокращенно IB.
• Zuidema, S.U. «Габриэль Марсель: критика», Philosophy Today 4, no. 4 (зима 1960 г.). Сокращенно СЗ.

Информация об авторе:

Джилл Грейпер Эрнандес
Эл. Почта: [email protected]
Техасский университет в Сан-Антонио
США

Парадокс и его значение для Chr »Мэтью Томас Новачек

Название степени

Доктор философских наук

Аннотация

Эта диссертация представляет собой углубленное исследование понятия парадокса и его значения для христианского существования в мысли датского философа и теолога Сёрена Кьеркегора.Основная цель исследования — исследовать и развивать различные выражения парадокса в авторстве Кьеркегора, чтобы продемонстрировать способ, которым Кьеркегор использует парадокс как средство побудить своих современников из христианского мира существовать как подлинные христиане, а точнее — войти в экзистенциальное состояние, которое я определяю в этом проекте как жизнь в священном напряжении. Имея в виду эту цель, я начинаю с обсуждения этико-религиозной задачи Кьеркегора в ответ на его культуру христианского мира, и я даю широкую характеристику понятия священного напряжения как телоса этой задачи.На протяжении большей части исследования я затем сосредотачиваюсь на четырех различных проявлениях парадокса в мысли Кьеркегора. Этими четырьмя выражениями являются: парадокс, связанный с верой Авраама (как он представлен в «Страхе и трепете»), парадокс, связанный с природой личности и задачей самости (как представлен в «Болезни к смерти»), парадокс, который ассоциируется с Богочеловеком (как представлено в «Философских фрагментах», «Заключительном ненаучном постскриптуме» и «Практика христианства») и парадоксом, который связан с христианской любовью (как представлено в «Произведениях любви»).В дополнение к утверждению, что Кьеркегор использует эти выражения парадокса, чтобы помочь своим современникам погрузиться в состояние священного напряжения, я также утверждаю, что такое священное напряжение можно понять в терминах различных конкретных христианских добродетелей. В этом отношении я утверждаю, что этико-религиозная задача Кьеркегора не просто негативная или деконструктивная по своей природе, а, скорее, проникнута прочным позитивным содержанием, связанным с особым пониманием христианства Кьеркегором. Такой взгляд на мысли и сочинения Кьеркегора помогает вновь подтвердить значение понятия парадокса в его мысли и подчеркнуть ценность понятия священного напряжения для переоценки как экзистенциализма Кьеркегора, так и его современных значений.

границ | В поисках смысла среди COVID-19: экзистенциально-позитивная психологическая модель страдания

Введение

Глобальная пандемия COVID-19 вызвала кризис страданий. На момент написания этой статьи (январь 2021 г.) вирус заразил более 100 миллионов человек во всем мире, унес жизни более 2 миллионов человек и нарушив жизнь людей почти во всех странах на планете (Johns, 2021). Экономика остановилась. Школы переведены на дистанционное обучение.Бизнесы закрылись. Существенно изменился распорядок дня. Социальная изоляция процветает. Жизнь кардинально изменилась. Мы не думаем, что будет преуменьшением сказать, что эта пандемия оставит неизгладимый след на этом поколении человечества. Итак, как же людям справиться со страданием такого масштаба — страданием, которое выявило основные экзистенциальные страхи и глубоко изменило их жизнь?

В этой статье мы предлагаем новый теоретический подход к страданиям и применим его к пандемии COVID-19.Во-первых, мы определяем страдание как экзистенциальную проблему. Затем мы разъясняем основные принципы нашей новой модели и подчеркиваем, как она может объяснить ответные меры на глобальную пандемию. Затем мы разрабатываем клинические последствия нашей модели и обсуждаем пути продвижения исследований в этой области. Наконец, мы обсуждаем оставшиеся без ответа вопросы и предложения для дальнейшего расследования.

Модель экзистенциальной позитивной психологии страдания (EPPMS)

Мы предлагаем экзистенциально-позитивную психологическую модель страдания (EPPMS), которая основана на экзистенциальной психологии и находится на пересечении обеих экзистенциальной психологии — точка зрения, которая решает основные фундаментальные вопросы о том, что значит быть человеком (Pyszczynski et al., 2010) — и позитивная психология — подход, который стремится способствовать процветанию человека (Seligman and Csikszentmihalyi, 2000). Экзистенциальные психологические подходы полностью посвящены тому, чтобы помочь людям понять основные факты жизни (например, смертность, изоляция, свобода, смысл) и устранить потенциальную тревогу, возникающую при созерцании таких реальностей (Ялом, 1980). Позитивные психологические подходы сосредоточены на сильных сторонах человека и на том, что составляет хорошую жизнь, например, на росте или раскрытии своего потенциала (Peterson, 2006).Эти два подхода в значительной степени рассматривались как отдельные теоретические точки зрения до недавних критических работ, в которых они были объединены (Wong, 2009). Мы согласны с Вонгом (2020) и его коллегами, которые видят плодотворную синергию между этими двумя областями и предлагают сдвиг в сторону экзистенциально-позитивной психологии. Мы продвигаем эту работу, вводя модель, которая применяет экзистенциально-позитивную психологию к опыту человеческих страданий.

На наш взгляд, любой подход к человеческим страданиям должен учитывать как темные, так и светлые стороны человеческого опыта, и мы полагаем, что нужно полностью учитывать суровые экзистенциальные реальности, с которыми каждый человек должен обращаться, одновременно работая над устойчивым процветанием для людей. группы и общества.Наша теоретическая модель основана на предыдущей работе на стыке фундаментальной науки и клинической практики, которая более подробно разработана Ван Тонгереном и Шоуолтером Ван Тонгереном (2020). Для более богатого и полного изложения наших идей мы рекомендуем читателям начать с этого ресурса. В настоящей статье мы формально представляем эту модель и три ее основных положения и более полно объясняем аналогичный экзистенциально-позитивный психологический подход к страданию в разгар глобальной пандемии.

Предложение №1: Страдание вызывает экзистенциальную тревогу

EPPMS рассматривает страдания как экзистенциальную проблему. Как мы первоначально предположили (Van Tongeren and Showalter Van Tongeren, 2020), страдание (а) когнитивно угрожает (т. Е. Нарушает глубоко укоренившиеся представления о мире), (б) хроническое (стойкое или стойкое) и (c) косвенный (т. е. он меняет людей фундаментальным или глубоким образом). Это отличается от физической или психической боли, которая, как правило, объяснима, имеет относительно короткую продолжительность и сосредоточена в одной сфере жизни.Эти особенности страдания — его когнитивная угроза, хроничность и консеквенциализм — часто выявляют экзистенциальные проблемы, которые могут вызвать серьезную тревогу.

Люди разработали схемы или рабочие модели того, как они организуют, интерпретируют и осмысливают мир (Тейлор и Крокер, 1981). Эти схемы встроены в культуры и часто развиваются в подтвержденные консенсусом культурные мировоззрения, призванные дать людям содержательные объяснения о природе жизни и месте человечества в ней (Ibrahim, 1991).Культурные мировоззрения способствуют эффективной обработке социальной информации и навигации по социальным отношениям, но они также помогают наполнить жизнь смыслом и управлять потенциальной экзистенциальной тревогой (то есть страхом и ужасом относительно экзистенциальных реальностей; Pyszczynski et al., 2010). Например, люди могут верить в то, что жизнь справедлива и что хорошие люди получают то, что им справедливо причитается; эта вера в справедливый мир помогает людям осмыслить свою жизнь и мир вокруг них (Lerner, 1980).Хотя это заблуждение, которое в значительной степени неточно, было обнаружено, что такие положительные иллюзии полезны для преодоления стресса и травм (Taylor, 1983; Taylor et al., 2000). Страдания часто нарушают эти давние убеждения (например, «Я хороший человек, и со мной случаются хорошие вещи, потому что жизнь справедлива») и разрушают представления людей (Janoff-Bulman, 2010). Когда культурное мировоззрение человека оказывается неэффективным, он внезапно принимает на себя всю тяжесть экзистенциальной тревоги (Vail et al., 2019).Иными словами, культурные мировоззрения отвечают на экзистенциальные вопросы, а страдание подрывает эти обеспечивающие безопасность рамки, оставляя людей склонными к новым вопросам и новой тревоге, возникающей в результате созерцания экзистенциальных реальностей. В самом деле, страдание — это экзистенциальная проблема, поскольку они должны прямо противостоять своим основным экзистенциальным страхам.

Предыдущая работа утверждала, что существует пять экзистенциальных проблем (Koole et al., 2006). Во-первых, мир хаотичен и беспочвенен, лишен внутренней структуры; однако люди должны принимать решения и нести ответственность за такой выбор среди множества вариантов.Это увеличивает бремя личной свободы (также известное как беспочвенность; Ялом, 1980): тяжесть принятия решения о своем будущем, часто за счет отказа от других вариантов, и все это при столкновении с внешним давлением на свои мотивации (Айенгар и Леппер , 2000). В этом безграничном мире феноменологический опыт каждого человека уникален, делая каждого человека принципиально отдельным от других и, в конечном счете, одиноким, что приводит к страху изоляции (Williams, 2007).Часто отвержение или исключение может нарушить психологическое функционирование, такое как саморегуляция (Baumeister et al., 2005) и просоциальность (Twenge et al., 2007). Кроме того, каждый человек может попытаться создать связное повествование о своей жизни и непротиворечивой идентичности, учитывающей широкий спектр переживаний, что делает идентичность еще одной насущной проблемой (McAdams and McLean, 2013). Несмотря на то, что стресс может сделать более заметным беспокойство по поводу ориентации, другие аспекты развития (например,g., подростковый возраст, средний возраст) также может вызвать изменение личности и сопутствующую экзистенциальную тревогу. Несмотря на неопределенность этих трех экзистенциальных проблем, возможно, единственная уверенность в жизни — это смерть : каждый человек остро осознает, что он смертен и, как любое другое животное, когда-нибудь погибнет (Pyszczynski et al., 2015). Это осознание смерти выявляет потенциал для значительного экзистенциального страха и мотивирует множество действий, снижающих тревогу, таких как стремление к самооценке и защита своего культурного мировоззрения (Solomon et al., 1991). Наконец, осознание того, что человек живет в мире, который не имеет формы, но требует (часто безвозвратного) выбора, в котором он изолирован и должен найти подлинную идентичность, и в котором единственная уверенность в жизни состоит в том, что она в конечном итоге закончится смертью, можно довольно остро пережить последние экзистенциальные проблемы: бессмысленность . Бессмысленность часто рассматривается как кульминация других экзистенциальных проблем (Yalom, 1980) и является центральной чертой человеческой жизни (Heintzelman and King, 2014), которая автоматически защищается (Van Tongeren and Green, 2010).

Страдание обнажает все эти экзистенциальные проблемы: оно подчеркивает непредсказуемую природу мира и затруднительное положение человека, которое, тем не менее, заставляет делать выбор; он может изолировать страдания от тех, кто не страдает активно; он бросает вызов взглядам людей на самих себя и их повествовательную историю своей жизни; он может вызвать страх смерти или может напрямую увеличить вероятность того, что человек может умереть раньше, и; он может сделать видение мира безразличным, холодным и бессмысленным.И оставленные без внимания эти опасения могут вызвать серьезную тревогу. На наш взгляд, страдание — это атака экзистенциальной тревоги (Ван Тонгерен и Шоуолтер Ван Тонгерен, 2020).

Предложение № 2: экзистенциальная тревога ухудшает смысл

Наше второе предположение состоит в том, что, поскольку страдание вызывает экзистенциальную тревогу, оно напрямую ухудшает чувство смысла. Смысл состоит из последовательности, значимости и цели и обычно определяется как субъективный ощущаемый опыт, который имеет смысл в одной жизни, является ценным и ориентирован на что-то большее [см. Джордж и Парк (2016) и Мартела и Стегер (2016)] .Поскольку страдание часто кажется бессмысленным (бросая вызов согласованности), может заставлять людей сомневаться в том, имеют ли они значение (угрожающее значение), и может раскрывать абсурдность жизни (подрывать цель), страдание пронизывает все измерения смысла. Взаимосвязь между смыслом и экзистенциальными проблемами (и комфортом) хорошо задокументирована.

Несколько социально-психологических теорий сходятся во мнении, что значение помогает людям уменьшить экзистенциальную тревогу. Теория управления терроризмом (TMT; Greenberg et al., 1986) утверждает, что уникальная человеческая способность к самосознанию в сочетании с развитыми интеллектуальными способностями, облегчающими символическое мышление, создает осознание своей смертности, которое может вызвать существенный ужас. Чтобы справиться с этой экзистенциальной тревогой, люди конструируют и придерживаются культурных мировоззрений, которые наполняют их существование смыслом, значимостью и постоянством (Pyszczynski et al., 2015). Аналогичным образом, Модель поддержания смысла (MMM; Heine et al., 2006) утверждает, что значение является центральной мотивацией: люди являются врожденными творцами смыслов, которые стремятся обрести смысл через чувство собственного достоинства, уверенность, принадлежность и символическое бессмертие. .Эти усилия должны унять экзистенциальную тревогу.

Концептуальный краеугольный камень этих подходов заключается в том, что в условиях угрозы психологические механизмы, ответственные за обеспечение безопасности и невозмутимости, должны быть задействованы как способ снижения тревожности (например, Solomon et al., 2004). Например, если после напоминания о смерти люди защищают свое культурное мировоззрение и унижают тех, кто придерживается противоположных взглядов, это делает эти убеждения центральными для обеспечения экзистенциального утешения (Arndt et al., 1997). В самом деле, когда устраняется возможность тревожности, культурная защита мировоззрения снижается (Greenberg et al., 2003). Это подчеркивает, как психологические усилия, связанные с угрозами, предназначены для защиты от экзистенциальной тревоги и обеспечения комфорта.

Эти теоретические подходы помогли создать серию экспериментальных работ, которые показали, что когда экзистенциальные проблемы становятся заметными (например, напоминания о смерти, угрозы смыслу), люди реагируют защитно и стремятся восстановить чувство смысла жизни.Несмотря на то, что существуют индивидуальные реакции на экзистенциальную тревогу (например, Vess et al., 2009), исследования показали, что неявные угрозы значению приводят к стратегическим защитным усилиям, направленным на восстановление смысла и восстановление психологического равновесия, которое происходит за пределами сознательного осознания (Van Tongeren and Грин, 2010). То есть склонность защищать смысл скорее автоматическая.

Этот процесс компенсирующего подтверждения также поддерживается исследованиями невзгод и травм. Парк (Park, 2010) подразумевает создание модели постулирует, что стресс или невзгоды часто создают несоответствие между тем, как люди ожидают от мира (т.е., глобальное значение) и их оценка или оценка конкретного события (т. е. ситуационное значение). Степень этого несоответствия напрямую связана с количеством страданий, которые испытывает кто-то. Этот стресс приводит к нарушению чувства смысла жизни, что вызывает усилия по осмыслению. В соответствии с экспериментальными экзистенциальными подходами основная предпосылка всех этих перспектив состоит в том, что экзистенциальных угроз уменьшают смысл и мотивируют усилия по его восстановлению .

Недавние эмпирические исследования подтвердили это предположение. В трех исследованиях Эдвардс и Ван Тонгерен (2020) обнаружили, что участники, которым было поручено вспомнить время страданий, сообщали о худшем психическом здоровье и благополучии именно потому, что такие страдания мешали их способности находить смысл в жизни. Страдание вызывает экзистенциальную тревогу, а экзистенциальная тревога бросает вызов способности людей находить смысл в жизни, что каскадно негативно сказывается на психическом здоровье и благополучии.

Предложение № 3: Воспитание смысла избавляет от страданий

Таким образом, учитывая, что страдание (а) является экзистенциальной проблемой, которая (б) ухудшает чувство смысла жизни, что приводит к проблемам с психическим здоровьем и препятствует личному процветанию, мы также утверждаем, что (в) культивирование смысла является ключом к уменьшение страданий (Ван Тонгерен и Шоуолтер Ван Тонгерен, 2020).Исходя из трехстороннего определения смысла как согласованности, значимости и цели (Джордж и Парк, 2016; Мартела и Стегер, 2016), восстановление значения в этих областях должно уменьшить страдания путем непосредственного решения экзистенциальных проблем и смягчения страданий.

Свобода, или беспочвенная, часто бросает вызов смыслу, подрывая чувство согласованности и подчеркивая врожденную неструктурированность в мире и весомую ответственность, которую человек несет за принятие последовательных выборов в хаотическом мире с почти безграничными возможностями.Люди часто обращаются к своим схемам, чтобы понять мир и найти согласованность. Учитывая их центральную роль в социальном познании, мировоззрения как схемы, как известно, трудно изменить, о чем свидетельствует множество когнитивных предубеждений, таких как предвзятость подтверждения, когда люди выборочно обращаются к информации, которая согласуется с их ранее существовавшими убеждениями, и не учитывают текущую информацию. вопреки этому (Никерсон, 1998). Однако страдание часто может настолько бросить вызов мировоззрению, что приводит к разбитым предположениям (Janoff-Bulman, 2010) и требует реорганизации мировоззрения (Van Tongeren и Showalter Van Tongeren, 2020).Этот процесс сложен и часто вызывает психологическое беспокойство; тем не менее, это может быть действительно мощным катализатором личностного роста и изменений (Yalom, 2008). Восстановление смысла путем честного называния, принятия и усвоения экзистенциальной слабости является ключом к переживанию парадигматического сдвига в понимании мира, который может привести к росту. Это помогает людям восстановить чувство согласованности.

Изоляция часто приводит к тому, что люди чувствуют себя изолированными от других, что оказывает давление на их чувство значимости.После социального отторжения люди часто чувствуют себя неважными (Стиллман и др., 2009). Однако, учитывая фундаментальную потребность в принадлежности и негативные последствия исключения для психического здоровья (Morgan et al., 2007), исключенные люди испытывают сильное желание воссоединиться (DeWall and Richman, 2011). Обретение смысла через восстановление чувства родственной связи может помочь уменьшить страдания. Отношения часто являются основным источником смысла жизни, и, когда люди вновь вступают в социальные отношения с другими, например, посредством поведения восстановления отношений, такого как прощение, люди сообщают о большем смысле жизни (Van Tongeren et al., 2015). В той мере, в какой люди могут восстановить чувство значимости и почувствовать, что они имеют значение для других людей в своей жизни, их чувство страдания должно быть смягчено.

Проблемы идентичности могут сделать людей склонными к ощущению дезорганизованного самосознания и отсутствия связного повествования о своей жизни (McAdams and McLean, 2013). Однако, когда люди могут найти смысл, развивая богатое повествование, включающее их страдания, пагубные последствия таких невзгод начинают утихать (Ван Тонгерен и Шоуолтер Ван Тонгерен, 2020).Этот процесс часто включает переработку личного нарратива, чему могут способствовать такие подходы, как нарративная терапия (McAdams and Janis, 2004). Работая с профессионалом или пытаясь найти чувство идентичности самостоятельно, люди могут создавать смысл через связное повествование, которое, в свою очередь, дает им чувство цели в жизни.

Смерть часто может оказывать давление на все измерения значения, подчеркивая, что мир не имеет смысла (то есть бросая вызов согласованности), смерть без разбора приходит ко всем нам (т.е., переворачивающее значение), и делает жизнь конечной и абсурдной [т. е. подрывает цель; см. Ван Тонгерен и Шоуолтер Ван Тонгерен (2020)]. Тем не менее, есть способы придать смысл легким напоминаниям о смерти. Во-первых, люди часто вкладывают средства в убеждения в собственном символическом бессмертии (то есть в то, что чьи-то достижения будут жить дальше) как в стратегии подтверждения смысла после угрозы (Van Tongeren and Green, 2010). Аналогичным образом было обнаружено, что вера в буквальное бессмертие (то есть религиозные верования в загробную жизнь) снижает тревогу, связанную со смертью, именно потому, что они делают эту жизнь более значимой (Van Tongeren et al., 2017). Кроме того, придание смерти смысла облегчает процессы управления терроризмом, такие как уменьшение доступности мысли о смерти (Van Tongeren and Green, 2018). Действительно, утверждение смысла — это способ обратиться к смерти и уменьшить страдания. Более того, значение — центральная черта человеческого процветания (VanderWeele, 2017). Создание смысла во всех сферах должно вести людей к более полной, богатой и здоровой жизни.

На пути к процветанию

Центральным элементом нашей EPPMS является то, что смысл — это основной путь к целостности, здоровью и процветанию среди страданий.Хотя страдание затрудняет поиск смысла, что приводит к многочисленным последствиям для психического здоровья [см. Эдвардс и Ван Тонгерен (2020)], создание устойчивого смысла парадоксальным образом является бальзамом от страдания (Ван Тонгерен и Шоуолтер Ван Тонгерен, 2020). Сосредоточившись на развитии восстановления и перестройки смысла посреди страдания, люди могут начать испытывать потенциал для роста и процветания. Мы также признаем, что, хотя наше представление предложений подразумевает определенную линейность развития, эти конструкции, вероятно, взаимно связаны и взаимно усиливают друг друга.Более того, вероятно, существует множество модераторов — таких как содержание мировоззренческих убеждений и стиль, с которым человек придерживается таких убеждений, индивидуальные различия в личности, религиозная и духовная ориентация, а также социально-экономические факторы, — которые могут повлиять на переживание страдания и процветания. Это сложная динамика. Мы поощряем дальнейшие исследования для решения таких нюансов, чтобы продвинуть исследования в этой области (см. Обсуждение).

EPPMS утверждает, что принятие и вовлечение экзистенциальных реальностей, а также культивирование смысла — это именно то, что необходимо людям для усвоения переживаний страдания способами, которые могут (но не обязательно) привести к преобразующему выражению хорошей жизни.Мы опираемся на три соответствующих области эмпирических исследований, которые все имеют общую черту значения — выход за пределы самого себя. Соответственно, мы рассматриваем отношения (т. Е. Связь с другими), духовность (т. Е. Связь с божественным) и просоциальность (т. Е. Улучшение жизни других) в качестве трех главных кандидатов на пути, которые создание смысла, направленного на решение экзистенциальных проблем, может привести к процветание.

Во-первых, центральным элементом смысла являются отношения (Klinger, 1977). Обретение смысла посредством развития здоровых отношений может не только помочь преодолеть экзистенциальную тревогу, связанную с проблемами, такими как изоляция и смерть (Florian et al., 2002), но он может подтолкнуть людей к состоянию процветания и целостности (VanderWeele, 2017). Отношения часто вносят основной вклад в благополучие (Dush and Amato, 2005), и поэтому, культивируя смысл через социальные взаимодействия, люди одновременно уделяют внимание своим экзистенциальным заботам и строят процветающую жизнь, основанную на благополучии и принадлежности.

Во-вторых, духовность является ключевой особенностью смысла (Wong, 1998) и играет важную роль в управлении экзистенциальным террором (Vail et al., 2010). Действительно, существуют разные способы быть религиозными, некоторые из которых более эффективны в снижении экзистенциальной тревожности (Van Tongeren et al., 2016a), хотя религия / духовность является центральной частью благополучия и процветания (Myers, 2008), особенно позже в жизни (Koenig et al., 1988). Когда люди обретают смысл через связи с религией и духовностью (Парк, 2005), они устраняют стресс экзистенциальных проблем и выходят за пределы себя, чтобы жить более богатой и процветающей жизнью.

Наконец, просоциальность была постоянным источником смысла жизни (Van Tongeren et al., 2016б). Просоциальность не только помогает уменьшить экзистенциальную тревогу в свете напоминаний о своей слабости (Jonas et al., 2002), но и недавний метаанализ подтверждает, что она также способствует благополучию и процветанию жизни (Hui et al., 2020 ). Фактически, экспериментальная работа продемонстрировала, что сосредоточение внимания на других, по сравнению с сосредоточением внимания на себе, усиливает психологическое благополучие (Nelson et al., 2016), обеспечивая дополнительные доказательства преобразующей природы просоциальности. Здесь мы также видим частичное совпадение процессов, направленных на решение экзистенциальных проблем и построение процветающей жизни.

Применение концепции EPPMS к пандемии COVID-19

Чтобы продемонстрировать теоретическую и клиническую полезность EPPMS, мы применяем предложения модели к глобальной пандемии COVID-19. Во-первых, как индивидуально, так и коллективно пандемия COVID-19 выявила пять основных экзистенциальных проблем и вызвала серьезную тревогу. Очевидным кандидатом является изоляция , учитывая, что многие правительства ввели блокировку на несколько недель в начале пандемии, а передовая научная практика включает социальное (физическое) дистанцирование от других как способ смягчения распространения вируса.Люди были созданы для связи с другими (Baumeister and Leary, 1995), и сужение социальных кругов вызвало у многих страдания. Действительно, недавние лонгитюдные данные показали, что благополучие, связанное с социальными отношениями, снизилось из-за пандемии (VanderWeele et al., 2020). Фактически, мы видим, что для некоторых эта потребность в принадлежности перевесила рациональное соблюдение научных рекомендаций, и люди продолжали поддерживать тесное социальное взаимодействие с другими, что часто приводило к усилению распространения вируса.

В связи с этим многие люди боролись с нарушением многих из своих обычных распорядков и структур, а также с тревогой, возникающей из-за необходимости принимать трудные решения о том, как ориентироваться в жизни среди противоречивой (или запутанной) информации о вирусе. Таким образом, для многих реализация экзистенциальной свободы вызывает беспокойство; решения о том, стоит ли путешествовать, какие члены семьи или друзья находятся в безопасности и как вести жизнь и работать в условиях огромной неопределенности, утомляют и подавляют многих.Многие чувствовали себя противоречивыми и неуверенными в том, как ориентироваться в непредсказуемом мире, где их решения имеют серьезные последствия для них самих и жизней других.

Этот масштабный сдвиг в повседневной жизни также заставил многих людей бороться со своей идентичностью . Для тех, кто определил себя (по крайней мере частично) своей работой, потеря работы могла быть угрозой как в экономическом, так и в экзистенциальном плане; те, кто гордился своей общительностью, могли чувствовать, что часть их самих увядает из-за того, что они не находятся рядом с другими; и хобби, которые могли помочь определить свою самооценку (например,g., будучи спортсменом) могут больше не быть доступны (например, гонки были отменены или преобразованы в отдельные виртуальные соревнования). Некоторые, возможно, спрашивали себя, кто они сейчас, в разгар этой пандемии, когда раньше они определяли себя в основном своей деятельностью, работой или хобби.

Конечно, эта пандемия также напомнила нам всем о нашей смертности, поскольку она сделала смертей заметными. Поскольку число погибших во всем мире превысило 2 миллиона человек, многие знают людей, чьи жизни были унесены этим вирусом.Эта пандемия выявила хрупкость человеческой жизни и дала ясно понять, что все мы в конечном итоге умрем, что привело к усилению зависимости от культурных мировоззрений, призванных смягчить такое беспокойство, таких как усиление политической поляризации в Соединенных Штатах (Pyszczynski et al., In Нажмите). Третьи могут преуменьшить потенциальную смертоносность вируса как способ отрицания собственной уязвимости и смертности [см. Беккер (1973)]. Безусловно, широко распространенное напоминание о человеческой слабости полностью проявляется в разгар этой пандемии.

Это привело к коллективному бедствию смысла — мы подозреваем, что среди многих широко распространена бессмысленность . Учитывая длительную изоляцию, серьезность свободы, вызовы идентичности и напоминания о смерти, люди могут изо всех сил пытаться найти согласованность, чувствовать себя значимыми или иметь цель, бросая им серьезные проблемы с их собственным смыслом. Таким образом, COVID-19 бросает вызов основным способам поиска смысла для многих людей. Эта пандемия казалась бессмысленной для многих, поскольку они изо всех сил пытаются примириться с, казалось бы, случайной общей травмой и горем.У многих нет схемы для этого разового события. Это бросает вызов чувствам, которые они важны. А нарушение повседневной общественной жизни заставило многих найти конкретную и надежную цель. Недавнее лонгитюдное исследование показало, что смысл жизни значительно снизился с периода до начала пандемии (январь 2020 г.) до середины пандемии (июнь 2020 г.), подтверждая утверждение о том, что смысл жизни ухудшился из-за страданий, вызванных пандемией COVID-19 (VanderWeele и др., 2020). Нам еще предстоит увидеть последствия утраченного смысла для психического здоровья и социального функционирования.

Итак, как люди могут отреагировать на пандемию таким образом, чтобы способствовать процветанию? Основываясь на EPPMS, мы утверждаем, что обретение смысла в разгар этой продолжающейся пандемии является основным способом решения этих проблем и сопутствующей им тревоги, и это действует как защитный фактор для психического здоровья и может привести к процветанию человека. Действительно, недавние исследования напрямую подтвердили это представление: больший смысл жизни связан с меньшим беспокойством и стрессом в условиях пандемии COVID-19 (Trzebiński et al., 2020). Люди, которые могут найти смысл, сообщают о лучшем психологическом здоровье и благополучии (Hooker et al., 2020). Таким образом, мы подозреваем, что создание смысла поможет тем, кто страдает в разгар этой пандемии, в долгосрочной перспективе будет лучше.

Клиническое значение EPPMS

EPPMS находится на стыке теории и практики. Это эмпирическая модель со значительной исследовательской поддержкой, а также клинически значимая модель, с помощью которой практикующие врачи могут взаимодействовать со своими пациентами, которые страдают.Чтобы продвигать принципы EPPMS в работе с клиентами, мы уделяем особое внимание интеграции теоретических утверждений EPPMS в клиническую работу. Мы подчеркиваем гибкость EPPMS и то, как она применяется при работе с клиентами, которые страдают от широкого спектра проблем, от личных проблем до глобальных кризисов.

EPPMS утверждает, что страдание — это экзистенциальная проблема; то есть он делает очевидными экзистенциальные реальности, что может привести к усилению экзистенциальной тревоги. Безусловно, бесчисленное множество клинических подходов уже давно обращаются к концепции страдания.Однако многие описывают страдание как «состояние души». То есть некоторые подходы утверждают, что страдания можно избежать, в основном это результат когнитивных искажений, иррациональных мыслей или несоответствия между познанием и эмоциями. Напротив, EPPMS утверждает, что, поскольку страдание вызывает экзистенциальные проблемы, и каждый человек должен столкнуться с этими реалиями и их потенциальной тревогой, страдание является неизбежностью в жизни — каждый человек в какой-то момент жизни будет страдать (Ван Тонгерен и Шоуолтер Ван Тонгерен, 2020).Вместо того, чтобы рассматривать страдание как патологию как изначально проблемный результат когнитивной или эмоциональной обработки клиента, EPPMS утверждает, что страдание — это нормальный человеческий опыт. Например, неизлечимая болезнь может вызвать экзистенциальные проблемы и причинить страдания, и никакая когнитивная гимнастика, коррекция мышления или эмоциональная перестройка не могут отрицать реальность того, что человек умрет. Вместо этого EPPMS сосредоточен на двух основных клинических целях: экзистенциальное принятие и культивирование значения .Мы объясняем это ниже.

Клиническая цель 1: экзистенциальное признание

Первые два утверждения EPPMS заключаются в том, что (а) страдание вызывает экзистенциальную тревогу, и (б) экзистенциальная тревога может нарушать смысл. Столкнувшись с такой тревогой, люди часто реагируют защитно [см. Hayes et al. (2010)]. Действительно, некоторые люди реагируют снижением самосознания (Arndt et al., 1998) или полным отказом от экзистенциальных соображений (Bond et al., 2011). Когда люди отстраняются от самих себя и реальности мира, это может привести к еще большим страданиям (Ван Тонгерен и Шоуолтер Ван Тонгерен, 2020).По этой причине первая клиническая стратегия состоит в том, чтобы помочь клиентам двигаться к принятию своих страданий и экзистенциальных реалий, которые раскрывают их страдания.

Как терапевты могут помочь в этом? Во-первых, клиницисты могут проводить психообразование в отношении пяти экзистенциальных проблем. Открытый и честный разговор об этих пяти проблемах и том, что эти реалии являются общими вопросами, с которыми сталкивается каждый человек, помогает дестигматизировать их опыт и может поместить свои страдания в более широкий контекст.Терапевты могут подходить к страданию так же, как и к некоторой работе с травмами: помочь клиентам понять, что они чувствуют в своем теле, когда они испытывают экзистенциальные страхи (Van der Kolk, 2015). Кроме того, эта работа может помочь клиентам обрести чувство личной автономии, в которой они получают некоторый контроль над стратегиями, которые можно использовать для смягчения этого беспокойства.

В случае пандемии COVID-19 клиницист может помочь клиенту осознать, что чувство постоянной необоснованности и тяжесть свободы могут привести к тревоге и усталости от решений.Некоторое начальное психообразование может переосмыслить свой опыт как общую черту человека и необходимость принимать определенные решения в неопределенном и хаотическом мире. Или, возможно, клиент сообщает, что чувствует себя безнадежным и подавленным, потому что он чувствует, как будто он потерял самоощущение, будучи отключенным от вещей, которые давали ему цель. Кто-то, кто идентифицирован как путешественник или спортсмен, может столкнуться с трудностями, когда ограничивают поездки и отменяют мероприятия. Работа над тем, чтобы помочь клиентам определить, что такое беспокойство является результатом беспокойства, связанного с идентичностью , может подтолкнуть клиническую работу к принятию этой новой реальности.Пока клиент игнорирует или отрицает реальность своего страдания, он не сможет двигаться вперед к процветанию. Однако после принятия клиенты, борющиеся с проблемами, связанными с идентичностью, могут работать над созданием нового повествования в свете их текущей реальности (например, исследуя свой текущий город или штат; поиск новых способов тренировок или соревнований). Однако глубокая и продолжительная терапевтическая работа над экзистенциальными проблемами невозможна, пока люди не начнут признавать и принимать свои страдания как экзистенциальную реальность.

Клиническая цель 2: значение здания

После принятия клиницисты могут работать вместе с клиентами над разработкой устойчивых стратегий культивирования смысла. Предыдущая работа подчеркнула важность терапевтических усилий, направленных на усиление смысла (Wong, 2010), а метаанализ клинической работы показал, что терапия, ориентированная на значение, была более успешной, чем стандартные методы лечения, именно из-за значения, обеспечиваемого такими подходами ( Вос, 2016). Было обнаружено, что этот положительный эффект таких подходов улучшает здоровье (Roepke et al., 2014), в том числе среди выживших после рака (Canada et al., 2016). Но как может выглядеть обретение смысла в пяти проблемах?

Клиенты, обеспокоенные свободой / беспочвенностью , могут нуждаться в помощи в реорганизации своего мировоззрения, разрушенного страданием. Поскольку мировоззрение обеспечивает структуру, а страдание может влиять на предположения, которые многие люди придерживаются о себе и о мире, тем, кто чувствует себя необоснованным или обеспокоен свободой, может потребоваться поддержка, работая через деконструкцию и реконструкцию некоторых убеждений или, возможно, большей части их мировоззрений. (Ван Тонгерен и Шоуолтер Ван Тонгерен, 2020).Поиск подлинного набора убеждений, который лучше отражает их страдания, может усилить смысл, в основном за счет обеспечения согласованности.

При наблюдении клиентов, чьи интересы сосредоточены на изоляции , можно использовать два параллельных подхода. Во-первых, врачи могут работать с клиентом, чтобы развить разговор с самим собой, который будет утешительным, подтверждающим и любящим. Воспитание сострадания к себе — важная черта благополучия (Zessin et al., 2015), которой можно способствовать, когда люди действительно отстранены от других или оторваны от них.Во-вторых, врачи могут попытаться помочь своим клиентам наладить здоровые и взаимные отношения, которые могут удовлетворить некоторые из их основных потребностей в принадлежности (Baumeister and Leary, 1995). Помогать клиентам понять, что мы действительно изолированы, но можем находить трансцендентные моменты связи с другими, может иметь большое значение. Например, исследование I-sharing показало, как люди могут найти глубокие связи с другими, и эту практику можно смоделировать в терапевтическом кабинете (Pinel et al., 2015). Когда люди могут найти связи с собой или с другими людьми, они начинают находить смысл, чувствуя себя значимыми и как будто они имеют значение.

Тем, кто борется с идентичностью , может понадобиться помощь в формировании нового повествования, которое (а) включает их страдания и (б) отражает их новую реальность, поскольку она могла измениться из-за их страданий. Признание и признание их борьбы как части их собственной истории может освобождать и расширять возможности. Эта повествовательная работа направлена ​​на интеграцию как того, кем они считали себя до своего страдания, так и того, как они видят себя в результате своего страдания, с целью создания интегрированного ощущения себя.Еще одно преимущество повествовательной работы может заключаться в нахождении смысла (McAdams and Janis, 2004), например, осознания цели.

Опасения по поводу смертей — обычное дело, и напоминания о нашей смертности могут вызывать тревогу. Но есть способы придать смысл весомой реальности нашей человеческой ограниченности. Один из таких терапевтических приемов — попросить клиентов написать свой собственный некролог. Спросите клиентов, чем они хотят, чтобы их запомнили (то есть символическим бессмертием), может помочь им изменить приоритеты своих ценностей и переориентировать свою жизнь в сторону поведения, соответствующего этим целям.Например, клиент, который хочет, чтобы его запомнили как щедрого, может предпринять конкретные шаги щедрости, чтобы обрести смысл [см. Van Tongeren et al. (2016b)]. Действительно, недавний обзор исследований выявил множество способов, которыми осознание смерти может привести к положительным траекториям (Vail et al., 2012), каждый из которых может способствовать осознанию смысла жизни.

Обращение к каждой из этих проблем может помочь сформировать сильное чувство смысла; тем не менее, некоторые клиенты могут по-прежнему сообщать о том, что теряет смысл .После раскрытия экзистенциальных реалий свободы, изоляции, идентичности и смерти некоторые клиенты могут впасть в нигилистическую депрессию, в которой они принимают абсурдность жизни и утверждают, что ничто в жизни не имеет смысла. Однако стойкий нигилизм не выдерживает критики. Парадокс нигилизма в том, что это тоже смысловая система. Это дает чувство согласованности, которое помогает людям разобраться в (бессмысленном) мире. Некоторые утверждали, что жесткая конфронтация с экзистенциальными реальностями — это именно , что необходимо для того, чтобы подтолкнуть людей к радикальным периодам роста и трансформации (Ялом, 2008).Мы подтверждаем, что люди являются естественными творцами смыслов (например, Heine et al., 2006), и часть терапевтической работы заключается в том, чтобы помочь клиентам понять, как они придают смысл, чтобы они могли донести его до своего сознательного осознания. Это поможет им развить согласованность, почувствовать свою значимость и жить целеустремленной жизнью, которая пронизывает их повседневный опыт.

Новинка ЭППМС

Эта модель основана на слиянии двух направлений теоретического и эмпирического исследования: экзистенциальной психологии и позитивной психологии.Соответственно, и как отмечалось выше, мы опираемся на предыдущие эмпирические исследования экзистенциальной психологии, такие как TMT (Pyszczynski et al., 2010, 2015) и MMM (Heine et al., 2006; Van Tongeren and Green, 2010), и концептуальная работа Ялома (1980, 2008) и Вонга (2010) о важности экзистенциальных тем в функционировании человека и клинической практике. Мы также интегрируем работу по позитивной психологии (Peterson, 2006; Park, 2010; Heintzelman and King, 2014; George and Park, 2016; Hooker et al., 2020), поскольку мы выступаем за экзистенциально-позитивный психологический подход к страданию (Wong, 2009, 2020).Таким образом, на нашу модель явно влияют многие взаимосвязанные концептуальные точки зрения и совокупность эмпирических работ [полный обзор см. В Van Tongeren and Showalter Van Tongeren (2020)].

Тем не менее, наша модель вносит несколько новых вкладов. Во-первых, мы ставим страдание как экзистенциальную проблему в центр нашей модели. На наш взгляд, переживания страдания вызывают экзистенциальную тревогу, которая размывает смысл и ухудшает психологическое функционирование. Акцент на том, что страдание является экзистенциальным, и важность решения лежащих в основе экзистенциальных проблем, когда клиенты сообщают о страдании, обеспечивает другую выгодную позицию для взаимодействия со страданием, как эмпирически, так и клинически.Мы считаем этот новый подход к исследованиям и практике ценным.

Во-вторых, мы утверждаем, что создание смысла является ключом к процветанию при переживании страданий. Другие подходы, такие как медицинская модель, рассматривают страдания и процветание как противоречащие друг другу. Мы не согласны с этим ложным дуализмом. Скорее, как показывают данные людей, живущих с хроническими заболеваниями или с неизлечимыми диагнозами, люди могут испытывать значительное процветание во время страданий. Для того, чтобы люди процветали, не нужно устранять страдания; скорее культивирование смысла в таких обстоятельствах улучшает свое благополучие.Это утверждение резко контрастирует со многими другими существующими подходами.

В-третьих, мы отходим от других подходов позитивной психологии, которые, как правило, больше фокусируются на счастье или гедоническом благополучии. Такие субъективно позитивные аффективные состояния могут казаться неуловимыми среди страданий, тогда как смысл можно культивировать в стрессе и невзгодах (Baumeister et al., 2013). Скорее, мы сосредотачиваемся на значении, концептуализируемом как эвдемоническое благополучие, отмеченное связностью, значимостью и целью. Это включение как «светлой», так и «темной» стороны человеческой натуры, а также осознание того, что позитивная психология может выиграть от расширения до рассмотрения более широкого набора психологических состояний, соответствует положительной психологии 2.0.

Наконец, и, возможно, наиболее важно, наша модель определяет механизм, с помощью которого страдание может привести к процветанию (или, возможно, воспринимаемому росту): культивирование смысла. Выявляя процесс метаболизма страдания, мы предоставляем эмпирически проверяемую гипотезу и клинически осязаемое приложение для тех, кто страдает. Первоначальная эмпирическая работа в этой области является многообещающей [см. Эдвардс и Ван Тонгерен (2020)], а метааналитические результаты показывают, что создание смысла в клинических условиях очень эффективно (Вос, 2016).Тем не менее, мы видим, что предстоит еще многое сделать, чтобы активизировать работу в этой области.

Продвижение EPPMS

Мы предложили новую модель экзистенциальной позитивной психологии страдания, названную EPPMS, и предоставили исследовательскую поддержку и клиническое применение этой модели. Однако мы видим несколько плодотворных областей для будущих исследований. Ниже мы обсуждаем возможные пути продвижения вперед, а также некоторые открытые вопросы.

Обеспечение дополнительной прямой поддержки предложений модели

EPPMS был основан на обширных исследованиях.Однако на сегодняшний день небольшое исследование посвящено проверке положений этой модели. Заметным исключением являются Эдвардс и Ван Тонгерен (2020), которые сообщили о трех исследованиях, в которых участники, которых случайным образом назначили вспоминать страдания, сообщили о более низком смысле в жизни, что, в свою очередь, было связано с плохим психическим здоровьем. Таким образом, это обеспечило прямую поддержку EPPMS и опосредующей роли смысла жизни в ассоциации между страданием и бедствием. Тем не менее, требуется гораздо больше работы для проверки каждого из этих трех теоретических положений модели, а также потенциальных модераторов и контекстуальных факторов.Мы рекомендуем, чтобы в такой работе в максимально возможной степени использовались экспериментальные или продольные планы, чтобы помочь установить причинные эффекты и временное упорядочение основных интересующих переменных. Эмпирическая работа, на которой мы основали эту концепцию, проводилась как на общих популяциях [например, работа TMT; см. Pyszczynski et al. (2015)] и с членами сообщества, переживающими острую травму и страдания [например, см. Обзор в Park (2010)]. Кроме того, многие измерения были субъективными самоотчетами.Соответственно, мы также поощряем будущие усилия по привлечению множества популяций, включая выборки, отобранные специально для их опыта страданий (например, Canada et al., 2016), с использованием ряда методологических оценок (например, поведенческих индикаторов, объективных показателей, физиологических реакций. , биомаркеры), чтобы предоставить дополнительные доказательства валидности предложенной нами модели.

Интеграция фундаментальных и прикладных наук

Аналогичным образом, большая часть, но не все, из рассмотренных исследований проводилась в лабораторных условиях, где строго контролируемые условия могут предложить внутреннюю валидность и повысить уверенность в исследуемых причинных факторах [см. Pyszczynski et al.(2010) для обзора]. Однако в реальных клиниках или частной практике требуется гораздо больше работы. Мы настоятельно рекомендуем более тесную связь между приложением и исследованиями. Например, исследователи могут сотрудничать с практиками, чтобы выбрать людей, сообщающих об экзистенциальных проблемах во время сеансов терапии [см. Pinel et al. (2015)]. В качестве альтернативы, более масштабные усилия по сбору данных, такие как национально репрезентативная выборка людей, сообщающих о экзистенциальных страданиях, могут выявить индивидуальные различия в способности находить смысл в жизни и работать для процветания; кросс-культурная работа может идентифицировать те особенности, которые являются достаточно универсальными, и те, которые являются культурно специфическими [e.g., см. VanderWeele (2017) и VanderWeele et al. (2020)].

Изменение клинических перспектив

В другом месте мы предложили более полное объяснение экзистенциально-позитивного психологического подхода к страданию [см. Ван Тонгерен и Шоуолтер Ван Тонгерен (2020)]. Мы призываем к более широкому изменению взглядов врачей на терапию. В настоящее время преобладание медицинской модели и давление со стороны страховых компаний побуждают клиницистов «лечить» клиентов и «уменьшать симптомы», часто с помощью методов когнитивно-поведенческой терапии (КПТ).Однако КПТ неэффективна при отсутствии когнитивных искажений; неизлечимо больной клиент, чьи мысли включают «Я умру», не думает иррационально. Давление, которое клиенты и врачи испытывают в рамках медицинской модели, чтобы «вернуть» клиентов к базовому функционированию, устраняет страдания и игнорирует разумную реальность, согласно которой страдание меняет восприятие людьми окружающего их мира. Это ошибочное предположение, что того, кто испытал страдание, не изменит страдание само по себе.Скорее, глядя на страдание с точки зрения экзистенциальной позитивной психологии, где реальность подсказывает, как можно прожить оставшееся время, мы переходим от точки зрения «иррациональности» к точке зрения, основанной на сильных сторонах, где они желают обрести смысл и испытать процветание. Это может помочь информировать практику и дать врачам инструменты для работы с клиентами, которые переживают все более трудные времена. Вероятно, это также требует, чтобы клиницисты занимались своей собственной экзистенциальной работой, чтобы изучить и понять, как страдания их клиентов повлияли на их собственное экзистенциальное мировоззрение.Мы утверждаем, что помощь клиницистам в формировании жизнестойкости также может снизить выгорание.

Разработка вмешательств для повышения экзистенциальной устойчивости

Фундаментальное предположение большинства экзистенциальных подходов состоит в том, что столкновение с этими реальностями может привести к значительному беспокойству. Однако, переходя к точке зрения, более основанной на позитивной психологии, мы подозреваем, что люди должны быть способны развивать экзистенциальную устойчивость , или способность сталкиваться с экзистенциальными проблемами — это правда, а не угрозы, факты, а не страхи (Ван Тонгерен и Шоуолтер Ван Тонгерен, 2020).Мы подозреваем, что следует посвятить больше работы развитию этой конструкции, а затем разработке вмешательств, сфокусированных на экзистенциальной устойчивости и постоянных вопросах о том, что значит быть человеком. Это должно быть полезным, чтобы обеспечить прочный буфер против экзистенциальной тревоги, порождаемой рассмотрением самых глубоких реалий жизни.

Заключительные замечания

Мы представили EPPMS, подход к страданию, основанный на пересечении экзистенциальной и позитивной психологии, с основной целью облегчения страдания через культивирование смысла.Основываясь на эмпирических исследованиях и клинической практике (Ван Тонгерен и Шоуолтер Ван Тонгерен, 2020), мы рассматриваем эту схему как полезную теоретическую и клиническую модель для тех, кто переживает неизгладимые и глубокие трудности, поднимающие фундаментальные вопросы о том, что значит быть человеком. Применение этой модели к коллективным страданиям, таким как пандемия COVID-19, демонстрирует ее полезность и обобщаемость. Мы надеемся, что будущие исследования продолжат продвигать работу в этой захватывающей области исследований и практики.

Заявление о доступности данных

Оригинальные материалы, представленные в исследовании, включены в статью / дополнительный материал, дальнейшие запросы можно направлять соответствующим авторам.

Авторские взносы

DV и SS разработали модель и написали рукопись. Оба автора внесли свой вклад в статью и одобрили представленную версию.

Конфликт интересов

Авторы заявляют, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.

Сноски

Список литературы

Арндт Дж., Гринберг Дж., Пищинский Т. и Соломон С. (1997). Подсознательное воздействие связанных со смертью стимулов усиливает защиту культурного мировоззрения. Psychol. Sci. 8, 379–385. DOI: 10.1111 / j.1467-9280.1997.tb00429.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Арндт, Дж., Гринберг, Дж., Саймон, Л., Пищинский, Т., и Соломон, С. (1998). Управление терроризмом и самосознание: свидетельство того, что значимость смертности провоцирует избегание состояния эгоизма. чел. Soc. Psychol. Бык. 24, 1216–1227. DOI: 10.1177 / 01461672982411008

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Баумейстер, Р. Ф., ДеВолл, К. Н., Чиарокко, Н. Дж., И Твенге, Дж. М. (2005). Социальная изоляция препятствует саморегулированию. J. Pers. Soc. Psychol. 88, 589–604. DOI: 10.1037 / 0022-3514.88.4.589

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Баумейстер, Р. Ф., и Лири, М. Р. (1995). Потребность в принадлежности: желание межличностных привязанностей как фундаментальная мотивация человека. Psychol. Бык. 117, 497–529. DOI: 10.1037 / 0033-2909.117.3.497

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Баумейстер, Р. Ф., Вохс, К. Д., Аакер, Дж. Л., и Гарбинский, Э. Н. (2013). Некоторые ключевые различия между счастливой жизнью и осмысленной жизнью. J Posit. Psychol. 8, 505–516. DOI: 10.1080 / 17439760.2013.830764

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Беккер, Э. (1973). Отрицание смерти . Нью-Йорк, Нью-Йорк: Саймон и Шустер.

Google Scholar

Bond, F. W., Hayes, S. C., Baer, ​​R. A., Carpenter, K. M., Guenole, N., Orcutt, H. K., et al. (2011). Предварительные психометрические свойства анкеты принятия и действия — ii: пересмотренная мера психологической негибкости и эмпирического избегания. Behav. Ther. 42, 676–688. DOI: 10.1016 / j.beth.2011.03.007

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Канада, А. Л., Мерфи, П. Э., Фитчетт, Г., и Стейн, К. (2016). Пересмотр вклада веры, смысла и мира в качество жизни: отчет Американского онкологического общества по исследованию выживших после рака-II (SCS-II), проведенного Американским онкологическим обществом. Ann. Behav. Med. 50, 79–86. DOI: 10.1007 / s12160-015-9735-y

CrossRef Полный текст | Google Scholar

ДеУолл, К. Н., Ричман, С. Б. (2011). Социальная изоляция и желание воссоединиться. Soc. Чел. Psychol. Компас 5, 919–932. DOI: 10.1111 / j.1751-9004.2011.00383.х

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Даш, К. М. К., Амато, П. Р. (2005). Последствия статуса и качества отношений для субъективного благополучия. J. Soc. Чел. Отношения. 22, 607–627. DOI: 10.1177 / 0265407505056438

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Эдвардс, М., и Ван Тонгерен, Д. Р. (2020). Значение опосредует связь между страданием и благополучием. J. Posit. Psychol. 15, 722–733. DOI: 10.1080 / 17439760.2019.1651890

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Флориан В., Микулинсер М. и Хиршбергер Г. (2002). Буферная функция близких отношений: свидетельство того, что приверженность отношениям действует как механизм управления террором. J. Pers. Soc. Psychol. 82, 527–542. DOI: 10.1037 / 0022-3514.82.4.527

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Джордж Л. С. и Парк К. Л. (2016). Многомерная шкала экзистенциального смысла: трехсторонний подход к измерению смысла жизни. J. Posit. Psychol. 12, 613–627. DOI: 10.1080 / 17439760.2016.1209546

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Гринберг, Дж., Мартенс, А., Йонас, Э., Айзенштадт, Д., Пищинский, Т., и Соломон, С. (2003). Психологическая защита в ожидании тревоги: устранение потенциальной тревоги устраняет влияние значимости смертности на защиту мировоззрения. Psychol. Sci. 14, 516–519. DOI: 10.1111 / 1467-9280.03454

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Гринберг, Дж., Пищинский Т. и Соломон С. (1986). «Причины и последствия потребности в самооценке: теория управления терроризмом», in Public Self and Private Self (New York, NY: Springer), 189–212. DOI: 10.1007 / 978-1-4613-9564-5_10

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Hayes, J., Schimel, J., Arndt, J., and Faucher, E.H. (2010). Теоретический и эмпирический обзор концепции доступности смертельной мысли в исследованиях управления терроризмом. Psychol. Бык. 136, 699–739. DOI: 10.1037 / a0020524

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Гейне, С. Дж., Пру, Т., и Вох, К. Д. (2006). Модель сохранения смысла: о согласованности социальных мотиваций. чел. Soc. Psychol. Ред. 10, 88–110. DOI: 10.1207 / s15327957pspr1002_1

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Хукер, С. А., Мастерс, К. С., Вагнини, К. М., и Раш, К. Л. (2020). Участие в личностно значимой деятельности связано со значимой значимостью и психологическим благополучием. J. Posit. Psychol. 15, 821–831. DOI: 10.1080 / 17439760.2019.1651895

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Хуэй, Б. П., Нг, Дж. К., Берзаги, Э., Каннингем-Амос, Л. А., и Коган, А. (2020). Награды за доброту? Мета-анализ связи между просоциальностью и благополучием. Psychol. Бык. 146, 1084–1116. DOI: 10.1037 / bul0000298

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ибрагим, Ф.А. (1991). Вклад культурного мировоззрения в общее консультирование и развитие. J. Адвокат. Dev. 70, 13–19. DOI: 10.1002 / j.1556-6676.1991.tb01556.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Янофф-Булман, Р. (2010). Разрушенные предположения . Нью-Йорк, Нью-Йорк: Саймон и Шустер.

Google Scholar

Йонас, Э., Шимель, Дж., Гринберг, Дж., И Пищинский, Т. (2002). Эффект Скруджа: свидетельство того, что значимость смертности увеличивает просоциальные установки и поведение. чел. Soc. Psychol. Бык. 28, 1342–1353.DOI: 10.1177 / 014616702236834

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Клингер Э. (1977). Значение и пустота: внутренний опыт и стимулы в жизни людей . Миннеаполис, Миннесота: Университет Миннесоты Press.

Google Scholar

Кениг, Х. Г., Квале, Дж. Н., и Феррел, К. (1988). Религия и благополучие в дальнейшей жизни. Геронтолог 28, 18–28. DOI: 10.1093 / geront / 28.1.18

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Куле, С.Л., Гринберг, Дж., И Пищинский, Т. (2006). Введение науки в психологию души: экспериментальная экзистенциальная психология. Curr. Прямой. Psychol. Sci. 15, 212–216. DOI: 10.1111 / j.1467-8721.2006.00438.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Лернер Мелвин, Дж. (1980). Вера в справедливый мир: фундаментальное заблуждение. Перспективы социальной психологии . Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Plenum Press. DOI: 10.1007 / 978-1-4899-0448-5

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Мартела, Ф., и Стегер, М. (2016). Три значения смысла жизни: различение последовательности, цели и значения. J. Posit. Psychol. 11, 531–545. DOI: 10.1080 / 17439760.2015.1137623

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Макадамс, Д. П., и Янис, Л. (2004). «Нарративная идентичность и нарративная терапия», в Справочник по нарративной и психотерапии: практика, теория и исследования , ред. Л. Э. Ангус и Дж. МакЛеод (Ньюбери-Парк, Калифорния: Sage Publications, Inc), 159–173.DOI: 10.4135 / 9781412973496.d13

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Макадамс, Д. П., и Маклин, К. С. (2013). Повествовательная идентичность. Curr. Прямой. Psychol. Sci. 22, 233–238. DOI: 10.1177 / 0963721413475622

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Морган, К., Бернс, Т., Фицпатрик, Р., Пинфолд, В., и Прибе, С. (2007). Социальная изоляция и психическое здоровье: концептуальный и методологический обзор. Br. J. Psychiatry 191, 477–483.DOI: 10.1192 / bjp.bp.106.034942

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Майерс, Д. Г. (2008). «Религия и человеческое процветание», в Наука субъективного благополучия , ред. М. Эйд и Р. Дж. Ларсен (Нью-Йорк, Нью-Йорк: Guilford Press), 323–343.

Google Scholar

Нельсон, С. К., Лайоус, К., Коул, С. В., и Любомирский, С. (2016). Сделать для других или побаловать себя? Влияние просоциального и эгоцентричного поведения на психологическое благополучие. Эмоция 16, 850–861. DOI: 10.1037 / emo0000178

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Никерсон Р. С. (1998). Предвзятость подтверждения: широко распространенное явление во многих обличьях. Rev. Gen. Psychol. 2, 175–220. DOI: 10.1037 / 1089-2680.2.2.175

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Парк, К. Л. (2005). Религия как смысловая структура в преодолении жизненного стресса. J. Soc. Выпуски 61, 707–729. DOI: 10.1111 / j.1540-4560.2005.00428.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Парк, К. Л. (2010). Осмысление смысловой литературы: комплексный обзор создания смысла и его влияния на приспособление к стрессовым жизненным событиям. Psychol. Бык. 136, 257–301. DOI: 10.1037 / a0018301

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Петерсон, К. (2006). Учебник по позитивной психологии . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Пинель, Э. К., Бернекер, С. Л., и Рэмпи, Н. М. (2015). Я делюсь на диване. О клинических последствиях общего субъективного опыта. J. Psychother. Интегр. 25, 59–70. DOI: 10.1037 / a0038895

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Пищинский Т., Гринберг Дж., Кул С. и Соломон С. (2010). «Экспериментальная экзистенциальная психология: совладание с фактами жизни», в Справочник по социальной психологии , ред.Т. Фиск, Д. Т. Гилберт и Г. Линдзи (Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: John Wiley & Sons, Inc.), 724–757. DOI: 10.1002 / 9780470561119.socpsy001020

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Пищинский Т., Локетт М., Гринберг Дж. И Соломон С. (в печати). Теория управления терроризмом пандемия COVID-19. J. Humanis. Психол . DOI: 10.1177 / 0022167820959488

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Пищинский, Т., Соломон, С., и Гринберг, Дж.(2015). «Тридцать лет теории управления терроризмом: от зарождения до раскрытия», в Advances in Experimental Social Psychology , ред. Дж. М. Олсон и М. П. Занна (Нью-Йорк, Нью-Йорк: Academic Press), 1–70. DOI: 10.1016 / bs.aesp.2015.03.001

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Роепке, А. М., Джаявикрем, Э., и Риффл, О. М. (2014). Значение и здоровье: систематический обзор. Заявл. Res. Qual. Life 9, 1055–1079. DOI: 10.1007 / s11482-013-9288-9

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Селигман, М.Э. П. и Чиксентмихайи М. (2000). Позитивная психология: введение. Am. Psychol. 55, 5–14. DOI: 10.1037 / 0003-066X.55.1.5

CrossRef Полный текст

Соломон, С., Гринберг, Дж., И Пищинский, Т. (1991). Теория управления терроризмом социального поведения: психологические функции самооценки и культурного мировоззрения. Adv Exp. Soc. Psychol. 24, 93–159.

Google Scholar

Соломон, С., Гринберг, Дж., И Пищинский, Т.(2004). «Культурное животное: двадцать лет теории и исследований управления терроризмом», в Справочник экспериментальной экзистенциальной психологии , ред. Дж. Гринберг, С. Кул и Т. Пищински (Нью-Йорк, Нью-Йорк: Guilford Press), 13–34 . DOI: 10.1037 / e631532007-001

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Стиллман, Т. Ф., Баумейстер, Р. Ф., Ламберт, Н. М., Кресчони, А. В., ДеУолл, К. Н. и Финчем, Ф. Д. (2009). В одиночестве и без цели: жизнь теряет смысл из-за социальной изоляции. J. Exp. Soc. Psychol. 45, 686–694. DOI: 10.1016 / j.jesp.2009.03.007

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Тейлор С. Э. и Крокер Дж. (1981). «Схематические основы обработки социальной информации», в Социальное познание: Симпозиум Онтарио по личности и социальной психологии , ред. Э. Т. Хиггинс, К. А. Херман и М. П. Занна (Хиллсдейл, Нью-Джерси: Эрлбаум), 89–134.

Google Scholar

Тейлор, С.Э., Кемени, М.Э., Рид, Г. М., Бауэр, Дж. Э. и Грюневальд, Т. Л. (2000). Психологические ресурсы, позитивные иллюзии и здоровье. Am. Psychol. 55, 99–109. DOI: 10.1037 / 0003-066X.55.1.99

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Тшебиньски, Дж., Кабашски, М., и Чарнецка, Дж. К. (2020) Реакция на пандемию COVID-19: влияние смысла жизни, удовлетворенность жизнью, предположения о мировом порядке и позитивности. J. Loss Trauma 25, 544–557.DOI: 10.1080 / 15325024.2020.1765098

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Твенге, Дж. М., Баумейстер, Р. Ф., Де Уолл, К. Н., Чиарокко, Н. Дж., И Бартельс, Дж. М. (2007). Социальная изоляция снижает просоциальное поведение. J. Pers. Soc. Psychol. 92, 56–66 DOI: 10.1037 / 0022-3514.92.1.56

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Вейл, К. Э., Ротшильд, З. К., Вайзе, Д. Р., Соломон, С., Пищинский, Т., и Гринберг, Дж. (2010).Анализ управления терроризмом психологических функций религии. чел. Soc. Psychol. Ред. 14, 84–94. DOI: 10.1177 / 1088868309351165

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Вейл, К. Э. III, Джул, Дж., Арндт, Дж., Весс, М., Рутледж, К., и Рутенс, Б. Т. (2012). Когда смерть полезна для жизни: учитывая положительные траектории управления террором. чел. Soc. Psychol. Ред. 16, 303–329. DOI: 10.1177 / 1088868312440046

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Вейл, К.Э. III, Гонси, Э. А., и Эдмондсон, Д. (2019). Нарушение буфера тревоги: угроза мировоззрения, доступность мысли о смерти и защита мировоззрения среди образцов симптомов посттравматического стресса с низким и высоким уровнем посттравматического стресса. Psychol. Trauma 11, 647–655. DOI: 10.1037 / tra0000441

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ван дер Колк, Б. А. (2015). Тело сохраняет счет: мозг, разум и тело в исцелении травм . Нью-Йорк, Нью-Йорк: Книги Пингвинов.

Google Scholar

Ван Тонгерен, Д.Р., Дэвис, Д. Э., Хук, Дж. Н., Джонсон, К. А. (2016a). Безопасность против роста: экзистенциальные компромиссы различных религиозных взглядов. Psychol. Религия. Духовный. 8, 77–88. DOI: 10.1037 / rel0000050

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ван Тонгерен, Д. Р., и Грин, Дж. Д. (2010). Борьба с бессмысленностью: об автоматической защите смысла. чел. Soc. Psychol. Бык. 36, 1372–1384. DOI: 10.1177 / 0146167210383043

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ван Тонгерен, Д.Р., Грин Дж. Д. (2018). Доступность смысла и предсмертной мысли. Br. J. Soc. Psychol. 57, 230–239. DOI: 10.1111 / bjso.12212

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ван Тонгерен, Д. Р., Грин, Дж. Д., Дэвис, Д. Э., Хук, Дж. Н., и Халси, Т. Л. (2016b). Просоциальность увеличивает смысл жизни. J. Posit. Psychol. 11, 225–236. DOI: 10.1080 / 17439760.2015.1048814

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ван Тонгерен, Д.Р., Грин, Дж. Д., Хук, Дж. Н., Дэвис, Д. Э., Дэвис, Дж. Л. и Рамос, М. (2015). Прощение увеличивает смысл жизни. Soc. Psychol. Чел. Sci. 6, 47–55. DOI: 10.1177 / 1948550614541298

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ван Тонгерен, Д. Р., Пеннингтон, А., Макинтош, Д. Н., Ньютон, А. Т., Грин, Дж. Д., Дэвис, Д. Е. и др. (2017). Где, о смерть, твое жало ?: смысловая функция веры в буквальное бессмертие. Религиозный культ психического здоровья. 20, 413–427. DOI: 10.1080 / 13674676.2017.1355358

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ван Тонгерен, Д. Р., и Шоуолтер Ван Тонгерен, С. А. (2020). Мужество страдать: новая клиническая основа для величайших кризисов жизни . Западный Коншохокен, Пенсильвания: издательство Templeton Foundation Press.

Google Scholar

Вандервил, Т. Дж. (2017). О содействии процветанию человека. Proc. Natl. Акад. Sci. США 114, 8148–8156. DOI: 10.1073 / пнас.1702996114

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Вандервил, Т. Дж., Фулкс, Дж., Плэйк, Дж. Ф., и Ли, М. Т. (2020). Измерения национального благополучия до и во время пандемии COVID-19 в онлайн-образцах. J. Gen. Inter. Med. 36, 248–250. DOI: 10.1007 / s11606-020-06274-3

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Весс, М., Рутледж, К., Ландау, М. Дж., И Арндт, Дж. (2009). Динамика смерти и смысла: влияние связанных со смертью познаний и личной потребности в структуре на восприятие смысла жизни. J. Pers. Soc. Psychol. 97, 728–744. DOI: 10.1037 / a0016417

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Вос, Дж. (2016). «Работа со смыслом жизни в сфере охраны психического здоровья: систематический обзор литературы по практике и эффективности терапии, ориентированной на значение», в журнале Clinical Perspectives on Meaning , ред П. Руссо-Нетцер (Швейцария: Springer International Publishing), 59 –87. DOI: 10.1007 / 978-3-319-41397-6_4

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Вонг, П.Т. (2010). Смысловая терапия: интегративная и позитивная экзистенциальная психотерапия. J. Contemp. Psychother. 40, 85–93. DOI: 10.1007 / s10879-009-9132-6

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Вонг, П. Т. П. (1998). «Духовность, смысл и успешное старение», в The Human Quest for Meaning: A Handbook of Psychological Research and Clinical Applications , eds PTP Wong and P. Fry (Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, Inc.), 359– 394.

Google Scholar

Вонг, П.Т. П. (2009). «Позитивная экзистенциальная психология», в Encyclopedia of Positive Psychology , ed S. Lopez (Oxford: Blackwell), 361–368.

Google Scholar

Ялом И. Д. (1980). Экзистенциальная психотерапия . Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: основные книги.

Ялом И. Д. (2008). Глядя на солнце: преодоление страха смерти . Лондон: Публикации писцов.

Google Scholar

Парадокс Кьеркегора

Парадокс Кьеркегора

Парадокс Кьеркегора:
Исследование постмодернистского экзистенциализма

“ Величайший парадокс всей мысли — это попытка что-то открыть эта мысль не может думать.Эта страсть присутствует в глубине всего мышления, даже в мышлении индивида, поскольку в мышлении он участвует в чем-то превосходящем себя. Но привычка притупляет нашу чувствительность и предотвращает нас от восприятия ». — Иоганн Лествичник, философский Фрагменты (46)

Сорен Кьеркегор использовал Иоганна Лествичника, чтобы передать его философию как идея «я» вписывается в великую вечность веры. Эта цитата объясняет многогранность мыслей Иоганна Лествичника об историческом вечном.В этой цитате, взятой в начале главы 3 «Абсолютный парадокс», Климакус объясняет парадокс в контексте Сократа и человеческой мысли. Эта цитата дает представление о экзистенциальных взглядах Кьеркегора, религиозных предубеждения и литературный стиль письма.

Климакус считает, что в основе всего мышления лежит идея о том, что человек может понять и превзойти что-то за пределами своей рациональности. Этот врожденная вера позволяет людям забыть о том, что некоторые вещи, например, Бог и христианство не могут быть объяснены или поняты человеческой мыслью.Тем не мение, каждый человек все еще верит, что может это понять. Парадокс в чем-то что ум не может постичь и понимание того, что ум не может постичь это, важный шаг в понимании философии Кьеркегора о религии.

Это утверждение действительно включает предвзятость Кьеркегора к христианству, против гегельянства и сократического пути. Хотя персонаж Лествичника утверждает, что не является христианином в другом своем произведении, De Omnibus Dubitandum Est, его религиозные взгляды встречаются на протяжении всей книги.Цитата явно соответствует что Кьеркегор относился к интеллектуальному пониманию христианства. В отличие от Гегельянство, философская система, объясняющая все, что понизило христианство. развивая рациональное мышление, чтобы понять «современное» существование о Боге, Кьеркегор считал, что Бог превосходит человеческий разум. Для Сократа Истина заключалась в самоактуализации, что-то уже внутри людей, что хорошо учитель может помочь человеку осознать и возродиться. Греческая традиция был в полной оппозиции Богу.Кьеркегор симпатизировал грекам, но он был стойким христианином. Для него правда заключалась в том, что однажды учитель, Иисус Христос. Разница между Сократом и Кьеркегором состоит в том, что разница между реформированием и трансформацией. Греки верили в правду позволила человеку стать лучшей версией себя, в то время как Климакус писал о том, как правда полностью воссоздала личность. христианство также подчеркивает идею вечной жизни с Богом на небесах.Правда для Кьеркегора вечно и не имеет истории. Правда — это не отдельное откровение, которое бессмысленно при рассмотрении вечной жизни.

Абсолютный парадокс Климака состоит в том, что человек абсолютно отличается от Бога. потому что Иисус был одновременно человеком и божественным существом. Иисус божественен, потому что он был зачат без греха, и он не грешил. В основе абсолютного парадокса лежит осознание человеческого греха и прыжка веры, который люди совершают, когда начинают верить то, что не может быть объяснено логически, «потому что в самом сокращенном Форма парадокса также может быть названа моментом.. . он обретает сознание греха, потому что как только мы предполагаем момент, все идет само собой (64) ». В этот момент, когда учащийся становится «неправдой», противоположность Богу и воплощение греха, это только начало парадокс. Момент также рассматривается Лествичником как приход Иисуса, чтобы спасти человечество от греха. Как только кто-то осознает, что он грех и отличается от Иисуса, что не может быть объяснено логически, они могут понять, что Иисус — Бог и Спаситель: «Но тот, кто дает учащемуся не только Истину. но и условие его понимания — это больше, чем учитель »(80) и превратиться в творение веры.Иисус явился плотником, чтобы общаться с людьми, чтобы они могли получить послание христианства: « Присутствие Бога в человеческом обличье, да, в смиренном образе слуги, — это само учение, и Бог должен дать условие вместе с ним или учащийся ничего не поймет »(69). Пример, который использовал Климак для объяснения это был король, одетый в крестьянскую одежду. Этот элемент замаскированное благородство исполняется во многих народных сказках и сказках, чтобы главные герои должны поверить в то, что говорят сильные мира сего.В «Алхимике» Пауло Коэльо, король, появляется пастуху в бедной одежде, чтобы сказать ему о его будущем поиске спрятанного сокровища. В рассказе мальчик говорит что он был рад, что король выглядел нищим, иначе он, вероятно, не поверили его посланию. По мнению Климака, человек слуга, особенно Богу, и Иисус явился как Бог, замаскированный под человека, чтобы человек мог ему и его учениям.

Эта цитата также дает представление о человеке, стоящем за псевдонимом.Кьеркегора основные идеи о человеке и его постмодернистской философии видны насквозь его работа Климака. Цитата экзистенциальна, потому что в ней упоминается «мыслящий человека »в терминах« нечто превосходящее самого себя ». Кьеркегор ценил смысл существования и индивидуальное открытие. его место в этой сложной паутине веры. Он писал о том, как личность не нужно, но люди хотят стать необходимыми, а они могут только достичь верой в Бога.Эта вера — что-то иррациональное, скачок вдали от рациональности. Возможно, люди могут иметь и веру, и логику, но не могут реализовать два в рамках одной идеи.

Во многих смыслах мученическая личность Кьеркегора мерцает. на протяжении всего персонажа Климакуса. Он упоминает, что Бог свободен от женских любви (70) и ищет только любви ученика, и он сравнивает это со свободным птица. Таким же образом Кьеркегор разорвал помолвку с Региной Олсон, потому что он чувствовал, что его меланхолия недостойна этой любви.Его стиль письма пронизан рассказы и аналогии, подобные этим, чтобы помочь объяснить его точку зрения, хотя и с немного жалости к себе. Письмо Климака имеет постмодернистский образ мыслей. круги. Его постмодернистские идеи представлены потому, что он отвергает необходимость ставить под сомнение иррациональное, потому что это гегелевский «модернизм» ставить под сомнение то, что не может быть объяснено. Однако он все еще продолжает объяснять концепции в циклической манере. Сначала он упоминает о важности учителя-спасителя. в главе II, а затем возвращается к «современному ученику» в Глава IV.Климакус обсуждает Абсолютный Парадокс, а затем связывает его с Момент. Его философия в этой книге взаимосвязана и является частью такое же целое. Его образ мышления немного сбивает с толку, и ему трудно следовать, потому что как и вера, это нечто неконкретное и поэтому трудное для понимания. Для Кьеркегора суть не в том, чтобы объяснить существование Бога, а в том, чтобы поймите, что вера — это концепция, которую нельзя приуменьшить до бессмысленности.