Все развлечения Парижа в XIX веке • Arzamas

Где танцевать котильон, кататься на лодках, слушать лекции, читать газеты, ужинать, играть в карты и смотреть на трупы, оказавшись в Париже в XIX веке. И, главное, когда там можно застать жирафу

Подготовила Изабелла Левина

Скучающие на Лоншане. Карикатура из серии «Хороший вкус». Франция, 1802–1812 годы  © The Trustees of the British Museum

Несмотря на проигранные войны, три революции и неурожаи конца 1840-х годов, Париж на протяжении всего XIX века сохраняет статус главной европейской столицы развлечений. Публика следит за политическими дебатами в обеих палатах парламента, посещает лекции знаменитых профессоров в Сорбонне, стекается на казни и торжественные въезды новых правителей, гуляет, ходит в театры и рестораны, танцует и разглядывает свозимые со всего света диковины.

Прогулки и уличные развлечения

Променад — важное развлечение парижан, не случайно путеводитель Альфреда Дельво «Удовольствия Парижа» открывается длинной и подробной главой «Прогулки» (если не считать вводной главки «Самое необходимое»). Бульвары, Елисейские Поля, сады и пассажи открыты для всех — но следует учитывать некоторые особенности.

Если вы буржуа или рабочий, то для гуляний у вас, скорее всего, есть время только в воскресенье. Тогда вы вместе с семьей можете пройтись по главным городским променадам или отправиться к границам города (в 1860 году Париж значительно расширяется, поглощая соседние коммуны, так что прогулка становится продолжительнее) и устроить пикник на природе или на бастионах крепостной стены Тьера, которой обнесен город (возводилась она с 1841 по 1844 год).

Высший свет в эти дни старается выбирать для себя другие занятия. В очерке «Воскресный день» Бальзак пишет:

«Но вот кто наиболее скрупулезно соблюдает римско-апостольское предписание об отдыхе, — это состоятельный человек. Для него воскресенье длится всю неделю, и в седьмой день он обречен на бездействие. В самом деле, все прочие забавляются или делают вид, что забавляются, у всех прочих белая сорочка и опрятное платье; неужели же порядочный человек должен поступать, как все прочие? Поэтому в парке Тюильри по воскресеньям нет ни франтов, ни изысканных туалетов. В Булонском лесу — ни элегантных экипажей, ни бешеных кавалькад! Для этих людей нет зрелищ, нет праздника в такой день, когда пользуется им большинство. Если случайно необходимость заставит их выйти на улицу, то умышленно простой костюм отличает их от тех, кто разрядился

по-воскресному. Словом, для них отдых — это скука».

Если вы принадлежите к аристократическому сословию, то в будние дни вы гуляете в Булонском лесу, который называете просто лесом. Он расположен достаточно далеко от города, и посещать его могут только обладатели экипажей и наездники (в 1830–40-е годы к нему начинают курсировать омнибусы, но он все-таки сохраняет свой статус). Вы приезжаете сюда «показать своих лошадей или свою любовницу, если вы мужчина, и продемонстрировать свои платья и покритиковать платья других, если вы женщина» («Удовольствия Парижа» Дельво). В первой половине века это действительно лес в его практически первозданном виде; в начале пятидесятых годов его значительно переделывают в английском стиле: прокладывают широкие аллеи, русло протекающей по нему реки преобразуют в два озера, Верхнее и Нижнее, соединенных небольшим водопадом. На Нижнем озере возникают два острова. Во второй половине 1850-х в лесу строят ипподром Лоншан, а в 1860 году открывают зоологический сад под названием «Сад акклиматизации», где можно полюбоваться экзотическими животными; с 1861 года в нем функционирует и аквариум. В 1873 году здесь появляется еще один ипподром — Отей.

Отправляясь на прогулку по Большим бульварам (до расширения территории Парижа во второй половине XIX века они именуются просто Бульварами), учитывайте, что не во все времена все бульвары одинаково престижны. Так, в 1844 году Бальзак пишет:

«…У бульвара своя собственная судьба. Нельзя было и предполагать, чем он станет к 1800 году. Из района, находящегося между предместьем Тампль и улицей Шарло, где кишел весь Париж, жизнь ушла в 1815 году на бульвар Панорамы. В 1820 году она сосредоточилась на Гентском бульваре, а теперь поднимается выше, к церкви Мадлен».

Гентским бульваром в эпоху Реставрации именуется самый фешенебельный отрезок бульвара Итальянцев (который и после переименования отнюдь не теряет своей престижности), от кафе Риша до «Парижского кафе».

Один из героев Дюма, виконт Альбер де Морсер, принадлежащий «к лучшему парижскому обществу», заявляет, что «умные люди предпочитают свой особняк на улице Эльдер, Гантский бульвар и „Кафе-де-Пари“». Будьте внимательны: модникам следует прогуливаться только по северной стороне, поскольку на южной вы не встретите ни светской публики, ни престижных кафе и магазинов. По другим частям бульваров и по Елисейским Полям вы, скорее всего, только проедете по пути в Булонский лес и обратно.

Восточнее бульвара Итальянцев, на Рыбном бульваре и бульваре Сен-Дени, прогуливается публика попроще. «Уже не заметно изящества у прохожих, хорошо одетые дамы здесь чувствуют себя неловко, художник и светский лев не отважатся появиться в этих местах. С улиц, прилегающих к воротам Сен-Дени, из предместья Тампль, с улицы Сен-Мартен приходит сюда множество людей провинциального вида, совсем не элегантных, плохо обутых, похожих на торгашей; появляются старики-домовладельцы, буржуа, удалившиеся от дел; совсем иной мир!..» — продолжает Бальзак. Если вы из простонародья, то придется ограничиться бульваром Тампля.

Непременно зайдите в сад Тюильри, это могут позволить себе все парижане — в конце XVIII века доступ в сад Тюильри открывается для всех (до этого простой народ допускался туда лишь раз в году, в день святого Людовика). В 1802 году в «Первой прогулке одинокого провинциала» Пьер Галле пишет о центральной аллее Тюильри: «Светские люди оставляют эту аллею простонародью».

Тем не менее центральная аллея Тюильри остается излюбленным местом прогулок светских дам, которые появляются здесь между двумя и тремя часами дня (учитывайте, что это не относится к летним месяцам — если вы аристократ, то находиться летом в Париже вас могут заставить разве что какие-нибудь неотложные дела). В других частях сада можно встретить самую разную публику. Однако вход в рабочей одежде и с инструментами сюда запрещен, а если вы служанка в фартуке и чепце, то вас пустят только в том случае, если вы нянька, сопровождающая на прогулку ребенка.

Гризетки, студенты и те буржуа, которые живут на левом берегу Сены, предпочитают Люксембургский сад, а рабочие чаще всего отправляются за город — поближе к дешевым кабакам, хозяевам которых не приходится платить налог на ввоз продовольствия в Париж.

Имеет смысл заглянуть на Елисейские Поля: до 1830-х годов это неблагоустроенная окраина, однако с середины десятилетия здесь ведутся работы, постепенно превращающие их в один из самых популярных променадов города. Простому люду тут по карману кафе-концерты (см. ниже) «Часы» (с 1848 года) и «Летний Альказар» (с 1860-го). Будьте осторожны: в уличных аттракционах и лотереях можно спустить все деньги.

На Елисейских Полях найдутся заведения и развлечения на любой вкус и для любых сословий. В 1838 году сюда переносят панораму с Болотной улицы, в 1835 году открывается летний цирк, с 1855 года проводятся Всемирные выставки. С 1835 по 1855 год на пересечении Елисейских Полей с проспектом Мариньи можно посмотреть физические опыты (с конца 1840-х — в здании театра, носящего название «Замок ада»). В 1855-м Жак Оффенбах открывает здесь (хотя и ненадолго) свой знаменитый театр «Буфф-Паризьен», в котором фактически рождается новый жанр — оперетта. Потом на его месте открывается театр Деборо (1859), который в 1865-м переименуют в «Фоли-Мариньи». В 1883-м здание снесут, и на его месте построят панораму.

В Париже полно уличных развлечений на любой вкус: здесь выступают шуты и дрессировщики, дают представления уличные театры, играют шарманщики, можно увидеть акробатов, канатоходцев и совсем уж диковинные зрелища — так, в 1827 году в Париж привозят жирафу, и она производит в городе фурор. Правда, скоро о ней забывают, и она доживает свой век в Ботаническом саду.

В первой половине века популярны и специализированные развлекательные сады с платным входом, в которых публике стараются предложить еще более необычные зрелища и увеселения вроде подъема воздушного шара с фейерверками.

Контраст, или розовая шляпка. Карикатура из серии «Хороший вкус». Франция, 1815 год  © The Trustees of the British Museum

Покупки

Пассажи — один из важнейших центров столичной жизни; их большая часть строится в 1820-е годы. Там гуляют, сидят в кафе, посещают парикмахерские и делают покупки — купить тут можно все, от кондитерских до ювелирных изделий. Правда, к концу века пассажи утрачивают свою популярность.

На Бульварах находятся базары — крупные магазины, внутри которых располагается множество частных лавочек. Также за покупками можно отправиться в район Риволи и в Пале-Руаяль, знаменитый своими кафе, ресторанами и магазинами. На верхнем этаже галерей Пале-Руаяль разместился целый мир развлечений — кабинеты для чтения, бильярдные залы, игорные дома и даже модные горячие бани.

Кафе

Кафе — визитная карточка Парижа XIX века. Если вы богатый аристократ, в первой половине века вам — в кафе на Бульварах, в том числе в кафе Риша, Арди на бульваре Итальянцев, а в 1850–70-е — в «Кафе де ля Пэ» и знаменитое своим мороженым кафе Тортони. Начиная с тридцатых годов растет число кафе, в которые ходит буржуазия. Художники в середине столетия облюбовывают заведения в районе Монмартра. Студенты ходят в скромные заведения в Латинском квартале. Кафе для простого народа, как правило, находятся за пределами города — там и продукты, и алкоголь дешевле. Помимо кафе и ресторанов, поесть можно в кабачках, пригородных гингеттах  Гингетты — небольшие загородные питейные заведения, в которых также подают еду и устраивают танцы. и табльдотах. 

В 1830–40-е годы на Елисейских Полях появляются первые кафе-концерты. К середине века они становятся важнейшим местом проведения досуга для рабочих и буржуазии. Переломный момент в их истории — отмена закона об исключительном праве театров, случившаяся в 1867 году: до этого артистам, выступающим в кафе, запрещено надевать костюмы и парики, использовать бутафорию, танцевать, показывать пантомиму и декламировать. 

В 1880-е годы в городе появляются кабаре. Они дороже кафе-концертов, в них меньше буффонады и больше сатиры, каламбуров и черного юмора, и собирают они более изысканную публику, в том числе поэтов и художников. Располагаются они по большей части в окрестностях Монмартра и в Латинском квартале.

 Прекрасная лимонадница. Карикатура из серии «Хороший вкус». Франция, 1816–1817 годы © The Trustees of the British Museum

Театры

К какому бы сословию вы ни принадлежали, вы непременно ходите в театр. Это может быть один из пяти королевских театров — то есть театров, получающих государственную дотацию (сюда относятся Опера, Итальянский театр, Комическая опера, «Одеон» и Французский театр), — или театр частный (например, Театр водевиля, «Варьете», «Драматическая гимназия», «Амбигю-комик», «Порт-Сен-Мартен» и проч.).

Место в Опере вы выбираете в соответствии со своим социальным статусом: аристократия занимает ложи первого яруса (мужчина, пришедший без дамы, может также взять кресло в амфитеатре), в ложах второго яруса сидят военные, духовенство и судейские, в ложах третьего — чиновники и торговцы. Буржуазия располагается в партере. У женщин с партером сложности:
до 1870-х дамам сюда нельзя вовсе, а после можно, но исключительно без шляп.

Рабочие тоже обожают театр и ходят на бульвар Тампля, где представления начинаются достаточно рано — чтобы можно было успеть выспаться перед работой. У входа можно купить леденцы, каштаны, апельсины и яблоки — они могут пригодиться и для метания в непонравившихся актеров.

Музеи

С конца XVIII века для посетителей открыт доступ в Лувр, до 1682 года остававшийся королевским дворцом. До прихода Наполеона там выставляли коллекцию искусства, которую французские короли собирали с XIV века, при Наполеоне она пополнилась произведениями, свезенными из завоеванных стран, но в эпоху Реставрации собранные Наполеоном вещи пришлось вернуть, и Лувр занялся пополнением коллекции на мирных основаниях: музей покупает произведения искусства, привозит объекты, обнаруженные в ходе археологических раскопок, и получает экспонаты в дар от коллекционеров. Вход в Лувр бесплатный; музей открыт ежедневно для художников и иностранцев, а по воскресеньям — для прочей публики.

Большой популярностью в начале века пользуется Музей французских памятников. В его коллекцию входят статуи и надгробия, собранные во время Революции художником Александром Ленуаром, который тем самым спас многие из них от уничтожения. В 1816 году Людовик XVIII издает указ, предписывающий вернуть все экспонаты на их прежние места, и музей закрывается. Поскольку некоторые церкви, из которых происходили скульптуры, к этому времени разрушены, а другие используются для мирских нужд, вернуть удается не все. В 1824 году часть экспонатов передают в Лувр; в 1836 году другая часть отправляется в Версаль. В 1882 году открывается Музей сравнительного изучения скульптуры, который позднее, уже в ХХ веке, получит название Музея французских памятников, но там будут представлены в основном копии и муляжи оригинальных скульптур.

С 1818 года по воскресеньям и понедельникам можно сходить в музей в Люксембургском дворце — там выставляют работы современных художников. Иностранцы и живописцы допускаются туда ежедневно. С 1844 года начинает работу музей средневекового искусства и культуры Клюни.

Парижский салон и его оппоненты 

Раз в два года горожане посещают Парижский салон — выставку произведений современных художников, которую устраивает Академия изящных искусств. Консервативность жюри, занимающегося отбором полотен на экспозицию, общеизвестна, и когда в 1863 году оно не принимает больше половины заявленных картин, Наполеон III приказывает открыть для них параллельную выставку, которая получает названиe «Салон отверженных». Пропустить это событие невозможно: весь Париж ходит смотреть на «Отверженных» и яростно выражает свое отношение к некоторым работам.

Салону противопоставляет себя и образованное в 1874 году Анонимное общество живописцев, скульпторов и граверов, которое занимается организацией собственных выставок. Первая проходит в ателье фотографа Надара на бульваре Капуцинок. Там выставлены работы Дега, Ренуара, Моне, Сезанна, Берты Моризо, Писарро и других, и в 1874 году в городе только и обсуждают, насколько они ужасны и смешны. 

В 1884 году возникает еще одно общество, протестующее против консервативного Салона, — это Общество независимых художников, которому власти разрешают устраивать выставки на месте сожженного дворца Тюильри. Туда можно ходить ежегодно — как водится, смеяться над непонятным современным искусством.

Всемирные выставки

В 1851 году в Лондоне открылась первая Всемирная выставка, и с тех пор такие выставки то и дело проводятся в крупных городах Европы и Америки. Пропустить их невозможно: обычно это самое грандиозное развлекательное мероприятие десятилетия. Здесь демонстрируют последние достижения науки и техники, от телеграфа и лифта до фотокабины, строят невиданные инженерные сооружения, проводят конкурсы среди художников, закатывают балы и дают возможность поглазеть на экзотические диковины, от яванского гамелана  Яванский гамелан — оркестр традиционных инструментов с острова Ява. до орудий аборигенов. В Париже во второй половине XIX века таких выставок проходит четыре: в 1855, 1867, 1878 и 1889 годах.

Уже в 1867 году страны-участники начинают строить причудливые национальные павильоны, и выставка становится всемирной ярмаркой тщеславия — Наполеон III назовет ее «Олимпийскими играми всего мира, где все народы состязаются разумом и бегут наперегонки по бесконечному пути прогресса». Увидеть тут можно что угодно, от киргизской юрты до специально выстроенного русского трактира, от турецкой бани до голландского сыроваренного заводика или семиметрового хрустального фонтана фирмы Baccarat. Парижане ценят возможность увидеть весь мир разом, не покидая Парижа: если в 1855 году приходит пять с лишним миллионов посетителей, то в 1900 году уже в десять раз больше. Не нравится им только Эйфелева башня, построенная к выставке 1889 года в качестве входной арки. В 1887 году триста деятелей культуры, в том числе Ги де Мопассан и Александр Дюма — сын, подписывают протест против этой «гигантской фабричной дымовой трубы».

Поцелуй капуцинок. Карикатура из серии «Хороший вкус». Франция, 1814 год © The Trustees of the British Museum

Салоны

Несмотря на попытки монархии восстановить придворную жизнь, светское общение происходит прежде всего в салонах. Здесь же ведутся политические споры и обсуждения литературных новинок. Хозяйка салона — это, как правило, светская дама, у которой с определенной периодичностью собирается два, максимум три десятка гостей. Каждый салон обладает своим характером: есть салоны более серьезные и консервативные, есть — более легкомысленные. Разумеется, круг посетителей зависит и от политических взглядов хозяев. Он меняется в зависимости от времени: днем это ближайшее окружение, с четырех до шести — светские знакомые, вечером может быть большой прием. При Июльской монархии устанавливается обычай принимать в определенный день недели. Салон — это прежде всего остроумная беседа, но также и музицирование, чтение и обсуждение отрывков из новых произведений. Попасть в салон без рекомендаций невозможно. Если вы не парижанин и не обладаете здесь необходимыми знакомствами, запаситесь рекомендательными письмами. Светский сезон длится с декабря до Пасхи. 

Весь век пессимисты говорят о смерти «настоящего» салона — салоны распространяются и в буржуазной среде, да и вообще мест для светского общения вне дома становится все больше. К концу века салоны во многом утрачивают свое былое значение, однако не исчезают окончательно, и, если вы окажетесь в Париже XIX века, не посетить один из них было бы непростительно.  

Мужские клубы

Помимо прочего, угасанию салонов способствует распространение клубов — элитных мужских кружков, пришедших во Францию из Англии. Первый из них, клуб «Союз», был основан в 1828 году. В числе других модных парижских клубов — Жокей-клуб, «Клуб малышей» (Bébé-club), члены которого слишком молоды для вступления в Жокей-клуб, «Сельскохо­зяйственный кружок», «Артистический союз», «Клуб чудаков» и так далее. Помимо того что членство в клубах платное, вступить в них можно, только заручившись рекомендациями определенного числа действительных членов и получив одобрение еще нескольких участников, а иногда даже пройдя процедуру голосования. В клубе собираются носители самых разных политических взглядов. Здесь можно пообедать, почитать газету, сыграть в карты. В «Сельскохозяйственном кружке» читаются научные лекции. В «Артистическом союзе», основанном в 1860 году, аристократы имеют возможность пообщаться с художниками и литераторами.

Игра c летающим кольцом. Карикатура из серии «Хороший вкус». Франция, 1818 год © The Trustees of the British Museum

Спорт

В эпоху Второй империи излюбленным спортивным развлечением парижан становится катание на лодке по Сене. После лодочной прогулки за город гребцы встречаются в кабачках-гингеттах. Там же, например, устраиваются соревнования по прыжкам в воду, гребные гонки и другие состязания. Кроме того, там можно порыбачить, поиграть в кегли, покачаться на качелях. Летом любой может искупаться на отгороженном участке Сены.

В последние два десятилетия молодежь увлекается играми на свежем воздухе, в том числе футболом и новым, тут же вошедшим в моду спортом — теннисом. На некоторое время в буржуазной среде возвращается в моду старинная игра в мяч «же-де-пом». В семидесятые годы набирает популярность велосипед, создаются клубы и ассоциации велосипедистов. Конный спорт по-прежнему доступен только элитам.

Парламентские заседания

По вполне очевидным причинам парижане XIX века испытывают острый интерес к политике. С 1814 года законодательная власть принадлежит королю и двухпалатному парламенту; палата пэров заседает в Люксембургском, а палата депутатов — в Бурбонском дворце. До Июльской революции можно попасть только на заседания к депутатам, а с 1830 года — и к пэрам тоже; впрочем, к последним имеет смысл идти только в те дни, когда на заседании судят за государственную измену или за покушение на государственную безопасность. На заседаниях палаты депутатов интересно бывает чаще, и они пользуются у публики большим успехом. Попасть туда можно по билету или по приглашению, но мест обычно хватает не всем, так что лучше приходить за час или даже два до начала заседания — или придется обращаться к перекупщикам билетов или мест в очереди. Дамам запрещено посещать заседания в одиночестве — так что, если вы дама, вам придется доставать несколько приглашений, чтобы отправиться компанией.

Судебные заседания

На судебные заседания попасть проще, чем в парламент. Они открыты в суде присяжных, в суде исправительной полиции (там решаются бытовые конфликты) и в уголовном суде. Если вы собираетесь на слушание громкого дела, стоит достать входной билет с местом, чтобы не пришлось слушать разбирательство стоя. Так, русский путешественник Николай Всеволожский, побывавший в Париже в 1837 году, писал: 

«Узнавши, что в Уголовной палате будут публично разбирать дело двух молодых людей, не запирающихся в заговоре на жизнь короля, я достал билет от министра юстиции и поехал туда. Всякой может и без билета свободно входить в Уголовную палату во время суждений ее, потому что здесь судопроизводство публичное; но тогда трудно достать место, и часто надобно очень долго дожидаться. Имея же билет, можно приехать к самому началу и сесть в кресла позади судей, почти рядом с присяжными (les jurés)».

Научные общества и публичные лекции

«Любите ли вы науку, философию, литературу, — вас ожидают профессора на кафедрах, начиная с прозектора, анатомирующего труп в клинике, до метафизика, что разлагает в Сорбонне субъективное и объективное „я“, до филолога, что анализирует в Collège de France стих Вергилия, до ориенталиста, с точностью определяющего вам время существования знаменитого преобразователя Будах-Муни, о котором до сих пор никто не слыхивал», — сообщается в сборнике очерков «Париж, парижане и парижанки в 1858 году», изданном типографией Т.  Волкова.

Если вы не студент, тягу к знаниям вы можете удовлетворить, вступив в одно из многочисленных обществ, занимающихся анатомией, геральдикой, генеалогией и прочими научными дисциплинами. Это своего рода кружки по интересам со своими уставами, иерархией и ритуалами. Их членами являются люди, обладающие достаточным количеством свободного времени, но предпочитающие тратить его не на праздные развлечения в салонах и клубах, а на доклады, дебаты и научные занятия.

Чуть меньшей популярностью пользуются публичные лекции. Лекции по естественным наукам можно бесплатно послушать в лектории Ботанического сада, по механике, химии, геометрии и экономике — в Королевской консерватории искусств и ремесел. В «Атеней» — лекторий, где читают либерально настроенные ученые, — и в Общество душеполезной словесности — место для «поборников веры, королевской власти и словесности» — можно попасть, купив годовой абонемент. В 1820-е годы в Сорбонне выстраиваются очереди на лекции факультета словесности — здесь читают знаменитые оппозиционеры Абель Франсуа Вильмен, Виктор Кузен и Франсуа Гизо. 

Во второй половине века более модными, чем Сорбонна, становятся бесплатные лекции в Коллеж де Франс, где можно послушать историков Жюля Мишле и Эдгара Кине или польского поэта Адама Мицкевича. Кроме того, для публики открыты заседания Академии наук.

Учтите, что женщин пускают только в Коллеж де Франс или «Атеней».

Места для чтения

Если вы живете в Париже в XIX веке, скорее всего, вы умеете читать: в начале века в городе всего около 16 % безграмотных (против 39 % по Франции в целом), а к концу — и вовсе 3–4 %. Больше всего парижане читают газеты, которые с середины 1830-х годов начинают отводить часть листа под новеллы и романы с продолжением. Таким образом свои сочинения публикуют, например, Бальзак и Александр Дюма — отец. На газету можно оформить подписку, но это очень дорого, поэтому большинство парижан читают в кафе или в специальных кабинетах для чтения, куда можно попасть по абонементу, а можно заплатить за одно посещение.  Выбор кабинета для чтения зависит от ваших финансовых возможностей: от роскошных, с богатыми собраниями книг и изящной меблировкой, до простых столов с газетами, стоящих прямо на улице в местах прогулок.

В тридцатые годы в городе около сорока библиотек, но свободный доступ открыт лишь в несколько из них. Это государственные библиотеки (Королевская библиотека и библиотеки Святой Женевьевы, Арсенала и Мазарини), а также Городская библиотека, библиотека Консерватории искусств и ремесел и библиотека Музея естественной истории в Ботаническом саду.

В 1837 году Политехническая ассоциация, устраивавшая вечерние курсы для рабочих, открывает собственную библиотеку, но основная волна открытия рабочих библиотек и библиотек различных союзов и обществ приходится на 1860-е годы. Первой из них становится библиотека Общества друзей образования, которая открывается в 1861 году.

Во второй половине века книги дешевеют и становятся более доступными. В 1860-е годы библиотеками начинает заниматься мэрия — и в городе появляются муниципальные библиотеки, которые располагаются в различных кварталах и предлагают местным жителям неспециализированную литературу. В 1879 году в Париже действуют 14 библиотек, субсидируемых из городского бюджета. За 1894 год 70 библиотек выдали более 150 000 книг в зале и более 1 600 000 на дом. 

Вальс. Карикатура из серии «Хороший вкус». Франция, 1801 год © The Trustees of the British Museum

Танцы

Примерно с 1820-х годов в Париже танцуют все и везде: на частных (теперь уже не только аристократических, но и буржуазных) и публичных балах, на Елисейских Полях, в садах, в концертно-танцевальном зале Воксхолл, при дворе, в Опере, в танцевальных залах и в маленьких кабачках. Почетнее всего устроить танцы самому, но для этого придется раскошелиться на прохладительные напитки и закуски, которые подают во время бала, и на ужин по его окончании (обычно он начинается около четырех часов ночи). Хозяева небогатых домов стараются экономить на всем, включая музыкантов и угощение, и в конце вечера перед столовой иногда образовывается нешуточная давка.

В Париже регулярно устраиваются публичные балы. Самый знаменитый из них — бал в Опере, для входа на который нужно приобрести билет за не очень большую, но все же заметную плату. В дни карнавала балы устраиваются и в других театрах. Публика попроще посещает танцевальные залы. В середине века можно, например, отправиться танцевать польку, мазурку и котильон на публичные балы к учителям танцев — например, к Селлариусу, Лаборду (которые оспаривают друг у друга первенство введения в танцевальный репертуар польки, появляющейся в Париже в середине 1840-х) или Марковскому (с 1848 года). Именно благодаря последнему в Париже танцуют такие танцы, как скоттиш, мазурка и фриска. На Елисейских Полях и в развлекательных садах по окончании бала пускают фейерверк.

Технологические новинки

Известные еще в XVIII веке музеи восковых фигур и показы проекций при помощи волшебного фонаря становятся массовым развлечением. К ним прибавляются панорамы, диорамы и демонстрации физических опытов. На Всемирной выставке 1878 года изобретатель и художник Эмиль Рено представляет праксиноскоп — прототип кинопроектора, для которого он сам рисует «светящиеся пантомимы». Премьерный показ первой из них проходит в музее Гревен в 1892 году. После того как будет изобретен кинематограф, Рено продаст свой аппарат старьевщику, а пантомимы утопит в Сене (две, правда, чудесным образом сохранятся). 

Азартные игры и лотереи

Огромной популярностью пользуется королевская лотерея, существующая еще с XVIII века. Тиражи разыгрываются трижды в месяц, и количество людей, которые разоряются, надеясь неожиданно разбогатеть, так велико, что властям приходится принимать меры для ограничения числа участников: сначала запрещается продавать билеты в общественных местах, затем минимальная ставка повышается до двух франков. В 1836 году лотерею и вовсе закрывают.

В 1837 году власти запрещают азартные игры. С этих пор право раскрывать игорные столы имеет только Жокей-клуб — и только под наблюдением полиции. Однако эти меры лишь увеличивают и без того огромную популярность азартных игр. Подпольные игорные дома, владельцы которых не платили откупов, существовали и раньше, но теперь их еще больше: после обеда хозяева табльдотов выносят карты и разрешают посетителям играть на деньги. Еще в кафе можно попросить шахматы и домино или сыграть на бильярде; простой народ играет на улицах.

Из легальных способов испытать удачу после 1837 года остаются только ставки на бегах и скачках — они проводятся под Сен-Клу, в Булонском и Венсенском лесах.

Бордели

В Париже проституция как таковая не запрещена: легальные проститутки, зарегистрированные в полиции и регулярно посещающие врача, могут работать как в борделях, так и самостоятельно. Но во многих борделях города царит полная антисанитария, и в 1811 году выходит ордонанс, предписывающий полицейским осмотреть все публичные дома и закрыть те из них, в которых окажется недостаточно пространства и воздуха. Кроме того, следует проконтролировать чистоту помещений и белья — как постельного (двум проституткам официально запрещается по очереди использовать один и тот же комплект), так и нижнего. Хозяйки борделей должны обеспечивать своих работниц средствами личной гигиены. Все эти меры до некоторой степени улучшают ситуацию, но не решают проблему окончательно.

Параллельно в городе процветает нелегальная проституция: девушки снимают меблированные комнаты и работают при табльдотах; хозяева винных лавок, кабаре, курительных, кабаков и кафе держат при своих заведениях комнатки и охотно сдают их проституткам, клиенты которых приносят хозяевам дополнительный доход. В 1830-е годы проститутки начинают работать в пассажах под прикрытием парфюмерных магазинов и магазинов нижнего белья. Бордели, маскирующиеся под лавки, множатся и в Пале-Руаяле. Начиная с 1840-х годов все больше борделей переезжает в пригород.

В вышедшем в 1836 году сочинении «О проституции в Париже» врач Паран-Дюшатле пишет, что за последний год было арестовано шесть торговавших детьми женщин: две выдавали себя за акушерок, две — за агентов по найму прислуги, одна — за вырывальщицу зубов, а последняя водила детей в отели якобы собирать пожертвования, и там предлагала их англичанам, «известным своими вкусами».

Парижанки в Монморанси. Карикатура из серии «Хороший вкус». Франция, 1812 год © The Trustees of the British Museum

Морги, катакомбы и анатомические театры

Те, кого интересуют развлечения помрачнее, могут отправиться в муниципальный морг для неопознанных покойников, который находится возле моста Сен-Мишель, и в катакомбы на левом берегу (катакомбами называют заброшенные каменоломни, куда в конце XVIII века были перенесены останки с кладбища Невинных, в том числе кости Франсуа Рабле, Блеза Паскаля, Шарля Перро и Робеспьера). Поскольку необходимо устанавливать личность покойных, в морг пускают всех без ограничений, и походы туда становятся популярным развлечением среди парижан. В самом начале 1830-х годов доступ в катакомбы ограничивают из соображений безопасности, с 1833 года полностью запрещают по настоянию церковных властей, но уже в 1850 году снова открывают — по многочисленным просьбам горожан. Лучший день для визита — 2 апреля 1897 года, когда в катакомбах проводится нелегальный концерт с участием сорока шести оркестрантов Оперы: ровно в полночь там звучат подходящие месту произведения, в том числе Траурный марш Шопена и «Пляска смерти» Сен-Санса.

Казни

Публичные казни в первой трети XIX века проходят на Гревской площади, а с февраля 1832 года — за Люксембургским садом, у заставы Сен-Жак. Гильотинирования пользуются такой популярностью, что на время казней хозяева окрестных заведений сдают желающим в аренду стулья, причем весьма дорого.  Когда казней нет, можно ограничиться осмотром преступников, выставленных перед отправкой на каторгу у позорного столба на улице Пируэт (а с 1832 года — на площади у Дворца правосудия).

Похороны

В число макабрических развлечений входят также похороны выдающихся деятелей — особенно многолюдны процессии, провожающие оппозиционеров. Тем более что они всегда могут перерасти в бурную манифестацию или даже в беспорядки вплоть до возведения баррикад — так случилось, к примеру, в 1832 году на похоронах республиканца и бывшего наполеоновского генерала Максимилиана Ламарка — тогда республиканцы попытались воспользоваться массовым скоплением народа, чтобы свергнуть Июльскую монархию.  

Уличная жизнь Парижа в XIX веке • Arzamas

Историк литературы Вера Мильчина о помоях, омнибусах, золотой молодежи, зеваках и «львах» на улицах французской столицы до перепланировки Жоржа Османа

Интервью Анна Красильщик

Праздник, устроенный Парижем в честь Людовика XVIII 29 августа 1814 года © Bibliothèque nationale de France

Жизнь парижских улиц

В первой половине XIX века парижская уличная жизнь была, насколько можно судить по нравоописательным очеркам того времени, пространством, куда выплескивались многие формы городской деятельности, которые нам привычнее представлять себе в помещении. Слово «выплескивались», кстати, можно понимать и в сугубо конкретном смысле: несмотря на все призывы городских властей выливать помои только в специально отведенных местах, парижанам зачастую было гораздо сподручнее выплескивать самые неприглядные жидкости прямо из окон на мостовую, по которой ради этой цели был проложен специальный сточный желоб (сначала он шел по середине улицы, потом его сместили к тротуарам, но прохожим от этого легче не стало).

О том, насколько все это раздражало тогдашних парижских жителей, можно судить, например, по фельетонам Дельфины де Жирарден. В ее книге «Парижские письма виконта де Лоне»  Русский перевод Веры Мильчиной вышел в издательстве «НЛО» (М., 2009). есть очерк от 13 июля 1837 года, описывающий злоключения прохожего, которому не удается осуществить свою мечту и прогуляться по парижским улицам, потому что «нынче прогулка у нас превращается в сражение, а улица — в поле битвы; идти — значит сражаться». Это непосредственное описание уличных «бедствий», но существует и свидетельство от противного: в 1840 году республиканец Этьен Кабе выпустил утопический роман «Путешествие в Икарию», где изображена идеальная республика, в которой люди не знают ни голода, ни холода, ни угнетения. Так вот, в икарийских городах повествователя особенно восхищает то, что и тротуары, и мостовая всегда чистые, а вода, оставшаяся после уборки, стекает в специально устроенные люки; что на улице не видно ни мусора, ни лошадиного навоза; что для пешеходов устроены специальные переходы (порой подземные и наземные) и потому они не рискуют оказаться под колесами экипажей, и т. д. Совершенно очевидно, что в современном ему Париже Кабе всех этих удобств не видел.

«Нынче прогулка у нас превращается в сражение, а улица — в поле битвы; идти — значит сражаться»

На парижской улице выступали бродячие комедианты, там же шла мелкая торговля, ходили люди с рекламными афишами на спине (то, что сейчас называется «люди-бутерброды»), разносчики предлагали еду и питье, сидели «штопальщицы» — они чинили одежду, а лавку им заменяла большая бочка. Со временем это половодье уличной деятельности постепенно уменьшалось, и Бальзак, например, в начале 1840-х годов констатирует, что эта мелкая уличная торговля вытесняется другими, более централизованными и цивилизованными формами торговли — в больших магазинах. Но еще в 1855 году немецкий писатель Адольф Штар, чье свидетельство приводит в своей книге о Париже Вальтер Беньямин  Walter Benjamin. The Arcades Project. Cambridge, London, 2002. , с восторгом описывал, как парижане обжили большую выбоину посреди улицы и стали там торговать всяким мелким товаром.

Вытеснение торговли с улиц происходило и в другой, более деликатной сфере: проституток, которые расхаживали по улицам в традиционных для них районах, власти принуждали продавать свои услуги только в помещениях, а в 1830-е годы вообще постарались вытеснить их заведения на окраины.

Проституток, которые расхаживали по улицам, власти принуждали продавать свои услуги только в помещениях

Своеобразным мостом, соединяющим торговлю на открытом воздухе и в помещении, стали пассажи — крытые проходы между двумя параллельными улицами, специфически парижская форма градостроения, возникшая в самом начале XIX века и пережившая свой расцвет в 1820-е годы. Пассажи представляли собой ряды лавок, кафе и ресторанов и в этом смысле были настоящими улицами. Но при этом по ним даже в дождливую погоду можно было прогуливаться без всякого зонтика, рассматривая витрины с безделушками, эстампами и разным эффектным товаром.

В общем, самое интересное в Париже первой половины XIX века — это сочетание архаики (такой, как выливаемые на улицу помои или мелкая уличная торговля) со вполне современными формами «обслуживания населения». Пожалуй, эмблемой тут может служить фрагмент одного нравоописательного очерка  Русский перевод очерка, сделанный С. Козиным, вошел в книгу «Французы, нарисованные ими самими» (М., 2014)., посвященного парижским молочницам. Автор, рассказав об обыкновенных двуногих молочницах (крестьянках, приносящих или привозящих в Париж молоко из ближайших пригородов), добавляет, что в столице появились и молочницы иного рода, четвероногие — козы и ослицы, разъезжающие в экипажах:

«Вот проносится роскошный экипаж, и вы устремляете любопытный взор к портьере в надежде поймать кокетливую улыбку юной красавицы, но видите лишь очередную валаамову ослицу, с важным и глупо-удивленным видом созерцающую деревья, дома и людей. На экипаже красуется надпись крупными буквами: «Очищенное молоко ослиц, вскормленных морковью».

Тут задействовано все: и транспорт, и реклама, и привычка парижан глазеть по сторонам. Именно поэтому приведенный образ кажется мне символическим.

Развлечения в Пале-Рояль. 1815 год © Bibliothèque nationale de France

Город как выставка мод

Париж первой половины XIX века (то есть до того, как префект Осман в середине века перестроил его и придал ему тот вид, который привычен нам сегодня) — это прежде всего город с очень четко выраженной структурой и разделением на разные районы с разным физическим обликом и, главное, разной репутацией. Современники часто писали об этом, подчеркивая, что порой для парижанина оказаться в чужом квартале — все равно что совершить путешествие к антиподам.

В некоторых местах город превращался в своего рода выставку — в первую очередь выставку последних мод. Прежде всего, это происходило в саду Тюильри и на бульваре Итальянцев. Здесь совершалось стихийное разделение на «актеров» и зрителей: одни прогуливались, другие сидели на стульях и рассматривали гуляющих, то есть тоже «гуляли», но весьма своеобразно, не вставая со стульев — английская путешественница леди Морган в книге «Франция» (1817) с изумлением отмечает, что прогулка на бульваре может принимать и такую форму. Разумеется, подобный способ экспонирования себя был принят только в определенных кварталах города, прежде всего на правобережных бульварах.

Были и другие кварталы, как бедные, так и богатые, где никому бы и в голову не пришло прохаживаться, демонстрируя модные наряды: на правом берегу Сены таким был «старорежимный» квартал Маре, на левом — студенческий Латинский квартал, грязный и бедный квартал Сен-Марсо и аристократическое чопорное Сен-Жерменское предместье.

Карнавал

Культура экспонирования самих себя и собственной элегантности в открытом городском пространстве была, конечно, по преимуществу культурой высших сословий. У простонародья были свои способы уличного времяпрепровождения: раз в год, во время карнавала, по улицам Парижа расхаживали толпы в карнавальных костюмах, водили огромного быка, которому давали какое-нибудь прозвище, заимствованное из модного романа (был, например, год, когда этого «жирного быка» звали Монте-Кристо).

В этих карнавальных забавах происходил такой любопытный феномен, как «опрощение» (разумеется, не внутреннее, а внешнее, на уровне костюма) представителей высших сословий. В конце 1830-х годов для этого был изобретен специальный костюм — по-французски débardeur. В первом значении это просто одежда грузчика, перетаскивавшего товары с плотов на берег: широкие панталоны и заправленная в них блуза. Но костюм этот оказался очень удобен для карнавала, причем это карнавальное время было единственным, когда панталоны имели право надевать на себя и дамы. В 1840 году замечательный рисовальщик Гаварни выпустил целую серию литографий под общим названием «Les Débardeurs», и этот костюм вошел в моду.

Литография Поля Гаварни из серии «Les Débardeurs». 1840 год — Так ты, значит, тоже тут! Так-то у тебя голова болит?
— А ты меня, значит, караулишь? © Wikimedia Commons

Город как подмостки

Для Парижа конца XVIII — начала XIX века особенно важным было разделение на пространство внутри окружавшей город крепостной стены — так называемой Стены откупщиков — и вне ее, за заставами. Стена была выстроена в 1780-е годы для решения совершенно определенной экономической задачи: чтобы удобнее было взимать налог на ввозимые в Париж еду и питье (octroi). Внутри стены продовольствие и алкоголь были дороже, за заставами — дешевле. Поэтому пространство за крепостной стеной было сугубо развлекательным: там строились кабаки, танцевальные залы, там проводило воскресные дни все небогатое население Парижа.

Но было в Париже, а точнее, за парижской крепостной стеной место, куда в один определенный момент года отправлялись отнюдь не только приказчики и гризетки, но и многие аристократы. Это Куртий — увеселительное место на северо-восточной окраине Парижа.

Квартал Куртий делился на две части: Нижний Куртий располагался у подножия высокого холма внутри города, а Верхний — на его вершине, за городской стеной. Верхний Куртий весь состоял из разнообразных кабаков. В последние три дня карнавала туда поднимались многочисленные представители золотой молодежи, напивались там вместе с простолюдинами, а потом, утром Пепельной среды (то есть в первый день Великого поста) в экстравагантных костюмах и живописных экипажах спускались из Верхнего Куртия в Нижний, разбрасывая по пути цветы и конфеты и выкрикивая непристойности. На это зрелище глазели толпы специально собравшихся зрителей, причем были далеко не в восторге от увиденного.

«Время от времени какой-нибудь человек в лохмотьях выходил из шпалеры, изрыгал нам в лицо поток ругательств, а потом осыпал нас мукой»

Этот спуск из Куртия весьма выразительно описан у Мюссе в «Исповеди сына века»:

«С вечера шел мелкий леденящий дождь; улицы превратились в лужи грязи. Экипажи с масками, сталкиваясь и задевая друг друга, двигались беспорядочной вереницей между двумя длинными шпалерами уродливых мужчин и женщин, стоявших на тротуарах. У мрачных зрителей, что стояли стеной, притаилась в покрасневших от вина глазах ненависть тигра. Выстроившись на целую милю в длину, все эти люди что-то ворчали сквозь зубы и, хотя колеса экипажей касались их груди, не отступали ни на шаг. Я стоял во весь рост на передней скамейке, верх у коляски был откинут. Время от времени какой-нибудь человек в лохмотьях выходил из шпалеры, изрыгал нам в лицо поток ругательств, а потом осыпал нас мукой. Вскоре в нас начали бросать комьями грязи, однако мы продолжали наш путь, направляясь к Иль‑д’Амур и прелестной роще Роменвиля, под сенью которой было подарено некогда столько нежных поцелуев. Один из наших друзей, сидевший на козлах, упал на мостовую и чуть не разбился насмерть. Толпа набросилась на него, чтобы уничтожить. Нам пришлось выскочить из экипажа и броситься к нему на помощь. Одному из трубачей, ехавших верхом впереди нас, швырнули в плечо булыжником: не хватило муки. Ни о чем подобном мне никогда не доводилось слышать. Я начинал познавать наш век и понимать, в какое время мы живем»  Перевод Д. Лившиц и К. Ксаниной..

В результате в ночь, предшествовавшую первому дню Великого поста, городское пространство на дороге из Верхнего Куртия в Нижний превращалось в своего рода сцену, на которой демонстрировали себя молодые парижские аристократы, в обычное время выбиравшие для прогулок совсем другие, куда более фешенебельные районы города.

Люди менее состоятельные платили за сдаваемые внаем стулья и рассматривали едущих

Другое парижское пространство, которое в определенный момент года превращалось в своего рода подмостки для представления (впрочем, несравненно более пристойного), — это Елисейские Поля; по ним пролегала дорога в Булонский лес, а дальше — в Лоншан, куда раз в год, на Страстной неделе, отправлялись модные и богатые парижане. Лоншанское гулянье доставляло удовольствие не только тем, кто ехал в Лоншан, но и тем, кто на них любовался: каждый владелец экипажа старался сделать свое транспортное средство как можно более роскошным и элегантным, а люди менее состоятельные платили за сдаваемые внаем стулья и рассматривали едущих.

Здесь надо пояснить, что Елисейские Поля в это время еще отнюдь не были той городской артерией, застроенной высокими домами и богатыми магазинами, какими привыкли их видеть мы; это была, в сущности, парковая зона, где устраивались ярмарочные забавы для простолюдинов: лазанье за призом по гладкому шесту, стрельба в цель, демонстрация дрессированных животных.
Лоншанское гулянье было для простых посетителей Елисейских Полей еще одной забавой — но более возвышенной и элегантной.

Панорама Парижа. 1828 год © Bibliothèque nationale de France

Демократизация

Все главные городские парижские нововведения первой половины XIX века способствовали демократизации городского существования, хотя, разумеется, сознательно такой цели никто перед собой не ставил. Первое такое нововведение — это рестораны вместо старинных трактиров или табльдотов. С одной стороны, ресторан, конечно, поощрял «индивидуализм» едоков. В трактире или за табльдотом у посетителя не было выбора — он ел то блюдо, которое в данный день приготовили на хозяйской кухне. Ресторан, во-первых, ввел в употребление «карту» (la carte), или, как принято ее называть в русской традиции, меню. Ресторанный способ обслуживания позволил посетителю выбирать из нескольких закусок, нескольких основных блюд и нескольких десертов (любопытно, что такая форма общественного питания изумляла не только русских офицеров в 1814 году, но и французских провинциалов в начале 1830-х годов). Во-вторых, ресторан заменил еду за одним общим столом питанием за отдельными столиками. Это — по части индивидуализма. Но при этом уже в 1820-е годы в Париже работали рестораны, где одновременно обедали больше сотни человек, и очень приличный обед с вином стоил 2 франка — против 25 в роскошном ресторане.

В экипажах незнакомые люди соединялись в одном омнибусном пространстве и ехали каждый, куда ему требовалось

Вторая новинка, способствовавшая демократизации городской жизни, — это появившиеся в 1828 году омнибусы, а за ними — целый ряд транспортных средств того же типа, которые отправляли на улицы Парижа другие компании с другими названиями. Это были экипажи, рассчитанные не на четырех человек, как старые фиакры (подобие наших такси), а на шестнадцать или даже двадцать человек. В этих экипажах незнакомые люди соединялись в одном омнибусном пространстве и ехали — гораздо дешевле, чем в фиакре, не говоря уже о собственном экипаже, — каждый, куда ему требовалось (разумеется, в пределах того маршрута, по которому курсировал данный омнибус).

И наконец, третий важнейший процесс, происходивший в Париже в это время, — это новый способ возникновения «звезд». Его можно продемонстрировать на примере такого тогдашнего понятия, как «львы». Вообще-то возникло это понятие впервые в Англии в 1820-е годы, а то и раньше, но, так сказать, всеевропейскую известность оно приобрело благодаря тому, что вошло в моду во Франции в самом конце 1830-х годов. В это время слово «лев» могло пониматься двояко: в широком и в узком смысле слова. Лев в широком смысле слова — фигура вполне привычная; в разные эпохи его называли петиметром, щеголем или денди. Это как раз тот, кто любит экспонировать себя и свои ультрамодные туалеты на бульварах и в театре. А вот лев в узком смысле слова — это явление гораздо более интересное. Этот не тот, кто хочет, чтобы на него смотрели, а тот, на кого все хотят смотреть. Сейчас бы сказали, что это тот, кто создает информационный повод: спортсмен, установивший рекорд, альпинист, покоривший высокий пик, писатель, написавший прославленный роман. По остроумному выражению уже упоминавшейся Дельфины де Жирарден, которая как раз и отстаивала это второе, узкое понимание слова «лев», в представлении с участием диких зверей «львом» будет не лев и не тигр, а дрессировщик. Так вот, этот способ завоевания известности — не только и не столько происхождением, сколько какими-то свершениями и достижениями — постепенно укоренялся в Париже и вытеснял прежние формы завоевания славы. Это тот процесс, конечную стадию которого можно видеть в мире, описанном Прустом: повествователь мечтает попасть в мир родовитых Германтов, но Сван — отнюдь не аристократ — уже давно там принят и востребован не благодаря происхождению, а благодаря собственному интеллекту. Светская жизнь трансформируется: теперь больше шансов вызвать интерес не только у широкой публики, но и у завсегдатаев светских гостиных имеет не красавец-щеголь, а журналист, литератор, композитор — но при условии, что он является законодателем мод.  

Театральный этикет в XIX веке

В XIX веке в театр ходили не только для того, чтобы посмотреть спектакль. Это было такое же светское событие, как и бал: мужчины обсуждали политику и заводили полезные знакомства, дамы обменивались новостями и демонстрировали роскошные наряды. Рассказываем о том, как публика XIX века вела себя во время спектакля и в антракте, где могли сидеть женщины и кто занимал первые ряды партера.

«Как в великосветской гостиной»

Борис Кустодиев. В ложе (фрагмент). 1909. Частное собрание

Мстислав Добужинский. Дания. Театрик (фрагмент). 1912. Государственный музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина, Москва

Театральный этикет XIX века содержал довольно строгие требования к внешнему виду. Он определял даже необходимую глубину декольте: чем ниже был ярус, в котором сидела дама, тем более глубоким был вырез на ее платье. Наряд следовало выбирать вечерний, но не бальный. Он мог быть яркого цвета, с пышной отделкой из цветов, лент и кружев. Дамы постарше могли прикрыть декольте легкой накидкой. Любое платье обязательно дополняли перчатками, веером и шляпкой подходящего цвета. Из украшений в театр надевали бриллианты. Высокие прически и головные уборы были дурным тоном: они заслоняли сцену тем, кто сидел сзади. «В театре должно держаться точно так же прилично и воспитанно, как в великосветской гостиной», — говорилось в своде правил этикета, который хранится сейчас в музее Минусинского театра.

Мужчины приезжали в театр в черных, синих или темно-красных парадных фраках, белых рубашках с накрахмаленными воротничками и манжетами, вышитых жилетах из цветной ткани. Обязательным элементом их костюма также были галстук или шейный платок, белые перчатки и шляпа. В XIX веке в моду вошли цилиндры, которые считались наиболее подходящими головными уборами для выхода в свет.

Места в зале

Осип Любич. Театральная ложа (фрагмент). 1925. Частное собрание

Наталья Нестерова. Ложа (фрагмент). 2004. Галерея современного искусства ARTSTORY, Москва

Зрители рассаживались в театральном зале соответственно положению в обществе. Первый ряд в партере занимали министры, послы и их секретари, высшие военные чины. Места во втором и третьем рядах выкупали сановники дворянского происхождения. За ними сидели офицеры среднего ранга, банкиры, иностранцы и знаменитые артисты.

Зрители делились в зале и по театральным предпочтениям. Справа рассаживались те, кто бывал в театре от случая к случаю. Левую сторону занимали завсегдатаи — те, кто часто бывал на спектаклях и порой имел собственные места, выкупленные на несколько постановок вперед.

Быть каждый вечер в театре, хоть бы на несколько минут, сделалось для них необходимой потребностью души и тела… по их мановению делаются рукоплескания и вызовы артисток, по их мановению плохая игра также сопровождается змеиным шипением; это ареопаги московского театра. Они производят решительные приговоры на таланты и оркестровку больших опер, их уважают, даже боятся многие актрисы и танцовщицы…

Читайте также:

До 1860-х годов дамы не могли появляться в партере: считалось, что там они слишком привлекают к себе внимание окружающих. Женские места находились на балконах и в ложах, где им отводили передние кресла. Со второй половины XIX века дамам разрешили сидеть в партере. Однако одеваться в этом случае надлежало скромно, лучше всего в черное закрытое платье и городскую шляпку без пышной отделки. Появляться в театре одной также было неприлично: дамы приходили с супругами, юных девушек сопровождали родители, старшие родственницы или замужние сестры.

Незнатная публика — студенты, торговцы, мелкие чиновники — занимала места на галерке. Этот ярус располагался дальше всего от сцены. Часто вход на него был отдельным.

Поведение во время спектакля

Кузьма Петров-Водкин. Театр. Фарс (фрагмент). 1907. Частное собрание

Кузьма Петров-Водкин. Театр. Драма (фрагмент). 1907. Частное собрание

Как и в наше время, опаздывать в театр в XIX веке было неприлично. Однако допускались исключения: зрители, которые выкупали места в ложах, могли прийти после начала спектакля или даже посмотреть всего одну сцену, которая особенно их интересовала. Ложи обычно имели отдельный вход, поэтому в таком случае опоздавшие не мешали ни актерам, ни остальной публике.

Во время спектакля у аристократов считалось дурным тоном громко обсуждать актеров, костюмы и декорации, кричать «браво» или «бис». Аплодировали только мужчины: женщинам не следовало так бурно выражать свои эмоции.

В партере и на балконе нельзя было есть или пить, когда шел спектакль. Фрукты, сладости и прохладительное питье приносили только в ложи, где располагались члены императорской семьи и высокопоставленные аристократы.

Чтобы лучше видеть действие на сцене, зрители пользовались небольшими театральными биноклями. Однако смотреть через них допускалось только на актеров: этикет запрещал разглядывать публику в зале. Молодым девушками не позволяли осматриваться по сторонам и без биноклей: взглянуть на других зрителей они могли только в антракте, да и то как можно незаметнее.

Правила антракта

Петр Нилус. Антракт (фрагмент). 1924. Частное собрание

Юрий Пименов. Антракт (фрагмент). 1970. Пермская государственная художественная галерея, Пермь

Во время антракта женщинам, которые находились в ложе, по этикету не следовало покидать ее. Мужчина, сопровождавший даму, уточнял, не нужно ли ей мороженого, фруктов или какого-нибудь питья, а затем сам приносил все необходимое.

Если вы чистите апельсин или берете конфеты, то предложите их особам, сидящим в вашей ложе, даже тогда, если вы и не знакомы с ними. Кроме того, светскому человеку ставится в обязанность предложить дамам афишу спектакля.

Если в зале было душно, дамы могли прогуляться по фойе, но только в сопровождении мужчины или родственницы, с которыми они пришли. Однако писатель Павел Вистенгоф отмечал, что это правило соблюдали не все.

Когда играют в Большом театре, то во время антрактов в коридорах верхних лож происходят шумные и хохотливые прогулки посетителей и посетительниц, занимающих те ложи. Часто дамы, если не сопровождаются кавалерами, встречая знакомых мужчин (приходящих из кресел нарочно потолкаться в этих коридорах), пристают к ним и просят попотчевать яблоками или виноградом. Тут бывают иногда маленькие объяснения в любви, вознаграждаемые изъявлением согласия, чтоб проводили из театра домой…

Мужчины же во время антракта гуляли по фойе, встречались со знакомыми, обсуждали спектакль и свежие новости. Этикет предписывал разговаривать тихо — так, чтобы не мешать остальным и чтобы другие люди, проходящие мимо, не могли прислушаться к беседе.

Автор: Ирина Кирилина

Ретейлеры предупредили Мишустина о возвращении в XIX век :: Бизнес :: РБК

По данным ретейлеров, из-за распространения коронавируса падение оборотов отрасли и трафика малого торгового бизнеса, ресторанов, кафе и ТЦ составило 50–80%

Фото: Сергей Фадеичев / ТАСС

Россия по уровню потребительского рынка может вернуться к уровню XIX или начала XX века, если власти не примут экстренных мер по поддержке сегмента. Об этом говорится в коллективном обращении ретейлеров премьер-министру Михаилу Мишустину (копия есть у РБК). Письмо в том числе подписали представители Ассоциации компаний розничной торговли, Ассоциации малоформатной торговли и «Опоры России», Российского совета торговых центров, Ассоциации торговых компаний и товаропроизводителей электробытовой и компьютерной техники, Ассоциации компаний интернет-торговли, и др. Весь список подписантов объединяет беспрецедентно большое количество участников потребительского рынка.

В письме говорится, что падение оборотов отрасли и трафика сегмента — сетевого и несетевого ретейла, малого торгового бизнеса, ресторанов, кафе и ТЦ — составило 50–80% в условиях распространения коронавирусной инфекции COVID-19.

Владельцы торговых центров предупредили о возможном дефолте на ₽1 трлн

Участники рынка считают, что сейчас необходимо «поставить на паузу» весь сегмент потребительского рынка, кроме продуктовой торговли. При этом комплекс мер, предложенный отраслью, должен касаться всего круга компаний, обслуживающего потребительский сектор (производство, опт, логистика, розница, услуги, торговая недвижимость и логистика). Игроки предлагают установить эти меры с 25 марта по 25 сентября.

Что может помочь ретейлу

 

Reading in Russia — Письменная литература в России в XIX веке, ее социокультурные функции и читатели

А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников, 1929, ред. и предисл. Н. К. Пиксанова, М., Федерация.

А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, 1974, сост. и примеч. В. Э. Вацуро, М. И. Гиллельсона, Р. В. Иезуитовой, Я. Л. Левкович, Т. 1, М., Худож. лит.

Азадовский М. К., 1934, “Рукописные журналы в Восточной Сибири в первой половине XIX в.,” в Сборник статей к сорокалетию ученой деятельности академика А. С. Орлова, Л., Изд-во АН СССР.

Аксенова Г. В., 2001, Заказчики и читатели рукописных книг конца XVIII – начала XX веков, М., Русский мир.

—, 2010, Русская рукописная книжность в историко-культурных процессах конца XVIII – начала XX веков, М., Культурно-просветительский фонд имени С. Столярова.

Алексеев М. П., 1960, “Из истории русских рукописных собраний,” в Неизданные письма иностранных писателей XVIII–XIX веков из ленинградских рукописных собраний, М.; Л., Изд-во АН СССР.

Багалей Д. И., Миллер Д. П., 1912, История города Харькова, Т. 2, Харьков, Изд. Харьковского гор. обществ. управления.

Балакин А. Ю., 2007, “Списки сатиры А. Ф. Воейкова ‘Дом сумасшедших’ в прописном отделе Пушкинского Дома,” в Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2003–2004 годы, СПб.: 189–208.

Балакшина Ю. В., 2009, “Была ли услышана ‘чистосердечная повесть’ Н. В. Гоголя? История распространения ‘Авторской исповеди’ в списках: (К постановке проблемы),” в Н. В. Гоголь. Материалы и исследования, вып. 2, М., ИМЛИ РАН.

Боборыкин П. Д., 1965, Воспоминания, Т. 1, М., Худож. лит.

Булгарин Ф., 1830, “Воспоминания о незабвенном Александре Сергеевиче Грибоедове,” Сын Отечества и Северный архив, 1: 3–42.

Буслаев Ф. И., 1897, Мои воспоминания, М., В. Г. фон Бооль.

Вагин В. И. 2003, “Мои воспоминания,” в Мемуары сибиряков. XIX век, Новосибирск, Сибирский хронограф.

Варбанец Н. В., 1980, Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе. Опыт нового прочтения материала, М., Книга.

Васильев М. (публ. ), 1929, “Из переписки литераторов 20–30-х гг. XIX века,” Известия Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете им. В. И. Ульянова-Ленина, т. 34, вып. 3/4: 173–185.

Вацуро В. Э., 1979, “Литературные альбомы в собрании Пушкинского дома (1750–1840-е годы),” в Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1977 год, Л., Наука.

Волкова В. Н., 2009, Книга и чтение на пересечении эпох и культур: из века XIX в век XXI: (Сибирские наблюдения), Новосибирск, ГПНТБ СО РАН.

Галахов А. Д., 1999, Записки человека, М., НЛО.

Гиляров-Платонов Н. П., 2009, Из пережитого, т. 1, СПб., Наука.

Голомбиевский А. А., 1908, “Московский бульварный стихотворец-сатирик,” Русский архив. 1: 298–312.

Дергачева-Скоп Е. И., Алексеев В. Н., 1996, “Книжная культура старообрядцев и их четья литература,” в Русская книга в дореволюционной Сибири: Археография книжных памятников, Новосибирск, ГПНТБ.

Дневник художника А. Н. Мокрицкого, 1975, М., Изобр. искусство.

Жемчужников Л. М., 1971, Мои воспоминания из прошлого, Л., Искусство.

Завалишин Д. И., 1910, Записки декабриста, 2-е изд. СПб., Тип. т-ва М. О. Вольф, [1910].

“Записка о письменной литературе,” 1856, в Голоса из России, Лондон, Вольная русская книгопечатня.

Зенгер Т., 1934, “Николай I – редактор Пушкина,” в Лит. Наследство, т. 16–18, Москва: 513–536.

Каратыгин П. А., 1929, Записки, т. 1, Л., Academia.

Кибардина Т. А., 2012, “Рукописная книга и ее функции в русской культуре первой половины XIX века в воспоминаниях современников,” http://www.rusnauka.com/1_NIO_2012/Istoria/2_97991.doc.htm.

Колбасин Е. Я., 1859, Литературные деятели прежнего времени, СПб., А. И. Давыдов.

Крайнева Н. И., 1980, “Рукописные журналы и газеты XIX–1-й четверти XX вв. ,” в Проблемы источниковедческого изучения рукописных и старопечатных фондов, Вып. 2, Л., ГПБ.

Краснов П., 1966, “Рукописные списки Горя от ума в библиотеках и архивах

Москвы,” Вопросы литературы, 10.

Кренке В. Д., 1885, “Быт саперов 50 лет назад,” Исторический вестник, 8: 265–294.

Кузьмина В. Д., 1947, “Рукописная книга и лубок во второй половине XVIII века,” в История русской литературы: В 10 т., т. IV, ч. 2, М. — Л., Изд. АН СССР.

Куликов Н. И., 1883, “Театральные воспоминания,” Искусство, 1: 7-9.

Лохина Т. В., 1998, “Светский рукописный сборник в России конца XVIII – первой половины XIX века: происхождение и бытование источника,” Археографический ежегодник за 1996 год, М., Наука.

—, 2000, “Рукописная культура пушкинской эпохи: источниковедческий аспект,” в Археографический ежегодник за 1999 год, М., Наука.

Милюков А. П., 1872, Доброе старое время. СПб., А. Ф. Базунов.

Молчанов М. М., 1892, Пол века назад: Первые годы Училища правоведения в С. — Петербурге, СПб., Тип. Е. Евдокимова.

Мыльников А. С., 1964, “Культурно-историческое значение рукописной книги в период становления книгопечатания,” в Книга: Исследования и материалы, М., Книга, Сб. 9.

Н. Р. Е., 1844, “Альбомы,” Листок для светских людей, № 45/46.

Паликова А. К., 1974, Рукописные журналы Сибири 1900-х годов, Улан-Удэ, Бурятское кн. изд-во.

Петербургский старожил В. Б. [Бурнашев В. П.], 1872, “Забавный случай из жизни А. С. Грибоедова,” Русский мир, № 82, 30 марта.

Петровская Е. В., 1979, “ Дневник пушкинской поры (авторское “я” в отношениях с художественной литературой),” Пушкинский сборник, Л., Гос. пед. ин-т им. А. И. Герцена.

Письма Н. М. Языкова к родным за дерптский период его жизни (1822–1829), 1913, СПб. , Отд-ние рус. яз. и слов. АН.

Плетнева А. А., 2013, Лубочная Библия: язык и текст. М., Языки славянской культуры.

Пыпин А. Н., 1888, Для любителей книжной старины. Библиогр. список рукописных романов, повестей, сказок, поэм и пр., в особенности из первой половины XVIII в., М., Общество любителей российской словесности.

Ранчин А. М., Сапов Н. С. (Сост.), 1994, Стихи не для дам: Русская нецензурная поэзия второй половины XIX века, М., Ладомир.

Рейсер С., 1970, “В борьбе за свободное слово,” в Вольная русская поэзия второй половины XVIII – первой половины XIX века, Л., Советский писатель.

—, 1959, “Вольная русская поэзия второй половины XIX века,” в Вольная русская поэзия второй половины XIX века, Л., Советский писатель.

Рейтблат А. И., 2009, “Русская литографированная пьеса: ее создатели, распространители и потребители,” в Рейтблат А. И., От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы, М., НЛО.

Розов Н. Н., 1971, Русская рукописная книга: этюды и характеристики, Л., Наука.

С. Б., 1910, “Из недавнего прошлого,” Русская старина, 8: 246–266.

Сапов Н. [Панов С. И.], 1994, ““Барков доволен будет мной!”: О массовой барковиане XIX века,” в Под именем Баркова: эротическая поэзия XVIII – начала XX века, сост. Н. С. Сапов, М., Ладомир.

—, 1992, “Рукописная и печатная история Баркова и барковианы,” в Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова, сост. А. Зорин и Н. Сапов, М., Ладомир. Свербеев Д. Н., 1899, Записки (1799–1826), т. 2, М., С. Свербеева.

Семенов-Тян-Шанский В. П., 2009, То, что прошло, т. 1, М., Новый хронограф.

Серков А. И., 1993, “Судьбы масонских собраний в России,” в 500 лет гнозиса в Европе. Гностическая традиция в печатных и рукописных книгах: Москва – Петербург/Каталог выставки во Всерос. гос. б-ке иностр. лит., Москва и Всерос. музее А. С. Пушкина, Петербург, Амстердам, Ин де Пеликаан.

Сидяков Л. С., 2005, “Распространение ʽМоей родословной’в списках (Из истории раннего восприятия стихотворения Пушкина),” Русская литература, 4: 21–43.

Соханская Н. С., 1896, Автобиография, М., Универс. типография.

Сперанский М. Н., 1963, Рукописные сборники XVIII века, М., Изд. АН СССР.

Степанов Н. Л., 1966, “Дружеское письмо начала XIX века,” в Степанов Н. Л., Поэты и прозаики, М., Художественная литература: 66-90.

—, 1966, “Письма Пушкина как литературный жанр,” Там же: 91-100.

Тартаковский А. Г., 1991, Русская мемуаристика XVIII – первой половины XIX в.: От рукописи к книге, М., Наука.

Тодд У. М., 1994, Дружеское письмо как литературный жанр в пушкинскую эпоху, М., Акад. проект.

Чалый М. К., 1890, Воспоминания, Киев, Тип. Г. Т. Корчак-Новицкого.

Шенгели Г., 1997, Иноходец, М., Совпадение.

Щапов А. П., 1908, “Сибирское общество до Сперанского,” в Щапов А. П., Собр. соч., СПб., Т. 3.

Эвальд В. Ф., 1890, “Из школьных воспоминаний,” Русская школа, 6: 68–91.

Юдин П. (публ.), 1897, “Муравиада (Сатирические стихи на бывшего нижегородского губернатора А. Н. Муравьева),” Русская старина 9: 539–559.

Riesman D., 1956, The Oral Tradition, the Written Word and the Screen Image, Yellow Springs, Ohio, Antioch Press.

Как встречали новый год в России в XIX веке?

В России вплоть до революции, Новый год считался второстепенным праздником по сравнению с Рождеством. Большие народные гуляния проводились в Сочельник.

В России Новый год стали отмечать по указу Петра Великого с 1 января 1700 года.

До этого отмечали начало нового года с 1 сентября. В указе Петра I говорилось: «По знатным и проезжим улицам у ворот и домов учинить некоторые украшения из древ и ветвей сосновых еловых и можжевеловых, чинить стрельбу из небольших пушек и ружей, пускать ракеты и зажигать огни. А людям скудным каждому хотя бы по древу или ветке на вороты поставить».

Почтовая марка «С Новым годом!» — «Отмечать с 1 января 1700 года». Почта СССР.1989

Также Петр I повелел сделать главным символом праздника ёлку. Первая новогодняя елка появилась в Петербурге в 1704 году. После смерти Петра I ёлки ставить перестали. Дело в том, что ёлки у русского народа никак не ассоциировались с праздником. На Руси существовала древняя традиция устилать путь, по которому проносили покойника на кладбище, еловыми ветвями. Только владельцы петербургских кабаков свято чтили заветы Петра. Перед Новым годом крыши питейных заведений украшались ёлками. Со временем слово «ёлка» стало синонимом пьянства. Появились даже выражения вроде «идти под елку» (идти в кабак) или «ёлкин» (пьяница).

Традиция украшать деревья восходит к глубокой древности. Считалось, что в деревьях живут духи, которых надо задобрить. Поэтому люди приносили возможные дары, клали их под ствол дерева и развешивали на ветвях.

Вечнозеленая красавица – ель – занимала среди всех деревьев особое место, служила символом самой жизни и возрождения из мрака. Раньше вместо игрушек вешали на еловые лапки, например, яблоки – символ молодости, бессмертия, напоминание о райском саде, орехи – мудрости, долгожительства, яйца – символ жизни, вечности, бесконечности мироздания.

В разных странах было принято приносить в дом и или ставить во дворе не только ель, но и ветви омелы, можжевельника и бука. Этим растениям приписывали также мистические свойства. Любопытный факт: когда люди стали заносить деревья в праздничные дни в свои дома, ёлки подвешивали к потолку макушкой вниз. Считалось, что если в дом поникает зло, то оно непременно зацепится за острый верх дерева.

Новогодние ёлки в России снова появляются при правлении Николая I в первой половине ХIХ века. Этому поспособствовала жена императора Александра Федоровна. Во время новогодних торжеств она упросила своего мужа поставить на праздничный стол маленькую елочку, что и было сделано. Подданные пришли в восторг от затеи императрицы, и уже на следующий новый год во всех домах знати стали наряжать «зеленых красавиц». Постепенно елки появились и у простых горожан.

В Москве с 50-х годов ХIХ века появляются новогодние традиции. На Соборную площадь устанавливают елку, в Манеже устраивают концерты и проводят ярмарки. С конца ХIХ века на Воробьевых горах начинают организовывать фейерверки.

Московская знать во время новогодних и рождественских праздников устраивала балы-маскарады в своих роскошных усадьбах. Очень популярна была в высшем обществе игра «говорящие живые картины». В картине «Девять муз и Аполлон» барышни изображали муз, декламируя специально написанные для них стихи, а один из гостей – Аполлон появлялся с бумажной лирой в руках.

Зажиточные купцы предпочитали встречать Новый год в популярных ресторанах Москвы: «Славянский базар», «Альпийская роза» на Софийке и т.д. Места бронировали заранее. Сложнее всего было попасть в ресторан при гостинице «Метрополь». Сюда стремились попасть не только крупные предприниматели, банкиры, но и ,например, коннозаводчики. Начиная с открытия в 1905 году здесь ежегодно устраивались тематические вечера. Например, «Метрополь» в честь состоявшегося в уходящем году знакомства москвичей с достижениями авиации назвал новогодний «ужин- gala» «Авиационным карнавалом» («Carnaval aviatique»). В его главном зале, в центре под плафоном парил огромный «Цеппелин» (дирижабль), который нес флаг с надписью «С Новым 1911 годом», а по углам были подвешены громадные модели аэроплана «Блерио».

Недалеко от города, на Воробьевых горах, в 1891 году стали устраивать новогодние фейерверки. Основоположником этой славной традиции, которая существует и по сей день, стал московский ресторатор Степан Васильевич Крынкин. Его заведение называлось «У Крынкина». В 1904 году здание ресторана было реконструировано по проекту архитектора И.А. Иванова-Шица.

Одно из самых любимых мест богатых замоскворецких купцов конца ХIХ и начала ХХ века. Именно здесь они предпочитали встречать Новый год… «У Крынкина» всегда была превосходная кухня, клиентам на стол подавали клубнику и зелень, выращенную на плантациях хозяина ресторана. С открытой террасы ресторана видна была вся Москва. Каждый из посетителей по желанию мог полюбоваться на живописные виды города с высокого гребня Воробьевых гор через подзорную трубу.

Для простого народа под Новинским бульваром, а затем и на Девичьем поле возводили дощатые балаганы, ярмарки. В ларьках продавали сладости, игрушки для детей, «пищалки», «дуделки», которые в народе иронично называли «тещиным языком». Также устанавливали кукольный театр, катания на тройках, сооружали качели и большие карусели, которые вращали несколько здоровенных румяных парней. Такой аттракцион нравился не только детям, но и взрослым.

Пожалуй, самым популярным аттракционом были ледяные горки. Интересно, что во всем мире такие горки называются «русскими» и неспроста. В России подобное развлечение появилось еще в ХVII веке. Горки были построены из дерева высотой 25 метров и с наклоном под углом 50 , а скользящая поверхность была покрыта льдом.

Гулянья обычно заканчивались к утру. 1 января по сложившейся традиции москвичи спешили нанести новогодние визиты не только родным и близким, но и обязательно наведаться к начальству с поздравлениями и подарками. В таких случаях не было принято накрывать на стол и потчевать гостей разными яствами. Обычно подавали чай с чем-то сладким.

Учение по таблице. Как преподавали историю в XIX веке

татьяна пашкова,кандидат исторических наук,доцент ргпу им. а. и. герцена

Наследие 25 Декабря 2019

Вопрос о том, как преподавать историю, является предметом дискуссии все постсоветское время. Прежде все было понятно: граждане СССР учились по одним и тем же учебникам, отступлений «вправо-влево» не было. Более того: раньше на просторах Советского Союза люди легко понимали друг друга еще и потому, что учились по одинаковым учебникам. Сейчас такого нет, учебники в странах СНГ разные, одни и те же события в них оцениваются порой диаметрально противоположно. Да что тут говорить — даже в рамках России отношение к татаро-монгольскому игу различается в зависимости от региона… В поисках многих ответов мы зачастую обращаемся к дореволюционному прошлому, почему-то считая, что там «все было правильно». Вот и я хочу спросить: а как в ту пору преподавали школьный курс истории? И есть ли какой-то полезный опыт, который можно было бы использовать? Степан ФЕДОРЧУК

Какие бы гаджеты еще ни появились, сам процесс передачи знаний из века в век остается неизменным. На снимке начала ХХ века — воспитанники Мариинского приюта для офицерских детей. Из фондов ЦГАККФД СПб

Преподавание истории было введено в гимназический курс первым Уставом учебных заведений от 5 ноября 1804 года. Правда, на мой взгляд, заимствовать оттуда совершенно нечего. Учебники были слишком объемными, в их содержании чувствуется сильный привкус национализма, много идеологических лакун, прежде всего в том, что касается социальных движений, обстоятельств смены монархов на престоле. ..

Судя по сохранившейся программе единственной тогда в Петербурге Губернской гимназии, открывшейся в 1805 году, акцент делали на преподавании всемирной истории. Так, в расписании публичных экзаменов первых выпускников этого учебного заведения 1808 года значилась «история римская, российская до вступления на престол дома Романова, прусская и английская до вступления на престол дома Тюдорова».

Не слишком сильно изменилась ситуация и позже. Судя по содержанию программы очередного экзамена, датированной 1815 годом, большее внимание по-прежнему уделялось всеобщей истории. Гимназисты 5 — 7-х классов должны были уметь рассказать «об истории вообще, разделении оной, из древней истории синхронистическим порядком о главнейших державах, из средней: о Римской империи, могуществе франков и арабов, о крестовых походах и о нашествии монголов. Из новейшей: об открытии Америки, Реформации и последствиях оной, и о политических переворотах предпоследних времен. Из российской истории важнейшие приключения каждого периода».

Первые гимназические учебники по истории, появившиеся в начале XIX века, сильно отличались от привычных нам сегодня. Это были многостраничные тома без каких-либо иллюстраций, карт, вопросов и заданий к параграфам. Из справочных материалов — только генеалогические схемы правивших династий. Единственное, что немного облегчало прохождение курса по этим книгам, — это вынесение наиболее важных дат и имен на поля, а также выделение некоторых терминов курсивом.

Все учебники были переводными, написанными, как правило, немецкими профессорами. Так, в 1811 и 1814 годах учителя петербургской гимназии Егор Константинов и Михаил Зубакович перевели и издали «Сокращение всеобщей истории» Иоганна Галлетти и «Достопамятные происшествия во всемирной истории» Габриеля Бредова, за что удостоились высочайшего благоволения и бриллиантовых перстней в придачу. Константинов дополнил текст немецкого профессора своим собственным под названием «Обозрение российской истории». Эту книгу можно определенно назвать первым учебником отечественной истории. Он довольно подробно излагал события, доведенные до кончины императрицы Екатерины II, и включал в себя более трехсот страниц.

На протяжении следующих десятилетий были изданы другие учебники отечественных авторов — профессоров Педагогического института Евдокима Зябловского, Царскосельского лицея Ивана Кайданова, Петербургского университета Николая Устрялова, учителя Сиротского института Гатчинского воспитательного дома Семена Смарагдова. По своей структуре и внешнему виду эти книги практически ничем не отличались от учебников немецких профессоров: все те же объемные фолианты.

Многие авторы подчеркивали пользу истории для тренировки не только памяти, но и рассудка, поскольку она служит «собранием нравственных опытов человеческого рода» и «практическим училищем мудрости и добродетели», писали о значимости причинно-следственных связей в оценке различных «происшествий». Однако на практике, судя по мемуарным свидетельствам, большинство учителей сводили уроки к вызубриванию параграфов «от сих до сих». Большое значение придавалось знанию хронологии, поэтому педагоги требовали, чтобы даты, что называется, «отскакивали от зубов».

Дабы ученикам легче давались эти труды, в 1830 — 1840-х годах в гимназиях Петербурга (к этому времени их было уже несколько) в качестве эксперимента стали применять «методу» отставного военного Антона Язвинского. Окончив Виленский университет и отслужив в польской артиллерии, он покинул армию в чине капитана и посвятил себя ученым занятиям. Много путешествовал по Европе, где активно рекламировал свой опыт и зарабатывал таким образом себе на жизнь, а затем приехал в Россию.

Суть его изобретения — специальные наглядные таблицы, которые помогали запоминать даты и имена правителей. Пробные уроки дали хорошие результаты, и учебное начальство с энтузиазмом стало внедрять новую практику в столичные гимназии. Однако довольно быстро это рвение сменилось разочарованием: педагоги сетовали, что знания, полученные путем зубрежки, быстро улетучиваются, ученики не в состоянии вникнуть в «связь событий и их постепенный ход», поэтому использовать таблицы Язвинского можно только в младших классах. Попытки преподавать по аналогичным таблицам другие предметы и вовсе потерпели фиаско.

Любопытно, что никто из мемуаристов, учившихся в петербургских гимназиях, не вспоминал ни об эксперименте Язвинского, ни об учебниках, по которым они учились. Зато бывшие ученики охотно давали характеристики своим учителям, из которых можно уяснить, что они очень ценили «живое слово», «увлекательный рассказ», ясность изложения, что было большой редкостью.

Пожалуй, самую резкую оценку содержанию и способам преподавания школьной истории дал известный педагог В. Я. Стоюнин: «Наставники стремились оберегать нас от преждевременного скептицизма; но не знали: чем больше лжи приходилось нам слушать и читать, тем сильнее и скорее выказывалось противоречие всего этого с теми преданиями, для которых не может быть цензуры; они слушались из уст людей близких, передавались часто шепотом как тайна и тем более находили веру в наших сердцах. Мы видели, как ревниво оберегали наше патриотическое чувство от всего того, что могло неприятно его затронуть. Но охраняя его мраком тайны, в нас подрывали веру во все официальные сообщения. Думали воспитывать наше чувство громкими рассказами только о наших победах, а шепотливые предания действовали разрушительно на эти педагогические соображения».

Предостережение, звучащее в этих словах, остается актуальным и сегодня.

Лучшие очерки собраны в книгах «Наследие. Избранное» том I и том II. Они продаются в книжных магазинах Петербурга, в редакции на ул. Марата, 25 и в нашем интернет-магазине.

Еще больше интересных очерков читайте на нашем канале в «Яндекс. Дзен».

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 243 (6596) от 25.12.2019 под заголовком «Учение по таблице».

Материалы рубрики

Мир в начале XIX века — Краткая история — История кафедры

Мир в начале XIX века

Редкий набор международных обстоятельств дал Соединенным Заявляет о роскоши сконцентрироваться на внутреннем развитии в середине 19 века, потому что страна не столкнулась с серьезными внешние угрозы до гражданской войны (1861-1865).

Наполеон сдает меч.

После поражения Наполеона в 1812 г. в Европе сложился стабильный и сложный баланс сил. Поддерживая это хрупкое равновесие удерживало возможных агрессоров от вмешательства в Новую Мир, потому что любая нация соблазнялась вмешиваться в дела западных стран. Полушарие оказалось бы в значительных трудностях. от соседей по дому.В результате Соединенные Штаты получили длительный период спокойствия — совсем другая атмосфера, чем во времена ранняя республика.

Соединенные Штаты могли свободно практиковать либеральную форму национализма, один это подчеркивало смутную добрую волю к другим нациям, а не стремление активной внешней политики. «Везде, где стандарт свободы были или должны быть развернуты, там будет ее сердце, ее благословения и ее молитвы быть.Но за границу в поисках монстров она не уезжает. уничтожить », — писал Джон Куинси Адамс в 1821 году. Республика будет влиять на мир, подавая пример, а не применение силы. Это мнение будет определять американскую внешнюю политику на почти 100 лет, до начала Первой мировой войны

Президент Миллард Филлмор

Например, в ответ на либеральные революции 1848 года в Европе, Президент Миллард Филлмор настаивал на том, чтобы Соединенные Штаты Государства должны предоставить другим то, что они хотят для себя: право на установить «ту форму правления, которую он сочтет наиболее благоприятной. к счастью и процветанию своих граждан.» Стало императив для Соединенных Штатов не вмешиваться в правительство или внутренняя политика других народов. Хотя американцы могли «Сочувствуйте несчастным или угнетенным повсюду в их борьба за свободу, наши принципы запрещают нам принимать участие в таких зарубежных соревнованиях », — пояснил Филлмор.

Сотворение Америки в книгах и Периодические издания

Девятнадцатый век в печати: становление Америки в книгах и Периодические издания Библиотека Конгресса

Коллекции «Девятнадцатый век в печати» больше не обновляются в American Memory.Посетите актуальные презентации: Книги (внешняя ссылка) Периодические издания (внешняя ссылка)

---

В эту коллекцию входят книги и периодические издания, изданные в США. Государства в девятнадцатом веке, прежде всего во второй половине век. Большая часть материалов была оцифрована с помощью Making проекта America , совместной работы Корнельского университета и Мичиганский университет сохранит текстовые материалы при ухудшении состояния бумаги и сделать их доступными в электронном виде. Выбранные материалы освещают предметные области обучения, психология, американская история, социология, религия, наука и технологии. Также включены тома американской поэзии.

---

Миссия Библиотеки Конгресса — сделать так, чтобы ресурсы, доступные и полезные для Конгресса и американского народа, а также для поддерживать и сохранять универсальный набор знаний и творчества для будущих поколений. Цель библиотеки National Digital Библиотечная программа предлагает широкий публичный доступ к широкому кругу историко-культурные документы как вклад в образование и обучение на протяжении всей жизни.Цифровые коллекции из других учреждений дополняют и расширить собственные ресурсы библиотеки.

Библиотека Конгресса США представляет эти документы как часть протокола прошлого. Эти первичные исторические документы отражают взгляды, точки зрения и верования разных времен. Библиотека Конгресса, Корнельский университет и Мичиганский университет не поддерживают эту точку зрения. выраженные в этих сборниках, которые могут содержать материалы, оскорбительные для некоторые читатели.

---

Домашняя страница для Making Америки в Мичиганском университете
Домашняя страница для Making of America в Корнельском университете

---

Память Америки | Искать во всех коллекциях | Поиск коллекции | Страница обучения

---

Ницше в девятнадцатом веке

Роберт К.Голуб

536 страниц | 6 1/8 х 9 1/4
Ткань 2018 | ISBN 9780812250237 | 85,00 долл. США | За пределами Северной и Южной Америки £ 68,00 Электронные книги
доступны у избранных онлайн-продавцов.
Том из серии «Интеллектуальная история Нового времени».
Просмотр содержания

«Ницше, как известно, назвал себя« несвоевременным »мыслителем. Тем не менее, его мысль была глубоко укоренилась в дебатах его времени. В девяти ярких главах, начиная от женского вопроса и колониализма и кончая антисемитизмом и евгеникой, Роберт Голуб проливает свет на эту проблему. часто удивительное происхождение и развитие идей Ницше из аргументов и споров, которые сформировали интеллектуальную жизнь во второй половине девятнадцатого века.Обязательно к прочтению всем, кто заинтересован в понимании Ницше и его важности для нас сегодня ». — Хьюго Дрочон, Кембриджский университет,

. Фридрих Ницше часто изображается в популярном и научном дискурсе как одинокий философ, имеющий дело с абстрактными проблемами, не связанными с его интеллектуальными дебатами. Время и место Роберт С. Голуб опровергает это повествование, утверждая, что Ницше был очень хорошо осведомлен о событиях и проблемах своей эпохи и часто отвечал на них в своих произведениях.« Ницше в девятнадцатом веке» , организованный вокруг девяти важных вопросов, которые циркулировали в Европе в то время в сферах политики, общества и науки, представляет собой тщательное исследование знакомства Ницше с современной жизнью, его контактов и комментариев по этим различным вопросам. и источники, из которых он черпал свои знания.

Голуб начинает свой анализ с взглядов Ницше на образование, национальность и рабочее движение, обращается к вопросам женщин и женской эмансипации, колониализма, евреев и иудаизма и рассматривает отношения Ницше с эволюционной биологией, космологическими теориями и новая «наука» евгеника.Он показывает, как Ницше, хотя его редко читали при жизни, сформулировал свою мысль в непрерывном диалоге с проблемами своих современников, и как его философия может быть воспринята как вклад в дискуссии, происходящие в девятнадцатом веке. На протяжении своего исследования Голуб обнаруживает, что, вопреки общепринятому мнению, Ницше лишь косвенно вступал в беседу с современной философской традицией от Декарта до немецкого идеализма, и что книги и отдельные личности, центральные в его развитии, были более малоизвестными писателями, большинство из которых уже давно было забыто.

Таким образом, эта книга проливает свет на мысли Ницше, опутанные паутиной дискурсов девятнадцатого века, и предлагает новое понимание его интерактивного метода взаимодействия с философской вселенной его времени.

Роберт С. Голуб — выдающийся ученый, профессор, заведующий кафедрой немецких языков и литературы в Университете штата Огайо. Он является автором множества книг, в том числе последней книги «Еврейская проблема Ницше: между антисемитизмом и антииудаизмом» .

Перейти в корзину | Просмотрите заголовки Penn Press по европейской истории, всемирной истории | Присоединяйтесь к нашему списку рассылки

Девятнадцатый век по JSTOR

Информация журнала

Новая история литературы (NLH) фокусируется на теории и интерпретации — причинах литературных изменений, определениях периодов и эволюции стилей, условностей и жанров. На протяжении всей своей истории NLH всегда сопротивлялся краткосрочным тенденциям и идеологиям.Углубляясь в теоретические основы практической критики, журнал пересматривает отношения между прошлыми работами и нынешними критическими и теоретическими потребностями. Являясь крупным международным форумом для обмена научными знаниями, NLH привлек на английский язык многих современных теоретиков, чьи работы никогда ранее не переводились. Под постоянным редактированием Ральфа Коэна NLH стал тем, что он представлял себе более тридцати лет назад: «журналом, который бросает вызов профессии писателей». NLH удостоен уникальной награды: он получил шесть наград от CELJ.

Информация об издателе

Одно из крупнейших издательств в Соединенных Штатах, Johns Hopkins University Press объединяет традиционные издательские подразделения книг и журналов с передовыми сервисными подразделениями, которые поддерживают разнообразие и независимость некоммерческих, научных издателей, обществ и ассоциаций. Журналы The Press — это крупнейшая программа публикации журналов среди всех университетских изданий США. Отдел журналов издает 85 журналов по искусству и гуманитарным наукам, технологиям и медицине, высшему образованию, истории, политологии и библиотечному делу.Подразделение также управляет услугами членства более чем 50 научных и профессиональных ассоциаций и обществ. Книги Имея признанные критиками книги по истории, науке, высшему образованию, здоровью потребителей, гуманитарным наукам, классической литературе и общественному здравоохранению, Книжный отдел ежегодно публикует 150 новых книг и поддерживает более 3000 наименований. Имея склады на трех континентах, торговые представительства по всему миру и надежную программу цифровых публикаций, Книжный отдел объединяет авторов Хопкинса с учеными, экспертами, образовательными и исследовательскими учреждениями по всему миру.Проект MUSE® Project MUSE — ведущий поставщик цифрового контента по гуманитарным и социальным наукам, предоставляющий доступ к журналам и книгам почти 300 издателей. MUSE обеспечивает выдающиеся результаты для научного сообщества, максимизируя доходы издателей, обеспечивая ценность для библиотек и предоставляя доступ ученым по всему миру. Услуги Hopkins Fulfillment Services (HFS) HFS обеспечивает печатную и цифровую рассылку для выдающегося списка университетских издательств и некоммерческих организаций.Клиенты HFS пользуются современными хранилищами, доступом в режиме реального времени к критически важным бизнес-данным, управлением и сбором дебиторской задолженности, а также беспрецедентным обслуживанием клиентов.

Серия девятнадцатого века: Серия девятнадцатого века — Книжная серия

Регион доставки AfghanistanÅland IslandsAlbaniaAlgeriaAmerican SamoaAndorraAngolaAnguillaAntarcticaAntigua И BarbudaArgentinaArmeniaArubaAustraliaAustriaAzerbaijanBahamasBahrainBangladeshBarbadosBelarusBelgiumBelizeBeninBermudaBhutanBoliviaBonaire, Синт-Эстатиус и SabaBosnia И HerzegovinaBotswanaBouvet IslandBrazilBritish Индийский океан TerritoryBrunei DarussalamBulgariaBurkina FasoBurundiCambodiaCameroonCanadaCape VerdeCayman IslandsCentral Африканский RepublicChadChileChinaChristmas IslandCïte D’ivoireCocos (Килинг) IslandsColombiaComorosCongoCongo, Демократическая Республика TheCook IslandsCosta RicaCroatiaCuracaoCyprusCzech RepublicDenmarkDjiboutiDominicaDominican RepublicEcuadorEgyptEl SalvadorEquatorial GuineaEritreaEstoniaEthiopiaFalkland (Мальвинских) островах Фарерских IslandsFijiFinlandFranceFrench GuianaFrench PolynesiaFrench Южные территорииГабонГамбияГрузияГерманияГанаГибралтарГрецияГренландияГренадаГваделупаГуамГватемалаГернсиГвинеяГвина-БисауГайанаГайтиОстров Херд и остров Макдональд sHoly Престол (Ватикан) HondurasHong KongHungaryIcelandIndiaIndonesiaIraqIrelandIsle Of ManIsraelItalyJamaicaJapanJerseyJordanKazakhstanKenyaKiribatiKorea, Республика OfKuwaitKyrgyzstanLao Народная Демократическая RepublicLatviaLebanonLesothoLiberiaLiechtensteinLithuaniaLuxembourgMacaoMacedonia, бывшая югославская Республика OfMadagascarMalawiMalaysiaMaldivesMaliMaltaMarshall IslandsMartiniqueMauritaniaMauritiusMayotteMexicoMicronesia, Федеративные Штаты OfMoldova, Республика OfMonacoMongoliaMontenegroMontserratMoroccoMozambiqueNamibiaNauruNepalNetherlandsNetherlands AntillesNew CaledoniaNew ZealandNicaraguaNigerNigeriaNiueNorfolk IslandNorthern Mariana IslandsNorwayOmanPakistanPalauPalestinian край, OccupiedPanamaPapua Новый GuineaParaguayPeruPhilippinesPitcairnPolandPortugalQatarReunionRomaniaRwandaSaint BarthƒlemySaint HelenaSaint Киттс И NevisSaint LuciaSaint MartinSaint Pierre И МикелонСент-Винсент И ГренадиныСамоаСан-МариноСао-Томе и ПринсипиСаудовская АравияСенегалСербия eychellesSierra LeoneSingaporeSint Маартен (Голландская часть) SlovakiaSloveniaSolomon IslandsSomaliaSouth AfricaSouth Джорджия и Южные Сандвичевы IslandsSpainSri LankaSurinameSvalbard и Ян MayenSwazilandSwedenSwitzerlandTaiwanTajikistanTanzania, Объединенная Республика OfThailandTimor-LesteTogoTokelauTongaTrinidad И TobagoTunisiaTurkeyTurkmenistanTurks И Кайкос IslandsTuvaluUgandaUnited Арабские EmiratesUnited KingdomUnited StatesUnited Штаты Незначительные Отдаленные IslandsUruguayUzbekistanVanuatuViet NamVirgin острова, BritishVirgin острова, U. С.Уоллис и Футуна, Западная Сахара, Йемен, Замбия, Зимбабве,

Исследования девятнадцатого века

«Исследования девятнадцатого века» — это междисциплинарный журнал, который ежегодно издается издательством Пенсильванского государственного университета от имени Ассоциации исследований девятнадцатого века. Журнал находится под совместным редактированием Дэвида Хэнсона с факультета английского языка Юго-восточного университета Луизианы; Дженнифер Хейворд, факультет английского языка, Вустер-колледж; Кимберли Джо Стерн, факультет английского языка, Университет Северной Каролины; и Сара Уодсворт, факультет английского языка, Университет Маркетт.Редактором журнала Exhibitions Review является Мария Гиндхарт, Школа искусств и дизайна Эрнеста Уэлча, Государственный университет Джорджии. Управляющий офис журнала расположен в Юго-восточном университете Луизианы.

Коллектив редакции опирается на опыт выдающейся редакционной коллегии NCS , а также должностных лиц, правления и высшего консультативного совета NCSA (см. Персонал, редакционный совет и совет NCSA). Многие ученые в целом тоже щедро тратят свое время.

В журнале публикуются исследования, представляющие интерес для ученых XIX века во всех областях гуманизма. Хотя наши авторы чаще всего пишут на американские, британские и континентальные темы, мы не налагаем географических ограничений на потенциальный вклад. Темы включают, помимо прочего, литературу, историю искусств, историю, музыку, историю науки и социальных наук.

Как междисциплинарный журнал, мы приветствуем публикации, выходящие за рамки дисциплинарных и национальных границ и / или охватывающие весь XIX век.Мы также хотим поощрять подачу эссе, посвященных материальной культуре и популярному искусству, развлечениям и литературе, а также их значению в обществах девятнадцатого века.

Наша аудитория состоит из профессиональных ученых в самых разных областях, которые разделяют приверженность исследованиям века. Очень узконаправленные эссе — например, исследования, обеспечивающие интенсивный анализ отдельного произведения искусства или литературы — уместны только в том случае, если они также представляют широкий междисциплинарный интерес.Подача материалов не приветствуется, так как они могут быть интересны только узкоспециализированным интересам. Успешные публикации, как правило, должны быть глубоко исследованы в своих конкретных областях и достаточно обширны, чтобы привлечь читателей, чьи основные исследовательские интересы лежат в других областях.

Часть каждого выпуска NCS посвящена обзорам последних публикаций и событий, представляющих интерес для ученых во всех областях науки девятнадцатого века. Публикации и рецензируемые события обычно рассматриваются не по отдельности, а как часть обзорных эссе, которые чаще всего принимают форму рецензий на книги, обзоров художественных выставок и обзоров электронных ресурсов.Однако обзоры отдельных работ публикуются на этом сайте в связи с темами конференции NCSA.

Исследования девятнадцатого века издается Ассоциацией исследований девятнадцатого века при поддержке Юго-восточного университета Луизианы в Хаммонде, штат Луизиана. NCS является членом Совета редакторов научных журналов.

теорий девятнадцатого века

Главный исследователь: Захари Самалин, доцент, английский язык, Калифорния, Чикаго

Теории девятнадцатого века преследовали две главные цели:

1) Составить генеалогический отчет о формировании двух важных ветвей традиции критической теории, а именно, психоаналитической и марксистской теории, каждая из которых возникла в результате исторических обстоятельств и противоречий, характерных для европейской культуры девятнадцатого века.В обоих случаях Самалин проследил, как конкретные концепции, лежавшие в основе этих систем — репрессия и сублимация, с одной стороны, и идеология и эксплуатация / отчуждение, с другой, — возникли из интеллектуальных проблем и уникальных социальных конфликтов, которые нельзя отнести к другим. в настоящее время, даже если эти концепции продолжают влиять и оказывать давление на то, как сегодня производятся социальные научные и гуманистические знания. По сути, проект Самалина позиционировал себя в связи с до сих пор нерешенной проблемой, поставленной влиятельной критикой репрессивной гипотезы Мишелем Фуко в первом томе «Истории сексуальности».Хотя глубокий скептицизм Фуко относительно того, что сексуальное подавление является «действительно установленным историческим фактом», оказал глубокое влияние на изучение современной культуры, Самалин считает, что еще предстоит проделать важную работу по объяснению консолидации дискурсивного знания, содержащегося в репрессивной гипотезе, и что большая часть этой работы примыкает к изучению сексуальности, но отличается от него.

2) Вторая цель теорий девятнадцатого века дополняет первую, стремясь дать отчет о том, как и почему исторический ландшафт девятнадцатого века занял такое центральное место в проекте критической теории двадцатого и двадцатого века. -первые века.Будь то аркады Вальтера Бенджамина, публичная сфера Юргена Хабермаса или C.L.R. Пересмотр Джеймса гаитянской революции, одна из главных забот теории — вернуться к историческим сценам ее собственного возникновения в поисках ответов. Самалин исследовал последствия этой двойной зависимости от социальных преобразований девятнадцатого века одновременно как слишком часто забываемый источник современных теоретических парадигм и как исторический объект, переописание которого необходимо для создания методологических инноваций в настоящем.

.