Биография Зигмунда Фрейда — РИА Новости, 06.05.2016
Необходимость зарабатывать деньги не позволила ему остаться на кафедре, он поступил сначала в Физиологический институт, а затем в Венскую больницу, где работал врачом.
В 1885 году Фрейд получил звание приват-доцента, и ему была предоставлена стипендия для научной стажировки за границей.
В 1885-1886 годах стажировался в Париже у врача-психиатра Жана-Мартена Шарко в клинике Сальпетриер. Под влиянием его идей пришел к мысли, что причиной психонервных заболеваний могут быть ненаблюдаемые динамические травмы психики.
По возвращении из Парижа Фрейд открыл частную практику в Вене, где использовал метод гипноза для лечения больных. Поначалу метод казался эффективным: за первые несколько недель Фрейд добился моментального исцеления нескольких больных. Но вскоре появились и неудачи, и он разочаровался в гипнотической терапии.
Фрейд обратился к изучению истерии и внес в эту область значительный вклад, связанный с использованием свободной ассоциации (или «разговорной терапии»). Результаты его совместного с австрийским врачом Йозефом Брейером исследования истерических явлений и проблем психотерапии были опубликованы под названием «Исследования истерии» (1895).
В 1892 году Фрейд разработал и использовал новый терапевтический метод — метод настояния, ориентированный на постоянное понуждение пациента к воспоминанию и воспроизведению травматических ситуаций и факторов. В 1895 году он пришел к выводу о принципиальной неправомерности отождествления психического и сознательного и о значимости изучения неосознаваемых психических процессов.
С 1896 года по 1902 год Зигмунд Фрейд разработал основы психоанализа. Он обосновал новаторскую динамическую и энергетическую модель психики человека, состоящей из трех систем: бессознательного — предсознательного — сознательного.
Впервые понятие «психоанализ» он использовал в статье об этиологии неврозов, опубликованной на французском языке 30 марта 1896 года.
Психоаналитический способ лечения больных, разработанный Фрейдом, заключается в анализе по определенным правилам спонтанно возникающих у больного ассоциаций по поводу какого-либо элемента его душевной жизни (метод свободных ассоциаций), толковании сновидений, а также различных ошибочных действий (оговорок, описок, забывания и т.п.) с целью вычленения с помощью психоанализа истинных (бессознательных) причин этих явлений и доведения этих причин до сознания больного.
Результатом обобщения психоаналитических исследований Фрейда этого периода явились опубликованные в начале XX века классические работы «Толкование сновидений» (1900), «Психопатология обыденной жизни» (1901), «Остроумие и его отношение к бессознательному» (1905) и др.
Причинами многих неврозов у пациентов Фрейда в то время были различные сексуальные проблемы, поэтому Фрейд обратился к исследованиям сексуальности и ее развития в детстве. С тех пор развитие сексуальности Фрейд ставил в центр всего психического развития человека («Три очерка по теории сексуальности», 1905) и пытался объяснить им такие явления человеческой культуры, как искусство («Леонардо да Винчи», 1913), особенности психологии первобытных народов («Тотем и табу», 1913) и др.
В 1902 году Фрейд стал профессором Венского университета.
В 1908 году (вместе с Эйгеном Блейлером и Карлом Густавом Юнгом) основал «Ежегодник психоаналитических и психопатологических исследований», в 1910 году — Международную психоаналитическую ассоциацию.
В 1912 году Фрейд основал периодическое издание «Международный журнал по медицинскому психоанализу».
В 1915-1917 годах он читал лекции по психоанализу в Венском университете и готовил их к изданию. Тогда же вышли из печати его новые работы, где он продолжил свои исследования тайн бессознательного.
В январе 1920 года Фрейду было присвоено звание ординарного профессора Венского университета.
В 1920-х годах ученый разрабатывал новые проблемы психоанализа: он пересматривал учение о влечениях («По ту сторону принципа удовольствия», 1920), выделяя «влечения к жизни» и «влечения к смерти», предложил новую модель строения личности (Я, Оно и Сверх-Я), распространял идеи психоанализа на понимание практически всех сторон общественной жизни.
В 1927 году опубликовал книгу «Будущее одной иллюзии» — психоаналитическую панораму прошлого, настоящего и будущего религии, трактуя последнюю в статусе навязчивого невроза. В 1929 году издал одну из наиболее философических своих работ «Беспокойство в культуре». В ней Фрейд описал теорию, согласно которой не Эрос, либидо, воля и человеческое желание сами по себе выступают предметом творчества мыслителя, а совокупность желаний в состоянии перманентного конфликта с миром культурных установлений, социальными императивами и запретами, олицетворенными в родителях, разнообразных авторитетах, общественных идолах и т.д. В 1939 году Фрейд опубликовал книгу «Моисей и монотеизм», посвященную психоаналитическому осмыслению философских и культурологических проблем.
В 1930 году Фрейд был удостоен Литературной премии им. Гёте. Он был избран почетным членом Американской психоаналитической ассоциации, Французского психоаналитического общества, Британской Королевской медико-психологической ассоциации.
В 1938 году после захвата Австрии фашистской Германией Фрейд эмигрировал в Великобританию.
В 1923 году у Фрейда был диагностирован рак челюсти, вызванный его пристрастием к сигарам. Операции по этому поводу проводились постоянно и мучили его до конца жизни. Летом 1939 года состояние здоровья Зигмунда Фрейда начало ухудшаться, и 23 сентября того же года он умер.
Труды Фрейда оказали колоссальное воздействие на ранее существовавшие представления о человеке и его мире, и положили начало формированию новых представлений и психологических теорий.
В Санкт-Петербурге, Вене, Лондоне, и Пршиборе есть музеи им. Фрейда. Памятники Фрейду установлены в Лондоне, Пршиборе, Праге.
Зигмунд Фрейд был женат на Марте Бернейс (Martha Bernays), в семье было шестеро детей. Самая младшая дочь Анна (1895-1982) стала последовательницей отца, основала детский психоанализ, систематизировала и разрабатывала психоаналитическую теорию, внесла значительный вклад в теорию и практику психоанализа в своих трудах.
Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников
У Фрейда все сводится к сексу: взгляд на стереотип
Гиперсексуализация девочек, культ порно у мальчиков, моральная вседозволенность, которую демонстрируют их родители… Разве не Фрейд в этом виноват?Не он ли первый провозгласил, что движущей силой «Я» служит бессознательное со всеми скрытыми в нем непристойными желаниями и фантазиями? И не он ли первый утверждал, что все без исключения дети «полиморфно извращены»? «Да он озабоченный!» — восклицают некоторые.
Какие бы дискуссии ни велись вокруг психоанализа с самого момента его появления, главный аргумент противников кушетки все эти годы остается неизменным: если тема секса является «альфой и омегой» психоаналитической мысли, как можно не видеть в этом определенную «озабоченность»?
«Продолжать упорно критиковать Фрейда за «пансексуализм» может лишь тот, кто совершенно не знаком с темой, — утверждает психоаналитик Катрин Шабер, — или знаком с ней лишь наполовину. Иначе как можно такое заявлять? Конечно, Фрейд подчеркивал важность сексуальной составляющей человеческой природы и даже утверждал, что она лежит в основе всех неврозов. По уже с 1916 года он не уставал повторять: «Психоанализ никогда не забывал, что есть и несексуальные влечения, он опирается на четкое разделение сексуальных влечений и влечений «Я».
Так что же в его высказываниях оказалось настолько сложным, что уже сотню лет не стихают споры по поводу того, как их следует понимать? «Причина в фрейдовском понятии сексуальности, которое не все толкуют правильно, — объясняет Катрин Шабер. — Ставя сексуальность в центр бессознательного и всей психики, Фрейд говорит не только о генитальности и об осуществлении сексуальности. В его понимании психосексуальности наши импульсы вовсе не сводятся к либидо, которое стремится найти удовлетворение в успешном сексуальном контакте. Это энергия, движущая сила жизни как таковой, и воплощается она в различных формах, направляется и на другие цели, такие как, например, достижение удовольствия и успеха в работе или творческого признания». Из-за этого в душе у каждого из нас возникают психические конфликты, в которых сталкиваются мгновенные сексуальные импульсы и потребности «Я», желания и запреты.
«Фрейд ни в коем случае не призывает: «Хотите жить лучше — займитесь сексом!» — подчеркивает Катрин Шабер. — Пет, сексуальность не так просто освободить, не так просто полностью удовлетворить: она складывается с первых дней жизни и может стать источником и страданий, и наслаждения, о чем и сообщает нам мэтр психоанализа». Его метод помогает каждому вести диалог со своим бессознательным, разрешать глубинные конфликты и обретать тем самым внутреннюю свободу.
Катрин Шабер (Catherine Chabert) — член Французской психоаналитической ассоциации
Расшифровка Любовь у Фрейда, Фромма, Маркузе, Лакана, Ханны Арендт и Маши Макаровой
Либидо, невроз, рассеянная эротика, хиазм, раздвоенное бытие и другие термины, которыми описывают любовь в XX веке
Автор Артемий Магун
Переходим в XX век в нашем очень беглом изложении. Вы понимаете, что я не претендую здесь на полноту. Здесь узловую роль в понимании любви сыграл, конечно, психоанализ. Школа, которая сначала была, в общем-то, школой преимущественно медицинской, терапевтической, но потом выросла до целого философского направления. Зигмунд Фрейд, который создал эту школу, поначалу был очень материалистически настроен и сводил любовь, по сути дела, к физиологическому половому импульсу. Не видя любви, он видит энергию
Фрейд описывает эмоциональную жизнь человека как своего рода неврозы, то есть нервные напряжения, связанные с конфликтом влечений. Например, он выделяет истерию — ненасытимое желание, связанное с постоянным сомнением в другом; навязчивый невроз, или обсессию, когда, наоборот, объект постоянно с нами и мы даже иногда хотели бы от него отстроиться, но не можем. По сути дела, то, что мы называем любовью, Фрейд старается описать при помощи этих двух терминов. Кроме того, он выделяет полуневроз, которым является сублимация, сублимация полового влечения. Если твое половое влечение не удовлетворено, ты начинаешь писать стихи, раздумывать о смысле бытия — то есть это как бы такой перевернутый Платон. Если у Платона ты должен подавить свое половое влечение и перейти к созерцанию сути бытия, то у Фрейда это происходит с неудачниками, с теми, у кого так или иначе не получилось. Общество репрессировало их половое влечение, и тогда они успешно занимаются сутью бытия. Это издевательская, немножко карнавальная модель, но что-то в ней есть, как и в версии Платона. Фрейд понимает любовь как своеобразную сублимацию. Когда люди начинают говорить о любви, то, вероятно, это значит, что они не удовлетворены телесной, материальной составляющей и хотят поэтому сублимировать свои чувства.
Но шире говоря, конечно, весь Фрейд — о любви, поскольку он старается объяснить почти всю эмоциональную жизнь человека именно через либидо, то есть материально понятую любовь. Наряду с влечениями к «я», с любовью к себе, любовь к другому является двигателем всей жизни человека. И это не любовь к какому-то одному человеку, как в традиционной романтической любви: по Фрейду, человек вступает в слабое или сильное половое отношение почти со всеми, кто его окружает, начиная с отца и матери.
Отдельно Фрейд развивает интересное учение о влюбленности, по-немецки — Verliebtheit. Собственно, у него это не то же самое, что любовь, Liebe, но для нас эта влюбленность ближе как раз к тому, что мы называем любовью. Так вот, влюбленность — это очень сильное чувство, которое объединяет, во-первых, поклонение авторитету, связанному с идентификацией «я» и другого человека (то есть мы не столько любим, сколько проецируем себя) и, второе, — привязанность к внешнему объекту, к тому другому, к тому, что не мы, то есть традиционное либидо. Вот когда эти две самые сильные человеческие страсти соединяются на одном человеке, то есть один и тот же человек является для нас авторитетом и объектом, которого можно потрогать, которым можно завладеть, — вот это, считает Фрейд, в каком-то смысле ужас, потому что страсть здесь почти неостановима. Этим он объясняет, например, тоталитарные культы разного рода и феномен вождя. А шире говоря, он ухватывает здесь нечто важное для любви в целом: это и полурелигиозное восхищение другим человеком как личностью, и параллельно — странное желание его или ее потрогать, объективировать. Настоящая любовь там, где нелегко соединяются оба эти регистра.
Как я уже сказал, на самом деле теория Фрейда, вопреки самому Фрейду, посвящена именно любовной жизни современного человека в ее прозаическом понимании. Можно сказать, романной жизни. Конечно, Фрейда не было бы без французского романа. Современный французский философ Ален Бадью называет психоанализ современной теорией любви. У него есть термин «родовая процедура», то есть процедура порождения истины в данной конкретной ситуации. То есть у тебя есть ситуация, ты пытаешься вывести наружу ее потенциал, понять, о чем она, сконструировать в ней что-то новое, какие-то новые возможности. Если эта ситуация у тебя бытовая, личная, то есть мы не говорим о политической революции, а именно о родовой процедуре любви. Любовь — это способ бытования истины, и психоанализ, по Бадью, — это как раз та традиция, которая была направлена на выявление этой истины.
Дальше в рамках психоанализа было в свое время очень много рассуждений как раз о любви. Яркие интерпретации любви в психоанализе предложили Эрих Фромм и Герберт Маркузе, оба — члены так называемой Франкфуртской школы. У Фромма возникает моральная интерпретация любви: он говорит, что любовь — это здоровое чувство, хороший выход из всевозможных неврозов, которые у тебя могут быть, это функция, которая позволяет нам быть сосредоточенным не на объектах того или иного рода, не на владении, а на собственном существовании и существовании другого. То есть любящий — это тот, кто вступает в экзистенциальное, полноценное общение с другим индивидом как личностью и самоотверженно дарит себя ему. А если этого всего не получается, то начинаются неврозы по Фрейду.
То есть Фромм, грубо говоря, ставит Фрейда на голову и возвращается к более традиционной модели романтической любви или даже дружбы, а либидо уже не играет центральной роли — точнее, оно понимается как синоним настоящей любви. Вроде бы это более здравая модель — а с другой стороны, она очень банальна и моралистична. Что же происходит, собственно, с нашими иррациональными влечениями — здесь непонятно.
Герберт Маркузе в чем-то здесь близок, но он идет другим путем. Он считает как раз половую любовь, эрос, совокупностью некоторых конструктивных, утвердительных желаний и страстей, которые у нас есть. Но, кроме того, у нас есть, естественно, и очень много негативного: вражда, ненависть, тревога, —которое в основном связано с тем, что общество (репрессивное, авторитарное) давит в нас конструктивные импульсы. То есть если поменять общество, если снять это давление, то предназначение человека — это любовь в смысле эроса. Любить надо, естественно, не одного человека, а многих. Присутствует некоторая рассеянная эротика, рассеянная сексуальность, которая дает выход в человеке именно тому, что нужно. Поэтому, скажем, революция 1968 года и всеобщая эмансипация сексуальности, произошедшая в 1970–80-е годы, а сейчас вроде бы заканчивающаяся на наших глазах, шла как раз под влиянием идей Маркузе. А они, в свою очередь, встраивались им в психоаналитическую традицию.
Самый известный теоретик психоанализа — это французский философ Жак Лакан. Он тоже писал довольно много про любовь и, как и упомянутые авторы, трактовал ее гораздо более экзистенциально, одухотворенно, чем сам Фрейд. Любовь у Лакана — это не просто секс, не просто диалог «я — ты», а это, как он выражается, «дар того, чего у тебя нет, тому, кто этого не хочет». Такой парадокс. То есть это половое отношение, но оно осложнено тем, что Лакан называет «символической кастрацией», тем, что наше половое влечение и вообще жизнь наших влечений с самого начала отмечены некоторой нехваткой, некоторой фрустрацией.
В результате этого ты не можешь спокойно вступить в гармоничные отношения с другим человеком, но тебе нужно мыслить себя как объект и пытаться завладеть другим тоже как объектом. И вот эта игра «субъект — объект», неизбежная объективация друг друга и в то же время попытка принести себя в качестве объекта в дар, делает любовь похвальной, но достаточно бесперспективной и трагической практикой. По Лакану, мы обречены на взаимонепонимание в любовных отношениях, но тем не менее они возможны и они выражают наше в каком-то смысле даже предназначение. Заметьте, что опять же здесь у Лакана есть преемственность по отношению к французской традиции, к французскому роману, достаточно скептическому в отношении любви.
В XX веке любовь становится культовым предметом для масс, но, конечно, постоянно подвергается и философской рефлексии. Помимо фрейдистской традиции, много пишут о любви в современной французской метафизически ориентированной философии. В частности, в феноменологии. Феноменология — это такая философская традиция XX–XXI веков, которая пытается на основе опыта, в том числе эмоционального, перестроить наше представление о реальности — о реальности жизни, о нашем жизненном мире.
В частности, Морис Мерло-Понти, крупнейший французский феноменолог, создал теорию, которая очень много дает для понимания половой любви. Такая любовь представляет собой, говорит Мерло-Понти, хиазм, перекрест — от буквы Х, которая образует переплетение. Здесь наше тело как бы наизнанку выворачивается в отношении с другим человеком — и буквально, и в переносном смысле, и мы, как на ленте Мебиуса, встречаемся с другим человеком внутри самих себя. Любящие — это те, кто таким образом переплетается. Уже непонятно, где кончается моя кожа и начинается твоя, где я тебя буквально проглатываю, — и так далее, по мере сил. И тем самым, собственно, человек, каждый из этих любящих, подключается к чему-то вне себя, происходит та самая желанная трансценденция. Потому что иначе мы были бы замкнутыми монадами, которые вообще не имели бы никакого контакта с внешним миром.
Еще один современный французский автор-феноменолог, который пишет о любви, — это Жан-Люк Марион, тоже очень знаменитый философ. Он написал книгу «Эротический феномен». Марион считает, что любовный опыт сродни религиозному. У него есть термин «насыщенный феномен», то есть феномен, который настолько богат всевозможными видами опыта, эмоциями, переживаниями, что ему невозможно поставить в соответствие внешний конкретный внешний объект. Вот мы сейчас наблюдаем, допустим, Елену Петровну, мы очень любим Елену Петровну, и когда мы видим Елену Петровну — нас охватывает такое сильное чувство, что мы прямо не можем. То есть любовь, то, что мы ощущаем при виде Елены Петровны, больше этой Елены Петровны, оно не может быть сведено к наблюдению вот этой конкретной личности Елены Петровны. В этом феномене встает вопрос о самом бытии. Это чем-то похоже на стендалевскую кристаллизацию, но наоборот. Поэтому любовь, действительно, — это важнейший в нашей жизни феномен, абсолютно необходимый для бытия человека. Почему? Потому что через этот феномен происходит прежде всего удостоверение человека в значимости собственного бытия — и заодно бытия вообще. Он находит другого человека, который дает ему словесное признание, и весь комплекс переживаний, связанный с этим словесным признанием, и образует любовь. Он, повторяю, не сводится к взаимоотношениям с данным конкретным индивидом. Это такая развернутая и сложная теория, но суть ее достаточно понятная и, я бы сказал, местами тривиальная.
Я уже упоминал нашего современника, французского философа Алена Бадью — вот он уже не феноменолог. Даже затрудняюсь сказать, в какой он парадигме работает. В каком-то смысле он экзистенциалист, наверное. Он известен прежде всего своей политической теорией, теорией политического события, но он тоже написал небольшую книгу о любви, в которой любовь рассматривается (немножко вопреки Платону) как сущностное раздвоение бытия. То есть не то что это не единство, но это не полное объединение, это создание двоицы, раздвоенного бытия. И, соответственно, такая любовь растет из события встречи. Вот ты встретился, случайно или не совсем, с другим человеком, с той же самой Еленой Петровной, и у тебя появился двуединый субъект. Допустим, если ты Николай Иванович и тебе нравится Елена Петровна, то получается — Николай-Иванович-и-Елена-Петровна, как «Иван-да-марья» — это теперь какое-то время нераздельное такое двуединство, слияние. Вспомним вагнеровских Тристана и Изольду. Но вся суть здесь в том, что они образуют двойной, не сводимый к одному объект. Ну а про встречу — мы видим, что здесь продолжается все та же традиция XIX века, традиция романа, где любовь — это результат какого-то случайного хаоса переплетений, интриг судьбы, приключений и так далее. Но здесь этому приключению придается какая-то романтическая сверхценность. И Бадью считает, что созданный в результате любви такой двойственный объект не может сам по себе существовать, без твоего постоянного вовлечения. Здесь любовь становится еще и субъективным отношением. Ты должен быть верным событию любви, ты должен быть верным этой двоице, ты должен постоянно доказывать и поддерживать любовь, иначе она пропадает. То есть тут немножко тоже как с религией. Можно сказать, что Бог, конечно, есть, но если ты не молишься Богу, то его и нет. Так же и здесь. Любовь — это не медицинский факт, не психоаналитическая «высокая болезнь», а некоторое событие, которое нуждается в постоянном подтверждении и утверждении.
Если сейчас подводить итог, то, во-первых, любовь продолжает быть сверхценным явлением современной философии. В этом смысле Платон и христианство продолжаются. Не все, конечно, авторы пишут о любви, но все время от времени упоминают о ней с крайним пиететом. Если они ее и критикуют, то это во имя какой-нибудь высшей, бестелесной, но все равно любви. Из исключений мне известна разве что Ханна Арендт (не случайно женщина) — она выражает порой беспокойство по поводу того, что так много говорят о любви и тем самым отвлекают людей от публичной сферы, от сферы поступков, политических решений и выводят людей в интимность, которая характерна для любви, в их совместное одиночество. Но даже Арендт в конечном счете любви не противостоит: как я уже говорил, она пропагандирует «любовь к миру» в духе Августина.
Таким образом, что можно сказать в целом? Любовь — это очень древний миф и это действительно древняя сила взаимного влечения предметов, которая доходит до просто физической силы, всемирного тяготения, и эта сила придает инстинктивному поведению человека некий дополнительный сверхимпульс, какой-то избыток. Она заставляет человека обращать особое внимание на людей, животных, вещи, которыми человек наслаждается. Он их не может полностью объективировать, есть что-то еще, и вот это еще — это любовь. Но при этом подлинная любовь все-таки включает еще и любовь к самому себе или к самой себе, то есть любовь к процессу собственного бытия.
Мне вслед за Аристотелем кажется, что на самом деле любовь, которая была бы полным самопожертвованием и растворением в другом, — эта любовь тоже не аутентичная. В любви должна быть любовь к любви, то есть к самому процессу, в котором ты встречаешься с другим человеком, к себе, который любит. Иначе любовь не сможет воспроизводиться. Но, конечно, любовь не работает сама по себе: как мы уже видели, здесь необходимы постоянные субъективные усилия. И здесь неизбежно постоянное вопрошание, постоянная неопределенность, постоянные сомнения. Но только на этих условиях нам с вами вообще дана способность к какому-либо отношению.
Дальше. Важный феномен — любовь все-таки не единственная земная страсть. Есть же и другие аффекты. Есть еще как минимум ненависть, то есть полярная любви страсть. Что с ней происходит? Она априори подчинена любви, как, в общем-то, почти все философы считают, она вторична? Не знаю. Ненависть, сила расторжения, отторжения довольно фундаментальна. И, возможно, сила и пафос романтической любви обусловлены именно тем, что ей попутно, помимо позитивного отношения и симпатии, надо еще преодолевать неизбежную ненависть или страх, которые мы испытываем при виде чужого человека. А если это еще и человек другого пола, гендера или, не дай бог, другого возраста, другой национальности, то эта ненависть или страх неизбежно возрастают. Чтобы перебить ненависть, мы и говорим, что любовь — это задача, это сила, это постоянная тревога и усилия. Почему? Ну, видимо, потому, что, если она не придет на это место в отношении с другим человеком, туда очень легко может прийти ненависть. Ненависть тоже ведь может быть избирательной, это не обязательно ненависть вообще ко всему миру.
Более того, даже если не брать ненависть как отрицательное чувство отторжения, сама любовь с ее навязыванием дара, как мы упоминали, с ее желанием слиться в смерти, вообще с определенной навязчивостью, которую мы тоже упоминали, — она для вас позитивна, а для другого человека или для общества она может выступать как раз как очень даже негативный феномен, то, что называется сегодня «харассмент». То есть вроде как это не ненависть, не жестокая какая-то практика, не мучение другого человека, но сам факт того, что вы лезете к нему со своей любовью, может быть расценен как акт ненависти. Поэтому, учитывая этот взаимообмен, диалектику любви и ненависти, в том числе то, что любовь сама, с другой точки зрения, может быть рассматриваема как ненависть, здесь создается, вообще говоря, очень взрывоопасный клубок.
То есть либо ненависть и любовь могут иногда объединиться и ненависть будет подпитывать любовь, и тогда мы имеем какую-то всесжигающую мощную страсть, либо, наоборот, все позитивные силы любви на самом деле подключаются к всепобеждающей ненависти. Например, сегодня в американском обществе ненависть к Дональду Трампу, по-моему, приобретает именно такой масштаб.
С XIX по XXI век культивация любви крутится вокруг половой любви двух индивидов. Их объединение в семью само по себе непрочно, поэтому оно требует постоянной аффективной подпитки. Конечно, это сила любви, это секуляризация христианской любви к Христу или к Мадонне — это все верно, но то, что каждый вообще должен кого-то любить, — это, можно сказать, результат принципа трансценденции и любви к иному, того, что мы должны выйти наружу. Но то, что мы требуем любви взамен, и то, что мы любим избранного индивида, выбираем его или ее, — это некоторое смещенное удвоение нашего собственного нарциссизма, переплетение любви к «я» и любви к другому, переплетение, я бы сказал, единства с одиночеством как высшего принципа. То есть принцип объединения всех и принцип единого как одного конкретного человека. Выбор моего возлюбленного — это возвращение на другом материале ко мне же, к вопросу о моей собственной случайной и удивительной экзистенции. Иначе мы бы просто симпатизировали всем, любили всех, вступали бы в половые отношения со всеми, не стоял бы вопрос выбора этой конкретной личности. Поэтому, если немножко иронично формулировать, романтическая любовь современности — это некоторое компромиссное образование между человеколюбием и нарциссизмом.
Но остается, как мы видели, еще дружба. Она, как и в Древней Греции, является у нас неформальным цементом общества. Дружба создает риск прагматического использования любимого, мы об этом тоже говорили, но, с другой стороны, в ней меньше обременительной навязчивости, поэтому, может быть, она и является альтернативой вот такой сверхсильной страсти, которой является любовь. Далее, если даже дружба может показаться нам слишком избирательной и утилитарной, то остаются как минимум жизнелюбие и человеколюбие, то, что раньше называли словом «филантропия». Общество вряд ли мыслимо без некоторой фоновой симпатии, без этой аристотелевской «филии», объединяющей людей.
Можно обсуждать, насколько необходима и насколько неизбежна любовь к одному индивиду, любовь, которая нарушает нашу социальную ткань и ставит под вопрос нашу собственную личность, или предпочтительнее тоже упоминавшиеся мной публичные и более слабые формы любви, такие как дружба. Возможно, необходимо и то и другое. Но понятно, что любовь (как, по крайней мере, мы ее понимаем уже 2,5 тысячи лет) превышает свои предметы. За любовью к Елене Петровне или Николаю Ивановичу, за любовью к родителям, детям и так далее стоит что-то более фундаментальное, некоторая структура нашего существования, нашего отношения к миру. Я бы сказал, что нам надо всегда помнить и задумываться о любви как таковой. Не любви к чему-то, а любви, можно сказать, ни к чему. Можно сказать, что любовь нам ценна как минимум просто как имя. Не случайно в русском языке есть имя Любовь — не во всех языках, вообще говоря, такое имя собственное есть. Это что-то говорит о русской культуре. И есть такая замечательная песенка:
Либе, либе, аморе, аморе,
Либо, либо, любовь.
Вот она очень точно, мне кажется, отражает многообразие этого феномена и в то же время его зацикленность на вопросе о нем самом, на любви как таковой, вне какого-либо дополнительного смысла.
как Фрейд выбирал пациентов для психоанализа — T&P
Зигмунд Фрейд считал, что психоанализ противопоказан глупым или склонным к нарциссизму людям, психопатам и извращенцам, а достичь успеха можно только с теми, кто понимает, что такое мораль, и сам стремится лечиться. Как пишет французская исследовательница Элизабет Рудинеско, если воспринимать его заявления буквально, получится, что такое лечение подходит только «для людей образованных, способных видеть сны и фантазировать». Но на практике пациенты, которых он принимал у себя дома на улице Берггассе в Вене, далеко не всегда подпадали под эти критерии. T&P публикуют отрывок из книги «Зигмунд Фрейд в своем времени и нашем», которая вышла в издательстве «Кучково поле».
Известно, что пациенты, принятые Фрейдом в качестве «больных» до и после 1914 года, пришли к нему лечиться в той или иной степени по принуждению: это все женщины, о которых упомянуто в «Этюдах об истерии», это Ида Бауэр, Маргарита Чонка и многие другие. При таких условиях вероятность того, что лечение окажется «удачным», была мала, особенно когда речь шла о юных особах, взбунтовавшихся против установленного в семье порядка, в их глазах Фрейд представал похотливым доктором или сообщником родителей. И наоборот, пациенты, приходившие на Берггассе для анализа по собственной доброй воле, в общем были удовлетворены. Отсюда парадокс: чем больше лечение зависело от свободного желания пациента, исходило от него самого, тем более успешным оно было. И Фрейд из этого заключал, что больной должен полностью принимать все условия, иначе невозможен никакой психоаналитический опыт. Необходимо уточнить, что если анализируемый хотел сам стать аналитиком, то лечение имело тогда куда больше шансов стать терапевтическим, затем уже научным, потому что пациент непосредственно вовлекался в само дело. Как следствие, и без исключений, лечение, вполне завершенное, то есть, с точки зрения обратившегося к Фрейду лица, наиболее удовлетворительное — это было такое лечение, которое, с одной стороны, было добровольным, с другой — предполагало самое активное участие пациента*.
* Это как раз потому, что психоаналитики не хотели сравнивать свои случаи с теми, о которых Фрейд не рассказал, и они не могли дать настоящую оценку его практике. Все прочие смешанные направления – сторонников Кляйн, Лакана, постлаканистов, ференцистов и т. д. – удовлетворялись комментированием; таков канонический корпус, история Анны О. и «случаи», приведенные в «Этюдах об истерии», а также в знаменитых «Пяти случаях», из коих только три могут расцениваться как лечение. Тем самым осталось свободное поле для антифрейдистов, которые воспользовались им, чтобы сделать из Фрейда шарлатана, не способного никого вылечить. Действительность же куда сложней, и мы это видели.Пациентами Фрейда в подавляющем большинстве были евреи, страдавшие неврозами в самом широком смысле этого слова, какой придавался ему в первой половине столетия: неврозами иногда легкими, но зачастую серьезными, которые позже назовут пограничыми состояниями и даже психозами. Немалое число пациентов принадлежало к интеллектуальным кругам, часто это были известные люди — музыканты, писатели, люди творящие, врачи и т. д. Они хотели не только лечиться, но испытать, что такое лечение словом, которое ведет сам его создатель. На Берггассе они главным образом обращались, уже побывав у других светил медицинского мира Европы — психиатров или специалистов по всем видам нервных болезней. И, что бы там ни говорили, до 1914 года все они столкнулись с тем самым пресловутым «терапевтическим нигилизмом», столь характерным для душевной медицины этой эпохи.
Огромный успех получила в психоанализе разработка Фрейдом системы толкований аффектов души, в основу которых легла обширная нарративная эпопея, которая участвовала больше в расшифровке загадок, а не психиатрическая нозография. На кушетке этого оригинального ученого, тоже страдавшего телесными недугами, в окружении роскошной коллекции предметов, трогательно красивых собак каждый мог почувствовать себя героем какой-нибудь театральной сцены, где мастерски играют свою роль принцы и принцессы, пророки, свергнутые короли и беспомощные королевы. Фрейд рассказывал сказки, резюмировал романы, читал стихи, воскрешал в памяти мифы. Еврейские истории, анекдоты, рассказы о сексуальных желаниях, скрытых в глубинах души — все это, в его глазах, прекрасно подходило для того, чтобы наделить современного человека мифологией, которая явила бы ему великолепие истоков человечества. В техническом плане Фрейд оправдывал подобную позицию, утверждая, что правильно проведенный, то есть удавшийся, анализ преследует целью убедить пациента принять подлинность некой научной конструкции просто потому, что высшее преимущество заключается в том, чтобы просто отвоевать обретенное воспоминание. Другими словами, успешное лечение — такое лечение, которое позволит понять глубинную причину страданий и неудач, возвыситься над ними, чтобы осуществить свои желания.
Фрейд принимал по восемь пациентов в день, его сеансы длились 50 минут, шесть раз в неделю, иногда много недель, а то и месяцев. Бывало, что лечение затягивалось бесконечно, случались повторы и неудачи. Помимо этого Фрейд принимал других пациентов для обычных консультаций, назначал лечение, проводил несколько сеансов психотерапии. Обычно он не делал никаких записей, занимаясь «диванным искусством». Это было приобщение к путешествию: Данте ведет Вергилия, как в «Божественной комедии». Если он рекомендовал воздержание, то никогда не следовал каким-либо принципам «нейтралитета», предпочитая «нерешительное внимание», позволявшее действовать бессознательному. Он говорил, вмешивался, разъяснял, растолковывал, сбивался и курил сигары, не предлагая пациентам, на что они реагировали по-разному. Наконец, если возникал повод, вспоминал какие-нибудь подробности из собственной жизни, упоминал о вкусах, политических предпочтениях, убеждениях. Одним словом, сам вовлекался в лечение, уверенный в том, что преодолеет самое упорное сопротивление. Когда же это не удавалось, всегда стремился понять, почему, пока оставалась надежда на успех. Иногда допускал бестактность, сообщая своим корреспондентам о том, что происходило во время сеансов, которые он вел, а иногда читал некоторым пациентам полученные им письма, где шла речь о них, тогда как все это должно было оставаться конфиденциальным.
* Математик Анри Рудье рассчитал для меня, каково было состояние Фрейда на различных этапах его жизни. До Первой мировой войны – во флоринах и в кронах, затем, с 1924 года, – в шиллингах и долларах. Отметим, что все «денежные пересчеты», предлагавшиеся для того, чтобы определить цену фрейдовских сеансов и перевести ее в евро или в доллары XXI века, не имеют под собой никаких научных оснований, и авторы, помимо всего прочего, противоречат друг другу: у одних получается 450 евро, у других – 1000, у третьих – 1300. Такие расчеты ни в коем случае нельзя принимать всерьез, они преследуют цель представить Фрейда мошенником или алчным человеком. Говорить же о его состоянии можно, только сравнивая его с другими современниками, которые занимались тем же самым, что и он, и вышли из того же общественного класса. Конечно, Фрейд разбогател, если учесть, что в том же самом возрасте его отец жил в относительной бедности.Фрейд изо дня в день подводил счета, записи вел в специальном дневнике (Kassa-Protokoll) и в письмах без конца говорил о деньгах. Между 1900 и 1914 годом его социальный статус был равен положению видных профессоров медицины, которые между тем принимали пациентов и частным образом*. Он был достаточно обеспечен, как и все более или менее заметные практики его поколения, и вел такой же образ жизни.
Во время войны доходы рухнули — одновременно с австрийской экономикой. Но начиная с 1920 года он понемногу восстановил свое состояние, принимая пациентов не только из прежних европейских держав, разоренных финансовым кризисом и обесцениванием денег, но также других психиатров или обеспеченных иностранных интеллектуалов, приехавших из США или желающих обучиться психоанализу. Фрейд постепенно стал аналитиком аналитиков.
Когда было возможно, он просил заплатить за лечение в валюте. С течением лет ему удалось разместить сбережения за границей, к ним добавились довольно значительные суммы за авторские права. Если он и зарабатывал меньше, чем психоаналитик, живущий в Нью-Йорке или Лондоне, определенно был более обеспеченным, нежели немецкие, венгерские и австрийские последователи, которым при развале экономики было туго. В октябре 1921 года, приглашая Лу Андреас-Саломе приехать в Вену, поскольку она высказала такое желание, он писал: «Если вы рвете с родиной из-за того, что в стране посягают на свободу движения, позвольте мне переправить вам в Гамбург деньги, необходимые для поездки. Мой зять управляет там моими вкладами в марках, а также доходами в твердых иностранных деньгах (американских, английских, швейцарских), я стал относительно богат. И я был бы не прочь, чтобы богатство доставляло мне некоторое удовольствие».
* В то же самое время в Нью-Йорке цена за сеанс составляла 50 долларов. Вот заметки экономиста Томаса Пикетти по поводу доходов Фрейда, рассчитанные по моей просьбе: «Фрейд был успешным врачом, в чем не было ничего скандального, учитывая очень высокий уровень неравенства, характерный для того времени. Средний доход составлял от 1200 до 1300 золотых франков в год на одного жителя. Сегодня средний доход (без учета налогов) составляет порядка 25 000 евро в год на взрослого. Чтобы сравнить общие итоги, лучше будет умножить суммы в золотых франках 1900–1910 годов с помощью коэффициента, порядка 20. Кристфрид Тёгель приписывает Фрейду доход порядка 25 000 флоринов, что соответствует 500 000 евро годового дохода на сегодняшний день. Это, конечно, достаточно высокая прибыль, но и довольно показательная для высшего уровня эпохи. При постоянном неравенстве это соответствовало бы скорее примерно 250 000 евро годового дохода на сегодня».Для сравнения заметим, что в 1896 году Фрейд брал за час 10 флоринов; в 1910 году — от 10 до 20 крон за сеанс; в 1919-м — 200 крон или 5 долларов, если пациент — американец (что равно 750 кронам), или гинею, что чуть больше одного ливра стерлингов (600 крон), если пациент — малообеспеченный англичанин. Наконец, в 1921 году он подумывал просить от 500 до 1000 крон, затем остановился на 25 долларах* за час, что не мешало брать с некоторых пациентов суммы, менее завышенные.
Временами он не мог сдерживать несправедливых и резких антиамериканских настроений, вплоть до того, что утверждал, например, что его последователи за Атлантикой хороши только потому, что приносят ему доллары. Как раз одного собеседника он напугал тем, что заявил, будто статую Свободы можно заменить другой, которая «держит в руке Библию». На следующий день во время анализа одному из учеников сказал, что американцы настолько глупы, что весь их образ мыслей можно свести к нелепому силлогизму: «Чеснок — хорошо, шоколад — хорошо, кладем немного чеснока в шоколад и едим!».
Падение центральноевропейских империй и постепенное преобладание в международном движении американских психоаналитиков Фрейд переживал как глубокое унижение. Он мучился, что всех пациентов вынужден заставлять платить, и благожелательно относился к идее о том, что медицинские учреждения должны оказывать неимущим бесплатную помощь. Американское представление о демократии, личной свободе и правах народов на самоопределение в целом вызывало у него ужас. «Американцы, — сказал он однажды Шандору Радо, — переносят демократический принцип из области политики в науку. Все поочередно должны быть президентами. А сделать что-нибудь не могут».
Фрейд всегда считал, что психоаналитическое лечение противопоказано людям глупым, необразованным, слишком старым, меланхоличным, маниакально одержимым, страдающим анорексией или истерией, пусть эпизодически. Он также исключал психоаналитические опыты для психопатов или извращенцев, «не желающих примириться с самими собой». С 1915 года в категорию «неанализируемых» он добавил и тех, кто подвержен серьезному нарциссическому расстройству, одержим влечением к смерти, к хроническому разрушению и не поддающихся сублимации. Позднее, когда Ференци предложил ему пройти анализ, он пошутил, что речь идет о человеке, которому под семьдесят, который курит, у которого раковая опухоль, ему уже ничто не поможет. Фрейд говорил и обратное — что психоанализ предназначен, чтобы лечить истерию, неврозы, связанные с навязчивым преследованием, фобии, состояние тревоги, подавленности, половые расстройства. И добавлял, что достичь успеха можно только с людьми умными, понимающими, что такое мораль, стремящимися лечиться.
«Маньяки, психопаты, меланхолики, нарциссы консультировались и у других специалистов, которые, как и Фрейд, не добились успешных результатов. Но лишь одного Фрейда обвиняли как при жизни, так и после смерти»
В 1928 году он довольно ясно заявил венгерскому последователю Иштвану Холлосу, инициатору реформы психиатрических больниц, что ненавидит пациентов с психотическими расстройствами. «Я окончательно убедился, что не люблю этих больных, они меня злят, потому что непохожи на меня, на все, что можно бы было назвать человеческим. Это странный сорт нетерпимости, который делает меня совершенно непригодным для психиатрии Я поступаю в данном случае, как и другие врачи до нас, в отношении больных истерией, не есть ли это результат пристрастности интеллекта, всегда проявляющегося куда ясней, выражение враждебности по отношению к «Оно»?».
Понимая эти заявления буквально, можно решить, поверив основателю, что психоанализ годится только для людей образованных, способных видеть сны или фантазировать, осознающих свое состояние, заботящихся об улучшении собственного благосостояния, с моралью вне всяких подозрений, способных в силу позитивного трансфера или антитрансфера вылечиться за несколько недель или месяцев. Ну, мы знаем, что большинство пациентов, приходивших на Берггассе, этому профилю не соответствовали.
* В качестве примера можно обратить внимание, что венский архитектор Карл Мейредер (1856–1935), которого в 1915 году Фрейд лечил в течение десяти недель от хронической меланхолии, установил своеобразный рекорд, обратившись к пятидесяти девяти врачам, чьи предписания и прочие методы лечения оказались совершенно неэффективными. Но только Фрейд был обвинен, что его не вылечил.Иначе говоря, с начала века существовало большое противоречие между теми указаниями для проведения лечения, за которые ратовал в своих статьях Фрейд, и его собственной практикой. Осознавая это, он исправлял свою теорию, описывая во «Введении в нарциссизм» и в «По ту сторону принципа удовольствия» случаи, в терапевтическом успехе которых всячески сомневался. И между тем, стараясь противостоять нигилизму, но под давлением финансовой необходимости всегда стремясь бросить вызов, он брался анализировать «неанализируемых» людей — в надежде, что ему удастся если не вылечить их, то по меньшей мере облегчить страдания или изменить отношение к жизни.
Эти пациенты — маньяки, психопаты, меланхолики, самоубийцы, развратники, мазохисты, садисты, саморазрушители, нарциссы — консультировались и у других специалистов, которые, как и Фрейд, не добились успешных результатов*. Но лишь одного Фрейда обвиняли во всех гнусностях как при жизни, так и после смерти: шарлатан, мошенник, сребролюбец и т. д.
Вот почему очень важно во всех подробностях изучить некоторые курсы лечения — из тех, что оказались самыми провальными и, напротив, завершенными. Подчеркнем сначала, что из всех 170 пациентов, принятых Фрейдом, с чем бы они ни обращались, человек двадцать не получили никакой пользы, а около десятка отказались от него, да так, что возненавидели самого врача. Большинство из них обратилось к другим терапевтам, на тех же условиях оплаты, не добившись лучших результатов. Сегодня ни один исследователь не может сказать, как сложилась бы судьба этих пациентов, если б они совсем ничего не предприняли, чтобы избавиться от страданий. […]
После 1920 года Фрейд мог наслаждаться великим счастьем, созерцая огромный успех, которым пользовался психоанализ на другом конце планеты. Тогда было совершенно ясно, что дело его продвигается вперед, и тем не менее он не находил удовлетворения. Все шло так, будто он опасался, что, отказавшись от его идей, их примут только для того, чтобы исказить. «На кого повалятся шишки, когда меня не будет в живых?» — говорил он себе, раздумывая о всяческих «отклонениях», которые по вине современников претерпела его теория. Как большинство основоположников, Фрейд не желал быть цербером, охраняющим свои открытия и понятия, взваливая на себя риск возвести идолопоклонство и благоглупость в закон.
В таком-то вот состоянии духа он принимал на Берггассе пациентов из стран-победительниц, в частности американцев, плативших ему валютой и приезжавших, чтобы обучиться ремеслу психоанализа и познакомиться лично. Напрасно Фрейд возмущался, он вынужден был признать, что всякое лечение, откровенно проведенное на английском с учениками, готовыми сотрудничать, несет психоанализу возможное будущее, такое, о котором он даже и не помышлял. Поэтому он вынужден был умерить свои антиамериканские взгляды и признать, что для его теории открываются другие земли обетованные: Франция, Объединенное Королевство, США, Латинская Америка, Япония и т. д.
* Среди 170 пациентов Фрейда насчитывается 20 американцев, почти все приехали из Нью-Йорка. Тадеуш Эймс (1885–1963) познакомился с Фрейдом в Вене в 1911 или 1912 году. Монро Мейер (1892–1939), меланхоличный психиатр, покончил с собой в 47 лет с помощью острого обрезка стекла. Антифрейдисты обвиняли Фрейда, что в этой добровольной смерти, которая произошла через 18 лет после пребывания Монро в Вене, виноват именно он. Леонард Блюмгард остался ортодоксальным фрейдистом.Абрам Кардинер родился в Нью-Йорке и был выходцем из семейства еврейских портных, приехавших с Украины. В октябре 1921 года он, молодой тридцатилетний врач, отправился в Вену, чтобы лечиться у Фрейда, как будут делать многие его соотечественники: Адольф Штерн, Монро Мейер, Кларенс Обендорф, Альберт Полон, Леонард Блюмгард*. Страстно увлеченный антропологией, отказываясь от догм, он уже практиковал психоанализ, когда лечился в первый раз, на кушетке у Горация Фринка, расценив этот опыт как неудачный.
Он встречался с Фрейдом в течение шести месяцев, рассказывал о родителях — бедных мигрантах, бежавших от антисемитских преследований: прибытие на Эллис-Исланд, поиск работы, смерть матери от туберкулеза, когда ему было только три года, молитвы на языке, которого он не знал, страх безработицы, голод, появление мачехи, которая сама приехала из Румынии и возбудила в нем сильное половое влечение. Кардинер говорил о музыкальных вкусах, об обреченности собственного еврейства, об идише, затем об антисемитизме, своем желании стать большим «доктором», об интересе к сообществам национальных меньшинств — индийцам, ирландцам, итальянцам, о том пресловутом «плавильном котле», который в чем-то походил и на среднеевропейский.
Кардинер вспоминал также времена, когда был подростком. У мачехи была недоразвита матка, это не позволяло ей иметь детей, чему он был рад. Об отце он поведал, что когда-то тот обругал и ударил мать, которую взял замуж не по любви. В памяти у него сохранилось воспоминание о несчастной женщине, давшей ему жизнь, но не имевшей времени вырастить. Как раз под влиянием мачехи отец пациента смог стать настоящим мужем, преданным семье. После неудачной любви к одной девушке, сменившейся депрессией, Кардинер увлекся изучением медицины, подумывая, как он, сын еврейского портного, ставшего американцем, станет блестящим интеллектуалом, ушедшим с головой в психоанализ и культурологию. И все-таки его мучила тревога, сделавшая уязвимым перед любыми жизненными свершениями.
Он рассказал Фрейду два сна. В первом на него мочились три итальянца, пенис у каждого торчал вверх, а во втором он спал с собственной мачехой. Кардинер явно был идеальным «фрейдовским пациентом» — интеллигентный, мечтательный, страдающий от фобического невроза, от любовной фиксации на мачеху, заменившую мать, жертва жестокого отца, женившегося, прежде чем уехать, по договору. Но перед венским своим учителем он нисколько не преклонялся, просто желал пройти с ним этот опыт. Восхищаясь им, охотно оспаривал его интерпретации.
Другим был случай Кларенса Обендорфа, который вместе с Бриллом основал Нью-Йоркское психоаналитическое общество и лечился одновременно с Кардинером. Фрейд его презирал, считал глупым и высокомерным. Обендорф же оказался куда больше верен ему, чем Кардинер, хотя очень осторожно, и с полным основанием, относился к выискиванию психоаналитиками, где только можно, «первичных сцен». Он полагал, что лечение по старинке уже не годится для новых времен.
* Кларенс Обендорф (1882–1954) был ортодоксом фрейдизма, враждебно относился к его упрощеннному психоанализу. Он написал первый официальный труд об истории психоанализа в Соединенных Штатах.В первый же день анализа он рассказал о сне, в котором его везли в экипаже, запряженном двумя лошадьми, черной и белой, в неизвестном направлении. Фрейд знал, что пациент родился в Атланте, в семье южан, в детстве у него была чернокожая нянечка, к которой он был очень привязан. Он тут же высказал ошеломительное толкование этого сна, заявив Обендорфу, что он не женится, так как ему не удастся выбрать между белой и чернокожей женщинами. Выйдя из себя, Обендорф три месяца спорил о сне с Фрейдом и Кардинером*. Он тем более чувствовал себя униженным, что был маститым аналитиком, обучавшимся на кушетке у Федерна, и прекратил толковать сновидения. По свидетельству Кардинера, он так и остался холостяком, а Фрейд продолжал его презирать.
«Если анализируемый хотел сам стать аналитиком, то лечение имело куда больше шансов стать терапевтическим, затем уже научным»
С Кардинером Фрейду повезло куда больше, чем с Обендорфом. Этакая дунайская пророчица, он объяснил ему, что тот отождествляет себя с несчастьем собственной матери, а это говорит о «бессознательной гомосексуальности», что три итальянца из его сна — унижавший его отец, и что разрыв с невестой повторял изначальный отказ, который больше не произойдет, поскольку он сам его преодолел. По поводу другого сна Фрейд объяснил Кардинеру, что тот желает быть у отца в подчинении, чтобы «не разбудить уснувшего дракона». В двух пунктах — бессознательной гомосексуальности и подчинении отцу — Фрейд ошибался, и пациент это заметил.
Когда минуло шесть месяцев, Фрейд рассудил, что анализ Кардинера прошел успешно, и предсказал ему блестящую карьеру, исключительный финансовый успех, счастье в любовных делах, и был совершенно прав. В 1976 году, отойдя от психоаналитического догматизма и оставив распространенное эдипианство и канонические интерпретации скрытой гомосексуальности или закон отца, Кардинер с наслаждением вспоминал о своем пребывании на Берггассе: «Сегодня я бы сказал, когда у меня есть общее понимание, что Фрейд блестяще провел мой анализ. Фрейд был великим аналитиком потому, что никогда не использовал теоретических выражений — по меньшей мере тогда — и все свои толкования формулировал на обычном языке. Исключение — ссылка на эдипов комплекс и понятие бессознательной гомосексуальности, он обрабатывал материал без отрыва от повседневной жизни. Что же касается толкования сновидений, оно было исключительно проницательным и интуитивным». Нужно добавить по поводу ошибки Фрейда о «заснувшем драконе». «Человек, обосновавший понятие трансфера, не узнавал его. Он упускал одну-единственную вещь. Да, конечно, я боялся отца, когда был маленьким, но в 1921 году тем человеком, которого я испугался, был сам Фрейд. Он мог даровать мне жизнь или разбить ее, а это уже от отца не зависело».
Это свидетельство тем более интересно, что Кардинер приехал в Вену, так как свой анализ у Фринка счел недостаточным. Он, во всяком случае, не знал, что тот сам лечился у Фрейда, и лечение шло с большим трудом. Разумеется, Кардинер заметил агрессивность Фринка, но он не выдал никаких признаков психоза. Более догматичный фрейдист, чем сам Фрейд, Фринк интерпретировал отношения Кардинера с отцом как стремление к Эдиповой смерти. «Вы ему завидовали, ревновали, что он владеет вашей мачехой», — сказал он ему. Такое ошибочное толкование вызвало у Кардинера новую вспышку тревожности и законное желание закончить лечение. Не желая навредить Фринку, Фрейд это намерение отверг. Под конец анализа поведал Кардинеру свои опасения. Терапевтические проблемы его больше не интересовали, сказал он. «Теперь мое нетерпение стало гораздо меньше. Кое-какие препятствия мешают мне стать большим аналитиком, и я страдаю от них. Между прочим, я больше, чем отец. Я слишком много занимаюсь теорией».
В апреле 1922 года, когда Кардинер заявил ему, что психоанализ не может никому причинить вреда, Фрейд показал две фотографии Фринка, одна была сделана до анализа (в октябре 1920-го), а другая — год спустя. На первой Фринк походил на человека, которого Кардинер знал, а на второй у него был растерянный, изможденный вид. Были ли эти метаморфозы в самом деле следствием экспериментов на кушетке? Кардинер сомневался в этом больше, чем Фрейд, которому так и не удалось избавиться от кошмара этого трагического лечения, где смешались супружеские отношения, адюльтер, психоаналитическая эндогамия и ошибочная диагностика.
* «Болезненные страхи и навязчивые состояния» Горация Фринка: Horace W. Frink, Morbid Fears and Compulsions, Boston, Moffat, Yard & Co., 1918.Гораций Вестлейк Фринк родился в 1883 году. Он не был ни евреем, ни сыном европейских эмигрантов, ни богатым, ни невротиком. Одаренный исключительным умом, он рано начал изучать психиатрию и хотел стать психоаналитиком. С юности страдая маниакально-депрессивным психозом, он анализировался у Брилла, затем вступил в Нью-Йоркское психоаналитическое общество, а несколько лет спустя опубликовал подлинный бестселлер, который поспособствовал популяризации фрейдизма за Атлантикой*. В 1918 году он стал одним из известнейших психоаналитиков Восточного берега, страдая при этом приступами меланхолии и маниакальности, сопровождаемыми бредом и навязчивым желанием покончить с собой. Жизнь его разделилась надвое: с одной стороны, законная жена Дорис Бест, от которой у него было двое детей, с другой — любовница Анжелика Бижур, бывшая пациентка, сказочно богатая наследница, вышедшая замуж за знаменитого американского юриста Абрахама Бижура, который анализировался у него, а затем — у Тадеуша Эймса.
Любовница торопила Фринка развестись, и он отправился в Вену, чтобы пройти курс лечения у Фрейда и окончательно решить, кто же станет женщиной его жизни. В свою очередь Анжелика (Анжи) тоже проконсультировалась у Фрейда, который посоветовал ей развестись и выйти замуж за Фринка, иначе тот рискует стать гомосексуалистом. У своего пациента он продиагностировал оттесненную гомосексуальность. На самом же деле он был увлечен этим блистательным человеком, назвав его «очень милым мальчиком, чье состояние стабилизировалось благодаря переменам в жизни». Он призвал его занять место Брилла.
Признать такой диагноз было для Фринка невозможным. Между тем, потеряв осмотрительность после всего того, что делал «герр профессор», он принял решение оставить Дорис и жениться на Анжи. Возмущенный таким поведением, которое, по его словам, идет вразрез со всякой этикой, Абрахам Бижур написал открытое письмо в «Нью-Йорк таймс», в котором назвал Фрейда «врачом-шарлатаном». Копию он передал Тадеушу Эймсу, тот переслал ее Фрейду, подчеркнув, что Нью-Йоркское психоаналитическое общество может подвергнуться опасности из-за этого дела, если письмо попадет в печать. Джонсу, пытавшемуся потушить пожар, он заявил, что Анжи неправильно все поняла. И подчеркнул, однако, — таковой была его глубинная мысль, — что общество куда благосклонней отнесется к адюльтеру, чем к разводу двух несчастных супругов, желающих создать новую семью. Тем самым он как бы признавал, что не мытьем, так катаньем подтолкнул Горация и Анжи к разводу, но лишь потому, что, как ему казалось, они оба со своими теперешними супругами не найдут общего языка.
В других обстоятельствах Фрейд принимал разные решения, в частности, когда был уверен, что адюльтер — всего-навсего симптом не улаженной с еще любимым супругом проблемы. Короче говоря, насколько он адюльтер проклинал, настолько же благоволил «расставаниям по-доброму», при том условии, что они вели к новому браку. Что же касается именно этого дела, он жестоко ошибся во Фринке. И упорствовал, послав ему бессмысленное письмо: «Я потребовал от Анжи, чтобы она не повторяла посторонним, что я посоветовал вам взять ее замуж, иначе у вас может случиться нервный срыв. Позвольте вам заметить по поводу вашей идеи о том, что она потеряла часть своей красоты, не может ли она смениться другой — что она приобрела часть своего состояния? Вы жалуетесь, что не понимаете своей гомосексуальности, что подразумевает, что вы не можете вообразить меня богатым человеком. Если все пойдет хорошо, заменим воображаемый подарок реальным вкладом в психоаналитические фонды».
Как все его последователи, Фрейд вносил свою долю в финансирование психоаналитического движения. Поэтому неудивительно, что он подал и Фринку мысль тоже поучаствовать финансово каким-нибудь приношением, чтобы вылечиться от фантазмов. Что же касается интерпретаций, согласно которым женщина, потерявшая в глазах любовника свою привлекательность, может заинтересовать его своим состоянием, то она проистекала из традиционных представлений о буржуазной семье. Фрейд вел себя со своим пациентом, как в старину — сват, путая кушетку и брачный совет. Доказательство того, что он не понял расстройства Фринка, приняв его за интеллигентного невротика с оттесненной гомосексуальностью по отношению к отцу. Обретя возможность жениться на любовнице, тот испытал жуткое чувство вины и в ноябре 1922 года снова вернулся в Вену. Когда с ним случился короткий приступ бреда, ему показалось, будто он лежит в могиле, и в ходе сеансов он исступленно ходил по кругу, пока Фрейд не позвал другого врача, Джо Аша, чтобы лечить его и присматривать за ним в гостинице. Ситуация ухудшилась, когда, после того как бывший ее супруг женился на Анжи, от осложнений пневмонии умерла Дорис. Фринк утверждал, что любил первую жену, потом стал изводить вторую.
В мае 1924 года Фрейд вынужден был отказаться от своего пациента, объявить его умственно больным и неспособным руководить Нью-Йоркским психоаналитическим обществом. «Я возлагал на него все свои надежды, хотя реакция на лечение психоанализом была психотической природы. […] Когда же он увидел, что ему не позволяют свободно удовлетворять свои детские желания, не выдержал. Он возобновил отношения с новой женой. Под предлогом, что она несговорчива в вопросах денег, он не получил в ответ знаков признания, которых непрестанно от нее требовал». По просьбе самого Фринка его положили в психиатрическую клинику при больнице Джонса Хопкинса в Балтиморе, где его лечил Адольф Мейер, и здесь он узнал, что Анжи хочет с ним разойтись. Всю свою последующую жизнь он впадал то в воодушевление, то в меланхолию, умер в 1936 году, всеми забытый.
Спустя 40 лет его дочь Элен Крафт обнаружила среди бумаг Адольфа Мейера переписку отца с Фрейдом, а также много других документов и, раскрыв публично их содержание, назвала венского учителя шарлатаном. Приверженцы антифрейдизма воспользовались этим, чтобы обвинить Фрейда, будто он манипулировал пациентами, ставшими под его пером жертвами его коварной теории. Что же касается психоаналитиков, то они продолжали смотреть на клинические ошибки своего кумира сквозь пальцы. […]
Как прототип булгаковского Воланда спас Зигмунда Фрейда от нацистов
Автор фото, Courtesy Freud Museum London
Подпись к фото,Зигмунд Фрейд на вокзале Гар де Л’Эст в Париже с Мари Бонапарт и Уильямом Буллитом
В июне 1938 года основатель психоанализа Зигмунд Фрейд бежал из Вены, где уже хозяйничали нацисты, в Лондон.
Спасти жизни семьи 82-летнего ученого помогли его друзья: правнучатая племянница императора Наполеона и американский дипломат Уильям Буллит, который по одной из версий стал прототипом Воланда — главного инфернального персонажа романа «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова.
Корреспондент Русской службы Би-би-си Джесси Кейнер попросила историка, литературоведа и культуролога Александра Эткинда из Европейского университета во Флоренции поподробнее рассказать об этом историческом эпизоде.
Профессор Эткинд — автор книг «Эрос невозможного. История психоанализа в России» и «Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить XX век».
Автор фото, Courtesy Freud Museum London
Подпись к фото,Дом, где жил Фрейд в Вене до июня 1938 года. Над дверями была вывешена свастика (Би-би-си заретушировала ее в соответствии с российским законодательством)
Побег из Вены
Александр Эткинд: Фрейд, как известно, был евреем, а Австрию захватили нацисты. Это был знаменитый аншлюс, то есть оккупация Австрии нацистскими войсками [13 марта 1938 года]. В Вене начались аресты и депортации евреев в концентрационные лагеря.
Но происходило это постепенно, и все те, кто был побогаче, могли выкупить и себя, и свои семьи, и имущество. На все были свои расценки. Таким образом, заплатив новым нацистским властям Вены определенную сумму денег, люди могли эмигрировать.
Би-би-си: А просто купить билет на поезд и уехать было нельзя?
А.Э.: Нет, это было невозможно, поскольку нацисты в тот момент рассматривали евреев как источник дохода. И это стоило дорого. На все была своя цена: на семьи, на прислугу, на имущество, на библиотеку.
Если не ошибаюсь, этим занималась новая мэрия Вены. Были свои чиновники, которые приходили, вели переговоры и составляли смету, оценивали все это для каждой семьи, которая желала таким способом выехать.
Были семьи, которые уехали, просто купив билет еще до аншлюса. Но многие, сталкиваясь с угрозой, игнорируют ее и остаются до конца. Фрейд был одним из таких людей. Уже после аншлюса он все еще считал, что все как-нибудь наладится.
Автор фото, Courtesy Freud Museum London
Подпись к фото,Зигмунд Фрейд у себя дома в Вене по адресу Берггассе, 19. Фотография Эдмунда Энглмана 1938 года
Он не был особо богатым человеком, но у него были друзья, покровители и бывшие пациенты, которые предлагали ему деньги.
Этим занимался также друг и бывший пациент Фрейда, о котором я написал книгу — Уильям Буллит. В это время он был американским послом в Париже, а его коллега и друг продолжал быть американским послом в Австрии. На тот момент Америка оставалась нейтральной страной и сохраняла дипломатические отношения с Австрией.
Фрейд отказывался уезжать до тех пор, пока его дочь Анна не была арестована гестапо. Она провела там ночь, и никто не знал, что будет: будут ли ее пытать, арестуют ли ее, посадят ли, отправят ли в концлагерь, вообще вернется ли она. Это была ночь паники. Ее допросили и отпустили. Тогда Фрейд, наконец, принял решение уехать, и начались переговоры с нацистскими властями.
Еще одна проблема Фрейда заключалась в том, что на нем лежали долги его издательства психологической литературы, которое годами, десятилетиями даже, выпускало книги по психоанализу. Фрейду надо было выплатить долги прежде, чем заплатить отступные.
Автор фото, Getty Images
Подпись к фото,Магазин еврейского портного с антисемитским граффити, «Кто сотрет, тот будет отдыхать в Дахау!». Вена 1938 год.
Би-би-си: А за самим Фрейдом не приходили?
А.Э.: У него был обыск, да. Его квартиру обыскали; описали все, что там было; конфисковали определенную сумму денег. Но американское посольство прислало нескольких агентов. Они сидели в квартире, пока там шел обыск, и благодаря этому все обошлось благополучно.
Би-би-си: Был момент, когда Фрейд произнес такую ироничную фразу: «Готов порекомендовать гестапо кому угодно».
А.Э.: Не помню, когда именно он это сказал, но гестапо отпустило [на свободу] Анну Фрейд и отпустило их всех. Это произошло благодаря двум обстоятельствам. Во-первых, это деньги [подруги Фрейда и правнучки Наполеона] Мари Бонапарт. Во-вторых, это связи Уильяма Буллита.
Автор фото, Courtesy Freud Museum London
Подпись к фото,Дочь Фрейда Анна. Эдмунд Энгелман сделал эту фотографию в ее в квартире на Берггассе незадолго до отъезда Анны в Лондон
Фрейд хотел, чтобы Бонапарт и Буллит оплатили выезд ему, его дочери, его жене и еще нескольким ближайшим членам семьи. Он выставил им счет на 16 человек, включая своего врача с семьей и разными дальними родственниками.
Есть довольно обширная переписка, которая хранится в музее Фрейда в Вене. Я публикую все эти документы в моей книге о Буллите, где он говорит: «Нет, мы не можем платить так много, мы можем заплатить за восемь человек, но не можем платить за 16» (я могу ошибаться в точных цифрах).
В конце концов Фрейд принял эти условия и выехал с ближайшими членами своей семьи. А остальные родственники — сестры, кузины, тетушки — погибли в концентрационных лагерях.
Би-би-си: Где Фрейд и Буллит познакомились?
А.Э.: Они познакомились в Вене, когда Буллит приезжал в середине 1920-х годов к Фрейду. У него была идея пройти психоанализ. Еще важнее Буллиту было вылечить жену от алкоголизма. Он надеялся, что Фрейд поможет. Они подружились и стали вместе работать в Вене над психологической биографией Вудро Вильсона, американского президента.
Почему Буллит мог быть прототипом Воланда?
Автор фото, AFP/Getty Images
Подпись к фото,Уильям Буллит стал первым послом США в Советском Союзе
Эткинд полагает, что Уильям Буллит был прототипом Воланда — человеческого воплощения дьявола, одного из главных персонажей «Мастера и Маргариты». На это указывают следующие признаки.
- Буллита назначили первым американским послом в СССР после того, как США признали Советское государство в 1933 году. Позже американец писал: «Я был с русскими как дьявол. Я делал все, что мог, чтобы дела у них пошли плохо».
- Американский дипломат занимался обустройством резиденции посла в особняке Второва в районе улицы Арбат, получившего название Спасо-хаус. В этом здании происходит бал у сатаны в «Мастере…».
- Михаил Булгаков дружил с Буллитом, о чем писала в своем жена советского писателя Елена.
- Описания сатанинского бала в книге вдохновил пышный прием в Спасо-хаусе — «фестиваль весны» 1935 года, организованный Буллитом. Среди приглашенных 500 человек был Булгаков и другие видные представители интеллигенции. Впоследствии ряд деталей того действа перекочевали в роман.
- Воланд помогает Мастеру и Маргарите бежать из сталинской Москвы подобно тому, как Буллит организовал отъезд Фрейда из попавшей под власть нацистов Вены в 1938 году. Булгаков работал над романом до самой смерти в 1940 году.
Автор фото, Sovfoto/Getty Images
Подпись к фото,Кремлевский гардероб во время приема нового посла США в СССР Уильяма Буллита, Москва 1934 год
Прибытие в Лондон
Автор фото, Courtesy Freud Museum London
Подпись к фото,Зигмунд и Матильда Фрейд с другом Эрнестом Джонсом на пороге нового дома в Лондоне
Би-би-си: Итак, переезд Фрейда и его семьи состоялся. Как они адаптировались к жизни в Лондоне?
А.Э.: Да, они сели в поезд на вокзале в Вене, и с ними в вагон сел агент из американского посольства, который присутствовал при таможенном досмотре, который проводили нацистские власти.
Они благополучно добрались до Лондона, где их ждал дом, который им снял Эрнест Джонс — британский друг и ученик Фрейда. В оплате всего этого также приняла участие Мари Бонапарт. Сейчас там находится Музей Фрейда в Хампстеде.
Интересно, что Фрейду удалось спасти свои вещи, коллекцию, библиотеку, кушетку, письменный стол — очень многое из того, что было в его венской квартире. Это все сейчас находится в его лондонском музее. А в венском музее на Берггассе только фотографии того, что он сумел вывезти.
Автор фото, Courtesy Freud Museum London
Подпись к фото,Знаменитая кушетка Фрейда, которую привезли из его квартиры в Вене в Лондон
Би-би-си: В каком состоянии был Фрейд после всех этих переживаний? Не нуждался ли он сам в психологической помощи?
А.Э.: Фрейд нуждался в терапии другого рода. Он много лет болел раком, и рак обострялся, Фрейд перенес много операций. Британские доктора прилетали в Вену для того, чтобы его обследовать и проводить процедуры.
Продолжали им заниматься и в Лондоне, но он умер год спустя от этой болезни, от рака челюсти. Однако до самой смерти он продолжал писать и работать. Фрейд был очень старым, но очень сильным человеком.
Автор фото, Courtesy Freud Museum London
Подпись к фото,Фрейд в своем кабинете в Лондоне в 1938 году
В Музее Фрейда в Лондоне 18 июля открывается выставка «Уезжаем сегодня: семья Фрейда в изгнании, 1938 год», где можно будет подробнее узнать о бегстве Фрейда из Австрии и увидеть ранее не выставлявшиеся документы и экспонаты.
Введение в психобизнес – Деньги – Коммерсантъ
 Введение в психобизнесКто такой психоаналитик, сегодня знает каждый. И каждый знает, что его услуги — дорогое удовольствие: за 45 минут полной словесной раскрепощенности вам придется заплатить от $50 до $250 (тем не менее в Америке этим увлекается каждый седьмой, в Европе — каждый пятый). Человека, придумавшего такой заработок, зовут Зигмунд Фрейд. О его теориях известно много. О нем самом — мало. Он не хотел, чтобы о нем знали.
— Ненавижу этих писак! — рычал Фрейд, вертя в руках свежий экземпляр своей очередной биографии.— Тысячу раз повторял, что общественность не имеет права на мою личную жизнь! Помру — тогда пожалуйста. И Цвейг — туда же, хочет, видите ли, увековечить мою жизнь! Я ему так и написал: «Кто становится биографом, обязуется лгать, утаивать, лицемерить, приукрашивать и скрывать свое собственное недопонимание». Биографы Фрейда недоумевали: ну надо же, какая цаца. Всю жизнь беспардонно копался в чужих жизнях, а тут — на тебе!
Тогда все только и говорили, что о переизданной истории 18-летней Доры, пришедшей к Фрейду с жалобами на непрерывный кашель, хрипнувший голос и боли в руках и ногах. Полежав часок-другой на знаменитом психоаналитическом диване, Дора призналась: друг семьи пытается ее соблазнить, а родители ее жалобам не верят. Начались долгие месяцы психоанализа.
— А знаете ли вы, что такое мастурбация? — сказал ей однажды Фрейд, поблескивая очками.
Дора залилась краской.
— А что такое оральный секс и однополая любовь?
Фрейд курил одну сигару за другой. За стеной дыма Дора плохо видела его лицо. Фрейд говорил быстро, эмоционально. Он подробно рассказал девушке о половых извращениях, пытаясь внушить ей, что между нервным кашлем и оральным сексом есть прямая связь. 31 декабря 1900 года пациентка сбежала от него, и Фрейд изложил результаты этого опыта в специальной статье «Фрагменты анализа истерии: Дора». Европейская общественность начала века, взахлеб предававшаяся упадничеству, зачитывалась статьей. И проявляла к личности автора недюжинный интерес.
Да кто он такой, этот венский профессор, приписавший всему человечеству самые низменные с точки зрения этого человечества инстинкты? Кто он такой, якобы доказавший, что каждый мужчина испытывает влечение к своей матери, а каждая женщина подсознательно желает разделить ложе со своим отцом? Кто были его родители и как у него самого-то со всей этой гадостью? Давать ответы на эти вопросы Фрейд не хотел, отказывая в аудиенциях потенциальным биографам. В подвалы собственного подсознания он не желал допускать никого.
Детство психоаналитика
Зигмунд Фрейд родился 6 мая 1856 года в городке Фрейберге, находящемся недалеко от границы Пруссии и Польши. Пять улиц, два цирюльника, с десяток бакалейных лавок и одно похоронное бюро. Городок находился в 240 км от Вены и никакие ароматы бурной столичной жизни туда не доходили. Отец Фрейда Якоб был бедным торговцем шерстью. Недавно он в третий раз женился — на девушке, годящейся ему в дочери, которая год за годом рожала ему детей. Первенцем и был Зигмунд. Новая семья Якоба располагалась в одной, правда, достаточно просторной комнате, снимаемой в доме вечно пьяного слесаря-жестянщика.
В октябре 1859 года вконец обнищавшие Фрейды пустились на поиски счастья в другие города. Обосновались сначала в Лейпциге, затем в Вене. Но и Вена материального достатка не дала. «Бедность и нищета, нищета и крайнее убожество»,— так вспоминал Фрейд своей детство. А еще прилежную учебу в лицее, успехи в языках, литературе, особенно античной, философии, похвалы учителей и ненависть сверстников, доводящих черноволосого отличника с тяжелыми кудрями до слез. Из школьных лет он, очевидно, вынес неудобный для последующей жизни комплекс: нелюбовь смотреть собеседнику в глаза.
Впоследствии, как и положено бедному еврейскому юноше, он увлекся политикой и марксизмом. Его лицейский друг Генрих Браун, основавший в 1883 году вместе с Каутским и Либкхнехтом Die Neue Zeit (орган немецкой социал-демократической партии), приглашал его сотрудничать. Но Фрейд сам не знал, чего хотел. Сначала он думал о занятиях правом, потом — философией. В результате, морщась от отвращения, отправился в медицинский — типичное поприще для юноши его национальности в то время. Преподаватели относились к нему так себе. Им не нравилась его непоследовательность в увлечениях, поверхностность и ориентированность на быстрое и легкое достижение успеха.
Молодость психоаналитика
После окончания медицинского факультета Фрейд ринулся в институт физиологии, где и проработал с 1876-го по 1882 годы. Он получал различные стипендии и с упоением изучал половые органы угря и других подобных тварей. «Никто никогда,— кипятился Фрейд,— еще не видел яичек угря». «Это были не половые органы угря, а зачатки психоанализа»,— хором говорили годы спустя его последователи-психоаналитики.
В 1884 году Фрейду надоедают угри, рыбки и ракообразные, и он уходит в лабораторию профессора клинической психиатрии Мейнерта, чтобы заняться изучением мозга человеческих зародышей, детей, котят и щенков. Это было увлекательно, но не прибыльно. Фрейд пописывал статейки, написал даже книгу по модной тогда теме — афазии, расстройстве речи у больных, перенесших инсульт, но — тишина. За 9 лет последующих лет было продано всего 257 экземпляров книги. Ни денег, ни славы.
А тут еще любовь. Однажды на отдыхе он увидел 21-летнюю, хрупкую, бледную, невысокую девушку очень изысканных манер — Марту Берней. Ухаживания Фрейда были своеобразными. 2 августа 1882 года, спустя несколько месяцев после знакомства, он ей пишет: «Я знаю, что ты некрасива в том смысле, как это понимают художники и скульпторы». Они ссорятся и мирятся, Фрейд устраивает яростные сцены ревности, периоды кошмара сменяются счастливыми редкими месяцами согласия, но жениться без денег он не может. В 1882 году Фрейд поступает учеником в главный госпиталь Вены и получает там через год пост ассистента. Затем ведет там же платные занятия для стажеров, но все это — сущие гроши. Полученное звание приват-доцента по невропатологии тоже кардинально не меняет его положения.
В 1884 году появляется наконец надежда разбогатеть. Фрейд привозит в Вену из Мерка малоизвестный тогда алкалоид — кокаин — и надеется первым открыть его свойства. Однако открытие совершают его друзья Кенигстен и Коллер: Фрейд уехал отдохнуть с невестой, доверив начать исследование им, а они к его приезду успевают не только начать, но и закончить его. Мир узнает сенсацию: кокаин обладает локальным обезболивающим действием. Фрейд повторяет на каждом углу: «Я не в обиде на мою невесту за упущенный счастливый случай». Однако в своей автобиографии много позже пишет: «Из-за моей помолвки я не стал знаменитым в те молодые годы». И все время сетует на бедность, медленно приходящий успех, трудности в завоевании расположения людей, сверхчувствительность, нервы, заботы.
В следующий раз Фрейд упустил свой шанс в Париже, когда ездил стажироваться к доктору Шарко — тому самому, который изобрел контрастный душ. Шарко лечил истеричек, а таких на рубеже веков было больше, чем грибов после дождя. Женщины в едином порыве падали в обмороки, не видели, не слышали и не обоняли, хрипли, рыдали и накладывали на себя руки. Тут-то Фрейд и надеялся показать, на что он способен. Перед отъездом он пишет своей невесте: «Моя маленькая принцесса. Я приеду с деньгами. Я стану великим ученым и вернусь в Вену с большим, огромным ореолом над головой, и мы тотчас же поженимся». Но приехать с деньгами не получилось. В Париже Фрейд понюхивал кокаин, шатался по улицам, попивал абсент, возмущался внешним видом парижанок (безобразны, кривоноги, длинноносы), по ночам сочиняя глобальный труд. О своей работе в одном из писем он говорил: «Каждую ночь я занимаюсь тем, что фантазирую, обдумываю, строю догадки, останавливаясь лишь тогда, когда дохожу до полного абсурда и изнеможения».
В общем, у Фрейда с Шарко не сложилось. Темные глаза Шарко, источавшие необычайно мягкий взгляд, смотрели больше поверх головы молодого Фрейда, без стеснения делящегося со своими друзьями ставшей навязчивой к тому времени идеей: «Чем я хуже Шарко? Почему я не могу быть таким же знаменитым?» По вторникам Шарко устраивал публичные сеансы, которые Фрейда завораживали (картина с изображением такого сеанса всегда висела впоследствии в его кабинете). В зал, набитый до отказа зрителями, вводили бьющуюся в припадке истеричку, и Шарко излечивал ее гипнозом. Лечение — это театр, понял тогда Фрейд. Так и должна выглядеть клиническая практика нового образца.
Единственное, что Фрейду удалось получить у Шарко,— его произведения для перевода на немецкий. Он перевел несколько толстенных книг по гипнозу, овладеть которым так и не сумел.
Зрелость психоаналитика
Возвращение в Вену было тягостным. Рухнули все надежды. Он все же женился, влез в долги, переехал в большую квартиру на Берггассе, 19. Его доклад про истеричек, сделанный по итогам стажировки, вызвал у ученой братии глубочайшую скуку. Продолжать исследования он не мог, врачи не подпускали Фрейда к своим больным. Ему, правда, предложили было управлять невропатологической службой при больничном институте, но он отказался: должность хотя и хорошая, но почти бесплатная.
А Фрейд хотел денег. Выход один — частная практика. Он дает объявления в газеты: «Лечу нервные расстройства разного типа». Оборудует одну из комнат в своей квартире под кабинет. Клиентов пока нет. Но Фрейд уверен, что будут. Он ждет. И вот появились первые. Присланные друзьями-врачами. Как же это утомительно — часами выслушивать их жалобы! Приходят, торчат в кабинете по полдня. И непонятно, что с ними делать.
— Чего мне с ними делать, Марта, а? — недоумевает Фрейд.— У меня и практики нет. Может, учебник почитать?
Учебник — по электротерапии — принес университетский друг. Фрейд тут же втыкает электроды в несчастных пациентов. Результатов — ноль. Пробует по образу и подобию Шарко гипноз. Тоже ничего не получается. Не любит он смотреть людям в глаза — еще с тех самых лицейских пор. Потом изобретает метод концентрации, накладывает руки или палец на лоб больному и начинает давить и спрашивать: что вас беспокоит, что, что? Потом от отчаянья пробует массажи, ванны, отдых, диеты, усиленное питание. Все напрасно. Трогать пациентов руками и мучить вопросами он перестал после 1896 года, когда больная Эмма фон Н. пожаловалась, что Фрейд ей только мешает.
Техника психоаналитика
После этих неудач Фрейд одумался и попытался сделать процесс неудачного лечения комфортным хотя бы для себя. «Я не могу, когда меня рассматривают по 8 часов в день,— говорил он вечерами Марте.— И в глаза пациентам тоже смотреть не могу». Решение было найдено: пациента уложить на кушетку и сесть за его головой. Обоснование: чтобы он расслабился и ничто его не стесняло. Другое обоснование: чтобы не видел идиотских гримас доктора в ответ на бред, который он несет. Третье обоснование: чтобы тот чувствовал давящее присутствие врача. И никаких вопросов: пусть говорит, что хочет. Это и есть метод свободных ассоциаций, обнажающий подсознание. Так рождались основные нормы и догмы новой профессии. Фрейд старался подстроить практику и законы психоанализа под себя самого. О многом из этого он рассказывает 15 марта в немецком медицинском журнале, впервые употребив термин «психоанализ».
Денег пока мало, но Фрейд чувствует — дело пошло. Он много работает, пишет книги и статьи, избегает праздности, курит по 20 сигар в день (это помогает ему сосредоточиться). Его кабинет уже иной: диван с креслом у изголовья, журнальные столики с античными статуэтками, картина, изображающая сеанс Шарко, приглушенное освещение. Постепенно Фрейд додумывает и прочие детали, обеспечивающие психоаналитику комфорт. Такую, например: сеанс должен стоить дорого. «Плата за терапию,— говорит Фрейд,— должна существенно сказываться на кармане пациента, иначе терапия идет худо». В доказательство этого он еженедельно принимает одного бесплатного пациента и разводит потом руками: больной совершенно не прогрессирует (почему не прогрессируют — тема отдельная и достойная особых теорий, которые Фрейд излагал в безупречно яркой литературной форме и за которые в 1930 году получил премию Гете по литературе). В общем, за работу Фрейд брал много. Один сеанс стоил 40 крон или 1 фунт 13 шиллингов (столько тогда стоил дорогой костюм).
Постепенно Фрейд открыл и остальные основы ремесла. Например, ограничил время сеанса 45-50 минутами. Многие пациенты были готовы болтать часами, стремились задержаться подольше, но он выгонял их, объясняя, что временной прессинг — именно то, что поможет им поскорее избавиться от недуга. И, наконец, последнее и самое важное, основа основ — принцип невмешательства, несочувствие, равнодушие к пациенту. Тоже чтобы стимулировать различные благотворные процессы. Понятно и другое: испытывать сочувствие — утомительно и неразумно, вредно для психического здоровья доктора. Практическая инструкция выглядит так: «Психоаналитик должен подолгу слушать, не выказывать реакции и только время от времени вставлять отдельные реплики. Психоаналитик не должен удовлетворять пациента своими оценками и советами».
К началу нынешнего века Фрейд уже понимал, что нащупал золотую жилу. Распространявшийся атеизм вербовал для него армии клиентов. В воображении он ясно видел мраморные доски, которыми будут отмечены все вехи его великого пути, но слава запаздывала. «Мне уже 44 года,— пишет он в очередном письме своему другу Флиессу,— и кто я? Старый неимущий еврей. Каждую субботу я погружаюсь в оргию карточных гаданий, а каждый второй вторник провожу с моими братьями-евреями».
Слава психоаналитика
Поворот к настоящей славе и большим деньгам произошел 5 марта 1902 года, когда император Франсуа-Жозеф I подписал официальный указ о присвоении Зигмунду Фрейду звания профессора-ассистента. Экзальтированная публика начала века — дамочки, попыхивающие папиросками и грезящие самоубийством — хлынула к нему рекой. Фрейд работал по 12-14 часов в день и был вынужден призвать на помощь двух молодых сподвижников Макса Кахане и Рудольфа Райтлера. К ним вскоре присоединились и другие. Через некоторое время Фрейд уже регулярно по средам устраивал у себя дома занятия, получившие название Психологического общества среды, а с 1908 года — Венского психоаналитического общества. Здесь собирался декадентский бомонд, заседания вели не только врачи, но и писатели, музыканты, поэты, издатели. Все разговоры о книгах Фрейда, несмотря на то что расходились они плохо (тысяча экземпляров «Трех очерков по теории сексуальности» с трудом разошлись за 4 года), только увеличивали его славу. Чем больше критики говорили о непристойности, порнографии, покушении на мораль, тем дружнее декадентствующее поколение шло к нему на прием.
Показателем настоящей славы было чествование в 1922 году Лондонским университетом пяти великих гениев человечества — Филона, Мемонида, Спинозы, Фрейда и Эйнштейна. Венский дом на Берггассе, 19 наполнялся знаменитостями, запись на приемы Фрейда шла из разных стран, и он был расписан уже, кажется, на много лет вперед. Его приглашают на чтение лекций в США. Сулят $10 тысяч: по утрам — пациенты, днем — лекции. Фрейд подсчитывает свои расходы и отвечает: мало, вернусь уставшим и еще более бедным. Контракт пересматривают в его пользу.
Однако полученные такой ценой деньги и слава омрачаются тяжелой болезнью: в апреле 1923 года его оперируют по поводу рака ротовой полости. Ужасный протез и мучительные боли делают жизнь отца психоаналитиков невыносимой. Он с трудом ест и говорит. К болезни Фрейд относится стоически, много шутит, пишет статьи о Танатосе — боге смерти, выстраивает теорию о влечении человека к смерти. На этом фоне бешеная слава лишь досаждает ему. К примеру, знаменитый голливудский магнат Самюэль Голдвин предлагал Зигмунду Фрейду $100 тыс. только за то, чтобы поставить его имя в титрах фильма о знаменитых любовных историях человечества. Фрейд пишет ему гневное письмо с отказом. Та же участь постигла и немецкую компанию UFA, пожелавшую поставить фильм собственно о психоанализе. В 1928 году на европейские экраны выходит кино «Тайны души», в рекламе которого широко используется имя Фрейда. Фрейд устраивает скандал и требует компенсации.
Приход фашизма еще более омрачает его жизнь. В Берлине публично сжигаются его книги, любимая дочь Анна, пошедшая по его стопам и возглавившая Всемирное психоаналитическое общество, схвачена гестаповцами. Семья Фрейда бежит в Лондон. К тому времени состояние здоровья Фрейда стало безнадежным. И свой конец он определил сам: 23 сентября 1939 года лечащий врач Фрейда по его просьбе ввел ему смертельную дозу морфия.
МАРИЯ ГОЛОВАНИВСКАЯ
ФРЕЙД НИКОГДА НЕ СКРЫВАЛ, ЧТО СТРЕМИТСЯ К ДЕНЬГАМ И СЛАВЕ, НО АВСТРИЙСКОЕ НАУЧНОЕ ОБЩЕСТВО НЕ ВОСПРИНИМАЛО ЕГО ВСЕРЬЕЗ, А КЛИНИЧЕСКИЕ ВРАЧИ НЕ ПОДПУСКАЛИ К СВОИМ БОЛЬНЫМ. ВОТ ТОГДА ФРЕЙД С ГОРЯ И НАЧАЛ ПРАКТИКОВАТЬ ПСИХОАНАЛИЗ
СО СВОИМИ ПЕРВЫМИ ПАЦИЕНТАМИ ФРЕЙД ПРОСТО НЕ ЗНАЛ, ЧТО ДЕЛАТЬ: ОН ДАВИЛ ИМ ПАЛЬЦАМИ НА ЛОБ, МАССИРОВАЛ, ПОДВЕРГАЛ ЭЛЕКТРОШОКУ, ГИПНОТИЗИРОВАЛ — НИЧЕГО НЕ ПОМОГАЛО. ВОТ ТОГДА ФРЕЙД И РЕШИЛ, ЧТО ГЛАВНОЕ, ЧТОБЫ САМ ДОКТОР СЕБЯ ХОРОШО ЧУВСТВОВАЛ, И ПРИДУМАЛ ОСНОВЫ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЙ ПРАКТИКИ
УСЛУГИ ПСИХОАНАЛИТИКА ДОЛЖНЫ СТОИТЬ ДОРОГО, ВРЕМЯ ПРИЕМА НЕ БОЛЕЕ 45 МИНУТ, ПРИ ЭТОМ ВРАЧ НЕ ДОЛЖЕН СОЧУВСТВОВАТЬ ПАЦИЕНТУ — ТАКОВ КОДЕКС НАЧИНАЮЩЕГО ПСИХОАНАЛИТИКА
Подписи
Зигмунд Фрейд помимо теории психоанализа изобрел и его практику — занятие, приносящее доход на уровне адвокатского
Именно в тихой и спокойной Вене Фрейд провел свои первые психоаналитические сеансы. Теперь там, на Берггассе, 19, музей. В музее почти ничего нет — сохранилась только вешалка в прихожей. Но туристы туда все равно ходят
Стефан Цвейг — друг Фрейда — мечтал стать его биографом. Не получилось — Фрейд ненавидел биографов
Лондонский кабинет Фрейда. В кабинете психоаналитика нет ничего особенного, но только на первый взгляд. На самом деле все здесь исполнено неведомого смысла
Дочь Фрейда Анна была рьяной продолжательницей дела отца
В гостях у Фрейда | Блоги
Продолжение. Начало см. № 10 2010
В разных уголках мира существует несколько музейных экспозиций, посвященных памяти Зигмунда Фрейда. В любой из них важное место занимают подлинные или стилизованные древние статуэтки.
Коллекционирование древностей было для Фрейда любимым хобби. Да и сам психоанализ он считал занятием сродни археологии — раскапыванием глубинной человеческой сущности за обманчивыми наслоениями.
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ФРЕЙДА
Драгоценная коллекция едва не стоила ученому жизни. Появление нацистских войск на улицах Вены в марте 1938 года застало его врасплох. Незадолго до этого его сочинения подверглись в Германии публичному сожжению. А там, где предают огню книги, обычно кончают сожжением людей (четверо сестер ученого не избегли этой участи). Не питая иллюзий насчет своего будущего под сенью Рейха, Фрейд засобирался в эмиграцию, благо это было еще возможно. Ныне из книги в книгу кочует миф о том, как богатые и влиятельные последователи выкупили его чуть ли не из концлагеря. На самом деле проблема стояла не так остро и упиралась в выплату пошлины на вывоз ценного имущества, включавшего богатую библиотеку, антикварную мебель и коллекцию древностей. Стараниями американского посла Буллита и графини Мари Бонапарт требуемая сумма была изыскана, внесена в казну, и Фрейд с женой и дочерью отбыл из Вены в более спокойные края. Их путь лежал в Лондон. В британской столице неизлечимо больной Фрейд и окончил свой жизненный путь год спустя.
Конец жизни ученого подробно описан в книге воспоминаний его личного врача Макса Шура «Зигмунд Фрейд: жизнь и смерть». Книга ценна тем, что ее автор был близким другом своего героя, который провел с Фрейдом бок о бок последние 10 лет его жизни и от руки которого измученный смертельной болезнью патриарх психоанализа и принял избавительный укол. Последний момент Шур, правда, описывает достаточно туманно, не развеивая читательских сомнений — был ли уход Фрейда из жизни естественной смертью или эвтаназией. Но даже в последнем случае Шур оказывается выше упреков — с его слов, сам больной в день смерти недвусмысленно заявил, что считает свой жизненный путь исчерпанным, а страдания — более нестерпимыми. Остается только довериться словам Шура, ибо он в своей книге пишет по большей части о том, чего не знал и не мог знать никто, кроме него самого и его пациента. Этим его работа представляется, с одной стороны, драгоценной, с другой… крайне мало достоверной. А если предположить, что Шур искренен не во всем, что-то приукрашивает, о чем-то умалчивает? То же самое, впрочем, можно было бы сказать и о самом Фрейде — либо мы верим его рассказам, либо сомневаемся. По крайней мере ни достоверность его рассказов, ни истинность его суждений невозможно никоим образом проверить — все предпринимавшиеся попытки остались безрезультатными. И какое тогда, спрашивается, отношение имеет вся выстроенная им конструкция к науке?
ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ
В лондонском особняке, где основатель психоанализа провел последние месяцы своей жизни, сегодня находится музей — не менее известный и даже более богатый, чем мемориальная квартира в Вене. Ведь именно сюда было доставлено имущество ученого, бережно сохраненное до наших дней. Здесь, а не в Вене, стоит знаменитая кушетка, ставшая символом психоанализа.
Согласно заложенному Фрейдом канону, пациенту психоаналитика надлежит лежать на кушетке, глядя в потолок, тогда как сам аналитик сидит у изголовья вне поля его зрения. Существуют разные объяснения этой традиции. Правоверные фрейдисты утверждают, что расслабленное положение лежа способствует свободному потоку ассоциаций, который и подлежит анализу. Скептики же находят в частных суждениях Фрейда слова о том, что к своим пациентам-невротикам он относился несколько брезгливо и предпочитал не встречаться с ними лицом к лицу.
В лондонском доме психоаналитическая кушетка никогда не использовалась по назначению. Изнуренный болезнью Фрейд приемов уже не вел, ограничиваясь беседами на отвлеченные темы с редкими гостями. Кстати, одним из гостей был Сальвадор Дали, благоговевший перед психоанализом и его творцом. Карандашный портрет Фрейда, набросанный Дали, ныне висит на стене дома, превращенного в музей.
После кончины Фрейда дом долгие годы оставался жилым. Здесь до конца своих дней обреталась Анна Фрейд — единственная из детей мэтра, пошедшая по его стопам. Ныне на доме висят две мемориальных доски — в честь отца и дочери. В комнате Анны сохранена обстановка ее повседневного быта, включая и незамысловатый ткацкий станок — инструмент одного из ее хобби. Кстати, другим было вязание, которое Зигмунд Фрейд считал (наряду с монотонным ткачеством) символическим замещением полового акта. Одержимость Фрейда идеями сексуальности многим не по вкусу. Но так ли уж он неправ в отношении дочери? Ведь в жизни незамужней и бездетной Анны вообще не нашлось места реальному сексу. Правда, по воспоминаниям прислуги, свою постель Анна порой делила с американской подругой — Дороти Бирлингем-Тиффани. Конечно, аудиогид по музею не станет посвящать гостей в такие детали. Ведь музей — не столько памятник, сколько витрина успешного предприятия, основанного на заре прошлого века и продолжающего сытно кормить легион акционеров по всему миру.
ПО СТОПАМ МУЗЕЙНЫХ КОЛЛЕГ
Любопытно, что на родине психоанализа, в Вене, музей был открыт лишь в 1971 году благодаря курьезному стечению обстоятельств. В 1968 году во время визита федерального канцлера Австрии Йозефа Клауса в США дотошные журналисты поинтересовались, существует ли музей Фрейда в Вене. Канцлер дипломатично уклонился от ответа, но по возвращении домой немедленно отдал соответствующее распоряжение. В доме на Бергассе, 19, где семейство Фрейд квартировало с 1891 года, восстановлена обстановка квартиры, покинутой в 1938-м. Неоценимую помощь организаторам музея оказала Анна. В Вену она до той поры намеренно не возвращалась — терзалась душевной травмой. В день оккупации она была препровождена в гестапо для допроса. Припрятанный на теле флакончик с ядом в тот день ей, к счастью, не понадобился. Но на всю жизнь в душе сохранился ужас, препятствовавший возвращению «домой». Лишь много лет спустя она помогла основателям музея воспроизвести утраченный интерьер и подарила несколько подлинных предметов из имущества отца. Остальные пришлось заместить копиями. Так что, при всем внешнем сходстве лондонской и венской квартир, в последней подлинны лишь стены и несколько безделушек. Интерьер лишь напоминает тот, что окружал Фрейда при жизни.
Музей состоит из нескольких комнат, часть из которых ранее была жилым пространством семьи Фрейд, а часть служила рабочими помещениями. К числу последних относятся комната ожидания, где пациенты ждали своей очереди на прием, приемная и рабочий кабинет, где собирался кружок единомышленников, разросшийся к 1908 году до Венского психоаналитического общества. Помимо этого в музее находится самая большая в Европе психоаналитическая библиотека, насчитывающая 35 000 томов.
Подобно лондонскому дому, куда по стопам Дали потянулись художники и где выставки авангарда сменяются едва ль не ежемесячно, венский музей тоже стал своеобразной арт-галереей, экспонирующей художественные причуды современных творцов. Но непревзойденным в этом отношении является российский музей Фрейда, который сам выступает не столько музеем, сколько произведением авангардного искусства.
Идея открыть музей в Петербурге может показаться слишком экзотической. Ведь основатель психоанализа никогда не бывал в России.
«С точки зрения организации пространства Музей сновидений представляет собой «тотальную инсталляцию», — читаем в путеводителе. — Все его видимые и даже невидимые экспозиционные поверхности, пол, потолок выстроены таким образом, чтобы зритель мог легко «раздвинуть» эти стены и продолжить визуальный ряд на основе собственного опыта, собственных фантазий и желаний». Заинтересовавшихся стоит предупредить, что питерский музей работает всего два дня в неделю. Правда, это все равно более доступно, чем особняк в лондонском Хэмпстеде или квартира на венской Бергассе.
Полезно? Поделись статьей в Вконтакте или Фейсбук в 1 клик!
Как терапевт, Фрейд Фелл Шорт, Ученые находят
Доктор Махони сказал, что Фрейд, похоже, немного исказил реальный ход дела, чтобы лучше поддержать свои теоретические положения. Он также сказал, что Фрейд исказил некоторые факты, чтобы его дедуктивные способности казались еще более впечатляющими. Например, Фрейд сказал, что он угадал имя девушки Человека-Крысы, Гизелы, по анаграмме «Гледжисамен», которую придумал пациент. Фактически, примечания показывают, что Фрейд сначала узнал ее имя, а затем использовал его, чтобы понять значение анаграммы.Человек-волк В то время как Человек-Крыса кажется успехом Фрейду, случай Человека-волка кажется неудачным. Человек-Волк был русским аристократом, страдавшим от множества страхов. Несмотря на то, что Фрейд объявил Человека-Волка излеченным, другие психоаналитики лечили его время от времени в течение 60 лет.
Ключевое вмешательство Фрейда в Человека-Волка основывалось на кошмаре, в котором он лежал в постели и видел белых волков, сидящих на дереве перед открытым окном. Фрейд пришел к выводу, что сон символизировал травму: человек-волк, будучи малышом, был свидетелем полового акта его родителей.Версия Фрейда о предполагаемой травме, однако, была опровергнута самим Человеком-Волком, Сергеем Панкеевым, в интервью Карин Обхольцер, журналистке, которая выследила его в Вене в 1970-х годах.
Г-н Панкеев считал толкование его сна Фрейдом «ужасно надуманным». Г-н Панкеев сказал: «Все это невероятно», поскольку в семьях из его окружения маленькие дети спали в спальне своей няни, не со своими родителями.
Г-н Панкеев также оспорил утверждение Фрейда о том, что он был излечен, и сказал, что он возмущен тем, что он «пропаганда» и «образец психоанализа».Г-н Панкеев сказал: «Это была теория, что Фрейд вылечил меня на 100 процентов». Но он сказал: «Это все ложь».
Анна Фрейд
На протяжении десятилетий это была В секрете, одной из самых выдающихся пациенток Фрейда была его дочь Анна, которая продолжала развивать психоанализ для детей. Несмотря на то, что Анна провела анализ со своим отцом, родитель никогда не мог анализировать своего собственного ребенка. Этот конфликт стал источником разногласий между Анной и Дороти Берлингем, дочерью Луи Комфорта Тиффани, прославившегося своими витражами.В 20-х годах прошлого века миссис Берлингхэм рассталась со своим мужем Робертом и привезла с собой четверых маленьких детей в Вену, где у нее сложились близкие отношения с Анной.
Они стали друзьями на всю жизнь, жили вместе и, после того как Дороти стала психоаналитиком, вместе писали.
Один из внуков миссис Берлингхэм, Майкл Джон Берлингхэм, в прошлом году в своей книге «Последняя Тиффани» раскрыл два случая, о которых Анна писала в ее собственной плодотворной работе «Техника детского анализа». были миссисДети Берлингема.
Почему Фрейд должен умереть
В недавней колонке « Почему мы все еще боремся из-за Фрейда » я прокомментировал дебаты в Нью-Йоркском университете о научном статусе психоанализа, которые Фрейд изобрел более 100 много лет назад. Я повторил свой аргумент, почему Фрейд не мертв: да, психоанализ глубоко ошибочен, как и все другие парадигмы для объяснения и лечения психики, от бихевиоризма до психофармакологии .После этого я получил электронное письмо от самого резкого критика Фрейда, литературоведа Фредерика Круза, почетного профессора Калифорнийского университета в Беркли. Экипаж с талантом потрошил Фрейда на протяжении десятилетий, совсем недавно в книге Freud: The Making of an Illusion (Metropolitan, 2017; Picador, 2018). Я описал Крюса в своей книге « Неоткрытый разум » 1999 года, в главе, озаглавленной «Почему Фрейд не умер». Я сказал, что его «внешне сдержанные, даже застенчивые манеры скрывали свирепую решимость и самоуверенность».Ниже приводится ответ Крюса на мою колонку о Фрейде. — Джон Хорган
Мы с Джоном Хорганом можем проследить наше знакомство с апреля 1998 года, когда мы встретились в Нью-Хейвене накануне конференции Йельского университета на тему «Чей Фрейд? Место психоанализа в современной культуре ». В этом случае, как это бывает, вопрос «чей Фрейд?» было решено заранее: Фрейд принадлежал исключительно своим поклонникам. Среди двадцати четырех приглашенных докладчиков, каждый из которых был известен своими взглядами на глубинную психологию, я был единственным, кто сомневался в психоаналитической доктрине.
Я очень хорошо помню одну часть двухдневного мероприятия. Мой краткий доклад, который можно прочитать в следующей книге с тем же названием (Yale University Press, 2000), был встречен аномальными потоками смеха, разразившимися в середине предложения. Причину я узнал из описания слушаний Джона Хоргана. Другой участник дискуссии на сцене, психоаналитик и выдающийся профессор Корнельского университета Роберт Майклс, вызвал веселье аудитории, сделав смешные рожи во время моей презентации.
Я благодарен Джону за это просветление. Однако с самого начала — еще до того, как начались встречи в Йельском университете — он и я обнаружили, что у нас есть несколько разногласий по поводу утверждений Фрейда о разуме. Для меня научно обоснованная экс-фрейдистская психоаналитическая теория равносильна псевдонауке. (Подробнее об этом ниже.) Джон, напротив, уже занимал должность, о которой недавно рассказал в этом блоге.
В этом случае Джон описывал еще одну дискуссию о Фрейде, в которой скрупулезно уравновешивались два защитника и два скептика.Джон не хотел оспаривать даже самые разрушительные обвинения скептиков: Фрейд искажал свои терапевтические результаты, фальсифицировал свои предполагаемые открытия и выдвигал гипотезы, которые были настолько расплывчатыми и запутанными, что не имели практического смысла. Тем не менее он настаивал на том, что мы пока не можем обойтись без Фрейда.
Два соображения побудили Джона стойко придерживаться этого мнения с 1990-х годов до настоящего времени. Во-первых, он отметил, что ряд достойных фигур, включая некоторых нейробиологов, а также благодарных пациентов, остаются верными основоположнику психоанализа.Однако этот момент имеет немного округлости. Нам нужно спросить, высказали ли эти несгибаемые фрейдисты независимо друг от друга разумные оправдания своей лояльности. В этом отношении примеры, которые недавно привел Джон, не обнадеживают.
Джон, бывший ученый-психотик-юрист, «преодолел шизофрению с помощью психоанализа и лекарств», что оставило нас неуверенными относительно вклада первых и столь же неуверенных в том, был ли этот вклад обеспечен подтвержденными постулатами Фрейда.И снова Джон передает цитату одного из участников споров о теплоте лауреата Нобелевской премии Эрика Кандела по отношению к Фрейду. Но фрейдистская близость Кандела сформировалась в его донаучную венскую юность, и его блестящие работы о молекулярных основах памяти ничем не были обязаны психоанализу. И снова Джон впечатлен тем, что исследователь мозга Марк Солмс сравнил Фрейда с Ньютоном и Дарвином. Знает ли Джон, что Солмс — практикующий психоаналитик, который, в нарушение здравой эмпирической процедуры, исследует неврологические данные в поисках признаков совпадения с уже принятыми фрейдистскими идеями? Предполагаемая дисциплина «нейропсихоанализа» Сольмса целиком и полностью опирается на этот эпистемический зыбучий песок.
Другой мотив Джона для защиты Фрейда более существенен и разделяется шире, но не менее нелогичен. Подобно более заядлым фрейдистам, чем он сам, — особенно на ум приходит философ Джонатан Лир, — Джон считает, что психоаналитические знания — единственный оставшийся путь для тех из нас, кто сопротивляется механистическому и фармакологическому обнищанию умственной жизни. «Фрейд живет, — читаем мы, — потому что наука не выработала парадигму разум-тело, достаточно мощную, чтобы отбросить его раз и навсегда.”
Неизложенная предпосылка здесь состоит в том, что только Фрейд предлагает должным образом целостный обзор психики. Если так, то это было бы удивительно. Сотни существующих психотерапевтических методов сопровождаются попытками проникнуть в глубины психологии. Зачем выделять Фрейда, который, несмотря на свои романтические стихотворения о кипящем котле бессознательного, сам был неврологическим детерминистом и редукционистом? В глазах непрофессионала, чего бы это ни стоило, именно мистический, оптимистичный Юнг, а не Фрейд, загнал в угол психологический рынок душевности.
Джон, возможно, пожелает вместе с Лиром настаивать на том, что психическая модель Фрейда уникальна и сложна и содержит нюансы. Сложность, однако, не имеет значения, если, как в случае с Фрейдом, она порождается просто методологической механикой. Стандартный набор уловок Фрейда, а не его наблюдения, побудили его перевернуть очевидные мотивы, постановить, что каждое психическое событие является «компромиссным образованием» с «сверхопределенными» причинами, и воспринимать генитальный символизм, инцест-желания и скрытый гомосексуальность, куда бы он ни повернулся.Единственное знание, которое можно извлечь из такой практики использования товарных знаков, — это знания о Фрейде. Он предоставил себе абсолютную лицензию на «фрейдизм», не заботясь о более правдоподобных объяснениях, и обычно неправильно приписывал свои личные навязчивые идеи другим.
Верно ли в любом случае, что мы должны цепляться за туманные и произвольные психологические предположения, пока проблема разума и тела не будет окончательно решена? Мы, как и Джон, можем твердо чувствовать, что есть особенности психики, выходящие за рамки тех, которые до сих пор выдержали строгие испытания.Но и наука, и социальная справедливость побуждают нас, насколько это возможно, гарантировать, чтобы необоснованные предположения не приводили к дальнейшим выводам. В памяти живых психологов, психиатров, педагогов, специалистов по воспитанию детей, судей и присяжных на основе психоаналитического фольклора были сделаны опрометчивые выводы, которые, как позже выяснилось, были явным предубеждением. Выступая за особую снисходительность к Фрейду, Джон, кажется, почти приветствует возвращение к тем временам.
Если бы я сам был научным журналистом, я бы все равно хотел извлечь уроки из Фрейда, но не о бессознательном, а о классических составляющих псевдонауки.Мы должны понимать, что Фрейд создал самую гениальную и основательную лженауку из когда-либо созданных. Уловить его скользкое обоснование — значит быть вооруженным против подобных предприятий, которые могут произойти вместе.
Как убедительно утверждал покойный философ Франк Чоффи, псевдонауку можно распознать не по ее ложным утверждениям, а по поведению ее сторонников, когда одно из их убеждений опровергается или оказывается бессмысленным. Тогда защитники будут либо оспаривать опровержение, цитировать воображаемые доказательства, клеветать на критика, кооптировать критику, добавляя специальные оговорки к своей доктрине, либо делать вид, что их теория имела в виду нечто иное.
Фрейд активно использовал все пять тактик, в результате чего даже при его жизни психоаналитический дискурс превратился в огромную мешанину противоречий, риторических уловок и оговорок о побеге. Но Фрейд пошел еще дальше, сначала применив однозначно самоутверждающиеся правила интерпретации, а затем аннулировав все возражения, прежде чем их выслушать. Он включил в саму свою теорию «клинический диагноз» патологического побуждения «сопротивляться» психоаналитической истине. Ни астрология, ни месмеризм, ни френология никогда не приближались к этому апогею сочетания заблуждения и обмана.
Сторонники психоанализа любят говорить, что к настоящему времени они в значительной степени оставили Фрейда позади. Конечно, есть; такие концепции, как зависть к половому члену, вагинальный оргазм, врожденный женский мазохизм и инстинкт смерти, изжили себя в обществе. Но вопрос, который следует задать — и я надеюсь, что Джон Хорган, наконец, заинтересуется этим, — заключается в том, осознали ли аналитики фатальную своенравность метода своего учителя. Отреклись ли они от выдвижения гипотез с помощью корыстных анекдотов? Подвергают ли они эти гипотезы беспристрастной проверке доказательств, взвешивая альтернативы из непсихоаналитических источников? Обучают ли их учебные заведения научным методам, а не проповедям местных руководителей? И готовы ли они к размышлению о вероятности того, что все здание Фрейда было карточным домиком? В противном случае нам не нужно больше доверять ни одному из их утверждений.- Фредерик Крюс
Постскриптум: См. Мой недавний разговор с Crews на сайте Meaningoflife.tv.
Дополнительная литература :
Фрейд: создание иллюзии , Фредерик Крюс
Проблемы разума и тела (бесплатное онлайн-издание, электронная книга Kindle и мягкая обложка)
Почему мы все еще спорим из-за Фрейда
Почему Фрейд все еще не мертв
Почему Б.Ф. Скиннер, как и Фрейд, не мертв
Почему Будда не мертв
Мета-сообщение: сообщения о проблеме разума и тела
Мета-сообщение: Сообщения о психических заболеваниях
Зигмунд Фрейд — жизнь и работа
Зигмунд Фрейд (1856-1939) — отец психоанализа.Ему приписывают много удивительных открытий, связанных с функционированием и структурой человеческой психики.Его исследования повлияли на нашу культуру во многих областях, начиная с терапии психические расстройства к искусству, антропологии, гуманитарным наукам, и это лишь некоторые из них.
Этот сайт предоставляет ценную информацию о жизни и творчестве Зигмунда Фрейда, отца психоанализа.
Если вы студент и ищете онлайн-ресурсы или конкретные ключевые концепции Фрейда, то этот сайт для вас.
Мы научим вас:
— Биография, идеи, теории Фрейда и его психоаналитическая процедура;
— Полная библиография Фрейда + различные ресурсы по его самоанализу, его интересу к кокаин, человеческая агрессия и многое другое …
Мы также подходим к психоаналитическому движению и личностям, которые более или менее взаимодействовали с идеями Фрейда, с развитием и признанием психоанализа.
И последнее, но не менее важное: мы предоставляем форум, где люди, заинтересованные в дискуссиях о теориях Фрейда, находят подходящее место, чтобы поделиться своими идеями и чувствами.
Мы предлагаем онлайн-курсы, предназначенные для людей, желающих узнать больше о психоанализе и его основных особенностях.
Наши курсы предназначены для начинающих и людей, не имеющих предварительной информации о психоанализе.
-> PDF-версии наших электронных курсов теперь доступны в Google Книгах. Щелкните
«Эго и идентификатор» Зигмунда Фрейда
Зигмунд Фрейд умер 80 лет назад на этой неделе, и его исследование 1923 года « Эго и идентификатор », в котором были представлены многие основополагающие концепции психоанализа, стало достоянием общественности в начале этого года. Идеи Фрейда давно были поглощены популярной культурой, но какую роль они продолжают играть в академии, в клинической профессии и в повседневной жизни? Чтобы ответить на эти вопросы, этот круглый стол, курируемый Public Books и JSTOR Daily , спрашивает ученых о наследии The Ego and Id в 21 веке.
• Элизабет Лунбек: пожалей бедное эго!
• Эмбер Джамилла Мюссер: Затонувшее место: раса, расизм и Фрейд
• Тодд Макгоуэн: Суперэго или идентификатор
Пожалейте бедное эго!
Элизабет Лунбек
Трудно переоценить значение «Эго» Фрейда и идентификатора для психоаналитической теории и практики. Это знаменательное эссе также получило прочную внеаналитическую жизнь, дав всем остальным как полезную терминологию, так и легко воспринимаемую модель работы ума.Эго, id и суперэго (последние два термина дебютировали в The Ego and Id ) теперь неизбежно являются частью популярной культуры и научного дискурса, политических комментариев и повседневных разговоров.
Введите «id ego superego» в окно поиска Google, и вы, вероятно, будете перенаправлены на сайты, предлагающие объяснить термин «для чайников» — показатель повсеместности, если не разборчивости термина. Вы также можете встретить изображения Симпсонов: Гомер, представляющий Ид (мотивированный удовольствием, характеризующийся необузданным желанием), Мардж, эго (контролируемая, обязанная реальности), и Лиза, суперэго (угрюмая совесть семьи), все из которых нуждаются в небольшом объяснении, настолько они кажутся интуитивно точными.
Если вы добавите слово «политика» в строку поиска, вы найдете сайты, выдвигающие аргумент о том, что успех Дональда Трампа основан на его обращении к нашему коллективному идентификатору, нашему желанию быть свободным от карающих ограничений закона и морали и захватить все, что нам заблагорассудится — «бешеная истерика плотской энергии». Барак Обама в этой схеме занимает позицию мягкого суперэго: неподкупный, осторожный, склонный к морализаторству, воплощение наших высших идей и ценностей, но, в конце концов, не очень веселый.Вы также узнаете из Google, что эго Трампа хрупкое и нуждающееся, но в то же время необъятное и неистовое, его состояние — маленькое или большое? — представляет собой страшную угрозу стабильности и безопасности страны.
В этих примерах эго используется двумя разными, хотя и не полностью противоречащими друг другу способами. В The Simpsons эго выступает как посредник между ид и суперэго. Когда мы говорим о хрупком эго Трампа, этот термин используется несколько иначе, чтобы обозначить целостность личности или человека в целом.Когда мы говорим о ком-то, что его эго слишком велико, мы критикуем его сущность и самопрезентацию, а не их (предположительно) слабое суперэго.
Идея эго как агентства обычно считается более строгой с аналитической точки зрения и, следовательно, более «фрейдистской», чем эго-как-я, однако обе интерпретации эго встречаются не только в массовой культуре, но также — что, возможно, удивительно — у Фрейда. . Кроме того, я бы сказал, что вторая из этих фрейдистских концептуализаций, основанная на чувствах, более созвучна явно американскому конструированию «я», чем абстракции психологии эго.Чтобы понять, почему это так, необходимо взглянуть на постфрейдовскую историю эго в Америке — в частности, на попытки некоторых психоаналитиков прояснить двусмысленность в текстах Фрейда, попытки, которые, к счастью для нас, не увенчались успехом.
Как Фрейд предложил в работе «Эго» и «Идентификатор », три агента разума борются за превосходство: эго стремится к господству как над ид, так и над суперэго, что является постоянной и часто бесплодной задачей перед лицом диких страстей и требований Ид. удовлетворение, с одной стороны, и подавляющее, даже авторитарное, требование суперэго подчиниться его диктату — с другой.Работа психоанализа заключалась в «укреплении эго»; как классно выразился 10 лет спустя Фрейд, «там, где было Ид, там должно быть эго».
Фрейдистское эго стремилось гармонизировать отношения между органами ума. У него были «важные функции», но когда дело дошло до их осуществления, оно было слабым, его позиция, по словам Фрейда, «как у конституционного монарха, без санкции которого не может быть принят закон, но который долго колеблется, прежде чем наложить вето на любая мера, предложенная парламентом.В другом месте эссе эго по отношению к ид было не монархом, а простолюдином, «верхом на лошади, который должен сдерживать превосходящую силу лошади … вынужден вести ее туда, куда она хочет. . » Подчиняясь ид, эго-всадник могло, по крайней мере, сохранить иллюзию суверенитета. Суперэго не потерпело бы подобных фантазий в бывшем королевстве, вместо этого создав «агентство внутри себя», чтобы контролировать его стремление к агрессии, «как гарнизон в завоеванном городе». Пожалейте бедное эго!
Можно утверждать, что психоаналитики-эмигранты из Вены, захватившие американский аналитический истеблишмент в послевоенные годы, сделали именно это.Они усилили власть этого фрейдистского эго, преуменьшая его конфликты с ид и суперэго. Они сформулировали отчетливо оптимистическую и мелиористическую школу аналитического мышления, «психологию эго», в которой эго было идеально зрелым и автономным, плавно действующим агентом разума, ориентированным на адаптацию к внешней среде. Более чем несколько комментаторов утверждали, что воспевание в психологии эго послушания и снятие акцента с конфликта идеально соответствует требованиям послевоенного корпоративного государства, а также преобладающему упору на подчинение и приспособление.Вспомните бестселлеры Уильяма Х. Уайта The Organization Man , опубликованные в 1956 году, или бестселлеры Дэвида Рисмана The Lonely Crowd 1950 года, которые читались как оплакивание потерянного золотого века индивидуализма и автономии.
Эго-как-я столь же достоверно психоаналитично, как и его лингвистический двойник, и не является ни искажением намерений Фрейда, ни импортом из прозрачных пределов гуманистической психологии.
Среди заявленных достижений эго-психологов середины века было прояснение продуктивной двусмысленности Фрейда в отношении значений термина; Отныне эго будет относиться к регулирующим и адаптивным функциям агентства, а не к личности или себе.Учтите, что старейшина эго-психологии Хайнц Хартманн мягко упрекнул Фрейда за то, что он иногда использовал «термин эго более чем в одном смысле, и не всегда в том смысле, в котором он был лучше всего определен».
Американская гегемония психологов-эгоистов основывалась на их утверждениях о том, что они являются самыми преданными наследниками Фрейда; «Эго» и «Идентификатор» занимали высокое место среди основополагающих текстов их школы. Текст Фрейда, однако, поддерживает концептуализацию эго не только как средство разума (их чтение), но и как переживаемое ощущение себя.В нем Фрейд интригующе назвал эго «в первую очередь телесным эго», объяснив, что оно «в конечном итоге происходит из телесных ощущений».
Игнорированное эго-психологами, утверждение Фрейда было подхвачено в 1920-х и 1930-х годах, в частности, венским аналитиком Полом Федерном, который ввел термин «чувство эго», чтобы выразить свое мнение о том, что эго лучше всего истолковывается как относящееся к нашему человеку. субъективное переживание самих себя, наше чувство существования как личность или себя. Он утверждал, что эго следует понимать в терминах опыта, а не концептуализировать как ментальную абстракцию.Чувство эго, как он объяснил в 1928 году, было «постоянно присутствующим ощущением собственной личности — восприятием эго самого себя». Федерн был феноменологом, безоговорочно критиковавшим Фрейда и его наследников за то, что они отдавали предпочтение систематизации, а не чувственному опыту, и в то же время создавали из себя последователя, а не независимого мыслителя. Маргинализация была ценой его верности, поскольку он и его идеи в значительной степени упускаются из виду в аналитическом каноне.
Когда мы говорим об американском эго, мы более вероятно, чем не говорим на федернском языке.Федерн ценил мимолетность настроений и сложность наших переживаний. Разговоры о наших «внутренних ресурсах» и невозмутимости, о необходимости эгоизма и его совместимости с альтруизмом, о банальных фантазиях о «любви, величии и амбициях» проходят через его сочинения. Даже аналитическая сессия, вероятно, более явно сосредоточена на «целях самосохранения, обогащения, самоутверждения, социальных достижений для других, обретения друзей и последователей, вплоть до фантазии лидерства и ученичества», чем на обеспечении превосходство эго над ид и суперэго.
Эго и Идентификатор поддерживает такое прочтение эго как переживающее «я», индивидуум, обладающий знанием своего телесного и ментального «самотождества и непрерывности во времени». «Чувство эго» Федерна также совместимо с просторечными призывами 1950-х годов к «настоящему я», а также с чувством идентичности, которое Эрик Эриксон определил в терминах чувств, которые люди испытывают к себе как к живым, переживающим личностям, подлинному «я», которое стали святым Граалем для многих американцев в 1960-х годах и позже.Эриксон, также являющийся эго-психологом, но исключенный из основного потока анализа из-за его сосредоточенности на эмпирическом измерении самости, отразил бы ту же самую чувствительность под рубрикой идентичности. Его определение термина идентичность для обозначения субъективного ощущения себя, проявленного в одночасье в психоанализе и за его пределами, возможно, сделало больше для обеспечения выживания дисциплины в Соединенных Штатах, чем все труды самых преданных последователей Фрейда. .
Таким образом, хотя Google может предоставлять нам изображения (в том числе карикатуры) четко разделенного фрейдистского разума, именно целостное эго-как-я является тем же предметом большей части наших повседневных терапевтических, аналитически настроенных разговоров.Это эго-как-я с меньшей готовностью представляется графически, чем его интегрированный аналог, но, тем не менее, является центральным для наших способов передачи нашего опыта самих себя и других. Он столь же подлинно психоаналитичен, как и его лингвистический двойник, и не является ни искажением намерений Фрейда, ни заимствованием из призрачных пределов гуманистической психологии. Например, когда мы обращаемся к огромному и легко поражаемому эго Трампа, мы обращаемся к этому измерению термина, имея в виду его чувство собственного достоинства — одновременно раздутого и хрупкого.Федерн был забыт, но его аналитическая чувствительность, ориентированная на чувства, продолжает жить. Это может быть тем более актуальным сегодня, когда, как многие заметили, наши чувства больше не изолированы от разума и объективности, а вместо этого инструментально мобилизуются как монета популистского царства.
Перейти к: Элизабет Ланбек, Эмбер Джамилла Массер, Тодд Макгоуэн
Затонувшее место: раса, расизм и Фрейд
Янтарь Джамилла Мюссер
В напряженной сцене из фильма 2017 года « Убирайся » Мисси (Кэтрин Кинер) находит парня своей дочери Криса (Дэниел Калууя), тайком выкуривающего сигарету, и приглашает его в гостиную, которая также служит домашним офисом для ее терапевтические клиенты.Крис, черный фотограф, только что впервые встретил свою белую девушку, Роуз, либеральную семью, включая ее мать, Мисси. Когда они сидят друг напротив друга, Мисси спрашивает Криса о его детстве, ее ложка неоднократно ударяется о внутреннюю часть чашки, и Крис, глаза бесконтрольно слезятся, начинает погружаться глубоко в «затонувшее место». Когда его нынешнее окружение исчезает из поля зрения, он отбивается и падает в большую черную пустоту, прежде чем в конце концов просыпается в собственной постели, не зная, что произошло.Стоит отметить обстановку терапевтического кабинета, поскольку то, что следует за этой ранней сценой гипноза, представляет собой комедию ужасов о расизме, психоаналитические идеи бессознательного помогают пролить свет на расовые отношения в фильме и за его пределами.
В фильме «затонувшее место» относится к состоянию фуги, которое подчиняет черных персонажей так, чтобы (предупреждение о спойлере) мозг человека, предложившего наивысшую цену за белое, можно было пересадить в их тела. В то время как эта большая черная пустота является продуктом воображения режиссера Джордана Пила, «затонувшее место» в культурном плане стало обозначать пагубный аспект расовости; а именно, сверхидентификация небелого цвета с белизной.Недавние мемы проясняют эту связь. В одном из них Канье Уэст, который не так давно утверждал, что президент Трамп находился в «путешествии героя», появляется в кресле из фильма «Убирайся, надев шляпу« Сделай Америку снова великой »», слезы текут по его лицу. В другом снимке актриса Стейси Дэш, баллотировавшаяся в Конгресс как республиканка из Калифорнии, тупо смотрит в окно.
Фрейд Эго и идентификатор , однако, дает нам еще один способ понять «затонувшее место». В 1923 году Фрейд представляет исчерпывающую карту психики как пространства, в котором эго, суперэго и ид образуют динамическую структуру, которая реагирует на бессознательное и формируется ими.Фрейд утверждает, что суперэго действует как своего рода «нормативная» проверка поведения, в то время как Ид — это либидинальная энергия и чисто гедонистическая. Эго, то, что разыгрывается сознательно, уравновешивает эти два разных режима бессознательного, чтобы функционировать.
Зигмунд Фрейд, 1885 г., Wikimedia CommonsМодель Фрейда помогает нам понять, как расовость, процесс понимания себя через призму расовых категорий, происходит на уровне бессознательного. Если рассматривать в контексте психоанализа, «затонувшее место» — это то, что происходит, когда привязанность Супер-Эго к белизне выходит из-под контроля; когда глаза Криса слезятся, и он непроизвольно царапает кресло, он оказывает телесное сопротивление, связанное с ид.Более того, структура Фрейда также позволяет нам расширить это понимание расы за пределы индивида, в сторону размышлений о том, почему «затонувшее место» можно рассматривать как метоним расовых отношений в Соединенных Штатах в целом.
Сама раса в работах Фрейда не обсуждалась. В одном из своих самых явных столкновений с расовыми различиями, «Цивилизация года и ее недовольство », он в основном ограничивал свои теории расового различия размышлениями об атавистическом и примитивном.Вслед за Фрейдом другие аналитики начала 20-го века, как правило, игнорировали лежащую в основе расовую динамику, работающую в их теориях. Например, если пациенты обсуждали этническую принадлежность или расу опекуна или другой повторяющейся фигуры в их жизни, аналитики, как правило, не исследовали эти темы дальше. Как было исследовано в многочисленных современных критических работах по психоанализу, это невнимание к расе создало допущение об универсальной нормативности, которое, по сути, было связано с белизной.
В то время как психоанализ исторически игнорировал или неправильно подходил к обсуждению расы, книга Фрейда «Эго» и «Идентификатор » вводит концепции, которые полезны при осмыслении расовых отношений как на индивидуальном, так и на национальном уровне.Его трехстороннее разделение психики может помочь показать нам, как сама раса функционирует как «метаязык», если использовать фразу Эвелин Хиггинботэм, тот, который структурирует бессознательное и возможности возникновения эго. В « Get Out » «затонувшее место» является ареной битвы между идентифицированным белыми суперэго, которое вызывается посредством трансплантации мозга или гипноза, и идентифицированным черным идентификатором. Однако, помимо параметров научной фантастики, эта расовая внутренняя борьба позволяет лучше понять теории ассимиляции и расовости.
Социолог Джеффри Александер описывает ассимиляцию, процесс адаптации к одной из форм (неявно белой) нормативности, как попытку учесть различия посредством стирания, даже настаивая на некотором неусвояемом (расовом) остатке. Александер пишет: «Ассимиляция возможна в той степени, в которой существуют каналы социализации, которые могут обеспечивать« цивилизационные »или« очищающие »процессы — через взаимодействие, образование или массовую опосредованную репрезентацию — которые позволяют отделить людей от их изначальных качеств. Очищаются или принимаются не сами качества, а люди, которые раньше, а часто и в частном порядке, несут их. »Напряженность между этими проявлениями белой нормативности -« цивилизации »- и конкретными« качествами », составляющими субъект меньшинства, названного Александром, сродни постоянной борьбе, которую Фрейд описывает между суперэго, ид и эго.
Мы можем использовать наследие фрейдовского анализа бессознательного, чтобы выявить напряженность, действующую внутри людей, пытающихся ассимилироваться с воспринимаемой идеей нормативности белых.
Опираясь на психоанализ, недавние теоретики, такие как Дэвид Энг и Энн Анлин Ченг, подчеркнули меланхолию, которая сопровождает ассимиляцию — непроизвольные слезы Криса в «затонувшем месте» и случаи, когда Крис смотрел в окно, совершал вечерние пробежки и вспышки. индуцированные крики других черных персонажей, которым имплантировали белый мозг, вероятно, являются одними из самых крайних форм. Ченг утверждает, что необходимость ассимилироваться с белой культурой вызывает меланхолию как из-за недостижимости белизны для чернокожих и коричневых субъектов, так и из-за подавления расовой инаковости, необходимой для поддержания белого доминирования.Описание Ченгом «невнятной потери, которая сообщает человеку о его или ее собственной субъективности», помогает объяснить, почему условия нормативности белых могут быть особенно психологически вредными для небелых субъектов.
В то время как концепции Фрейда полезны для понимания психологического бремени расовости для небелых субъектов в условиях белой нормативности, ученые также исследовали, как концепции Фрейда об эго, ид и супер-эго могут быть использованы для теоретического обоснования того, что означает рассматривать белизну как некое подобие. форма национального самосознания.Описывая садистские импульсы Джима Кроу, теоретик и психиатр Франц Фанон утверждал, что эго Соединенных Штатов является мазохистским. Представляя психическую структуру страны в целом, он увидел столкновение между агрессивным идом нации, которое пыталось доминировать над черными людьми, и ее суперэго, которое чувствовало вину за явный расизм якобы «демократической» страны.
Фанон утверждал, что желание Соединенных Штатов наказать чернокожих (проявляющееся в яростном анти-черном насилии) быстро «сменилось комплексом вины из-за санкций против такого поведения со стороны демократической культуры рассматриваемой страны.Фанон разоблачил лицемерие, присущее антирасистским идеалам, в то же время позволяя расистскому насилию процветать. Он утверждал, что национальный мазохизм страны означает, что Соединенные Штаты не могут признать свои собственные формы белой агрессии; вместо этого страна заняла позицию пассивности и виктимизации в отношении небелых, отрекающихся от собственного открытого насилия. Или, говоря языком Фрейда, страна сменила ид в пользу идеализации суперэго.
Мы также видим эту динамику в « Get Out », где белые персонажи фетишизируют черную физичность и талант как некую присущую их расе, при этом категорически отвергая любые обвинения в расизме.В фильме белые персонажи, которые хотят обитать в черных телах, понимают себя в первую очередь как жертвы старения и других процессов истощения, логика, которая позволяет им использовать свою предполагаемую привязанность к черному, чтобы скрыть свои агрессивные, доминирующие тенденции. Прежде чем Крис и Роуз встретятся с ее родителями, Роуз говорит ему, что они проголосовали бы за Обаму на третий срок, заявление, повторенное в более поздней сцене ее отцом (Брэдли Уитфорд), когда он замечает, что Крис наблюдает за чернокожими домашними работниками на улице. property: «Кстати, я бы проголосовал за Обаму на третий срок, если бы мог.Лучший президент в моей жизни. Руки вниз.» В таком заявлении мы видим, что мазохистское белое эго, о котором говорил Фанон, остается точным отражением национальных дебатов о политической корректности, о том, что считается расизмом, и о вопросе репараций.
Поскольку Get Out помогает драматизировать, мы можем использовать наследие фрейдовского анализа бессознательного для выявления напряженности в работе людей, пытающихся ассимилироваться с воспринимаемой идеей нормативности белых.Но мы также можем использовать психоаналитические концепции, чтобы понять, как определенные представления о расе создали белое национальное сознание, которое в Соединенных Штатах и в других странах находится в кризисе. В этом более широком масштабе мы можем начать видеть, как национальное суперэго сшило нормативность с пагубной идеей белизны, которая проявляет психологическую, но также и физическую агрессию против небелых субъектов.
Ибо, хотя предположение о том, что белизна является «нормальной» и доминирующей культурой, помещает ее в положение супер-эго для индивидов, которые пытаются ассимилироваться, это предположение о превосходстве на самом деле является тревожным положением, преследуемым другими расовыми людьми и постоянно подвергающимся угрозе со стороны возможность дестабилизации.Для многих это привело к тому, что трудно считаться с жестокими тенденциями белой культуры и настаивать на ее невиновности. Работа с этой фрейдистской динамикой может помочь нам более тщательно обдумать стратегии сопротивления и выживания для небелых субъектов, а также то, как могут выглядеть более полные контуры ответственности белых.
Перейти к: Элизабет Ланбек, Эмбер Джамилла Массер, Тодд Макгоуэн
Суперэго или идентификатор
Тодд Макгоуэн
Чтобы правильно понять Эго и идентификатор , мы должны мысленно переименовать его в Суперэго .Два термина, которые чаще всего используются в тексте Фрейда 1923 года, что неудивительно, это эго и id . Мы легко интегрировали их в свое мышление и свободно используем в повседневной речи. Третий член структурной модели — суперэго — привлекает гораздо меньше внимания. Это очевидно, например, из поп-психоанализа, окружающего Дональда Трампа. Некоторые ставят ему диагноз нарцисса, кто-то влюблен в собственное эго. Другие говорят, что он представляет американское id, потому что ему не хватает самоконтроля, который сдерживает большинство людей.Согласно этим взглядам, у него либо слишком много эго, либо слишком много ид. Никогда не проявляющий самокритичности проблема Трампа, похоже, не в избытке суперэго. Если Суперэго вообще вмешивается в его диагностику, можно сказать, что проблема в том, что у него нет надлежащего Суперэго.
Согласно популярному восприятию мысли Фрейда, открытие Ид обычно представляет собой его наиболее значительный вклад в понимание того, как мы действуем. Идентификатор отмечает момент, когда люди теряют контроль над тем, что они делают.Импульсы ид побуждают нас действовать способами, неприемлемыми для остального общества. И все же концепция ид, тем не менее, выполняет успокаивающую функцию, поскольку позволяет нам связывать наши самые тревожные действия с биологическими импульсами, за которые мы не несем ответственности. По этой причине мы должны смотреть за пределы ид, если мы хотим увидеть, как Фрейд больше всего расстраивает наше самопонимание.
Введение Фрейдом суперэго, напротив, представляет собой наиболее радикальный момент Эго и Id , потому что оно бросает вызов всем традиционным концепциям морали.Как правило, наше чувство коллективного блага сдерживает аморальность наших индивидуальных желаний: мы можем захотеть врезаться в машину с водителем, который только что подрезал нас, но наша совесть не дает нам нарушить нашу коллективную способность сосуществовать в качестве водителей на дороге. . Исторически сложилось так, что работа Фрейда воспринималась как суперэго как голос моральной совести, но Фрейд предполагает, что у этого морального голоса есть аморальные корни. Согласно Фрейду, суперэго не представляет коллективное благо, но проявляет индивидуальные желания Ид, которые противоречат коллективному благу.
С открытием концепции суперэго Фрейд меняет то, как мы думаем о себе как о моральных деятелях. Если Фрейд прав в том, что суперэго «проникает глубоко в Оно», то все наши якобы моральные импульсы уходят своими корнями в либидозное наслаждение. Когда мы упрекаем себя в своенравном стремлении к женатому коллеге, этот моральный упрек не рассеивает удовольствие от этого желания, а умножает его. Чем больше мы воспринимаем желание как трансгрессивное, тем сильнее мы его чувствуем.Таким образом, Суперэго позволяет нам наслаждаться своим желанием, сознательно полагая, что мы сдерживаем его.
Концепция суперэго показывает, что традиционная картина морали скрывает фундаментальную аморальность, поэтому ответ на Эго и Идентификатор скрупулезно избегает ее. Когда мы переводим радикальные идеи, такие как суперэго, в наше общее понимание, мы раскрываем наши предполагаемые убеждения и ценности. В таком переводе, чем больше искажений подвергается концепция, тем больше она должна бросать вызов нашему обычному образу мышления.Так обстоит дело с популярным акцентом на эго и ид по сравнению с суперэго. Что было потеряно, так это самое радикальное открытие в этом тексте.
Наша неспособность осознать, как Фрейд теоретизирует суперэго, делает нас неспособными бороться с моральными кризисами, с которыми мы сталкиваемся сегодня. Например, мы можем видеть катастрофические последствия в нашем современном отношении к окружающей среде. По мере того, как возрастает наша вина по поводу пластика в океанах, выбросов углерода и других ужасов, это увеличивает наше удовольствие от пластика и углерода, а не умаляет его.Использование пластика перестает быть простым удобством и становится нарушением, которое дает нам то, чем можно наслаждаться там, где в противном случае нам было бы что использовать.
Наслаждение всегда предполагает предельное отношение. Но в этих случаях удовольствие происходит от проступка, от чувства выхода за пределы. Наше сознательное чувство вины за нарушение соответствует бессознательному удовольствию, которое усиливает Суперэго. Чем больше экологические предупреждения принимают форму указаний Супер-Эго, тем сильнее они вызывают чувство вины, не меняя основной ситуации.Мораль не ограничивает наслаждение нашими деструктивными желаниями, она становится, по мнению Фрейда, привилегированным основанием для их выражения, хотя и в замаскированной форме. Оказывается, то, что мы считаем моралью, не имеет к морали ничего общего.
Суперэго порождает чувство проступка и тем самым нагнетает наше желание, превращая мораль в способ получить удовольствие. Вспоминая открытие Фрейда 50 лет спустя, Жак Лакан заявляет: «Ничто не заставляет кого-либо наслаждаться ( jouir ), кроме суперэго.Суперэго — это императив jouissance — наслаждайтесь! » Все наши, казалось бы, моральные порывы и последующие угрызения совести — это способы повиноваться этому императиву.
Вопреки популярному толкованию суперэго, подлинное моральное действие требует отказа от императивов суперэго, а не подчинения им.
В этом свете мы могли бы пересмотреть диагноз Дональда Трампа. Если он кажется неспособным сдерживать себя и постоянно занят поиском удовольствия, это говорит о том, что проблема не в слишком большом эго или слишком большом ид.Вместо этого нам следует рискнуть «дикой психоаналитической» интерпретацией, согласно которой Трамп страдает слишком сильным суперэго. Его озабоченность тем, чтобы получать удовольствие — и никогда не получать достаточно удовольствия, чтобы найти удовлетворение, — отражает преобладание суперэго в его психике, давая понять, что суперэго не имеет ничего общего с действительной моралью, и все это связано с бессмысленной аморальностью.
Когда мы понимаем мораль как скрытую форму удовольствия, это не освобождает нас от морали. Напротив, открытие суперэго и его императива наслаждаться требует нового способа понимания морали.Вместо того, чтобы быть проводником морали, Суперэго представляет собой большую угрозу для любого морального действия, поскольку позволяет нам верить, что мы действуем морально, в то время как на самом деле мы находим окольный путь к нашему собственному удовольствию. Вопреки распространенному толкованию суперэго, подлинное моральное действие требует отказа от императивов суперэго, а не подчинения им.
Мораль, свободная от суперэго, больше не будет включать в себя вину. Он будет сосредоточен на пересмотре нашего отношения к закону.Вместо того, чтобы рассматривать закон как внешнее ограничение, наложенное на нас обществом, мы бы увидели его как форму, которую принимает наше собственное самоограничение. Это повлечет за собой изменение нашего отношения к закону. Если закон — это наше самоограничение, а не внешний предел, мы теряем возможность получать удовольствие, связанное с проступком. Можно нарушить закон, но нельзя ограничить собственное самоограничение.
С точки зрения современного экологического кризиса, мы могли бы представить ограничение на использование пластика как единственный способ получить удовольствие от использования пластика, а не как ограничение на это удовольствие.Ограничение на использование стало бы нашей собственной формой удовольствия, потому что оно было бы нашим собственным, а не чем-то навязанным нам. Суперэго предписывает нам отвергать любые ограничения, всегда продвигая наши удовольствия дальше. Отождествление закона с нашим самоограничением — это способ порвать с логикой суперэго и его фундаментально аморальной формой морали.
Учитывая то, что он выбрал в качестве названия для книги — Эго и идентификатор — становится ясно, что даже сам Фрейд не смог должным образом определить, что было наиболее радикальным в своем открытии.Он исключил суперэго из названия за счет эго и ид, хотя его признание суперэго и его роли в психике представляет собой ключевой вывод из книги. В этом смысле Фрейд подготовил почву для последовавшего популярного заблуждения.
То, что общество упускает или игнорирует, часто раскрывает то, что его больше всего беспокоит. Наши общепринятые убеждения и ценности могут попытаться заглушить беспокойство, вызванное радикальными идеями, такими как суперэго, но они не устраняют их влияние полностью.Сосредоточив внимание на том, что упускает сам Фрейд, мы можем раскрыть идеи его работы, которые больше всего помогают нам мыслить за пределами традиционной морали. Путь истинной морали должен идти за пределы суперэго.
Перейти к: Элизабет Ланбек, Эмбер Джамилла Массер, Тодд Макгоуэн
11.2 Фрейд и психодинамическая перспектива — Психология 2e
Цели обучения
К концу этого раздела вы сможете:
- Опишите предположения психодинамической точки зрения на развитие личности
- Определите и опишите природу и функцию ид, эго и суперэго
- Определите и опишите защитные механизмы
- Определите и опишите психосексуальные стадии развития личности
Зигмунд Фрейд (1856–1939), вероятно, является наиболее противоречивым и неправильно понятым психологом-теоретиком.Читая теории Фрейда, важно помнить, что он был врачом, а не психологом. В то время, когда он получал образование, не существовало такой вещи, как степень по психологии, которая может помочь нам понять некоторые противоречия по поводу его теорий сегодня. Однако Фрейд был первым, кто систематически изучал и теоретизировал работу бессознательного в манере, которая у нас ассоциируется с современной психологией.
В первые годы своей карьеры Фрейд работал с Йозефом Брейером, венским врачом.В это время Фрейд был заинтригован историей одной из пациенток Брейера, Берты Паппенгейм, которую называли псевдонимом Анна О. (Launer, 2005). Анна О. ухаживала за своим умирающим отцом, когда она начала испытывать такие симптомы, как частичный паралич, головные боли, помутнение зрения, амнезия и галлюцинации (Launer, 2005). Во времена Фрейда эти симптомы обычно называли истерией. Анна О. обратилась за помощью к Брейеру. Он потратил 2 года (1880–1882) на лечение Анны О. и обнаружил, что разрешение ей рассказывать о своих переживаниях, похоже, приносит некоторое облегчение ее симптомов.Анна О. назвала его лечение «лечением разговором» (Launer, 2005). Несмотря на то, что Фрейд никогда не встречался с Анной О., ее история послужила основой для книги 1895 года « исследований истерии» , которую он написал в соавторстве с Брейером. Основываясь на описании Брейером лечения Анны О., Фрейд пришел к выводу, что истерия была результатом сексуального насилия в детстве и что эти травмирующие переживания были скрыты от сознания. Брейер не согласился с Фрейдом, и вскоре их совместная работа закончилась. Однако Фрейд продолжал работать над усовершенствованием разговорной терапии и построением своей теории личности.
Уровни сознания
Чтобы объяснить концепцию сознательного и бессознательного опыта, Фрейд сравнил разум с айсбергом (рис. 11.5). Он сказал, что только одна десятая нашего разума сознательна, а остальная часть нашего разума бессознательна. Наше бессознательное относится к той умственной деятельности, о которой мы не осознаем и не можем получить доступ (Freud, 1923). Согласно Фрейду, неприемлемые побуждения и желания удерживаются в нашем бессознательном посредством процесса, называемого вытеснением. Например, мы иногда говорим вещи, которые не собираемся говорить, непреднамеренно заменяя то, что мы имели в виду, другим словом.Вы, наверное, слышали о фрейдистской оговорке — термине, использованном для описания этого. Фрейд предположил, что оговорки на самом деле являются сексуальными или агрессивными побуждениями, случайно выпадающими из нашего бессознательного. Подобные речевые ошибки встречаются довольно часто. Рассматривая их как отражение бессознательных желаний, сегодня лингвисты обнаружили, что оговорки, как правило, происходят, когда мы устали, нервничаем или не достигаем оптимального уровня когнитивных функций (Motley, 2002).
Рис. 11.5 Фрейд считал, что мы осознаем лишь небольшую часть деятельности нашего разума и что большая часть ее остается скрытой от нас в нашем бессознательном.Информация в нашем бессознательном влияет на наше поведение, хотя мы этого не осознаем.
Согласно Фрейду, наша личность развивается в результате конфликта двух сил: наших биологических агрессивных влечений и стремлений к удовольствиям и нашего внутреннего (социализированного) контроля над этими влечениями. Наша личность — это результат наших усилий по уравновешиванию этих двух конкурирующих сил. Фрейд предположил, что мы можем понять это, представив три взаимодействующие системы в нашем сознании. Он назвал их ид, эго и суперэго (рис.11.6).
Рис. 11.6. Работа эго, или «я», состоит в том, чтобы уравновесить агрессивные / стремящиеся к удовольствиям влечения Ид с моральным контролем Супер-Эго.
Бессознательное Ид содержит наши самые примитивные побуждения или побуждения и присутствует с рождения. Он направляет импульсы к голоду, жажде и сексу. Фрейд считал, что Оно действует на основе того, что он назвал «принципом удовольствия», в котором Оно ищет немедленного удовлетворения. Благодаря социальному взаимодействию с родителями и другими людьми в окружении ребенка эго и суперэго развиваются, чтобы помочь контролировать Ид.Суперэго развивается по мере того, как ребенок взаимодействует с другими, изучая социальные правила того, что правильно, а что нет. Суперэго действует как наша совесть; это наш моральный компас, который говорит нам, как мы должны себя вести. Он стремится к совершенству и оценивает наше поведение, вызывая чувство гордости или, когда мы не достигаем идеала, чувство вины. В отличие от инстинктивного ид и суперэго, основанного на правилах, эго является рациональной частью нашей личности. Это то, что Фрейд считал собой, и это часть нашей личности, которую видят другие.Его задача — уравновесить требования ид и суперэго в контексте реальности; таким образом, он действует на том, что Фрейд называл «принципом реальности». Эго помогает идентификатору реалистично удовлетворять его желания.
Ид и суперэго находятся в постоянном конфликте, потому что оно хочет мгновенного удовлетворения независимо от последствий, но суперэго говорит нам, что мы должны вести себя социально приемлемым образом. Таким образом, задача эго — найти золотую середину. Это помогает рационально удовлетворить желания ид, не вызывая у нас чувства вины.Согласно Фрейду, человек с сильным эго, способным уравновесить требования Ид и Супер-Эго, имеет здоровую личность. Фрейд утверждал, что дисбаланс в системе может привести к неврозу (склонности к отрицательным эмоциям), тревожным расстройствам или нездоровому поведению. Например, человек, в котором доминирует его идентификатор, может быть нарциссическим и импульсивным. Человек с доминирующим Супер-Эго может находиться под контролем чувства вины и отказывать себе даже в социально приемлемых удовольствиях; И наоборот, если суперэго слабо или отсутствует, человек может стать психопатом.Чрезмерно доминирующее Супер-Эго можно увидеть у чрезмерно контролируемого человека, чье рациональное восприятие реальности настолько сильно, что он не осознает своих эмоциональных потребностей, или у невротика, который чрезмерно обороняется (чрезмерно использует защитные механизмы эго).
Защитные механизмы
Фрейд считал, что чувство тревоги возникает из-за неспособности эго урегулировать конфликт между Ид и Супер-Эго. Когда это происходит, Фрейд считал, что эго стремится восстановить равновесие с помощью различных защитных мер, известных как защитные механизмы (рис.11.7). Когда определенные события, чувства или стремления вызывают у человека беспокойство, он желает уменьшить это беспокойство. Для этого подсознание человека использует защитные механизмы эго, бессознательное защитное поведение, направленное на снижение тревожности. Эго, обычно сознательное, прибегает к бессознательному стремлению защитить эго от того, чтобы его охватила тревога. Когда мы используем защитные механизмы, мы не осознаем, что используем их. Кроме того, они действуют по-разному, искажая реальность.Согласно Фрейду, все мы используем защитные механизмы эго.
Рис. 11.7 Защитные механизмы — это бессознательное защитное поведение, которое снижает тревожность.
Хотя все используют защитные механизмы, Фрейд считал, что чрезмерное их использование может быть проблематичным. Например, предположим, что Джо — футболист средней школы. В глубине души Джо испытывает сексуальное влечение к мужчинам. Он сознательно верит, что быть геем аморально и что если бы он был геем, его семья отреклась бы от него, и его сверстники подвергли бы его остракизму.Следовательно, существует конфликт между его сознательными убеждениями (быть геем неправильно и приведет к остракизму) и его бессознательными побуждениями (влечение к мужчинам). Мысль о том, что он может быть геем, вызывает у Джо чувство тревоги. Как он может уменьшить свое беспокойство? Джо может вести себя очень «мачо», шутить о геях и придираться к школьному сверстнику, который является геем. Таким образом, бессознательные импульсы Джо еще больше заглушаются.
Есть несколько различных типов защитных механизмов.Например, при вытеснении блокируются вызывающие тревогу воспоминания из сознания. В качестве аналогии предположим, что ваша машина издает странный шум, но поскольку у вас нет денег, чтобы ее починить, вы просто включаете радио, чтобы больше не слышать странный шум. В конце концов вы забываете об этом. Точно так же в человеческой психике, если воспоминание слишком подавляющее, чтобы с ним справиться, оно может быть подавлено и, таким образом, удалено из сознательного осознания (Freud, 1920). Эта подавленная память может вызывать симптомы в других областях.
Другой защитный механизм — это формирование реакции, при которой кто-то выражает чувства, мысли и поведение, противоположные его склонностям. В приведенном выше примере Джо высмеивал сверстника-гея, в то время как сам его привлекали мужчины. В регрессии человек действует намного моложе своего возраста. Например, четырехлетний ребенок, который возмущается появлением новорожденного брата или сестры, может вести себя как младенец и снова пить из бутылочки. В проекции человек отказывается признать свои собственные бессознательные чувства и вместо этого видит эти чувства в ком-то другом.Другие защитные механизмы включают рационализацию, смещение и сублимацию.
Этапы психосексуального развития
Фрейд считал, что личность развивается в раннем детстве: детские переживания формируют нашу личность, а также наше поведение во взрослом возрасте. Он утверждал, что в детстве мы развиваемся в несколько этапов. Каждый из нас должен пройти через эти детские этапы, и если мы не получим должного воспитания и воспитания на одном этапе, мы застрянем или зафиксируемся на этом этапе, даже будучи взрослыми.
На каждой психосексуальной стадии развития побуждения ребенка к поиску удовольствий, исходящие от Оно, сосредотачиваются на разных частях тела, называемых эрогенными зонами. Стадии бывают оральной, анальной, фаллической, латентной и генитальной (таблица 11.1).
Теория психосексуального развития Фрейда довольно противоречива. Чтобы понять истоки теории, полезно ознакомиться с политическими, социальными и культурными влияниями времен Фрейда в Вене на рубеже 20-го века.В ту эпоху атмосфера сексуального подавления в сочетании с ограниченным пониманием и просвещением в отношении человеческой сексуальности сильно повлияла на точку зрения Фрейда. Учитывая, что секс был запретной темой, Фрейд предположил, что негативные эмоциональные состояния (неврозы) возникают из-за подавления бессознательных сексуальных и агрессивных побуждений. Для Фрейда его собственные воспоминания и интерпретации переживаний и снов пациентов были достаточным доказательством того, что психосексуальные стадии были универсальными событиями в раннем детстве.
Стадии психосексуального развития Фрейда
| Стадия | Возраст (лет) | Эрогенная зона | Крупный конфликт | Пример фиксации взрослого |
|---|---|---|---|---|
| Устный | 0–1 | Рот | Отлучение от груди или из бутылочки | Курение, переедание |
| Анальный | 1–3 | Анус | Приучение к туалету | Аккуратность, беспорядок |
| Фаллический | 3–6 | Гениталии | Комплекс Эдип / Электра | Тщеславие, чрезмерное честолюбие |
| Задержка | 6–12 | Нет | Нет | Нет |
| Генитальный | 12+ | Гениталии | Нет | Нет |
Таблица 11.1
Устный этап
На оральной стадии (от рождения до 1 года) удовольствие сосредоточено во рту. Еда и удовольствие, получаемое от сосания (соски, пустышки и большие пальцы), играют большую роль в первый год жизни ребенка. Примерно в возрасте 1 года младенцев отлучают от бутылочки или груди, и этот процесс может вызвать конфликт, если с ним не будут обращаться должным образом лица, обеспечивающие уход. Согласно Фрейду, взрослый человек, который курит, пьет, переедает или грызет ногти, фиксируется на оральной стадии своего психосексуального развития; ее могли отлучить от груди слишком рано или слишком поздно, что привело к этим тенденциям фиксации, которые стремятся ослабить тревогу.
Анальная стадия
Пройдя оральную стадию, дети входят в то, что Фрейд назвал анальной стадией (1–3 года). На этом этапе дети испытывают удовольствие от движения кишечника и мочевого пузыря, поэтому логично предположить, что конфликт на этом этапе связан с приучением к туалету. На этом этапе развития дети стараются овладеть собой. Фрейд предположил, что успех на анальной стадии зависит от того, как родители приучены к туалету. Родители, которые хвалят и поощряют, поощряют положительные результаты и могут помочь детям почувствовать себя компетентными.Родители, которые жестко приучены к туалету, могут вызвать у ребенка такой страх перед загрязнением, что они чрезмерно контролируют и зацикливаются на анальной стадии, что ведет к развитию анальной сохранности личности. Сохраняющая анальный характер личность скупа и упряма, имеет навязчивую потребность в порядке и опрятности и может считаться перфекционистом. Если родители слишком снисходительны к приучению к туалету, ребенок может не развить достаточный самоконтроль, зациклится на этом этапе и разовьется личность, изгоняющая анал.Анально-экспульсивная личность беспорядочна, беспечна, дезорганизована и склонна к эмоциональным всплескам.
Фаллический этап
Третья стадия психосексуального развития Фрейда — это фаллическая стадия (3–6 лет), соответствующая возрасту, когда дети начинают осознавать свое тело и осознают различия между мальчиками и девочками. Эрогенная зона на этом этапе — гениталии. Конфликт возникает, когда ребенок испытывает желание к родителю противоположного пола, а также ревность и ненависть к родителю того же пола.Для мальчиков это называется Эдиповым комплексом, включающим желание мальчика к своей матери и его стремление заменить своего отца, который рассматривается как соперник за внимание матери. В то же время мальчик боится, что отец накажет его за его чувства, поэтому он испытывает тревогу кастрации . Эдипов комплекс успешно разрешается, когда мальчик начинает идентифицировать себя со своим отцом как косвенный способ иметь мать. Неспособность разрешить Эдипов комплекс может привести к фиксации и развитию личности, которую можно описать как тщеславную и чрезмерно амбициозную.
Девочки переживают похожий конфликт на фаллической стадии — комплекс Электры. Комплекс Электры, который часто приписывают Фрейду, на самом деле был предложен его протеже Карлом Юнгом (Jung & Kerenyi, 1963). Девушка желает внимания отца и желает занять место матери. Юнг также сказал, что девочки злятся на мать за то, что она не предоставила им пенис — отсюда и термин зависть к пенису . Хотя Фрейд первоначально рассматривал комплекс Электры как параллель с комплексом Эдипа, позже он отверг его, но он остается краеугольным камнем теории Фрейда, отчасти благодаря ученым в этой области (Freud, 1931/1968; Scott, 2005).
Период задержки
После фаллической стадии психосексуального развития следует период, известный как латентный период (от 6 лет до полового созревания). Этот период не считается этапом, потому что сексуальные чувства бездействуют, поскольку дети сосредоточены на других занятиях, таких как школа, дружба, хобби и спорт. Дети обычно занимаются деятельностью со сверстниками того же пола, что способствует укреплению гендерно-ролевой идентичности ребенка.
Генитальная стадия
Заключительная стадия — половая стадия (начиная с полового созревания).На этой стадии происходит сексуальное пробуждение, когда всплывают инцестуозные позывы. Молодой человек перенаправляет эти побуждения другим, более социально приемлемым партнерам (которые часто напоминают родителей противоположного пола). У людей на этой стадии есть зрелые сексуальные интересы, что для Фрейда означало сильное влечение к противоположному полу. Люди, успешно завершившие предыдущие этапы и достигшие генитальной стадии без каких-либо фиксаций, считаются хорошо сбалансированными и здоровыми взрослыми.
Хотя большинство идей Фрейда не нашли поддержки в современных исследованиях, мы не можем сбрасывать со счетов вклад, который Фрейд внес в область психологии.Именно Фрейд указал, что большая часть нашей психической жизни находится под влиянием опыта раннего детства и происходит вне нашего сознательного осознания; его теории открыли путь другим.
Хотя сосредоточение Фрейда на биологических побуждениях привело его к подчеркиванию влияния социокультурных факторов на развитие личности, его последователи быстро поняли, что одна биология не может объяснить разнообразие, с которым они столкнулись по мере распространения практики психоанализа во время нацистского Холокоста.Антисемитизм, который преобладал в этот период времени, возможно, заставил основных психоаналитиков сосредоточиться в первую очередь на универсальности психологических структур разума.
Почему Фрейд был прав насчет истерии
35-летняя женщина теряет способность пользоваться ногами, ее внезапно парализует ниже пояса. В другом случае женщина чувствует непреодолимое желание закрыть глаза до тех пор, пока в конце концов не сможет их открыть вообще. После многочисленных тестов у этих пациентов не было обнаружено ничего плохого с физической точки зрения, так что же вызвало их симптомы?
Подобные состояния раньше считали истерией.Фактически, они идеально вписались бы в страницы «Исследования истерии» Зигмунда Фрейда и Йозефа Брейера, написанные более века назад.
Вы можете подумать, что наше понимание улучшилось со времен Фрейда или, что более модно, что Фрейд просто ошибался. Но это не так.
Термин «истерия» был отброшен, когда влияние психодинамической теории душевного нездоровья с ее концепциями бессознательных психических сил, влияющих на поведение, перестало быть популярным в психиатрии.Но пока они обратились к более измеримым признакам и симптомам, состояние осталось в том, что теперь называется «конверсионным расстройством».
Йозеф Брейер, соавтор исследований об истерии. Альбрехт Хиршмюллер / Wikimedia CommonsИменно Фрейд предположил, что воспоминания о травме, с которыми пациент не может справиться, потому что они вызывают у них слишком много душевных страданий, могут быть «преобразованы» в физические симптомы. Что еще более удивительно, такие случаи типичны для тех, которые обычно наблюдаются сегодня неврологами.
Например, упомянутый выше случай 35-летней женщины (Эли) описан в книге Гордона Тернбулла «Травма» по истории и лечению посттравматического стрессового расстройства. После того, как рентгеновские снимки на кровотечение из спинного мозга Эли оказались отрицательными, Тернбулл попытался сделать прокол из дерева, чтобы извлечь жидкость. Эли даже не вздрогнула, когда вошла игла. Она казалась безразличной к своему внезапному параличу. Медсестры подумали, что она его надевает.
Озадаченный, Тернбулл «внезапно обратился к Фрейду», который, как он вспоминает, сказал, что душевный конфликт может стать физическим недостатком.
При беседе с Эли он в конце концов обнаружил, что ее изнасиловал кто-то, кого она знала. Это вызвало невыносимый психический конфликт, который «превратился» в ее физические симптомы. Она, очевидно, знала об этом, но выбросила это значение из своего сознательного понимания, чтобы защитить себя. Она обнаружила, что многократное повторение своего опыта было катарсисом — ее сдерживаемые чувства высвободились. Через два дня ей удалось покинуть больницу без посторонней помощи.
Женщина (Мэри), которая почувствовала необходимость закрыть глаза, — один из многих случаев, описанных неврологом Сюзанной О’Салливан в книге «Все в твоей голове».Ее муж находился под стражей за жестокое обращение с детьми, но она отказалась думать, что это могло быть важным фактором ее болезни. После лечения миорелаксантами она вскоре выздоровела. Но через месяц она была повторно госпитализирована, страдая амнезией. Сканирование мозга и ЭЭГ были нормальными, но соседка сказала О’Салливан, что ее муж был освобожден из тюрьмы. О’Салливан остается в недоумении, что этот пациент «терпеть не может смотреть» или «терпеть вспоминать».
Несмотря на множество новых технических средств исследования, исследователи мало что могут предложить, кроме Фрейда, для объяснения того, как психологические и эмоциональные переживания проявляются в физических симптомах.О’Салливан пишет, что:
… при всех недостатках концепций, предложенных Фрейдом и Брейером в «Исследованиях», 21 век не принес больших успехов в лучшем понимании механизмов этого расстройства.
Официально признано, наконец
Это теперь признается более публично. Например, невролог Ричард Канаан в передаче All In The Mind на BBC Radio 4 заявляет, что Фрейд все еще «занимает довольно большое место в нашем репертуаре объяснений».Фактически, это был бы очень маленький репертуар, если бы вы исключили Фрейда.
Поскольку мы можем использовать сложные медицинские тесты, теперь мы знаем, что повреждено не неврологическое «оборудование», поэтому должно быть «программное обеспечение», наша психологическая реакция на значение травмы, которая приводит к конверсионному расстройству.
Фрейд первоначально изучал анатомию и неврологию и написал заметные статьи, некоторые из которых до сих пор считаются классикой, например, «Об афазии». Но именно ограничения, присущие наукам о мозге того времени, привели его к разработке более психологической карты разума.
В радикальном отходе от повседневной практики, которая либо выставляла истеричных пациентов на публичные демонстрации — как это делал французский невролог Жан-Мартен Шарко, — либо обращалась с ними как с симуляторами, Фрейд усаживал своих пациентов и внимательно их слушал. После десяти лет такой практики Фрейд пришел к выводу, что за каждым истерическим симптомом, таким как судороги, паралич, слепота, эпилепсия, амнезия или боль, кроется скрытая травма или серия травм.
Шарко демонстрирует гипноз истеричному пациенту.Андре Бруйе / Wikimedia CommonsВ своих многочисленных примерах Фрейд тщательно отслеживает эти изначально скрытые травмы. Его отчеты в «Исследованиях истерии» по-прежнему будут служить образцом для чтения для тех, кто сегодня работает с пациентами с конверсионным расстройством и которые также заслуживают того, чтобы их выслушали.
Хотя конверсионное расстройство привлекло подозрительно мало внимания ученых, проведенные исследования подтверждают Фрейда.
В 2016 году исследователи обнаружили, что пациенты с конверсионным расстройством пережили большее количество стрессовых жизненных событий, чем другие люди, и резкое увеличение этих событий ближе к тому времени, когда у них появились симптомы.
Этот профиль подходит для многих случаев, описанных Фрейдом в «Исследованиях истерии». Например, у Катерины затрудненное дыхание и видения устрашающего лица, смотрящего на нее, возникли после того, как отец стал свидетелем сексуального насилия над кузиной. Исследование также показало, что у некоторых пациентов не было выявлено никаких стрессоров, но возникает вопрос, происходит ли это только потому, что немногие исследователи могут повторить умелое улавливание ключей Фрейдом в «свободных ассоциациях» его пациентов?
Гениальность Фрейда заключалась в том, что он осознавал, что тревожные воспоминания не исчезают просто так.Его сострадание живет по сей день в методе, который он установил для выявления их и уменьшения их негативного, а иногда и изнурительного воздействия: психоанализа.
Распутывая противоречивое наследие Зигмунда Фрейда
Фото: Bourgeron Collection / RDA / Hulton Archive / Getty Images
24 января 1895 года в письме, которое не публиковалось почти 90 лет, Зигмунд Фрейд нервно писал об опасном эксперименте, который он собирался предпринять.«Теперь всего одна неделя отделяет нас от операции», — писал он своему другу Вильгельму Флиссу, который собирался делать операцию. «Мое отсутствие медицинских знаний снова ложится на меня тяжелым бременем».
Пациентка, которой предстояло пройти процедуру, Эмма Экштейн, происходила из уважаемой семьи в Вене и начала анализ у Фрейда, когда ей было около 27 лет. Она жаловалась на желудочные и менструальные проблемы, из-за которых даже при ходьбе было больно. Фрейд и Флисс полагали, что страдания Экштейна были связаны с ее мастурбацией, которую она обсуждала с Фрейдом во время их психоаналитических сеансов.Это был сомнительный логический путь, но решение Фрейда и Флисса было почти комически необоснованным. «Девочки, которые мастурбируют, обычно страдают дисменореей», — позже писал Флисс, имея в виду менструальные боли Экштейна. «В таких случаях назальное лечение будет успешным только тогда, когда они действительно откажутся от этой аберрации».
Фрейд считал, что половые органы связаны с носом, а сексуальные «проблемы», особенно мастурбация, являются основными причинами невротических заболеваний, и что иногда их можно решить с помощью хирургии носа.За исключением Флисса, современники Фрейда в большинстве своем находили эту теорию странной и потенциально вредной; и, как свидетельствует его письмо 1895 года, даже Фрейд начал думать, что он, возможно, не в своей медицинской глубине. Тем не менее его убеждения перевешивали его сомнения.
Операция завершилась неудачно. 4 марта 1895 года, чуть более чем через месяц после операции Экштейна, Фрейд написал Флиссу об осложнениях операции: «Состояние Экштейна по-прежнему неудовлетворительное … у нее было сильное кровотечение, вероятно, в результате выталкивания костного осколка размером с 2,5 человека. Геллер [маленькая монета]; там были две миски, полные гноя.Экштейн выжил, но, придерживаясь своей научно необоснованной теории, Фрейд чуть не убил ее.
Возможно, неудивительно, что на протяжении почти столетия почти все упоминания об этой операции — и об Эмме Экштейн в целом — были удалены из официальных собраний писем Фрейда. Только когда Анна Фрейд, дочь Фрейда и стойкая защитница его наследия, наняла Джеффри М.
Массона для создания более полного издания переписки Фрейда и Флисса (сокращенная версия была опубликована в 1954 году), письма начали распространяться. обнаружиться.
Анна Фрейд предоставила Массону доступ к более чем 75 000 документов для выполнения его задачи, но Массон быстро понял, что в истории что-то не так. «Я начал замечать то, что казалось закономерным в пропусках, сделанных Анной Фрейд в оригинальном сокращенном издании», — писал он в книге « The Atlantic » в 1984 году. «В письмах, написанных после сентября 1897 года… все истории болезни. заниматься сексуальным соблазнением детей было исключено. Более того, все упоминания об Эмме Экштейн… были удалены.Когда он спросил Анну Фрейд, почему она удалила определенные разделы, она сказала, по словам Массона, что «больше не знает почему» и что «она хорошо понимает» его интерес, но что «письмо, тем не менее, не следует публиковать. ”
«В беседах с другими аналитиками, близкими к семье Фрейдов, — добавил Массон, — мне дали понять, что я наткнулся на то, что лучше оставить в покое». После того, как эти письма были доведены до сведения Анны Фрейд, Массон, который должен был сменить Курта Эйсслера на посту директора архива Фрейда, был уволен.
Скрытая история Эммы Экштейн, идеи о подавленных детских воспоминаниях о сексуальном насилии и назогенитальные теории были только началом распутывания наследия Фрейда. В начале 1970-х годов так называемые «войны Фрейда» — ожесточенные академические дебаты о легитимности Фрейда — начались с психиатра Анри Элленбергера, философа Фрэнка Чоффи и историка Пола Роазена. «Раньше было много сомневающихся», — говорит откровенный критик Фрейда Фредерик Круз, заслуженный профессор теории литературы в Калифорнийском университете в Беркли и автор недавней работы Freud: The Making of an Illusion . «Некоторые из самых ярых из них были современниками Фрейда. Но только в 70-х годах все фрейдистское здание начало рушиться ». В собственном эссе Крюса 1980 г. «Анализ окончательного» в Комментарий и его последующем эссе 1993 г. в «Нью-Йорк Ревью оф Букс» , под названием «Неизвестный Фрейд» далее утверждается, что Фрейд был мошенническим и мошенническим. неэтичный ученый, и вместе они стали последней пулей в самом сердце его наследия.
И все же, хотя теории Фрейда больше не являются частью господствующей науки, Фрейд по-прежнему невероятно известен, фигура с признанием имени наравне с Шекспиром.Только подумайте, как его теории вошли в современный жаргон: проблемы мамы и папы. Фаллические символы. Пожелания смерти. Оговорки по Фрейду. Задержка развития. Анальная ретентивность. Защитные механизмы. Психолог и критик Фрейда Джон Килстром писал, что «больше, чем Эйнштейн или Ватсон и Крик, больше, чем Гитлер или Ленин, Рузвельт или Кеннеди, больше, чем Пикассо, Элиот или Стравинский, больше, чем Битлз или Боб Дилан, влияние Фрейда» о современной культуре был глубоким и продолжительным.”
Вопрос в том, как? Как может человек, идеи которого были широко опровергнуты его преемниками, удерживает такое культурное влияние?
Частично ответ заключается в том, что связь между теориями Фрейда и историческими и литературными тенденциями придает им дополнительную дозу авторитета, заставляя его идеи казаться открытием многовековых истин. Подумайте, например, о пьесах Софокла «Эдип » или «Короле Лире » Шекспира или о «Гамлете » Шекспира, и вы увидите, как Фрейд взял психологию, лежащую в основе, которая долгое время была частью фундаментальных текстов, и превратил их в «науку».”
Тем самым он дал научную лицензию этим идеям, чтобы они продолжали поддерживать культуру. Теория Эдипова комплекса позже проявилась в книге Д. Х. Лоуренса « Сыновья и любовники »; Теории Фрейда о травмах и удовольствиях стали важной частью персонажа Вирджинии Вульф Септимуса Смита в фильме «Миссис Дэллоуэй». В литературной критике Питер Брукс применил утверждения Фрейда о символизме сновидений к его представлению о том, как построены все романы в Reading for the Plot ; Гарольд Блум использовал комплекс Эдипа для исследования поэтического соперничества в году «Беспокойство влияния». В 1940-х годах литературный критик Лайонел Триллинг отметил «поэтическое качество» теорий Фрейда. Его теории произошли от «классического трагического реализма», — писал Триллинг в своей книге « Freud and Literature », «взгляд, который не сужает и упрощает для художника человеческий мир, а, напротив, открывает и усложняет его». Фрейд был мастером слов и социокультурных идей. Его гений заключался в том, чтобы направить на них науку.
У него также была команда по связям с общественностью, защищавшая его имя спустя долгое время после его смерти.Как еще его имя могло выжить после такого утверждения Круза в Psychological Science в 1996 году: «Буквально не о чем говорить, ни с научной, ни с терапевтической точки зрения, в пользу всей фрейдистской системы или любой из ее составляющих догм. »? Или после заявления 1975 года Питера Медавара, биолога-медика, лауреата Нобелевской премии, назвавшего фрейдистский психоанализ «самой грандиозной уловкой интеллектуальной уверенности в 20-м веке»? Или тот факт, что к 1980 году почти все упоминания о фрейдизме были удалены из Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам? За последнее столетие команда членов семьи, друзей и тех, кто имеет «финансовые» или «эмоциональные» интересы, как говорит Крюс в « Создание иллюзии », потратила много времени на редактирование писем, совершение разумных пожертвований и написание писем. истории, которые изображали Фрейда как благородного ученого, освобождая человечество от его сексуальных привязанностей и подавленных воспоминаний.
Но его репутация — тавтологическая петля, и от которой оказалось трудно избавиться. Поскольку Фрейд хорошо известен, одна из причин его важности; поскольку он важен, он, должно быть, внес большой и прочный вклад в науку и психологию. Фрейду «суждено остаться среди нас как наиболее влиятельному из мудрецов 20 века», — пишет Крюс; но он также утверждает, что очевидная важность Фрейда была больше результатом исторических тенденций, чем что-либо, что делал сам Фрейд.
Для тех, кто хочет защитить наследие Фрейда, самый убедительный аргумент может основываться не на конкретных теориях Фрейда, а, скорее, на его образе мышления. Его новаторский союз культуры и науки открыл принципиально новый способ познания мира. «Его теории заложили основу, на которой были построены самые важные новые знания», — говорит Марк Солмс, заведующий кафедрой нейропсихологии Кейптаунского университета и один из основателей комбинированного нейробиологического и психоаналитического подхода к терапии.«Тот факт, что теории столетней давности опровергнуты, не умаляет их важности. В этом отношении Фрейд ничем не отличается, скажем, от Ньютона ».
«Фрейд был одним из великих« выдающихся мыслителей », — соглашается Сэмюэл Мойн, профессор истории и права в Йельском университете. «Он был не столько« психологом », сколько первым междисциплинарным теоретиком человечества, находившимся на границе между природой и культурой, а также всеми сферами интеллектуальной жизни».
«Никто больше не такой амбициозный», — добавляет он.«Наш возраст предпочитает специалистов ради надежных результатов, а не грандиозных видений, которые объединяют то, что мы знаем, несмотря на риск ошибки». Фрейд, как утверждают Мойн и ему подобные, был одним из величайших публичных интеллектуалов в истории, человеком, который был готов охватить головокружительное количество дисциплин, чтобы найти ответы на самые насущные вопросы человечества — вот почему, несмотря на то, что теории Фрейда были отвергнуты. далекие от науки, Фрейд по-прежнему заслуживает того культурного влияния, которое он удерживает.
«Фрейд что-то понял неправильно?» — говорит Ли Джаффе, избранный президент Американской психоаналитической ассоциации. «Конечно. Но он также многое понял правильно ». Теории Фрейда о бессознательных психических процессах, важности поведенческой амбивалентности и конфликта, происхождении взрослой личности в детстве, ментальных репрезентациях как модераторе социального поведения и стадиях психологического развития все еще актуальны сегодня. Фрейд также изменил общественное понимание секса и желания, возможно, больше, чем кто-либо другой, отождествив женское желание с мужским желанием.И, просто поместив сексуальное желание и извращения в «научный» контекст, Фрейд освободил сексуальность от преимущественно религиозного контекста, который сосредоточился на ее моральном вырождении или присущей преступности. Поэтому его теории часто позволяли людям чувствовать себя более комфортно со своей сексуальностью и рассматривать ее как отдельную от своей основной личности.
Но сложно утверждать, что все теории, которыми наиболее известен Фрейд, изначально принадлежали ему. Французский психиатр Пьер Жане, например, стал пионером теории бессознательного.Было также много вещей, которые Фрейд ошибался или обнаружил ненаучно. Его диагноз и операция на Экштейне — очевидная оплошность, которую его защитники долгое время пытались скрыть; Более того, его идеи о сновидениях, по сути, не имеют под собой научной строгости. «Каждый сон проявляется как психологическая структура, полная значения, которая может быть отнесена к определенному месту в психической деятельности в состоянии бодрствования», — писал Фрейд в The Interpretation of Dreams .Сегодня мало кто поверит в эту непроверенную гипотезу.
Фрейд часто работал в обратном направлении, находя «научные» оправдания различному поведению, а затем работая над «доказательством» этих теорий. Эта логика также является типичным аргументом против эффективности психоанализа — он работает в основном за счет эффекта плацебо, когда люди реагируют просто потому, что они чувствуют, что их слушают, а не из-за какого-либо более научного объяснения . Но Джаффе говорит, что культурный упадок психоанализа, практика, которую Фрейд помог сделать в мейнстрим, вызван не ошибочной наукой или полным неверием в ее основателя, а, что более банально, экономическими причинами.«Психоанализ не быстрый и часто более затратный, — говорит он, — и мы живем сейчас во время мгновенных сообщений и понятного желания быстрых решений».
Это правда, что с относительно недорогими лекарствами от тревоги и депрессии трудно продолжать оправдывать сотни оплачиваемых часов, проведенных в психоанализе. И «просто потому, что он не смог излечить психоз или потому что … существуют более быстрые и надежные средства», — говорит Мойн, не означает, что «психоанализ [был] опровергнут.Тем не менее, то, что что-то не было полностью опровергнуто, не означает, что это правильно, и кажется слишком легко связать стремительный упадок психоанализа — столь модного в середине 20-го века — с экономикой. Несомненно, свою роль сыграло и изменение представлений о его достоверности.
Даже несмотря на то, что теории Фрейда и сам Фрейд подверглись почти невыносимой проверке и критике, аппарат не прогнулся. Возможно, навсегда невозможно полностью дискредитировать Фрейда, как бы некоторые ни старались.Даже Круз когда-то был фрейдистом, прежде чем он разочаровался в отсутствии у Фрейда эмпиризма и в том факте, что психоанализ допускает любое количество интерпретаций, и все они верны. Крюс говорит, что любой, кто сегодня доверяет Фрейду, делает это потому, что освобождает себя от строгой «оценки его утверждений», постоянно предоставляет ему «преимущество сомнения» и обвиняет «доказательства его нелогичности и этических упущений». на «автономных операциях его бессознательного.”
«Я считаю, что если бы средние школы выполняли свою работу, большинство выпускников средних школ смогли бы видеть Фрейда насквозь», — говорит Крюс. «Речь идет о том, чтобы потребовать предъявить доказательные материалы». Он добавляет: «Я не считаю себя радикалом. Моя точка зрения — эмпиризм разнообразия садов ».
Это правда, что многие люди, кажется, хотят, чтобы поверил в Фрейда — до такой степени, что если бы это был кто-то другой, это показалось бы безумием. Легко понять привлекательность его истории: на вид чудодейственный деятель ума, признанный современной культурой; революционный общественный интеллектуал, едва избежавший нацистов; архитектор снов и сексуальности, который какое-то время был ходячим и говорящим Розеттским камнем, раскрывающим все грани психики.Но поскольку его так любят, будет справедливо также утверждать, что мы все были ослеплены.
После всей критики, «тогда якобы требуется» баланс «, — говорит Крюс.