Суть истины: Сущность и истина. Сущность истины.

Понятие истины в теории познания Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. XVI, № 2

снятие ИСТИНЫ в теории познания *

А. Л. НИКИФОРОВ

1. Современный отказ от понятия истины

Мы будем иметь в виду понятие истины в его классическом смысле, или в смысле теории корреспонденции: истинна та мысль, которая соответствует своему предмету. По-видимому, именно такое истолкование понятия истины характерно для обыденного мышления, для здравого смысла, хотя впервые в явном виде оно было сформулировано лишь Платоном: «…тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину; тот же, кто говорит о них иначе, — лжет»1. сохраняется. Истина и ложь — гносеологические характеристики X знания в его отношении к познаваемой реальности. Прагматизм,

X теория когеренции или эмотивизм пытались придать понятию

Ч истины иной смысл, однако все эти попытки, на мой взгляд, * оказались неудачными и сегодня едва ли заслуживают серьезного

X внимания. Поэтому в дальнейшем, говоря об истине, мы

{2 используем это понятие в его классическом смысле,

ф 1

* Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ № 06-03-00304а. ■■ 1 Платон. Кратил//Собр. соч.: В 4-х т. Т. 1. М., 1990. С. 615.

основные понятия классическом теории познания — рациональности, субъекта, объекта и особенно истины, наивно-реалисти-

Удивительно, что в течение XX века — века грандиозных успехов человеческого познания — понятие истины постепенно вытеснялось из философии науки. Логический позитивизм заменил понятие истины понятием верифицируемое™, т.е., грубо говоря, понятием соответствия чувственно данному. Г. Рейхенбах на место понятия истины пытался поставить понятие вероятности, рассматривая истину и ложь как предельные случаи высокой и низкой вероятности’. У К. Поппера истина рассматривается либо как недостижимый идеал, либо заменяется понятием степени правдоподобности. Т. Кун, И. Лакатос, их коллеги и современники вообще не пользуются понятием истины в своих методологических построениях, а П. Фейерабенд прямо призывает выбросить понятие истины на свалку исторических заблуждений человечества.

П. Фейерабенд вовсе не с целью эпатажа публики часто ссылается на дадаистов и порой себя именует дадаистом: именно выступление дадаизма против разума, нравственности и красоты он перенес в философию науки под лозунгом борьбы против жестких методологических правил, стандартов, норм; в конечном счете — против истины. Сначала — борьба с традиционным искусством и традиционным пониманием искусства, затем — борьба с традиционной наукой и традиционной философией науки.

Постмодернизм рассматривает науку как некий дискурс, как языковую игру наряду с другими языковыми играми, как производство каких-то текстов. Научная игра ничем не отличается от других игр и оценивается только с точки зрения удобства ее использования. Нет никаких границ между наукой и иными играми или текстами, поэтому наиболее перспективными оказываются междисциплинарные исследования, т.е. изготовление текстов, соединяющих в себе термины и утверждения из самых разных областей. Соответственно, постмодернизм отказывается и от различения традиционных областей философского исследования — онтологии, гносеологии, антропологии и т.д.

И, конечно, научные тексты могут оцениваться как удобные, полезные, привлекательные с эстетической точки зрения, но не как истинные или ложные3.ТШЛ ПРПШЛИР // “

См.: Хлебникова О. В. Образ науки в постмодернизме // Эпистемо-

логия и философия науки. 2006. Т. VII. № 1. С. 97-109. рн!

анельная дискуссий*

ческого понимания ее объективности, «абсолютности» и «единственности», выявить их неклассические смыслы, реализуемые в современной науке»4. Позицию Л. А. Микешиной горячо поддерживает и усиливает М. А. Розов: «Факты убедительно показывают, — объявляет он, — что мы познаем не мир как таковой, а на-

выразил Д. И. Дубровский: «Модный ныне крайний релятивизм

антураж, производит в “сухом остатке” красиво упакованные банальности, повторяет общие места, а главное — не замечает того,

Л. А. Микешина права, указывая на известные трудности, связанные с использованием классического понятия истины: неясность понятия «соответствие», посредством которого определяется понятие истины; отсутствие четких критериев, позволяющих отделить истину от заблуждения; проблема гносеологической оценки истории познания и т.д. К тому же до сих пор нет четкого и общепринятого представления о том, что такое знание и чем оно отличается от мнения и веры. Поэтому важно и нужно исследовать разнообразные факторы, релятивизирующие результаты познавательной деятельности, уточнять понятия субъекта, объекта и предмета познания, но, как мне представляется, все такого рода исследования сохраняют смысл лишь до тех пор, пока мы — явно или неявно — сохраняем классическую идею истины. Это становится совершенно очевидно, если попытаться представить себе, что однажды мы всерьез и полностью отказались от понятий истины и лжи.

По-видимому, это сразу же приведет к разрушению центрального ядра нашего мышления — логики. Логика есть наука о том, как нужно рассуждать, делать выводы. Она устанавливает принципы и правила корректных рассуждений, поэтому можно сказать, что логика есть наука о правильных рассуждениях. Но чем отличается правильное рассуждение от неправильного? Почему логика говорит нам, что из посылок «Все люди имеют две ноги» и «Ни

4 Микешина Л. А. Релятивизм как эпистемологическая проблема // Эпистемология и философия науки. 2004. Т. I. № 1. С. 63.

5 Там же. С. 64.

шу деятельность в этом мире»5. Противоположную точку зрения

(с его “плюрализмом”, “многомерным образом реальности”, “нелинейностью” и т.п.), несмотря на метафорический и снобистский

что впадает в самоотрицание» .

2. Истина и логика

одна собака не имеет двух ног» можно сделать вывод: «Ни одна собака не является человеком»; а вот из посылок «Все люди имеют две ноги» и «Все страусы имеют две ноги», нельзя сделать вывод: «Все люди — страусы»? Почему логика разрешает нам из посылок «Если сейчас лето, то я живу на даче» и «Сейчас лето», делать вывод: «Следовательно, я живу на даче»; а вот такой вывод:

«Если сейчас лето, то я живу на даче» и «Я сейчас живу на даче», следовательно, «Сейчас лето», она считает ошибочным? Потому, что между посылками и заключением первых двух выводов имеется отношение логического следования, а вот между посылками и заключениями вторых выводов такого отношения нет. Но что такое отношение логического следования? Оно определяется посредством понятия истины: высказывание В логически следует из высказывания А только тогда, когда при истинности высказывания А высказывание В всегда необходимо будет истинным. Понятие логического следования уточняется самыми разными способами, однако наиболее общее понимание следования задается истинностной связью между высказываниями.

Если мы отказываемся от понятия истины, то мы теряем способность отличать правильные выводы и рассуждения от неправильных. Правила вывода, не опирающиеся на понятие логического следования, становятся тогда правилами игры с символами, или со словами, которые можно принимать по соглашению, можно произвольно изменять, и ничто не ограничивает наш произвол. Тогда наши рассуждения действительно становятся не более чем языковой игрой, подобной любой другой игре.

В этой игре можно допускать противоречия и произвольно изменять значения терминов.

доказательство, обоснование и опровержение. Что такое доказа- СЕ

тельство? — Демонстрация того, что отстаиваемое нами высказы- К

вание вытекает, логически следует из общепринятых истинных х

посылок, постулатов, аксиом. Но если нет разделения правил {£

вывода на допустимые и недопустимые, если посылки нельзя Ф

оценивать как истинные или ложные, то доказательство превращается в игру словами и лишается убеждающей силы. Доказать [*■!

можно что угодно, но никто не обязан принимать это доказательство. Обоснование какого-либо высказывания есть либо его доказательство, либо его подтверждение с помощью общепризнанных истинных высказываний. Обоснование исчезает вместе с доказательством; остается только взаимная согласованность различных высказываний, да и она оказывается излишней: согласованность нескольких высказываний выражается в том, что они все одновременно могут быть истинными, но если нет истинностной оценки, то и о согласованности говорить нельзя.

Таким образом, отказ от понятия истины хотя и не лишает нас способности рассуждать, однако уничтожает разницу между рассуждением и шизофреническим бредом, между предсказанием и оракульским пророчеством. Например, лишается смысла судопроизводство: речи обвинителей и защитников становятся пустой болтовней, а вердикт присяжных «Виновен» или «Невиновен» уже не опирается на их убеждение в том, что подсудимый действительно совершил или не совершал инкриминируемое ему преступление, а обусловлено только тем впечатлением, которое производит на них обвиняемый.

3. Истина и знание

Вопрос о том, что такое знание, чем знание отличается от мнения, веры, предрассудков и фантазий, достаточно сложен и, по-видимому, до сих пор еще не имеет общепризнанного решения7. Различают множество видов знания, в частности «знание, что…» и «знание, как…». Нас в данном случае интересует только первое.

В. П. Филатов определяет знание как «соответствующее реальному положению дел, оправданное фактами и рациональными аргументами убеждение субъекта»8. И. Т. Касавин рассматривает знание как «форму социальной и индивидуальной памяти», как «результат обозначения, структурирования и осмысления объекта и в процессе познания»9. Несмотря на различие подходов к рас-

51 смотрению понятия знания, к анализу функций, форм существо-

вания и обоснования знания, эти авторы важнейшую черту знания X видят в его отнесенности к внешнему объекту, более того — в его

(К

«о

(О

соответствии познаваемому объекту. Мысль, соответствующая

X См. статьи Филатова В. П., Касавина И. Т., Никифорова А. Л. в руб-

15 рике «Обсуждаем статью «Знание»»: Эпистемология и философия науки.

Ф 2004. Т. I. № 1. С. 131-140.

Там же. С. 135. 4 Там же. С. 138.

своему объекту, истинна, но именно такая мысль и выражает знание. Порой не вполне четко различают два разных вопроса: вопрос о природе знания и вопрос о том, как выделить знание из всей суммы наших убеждений. По своей природе знание есть истинная мысль. Но как узнать, истинна та или иная мысль или нет? При решении этого вопроса мы прибегаем к доказательству, обоснованию, подтверждению и к прочим средствам, позволяющим нам с некоторой долей уверенности называть некоторую мысль истинной, считать се знанием. Верно, конечно, что эта уверенность никогда не может быть абсолютной: всегда есть риск принять ложную мысль за истину; но это никак не касается природы знания — знание есть истинная мысль, т.е. мысль, соответствующая своему предмету.

Здесь, как мне кажется, мы уже должны обратиться к чрезвычайно интересному и важному вопросу — вопросу о том, что же это такое — соответствие мысли объекту? Его истолковывали и как согласование, или совместимость, с чувственно данным, и как согласование, или совместимость, с протокольными или факту-альными предложениями, и как согласование, или совместимость, с фактами и т.п. Но, быть может, наиболее близким нашей интуиции является истолкование соответствия как отражения. В последние два десятилетия нашей истории мы с легкомысленной поспешностью отбросили марксизм и вместе с ним «принцип отражения». Конечно, и в работах В. И. Ленина, и во многих философских работах советского периода этот принцип формулировался излишне прямолинейно и упрощенно, что вызывало критическое к нему отношение. Однако в идее отражения содержалось важное рациональное зерно: истина, знание соответствуют изучаемому объекту в том смысле, что дают нам представление о том, каков он есть сам по себе, т.е. как-то отражают его.

По-видимому, между классическим понятием истины и понятием отражения существует тесная связь, и трудно отказаться от одного из них, сохранив другое. Очевидно, если мы отбрасываем х’

понятие истины, то устраняется и принцип отражения: если нельзя У

говорить о соответствии мысли объекту, то тем более нельзя говорить об отражении объекта мыслью. Обратное показать сложнее: кажется, что можно отбросить принцип отражения и все- е£

таки продолжать говорить о соответствии мысли объекту в каком- 55

то ином смысле. Действительно, многие мыслители принимали ^

классическое понятие истины, не принимая принципа отражения. «2

В частности, А.Тарский, формулируя семантическую концепцию ф

истины, отталкивается от классического понимания, но ни о Л

каком отражении у него нет речи. |ш|

Понятие соответствия мысли объекту является, конечно, чрезвычайно расплывчатым, его можно уточнять и конкретизировать по-разному. И все-таки, как мне представляется, и в своей повседневной жизни, и в научной деятельности мы истолковываем это понятие именно как отражение. Мы верим, что истинное знание дает нам верную или адекватную картину окружающего мира. Знание говорит мне, что если я посажу в землю клубень картофеля, то вырастет картофель, а не свекла или морковь. Так и происходит в повседневной жизни. Ученые также убеждены в том, что законы и теории отображают черты и особенности изучаемой реальности. Когда они утверждают, что тела состоят из молекул и атомов, что атом имеет сложную структуру и состоит из элементарных частиц, они убеждены, что так есть на самом деле. Когда они утверждают невозможность существования вечного двигателя, они убеждены, что такого двигателя нет во всей Вселенной. Устранение понятия истины лишает смысла наше стремление к познанию окружающего мира, лишает смысла научную деятельность.

4. Новые проблемы

Рассуждения В. И. Ленина в 1908 г. о том, что ощущения «копируют, фотографируют» и т.п. существующую вне нас реальность, во второй половине XX в. стали казаться несколько наивными. За это время совершилась революция в физике, значительно изменившая наши представления о пространстве, времени, материи; произошел пресловутый «лингвистический поворот» в философии, сформировалась новая математическая логика, значительное развитие получила философия науки, содействовавшая расширению и углублению историко-научных исследований. Все это потребовало уточнения и корректировки J прежних гносеологических представлений о соотношении знания

5^ и реальности, о прогрессе познания и т.д., либо полного отказа от

X них. Я остановлюсь лишь на двух результатах философско-

3» методологического анализа научного знания, которые, как мне

*5 представляется, являются настолько убедительными, что их нель-

W зя не учитывать в эпистемологических рассуждениях.

X Начиная с 30-х годов XX в., в процессе критики учения

gj логических позитивистов о «чистых» чувственных данных, об

Ф абсолютно и несомненно истинных протокольных предложениях

jjj многочисленными исследованиями психологов, лингвистов, фи-

И лософов и историков науки был обоснован тезис о «теорети-

ill

ческой погруженности» чувственного восприятия и фактов. Гипотеза лингвистической относительности Сепира-Уорфа, учение об онтологической относительности У. Куайна, работы Т. Куна и П. Фейерабенда убедительно показали, что нет «чистых» чувственных восприятий, нет фактов, независимых от наших теоретических допущений. На наши чувственные восприятия накладывается используемый нами язык, и он в значительной мере определяет чувственные образы окружающих вещей. В устанавливаемые нами факты входят наши теории, и изменение теорий приводит к изменению фактов. В работе Куна «Структура научных революций» и в книге Фейерабенда «Против метода» приведено множество примеров того, как смена парадигм или фундаментальных теорий изменяет наше восприятие мира и получаемые наукой факты. Язык, теоретические представления, существующие приборы и инструменты исследования в значительной мере предопределяют его результаты. Каждая парадигма создает свою собственную онтологию, свой собственный мир, и неясно, какая из онтологических моделей в большей мере похожа на реальность.

Тезис о теоретической нагруженности фактов вызвал многочисленные дискуссии и, в конечном счете, привел некоторых философов к мысли о том, что в современной науке размывается грань между субъектом и объектом, что классическое противопоставление субъекта и объекта устарело. Эту мысль развивает в своих работах Л. А. Маркова: «Идеализации субъекта и предмета познания, — считает она, — созданные в классической науке, перестают играть свою роль… Предельное логическое развитие характеристик субъекта приводит к «размыванию» понятия субъекта, как оно сформировалось в классической науке, и, соответственно, к разрушению субъект-предметного отношения»10. Если кратко выразить суть всех рассуждений о преодолении современной эпистемологией классического противопоставления субъекта и объекта познания, то можно сказать следующее: классическая наука считала, что объект познания существует вне и независимо от 5

субъекта; поэтому она стремилась к тому, чтобы результат позна- ^

ния определялся только свойствами объекта, а все субъективные X

«привнесения» должны быть устранены из этого результата; одна- х

ко сейчас выяснилось (или, лучше сказать, было осознано), что ^

предмет познания создается познающим субъектом или, по край- К

ней мере, включает в себя какие-то особенности субъекта — язык, х

__________ -й

10 Маркова Л. А. Эмпирические исследования как путь к выработке V

нового понятия субъекта // Эпистемология и философия науки. 2004. Т. № 1.С. 75.

(В

принимаемую теорию, инструментарии, культуру и эпоху, воплощенные в субъекте; поэтому субъект познания как бы сливается со своим предметом.

Какие выводы отсюда следуют для нашей темы? Наиболее радикальным выводом будет такой: предмет познания целиком зависит от субъекта, поэтому, познавая, как ему кажется, внешний мир, субъект фактически познает самого себя — свою культуру, свою эпоху. Такая точка зрения выглядит чрезвычайно интересной, но, очевидно, она потребует весьма существенной перестройки традиционной теории познания. Кажется, никто всерьез не пытался отстаивать и развивать эту позицию.

По-видимому, наиболее распространенным ныне является мнение, что предмет познания частично воплощает в себе какие-то черты познаваемого объекта, а частично обусловлен особенностями познающего субъекта. Как выражается Л. А. Маркова, трансцендентальный субъект классической науки сменяется культурно-историческим субъектом неклассической науки. Следует признать теоретическую нагруженность фактов и влияние субъекта на предмет познания. Субъекты познания принадлежат к разным культурам и эпохам. Но тогда применимость классического понятия истины действительно вызывает сомнения. Кажется, истина теряет свою объективность, абсолютность и общезначимость. Каждая культура, каждая эпоха вырабатывают свои истины, и истины одной культуры могут казаться лишенными смысла представителям другой культуры.

Таким образом, мы оказываемся перед проблемой: можно ли совместить классическое понятие истины с признанием теоретической нагруженности фактов и культурно-исторического характера субъекта познания?

5. сической концепцией истины, можно преодолеть, если обратиться

X к широко известному и уже почти тривиальному разграничению

X объекта и предмета познания. Объектом познания, в самом

Ч общем виде, является внешний мир, а предметом познания —

какие-то стороны, свойства, аспекты этого мира, которые мы X выделяем для изучения. Кажется, ни один внешний объект не

изучается весь целиком, со всеми его свойствами и сторонами. Ф Каждая наука выделяет в нем свой собственный аспект изучения,

формирует свой собственный предмет. Возьмем, например, !■* висящую над нами Луну. Математика она может интересовать со

шМР

стороны своей геометрической формы; астроном исследует особенности ее движения вокруг Земли; геохимика мог бы заинтересовать состав ее поверхности и т.п. Человек в экономической науке предстает как покупатель или продавец, как потребитель или бизнесмен, как кредитор или должник; для биолога человек -живой организм, осуществляющий обмен веществ с окружающей средой и находящийся в той или иной степени родства с другими живыми организмами; для физика это — материальное тело с определенной массой и т.д. Каждая наука сама формирует предмет своего изучения.

Понятия и утверждения развитой научной теории говорят не о реальных, а об идеализированных объектах, представляющих собой выделенные стороны и свойства реального мира, подвергшиеся абстрагированию и идеализации и превращенные в некоторые самостоятельные сущности — в инерциальные системы, материальные точки, в идеальные газы, в покупателей, в биоло-

■

гические виды, в совершенные зеркала и т.п. Из этих идеальных объектов складывается онтология, формируемая теорией. Собственно говоря, именно эта онтология и является предметом исследования данной теории. «Теоретические законы непосредственно формулируются относительно абстрактных объектов теоретической модели, — пишет В. С. Стёпин. — …Можно высказать достаточно универсальный методологический тезис: формулировки теоретических законов непосредственно относятся к системе теоретических конструктов (абстрактных объектов).

И лишь в той мере, в какой построенные из них теоретические схемы репрезентируют сущностные связи исследуемой реальности, соответствующие законы могут быть применены к ее описанию»11. В. С. Стёепин подробно рассматривает онтологические модели разных уровней, показывая, что теоретическим законам разной общности соответствуют разные идеализированные объекты и что, таким образом, онтология развитой научной теории носит многослойный характер. К сожалению, онтологические структуры, состоящие из идеализированных объектов, он называет

«теоретическими схемами» — термин, который, как мне пред- ^

ставляется, способен порождать некоторые недоразумения.

———- Ф

11 Стёпин В. С. Философия науки. Общие проблемы. М., 2006. С. 181, да

182. [Ц

элементе как о некоем идеализированном объекте, само реальное существование которого было для него сомнительно. Но это был элемент новой онтологической картины, сменившей прежнюю онтологию четырех стихий. «Бойль не знает, — пишет в этой связи И. Т. Касавин, — сколько и какие именно элементы существуют в природе. Однако он убежден, что те, кто вслед за Аристотелем верят в четверицу античных стихий (землю, воздух, огонь и воду) или, придерживаясь более современных ему алхимических учений, в триаду ртути, серы и соли, не имеют для этого достаточных оснований… В сущности, Бойль подвергает скептической критике сам фундамент натурфилософии XVII в. Это был первый шаг на пути формирования теоретически корректного и аналитически-

СЕ

операционального понятия химического элемента и, тем самым,

утверждения химии как науки»

Здесь же можно вспомнить рассуждения Поппера о «третьем мире» объективного знания: несмотря на то что этот мир создан нами, он содержит в себе свойства и связи, которые могут быть нам неизвестны, он порождает проблемы, о которых мы и не думали: «Не обижая Кронекера, я соглашаюсь с Брауэром, что последовательность натуральных чисел есть человеческая конструкция. Хотя эту последовательность создаем мы, она, в свою очередь, создает свои собственные автономные проблемы. Различие между нечетными и четными числами не порождается нами: оно есть непреднамеренное и неизбежное следствие нашего творчества. Конечно, простые числа являются аналогичным образом непреднамеренно автономными и объективными фактами; очевидно, что и в данной области существует много фактов, которые мы можем обнаружить: так возникают предположения, подобно догадке Гольдбаха. И эти предположения, хотя и связаны косвенным образом с результатами нашего творчества, непосредственно касаются проблем и фактов, которые отчасти возникают из нашего творчества; мы не можем управлять этими проблемами и фактами или влиять на них: они суть достоверные

х факты и истину о них очень часто трудно обнаружить»13. *

парадигма создает собственную онтологию, мир объектов,

и >>

X который она изучает.

X Вообще говоря, здесь нет ничего удивительного. Мир здравого

смысла, мир повседневного опыта состоит из идеализирован-

ных объектов такого рода. Когда мы говорим об окружающих

«О

12 Касавин И.Т. Наука и культура в трудах Роберта Бойля // Эпистемо-Ф логия и философия науки. 2007. Т. XI. № 1. С. 220.

‘ Поппер К. Эпистемология без познающего субъекта // Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983. С. 454.

вещах или даже действуем с ними, мы имеем в виду их абстрактные идеальные представления, а вовсе не то, как они существуют «сами по себе». Деревья, облака, дома или река даны нам только какими-то отдельными своими сторонами, которые мы превращаем в предметы, обозначаемые словами. Даже люди, с которыми мы имеем дело в повседневной жизни, в мире нашего опыта превращаются в бледные плоские тени, в носителей определенных социальных функций. Каждый из нас создает свой собственный мир, в котором он живет и действует, свою «субъективную реальность».

Утверждения теории относятся к ее онтологии, к ее идеализированному объекту. И когда мы говорим, что истинное утверждение соответствует своему предмету, мы можем истолковать это как соответствие утверждения объектам онтологической модели.

На языке теории можно формулировать различные утверждения относительно ее онтологической модели. Одни из них будут истинными, другие ложными. Скажем, утверждение «Сила тока в цепи прямопропорциональна напряжению и обратно пропорциональна сопротивлению проводника» будет истинно, ибо соответствует реальным отношениям между идеальными объектами «сила тока», «напряжение» и «сопротивление». А вот утверждение «Молекула воды состоит из двух атомов кислорода и одного атома водорода» будет ложно в той онтологической модели, которую задает химия.

Как мне представляется, это принципиально важный момент.

Когда мы истолковывали истину как соответствие мысли объекту, то обычно подразумевали при этом реальный, существующий «сам по себе» объект, внешний мир. Но осознание роли субъекта, его теоретических и технических средств в формировании изучаемых объектов показывает упрощенность, даже наивность такого истолкования. Теперь же, говоря о соответствии, мы подразумеваем не внешний объект, а предмет познания. Этот предмет действительно задается субъектом: именно субъект выделяет в реальности какие-то стороны, которые он превращает >>

в предмет своего познания. Но, как и прежде, истинность сохраняет свою объективность, ибо соответствие мысли предмету ^

никак не зависит от субъекта: оно зависит от свойств предмета, к

которые, в свою очередь, определяются не только субъектом, но и внешним миром. Таким образом, классическое понятие истины л

сохраняется даже при учете результатов философии науки, полученных за последние 50 лет. Оно становится лишь более точным.

6. Истина и развитие знания

Различные науки и теории, существующие в них, будут задавать разные онтологические модели, в которых будут истинны специфические утверждения. Истины физики не будут истинами социологии или биологии. Однако они совместимы, ибо относятся к разным идеальным объектам; т.с. эти истины находятся в отношении дополнительности. Здесь нет никакой проблемы. Проблема возникает в том случае, когда мы рассматриваем одну дисциплину и сменяющие в ней друг друга теории. Как быть с соотношением истин физики Аристотеля и физики Ньютона, астрономии Птолемея и астрономии Коперника, химии Шталя и химии Лавуазье?

С точки зрения Куна, каждая парадигма решает свои «головоломки», и проблемы одной из них не являются проблемами другой. Фейерабенд, в добавление к этому, подчеркивает несоизмеримость разных парадигм: их невозможно сравнивать, и нет оснований считать, что одна в чем-то превосходит другую. Если согласиться с этим, то утверждение Аристотеля о том, что более тяжелое тело устремляется к земле с большей скоростью, просто следует признать истинным в онтологической модели его физики. Утверждение Галилея о том, что все тела независимо от их веса падают на землю с одинаковым ускорением, было бы, в свою очередь, истинно в онтологической модели Галилея. И мы вместе с Куном, Фейерабендом и Поппером должны были бы считать, что переход от аристотелевской физики к физике Ньютона не означал никакого прогресса в развитии познания и ничего не добавил к истинному описанию мира: просто от одного набора истин, от одной онтологической модели мы перешли к другому набору истин. языка. А. Тарский подчеркивает, что метаязык всегда сущест-

СЦ венно богаче объектного языка: он не только включает в себя все

К выражения объектного языка или их переводы, но в дополнение к

ним содержит еще имена этих выражений и семантические понятия, отсутствующие в объектном языке. Может быть, Ф отношение между старой и новой парадигмами можно уподобить

отношению между объектным языком и метаязыком и рас-\щ сматривать новую парадигму по отношению к старой как некую

ное утверждение, ибо в онтологию этой физики включается

III

метатеорию: она в некотором смысле включает в себя онтологию старой парадигмы, очерчивает ее границы и объясняет, почему утверждения старой парадигмы были истинны относительно этой онтологии. Вместе с тем новая парадигма показывает, что выход за пределы этой онтологии делает утверждения прежней парадигмы ложными или бессмысленными. Иначе говоря, новая парадигма очерчивает сферу применимости старой парадигмы.

Хорошую иллюстрацию этого положения дает Фейерабенд своим анализом деятельности Галилея, в частности рассмотрением того, как Галилей устранил так называемый «аргумент башни» против учения Коперника14. Все могут наблюдать, что камень, брошенный с вершины башни, падает вертикально к ее подножью. Это как будто бы свидетельствует о том, что Земля покоится, ибо если бы Земля вращалась, как утверждает Коперник, то за время падения камня башня вместе с Землей сдвинулась бы на значительное расстояние, и камень упал бы далеко от подножья башни. Однако камень падает к подножью башни; следовательно, движется вертикально по прямой линии. Галилей же утверждает, что камень совершает криволинейное движение: он движется вместе с Землей и башней и одновременно движется к Земле. Но Галилей не хочет сказать, что утверждение о вертикальном падении камня просто ошибочно. Он показывает, что, в рамках старой онтологической модели с неподвижной Землей и признанием оперативного характера всякого движения, это утверждение истинно. Оно становится ложным в новой онтологической модели, содержащей принцип инерции и признающей неоперативный характер совместного движения. Переход к новой онтологии обнаруживает сферу применимости этого утверждения.

Онтология новой теории богаче, полнее, точнее онтологии старой теории, однако она включает в себя старую онтологию. Поэтому некоторые истинные утверждения старой теории остаются истинами и в новой теории. Но какие-то утверждения, считав-шиеся истинными в старой теории, становятся ложными в новой. и

Однако новая теория способна объяснить, почему эти утвержде- >»

ния считались истинными: они действительно истинны в пределах

е£

онтологической картины, задаваемой старой теорией. Например, аристотелевская физика утверждала, что всякое движение обусловлено приложением силы. В физике Ньютона это невер- ш

Л С

Фейерабенд П. Против методологического принуждения. Гл. 6,1 II X

Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986.

движение по инерции, не требующее приложения силы. Однако ньютоновская физика объясняет, что в применении к определенному классу тел и движений это утверждение аристотелевской физики является истинным. Когда вы двигаете тяжелый шкаф или везете тачку с песком по глинистой дорожке, стоит вам перестать прикладывать усилие, они тут же остановятся. Аристотель считал, что чем тяжелее тело, тем с большей скоростью оно падает на Землю. И это истинно, когда речь идет об описании движения таких объектов, как камень и кленовый лист, перо птицы и яблоко. Но в более широкой и богатой онтологической модели, учитывающей сопротивление воздуха и удельный вес, утверждение Аристотеля становится ложным, хотя и сохраняет свою истинность в пределах старой онтологии.

Таким образом, если некоторое утверждение истинно, т.е. соответствует своему предмету — тем чертам и особенностям внешнего мира, которые выделяет соответствующая теория, — то оно остается истинным в своей онтологической модели, несмотря на приход новой теории. Новая теория вводит новую онтологию, в которой некоторые прежние истины могут оказаться ложными или бессмысленными. Однако новая онтология является расширением, обогащением или изменением старой онтологии; т.е. новая теория либо расширяет аспект рассмотрения, углубляет его, либо изменяет. Поэтому новая теория способна объяснить и показать, почему истинные утверждения старой теории были и остаются истинными.

Это можно сравнить с картинами мира, создаваемыми ребенком и взрослым. Эти картины значительно различаются, однако взрослый человек способен понять, почему те или иные вещи ребенок воспринимает именно так, почему он населяет мир сказочными героями, почему он испытывает страх или радость от тех или иных вещей и событий. Взрослый человек воспринимает мир в значительной мере не так, как ребенок: его картина мира значительно полнее, глубже, в ней отсутствуют какие-то объекты, входящие в картину мира ребенка; однако взрослый человек вполне способен понять, почему ребенок рисует себе мир так,

X и и >■

ас а не иначе.

3- Возможно, эта аналогия поможет нам понять развитие науки

как смену онтологических картин или, если угодно, смену

идеализированных объектов: с течением времени онтологические X модели наших теорий становятся все более точными, богатыми и

детализированными. Старые истины сохраняются, мы лишь Ф лучше представляем себе границы их применимости: та истина, что для горения нужен воздух, сохраняется и в новой химии, она [■Ц лишь уточняет, что для этого нужен не весь воздух, а лишь одна

его составная часть — кислород. Но, в конце концов, определив истину как соответствие мысли предмету теории, мы осуществили лишь «сдвиг проблемы», как выразился бы И. Лакатос: остается главный вопрос — о соотношении онтологической модели, или идеализированного объекта теории, и самой реальности.

Ответ на этот вопрос и дают эмпирические методы науки -наблюдение и эксперимент. Например, в разных системах геометрии мы можем доказывать в качестве теорем разные утверждения и считать их истинными в рамках соответствующей идеализированной онтологии. Но какая из систем геометрии описывает структуру реального физического мира — это уже, как сказал бы Р. Карнап, «внешний вопрос», он решается выходом за пределы теоретической системы и обращением к реальным вещам. Эксперимент показывает, в какой мере наши идеальные объекты отображают выделенную для изучения сторону реальности. Какие-то сущности, включенные в нашу онтологическую картину, могут оказаться несуществующими, как это было с флогистоном или эфиром; какие-то сущности, которые мы считали простыми, могут оказаться сложными, как это было с античным атомом или воздухом. Но в целом картина мира, рисуемая наукой, с течением времени становится все более точной, все более адекватной исследуемому аспекту реального мира.

В естественных науках бывают периоды, когда одна теория, парадигма, сменяет другую, когда одновременно конкурируют две или три теории, претендующие на исследование одних и тех же сторон реальности. Но эти периоды обычно завершаются победой одной теории, парадигмы. Даже в те моменты, когда ученые не могут решить, какая же из выдвинутых теорий верна, они не мирятся с плюрализмом теорий: они стремятся найти единую общую точку зрения, одну теорию.

Рассуждения о плюрализме, о релятивизме научных истин опираются, главным образом, на общественные или гуманитарные науки, в которых часто сосуществуют разные концепции, претендующие на описание одних и тех же сторон общественной и

жизни, социальных групп и институтов. Можно ли сохранить

и >.

классическое понимание истины также и для этой области? Или 5С

нам нужно здесь какое-то другое понятие? Иначе говоря: можно X

е£

(О

ли в области общественных наук оценивать теории в их отношении к своему предмету и посредством этого — к реальности, или же эта оценка должна быть заменена какой-то другой оценкой?

Этим вопросом открывается новая перспектива в исследо- с

ваниях проблемы истины, остающейся центральной в современ- Ц

ной гносеологии. (в

Классическая концепция истины. Доказательство, объяснение и понимание и их роль в познании

Определение 1

Истина – это соответствие между знанием и действительностью.

Классическое понимание истины и ее атрибутов

Вопрос истины является одним из фундаментальных и древнейших вопросов философии, первые попытки его осмысления были сделаны еще древнегреческими философами. Тогда же были выделены два стратегических подхода к его решению – онтологический и гносеологический.

В рамках онтологического подхода истина понималась как самостоятельная сущность, реализующая себя в бытие. Так, Платон представлял истину в качестве идеи и полагал, что она совершенно независима от человека. Гносеологический подход впервые был представлен у Аристотеля. Именно в его рамках было сформировано классическое понимание истины как соответствия знания реальности. При этом истина становилась атрибутом знания, а значит в определенной степени зависимой величиной от познавательных возможностей самого субъекта.

Классическая концепция истины на долгое время стала доминирующей в философских кругах, ее развитие продолжалось в трудах средневековых мыслителей и философов Возрождения и Нового времени. При этом она разделялась как представителями материалистической, так и идеалистической философии, расхождения между которыми заключались лишь в понимании действительности, как материального мира или духовного. Впрочем, наибольшее развитие классическая концепция получила именно в трудах материалистов.

Представления об истине в классической концепции связаны с приписыванием ей ряда существенных черт таких как:

объективность,
субъективность,
абсолютность,
относительность,
динамичность,
процессуальность,
конкретность.

Замечание 1

Истина объективна по своему содержанию, т.е. истинность знаний не зависит от точки зрения или особенностей познающего субъекта, однако субъективна по форме, т.к. является свойством самого знания, а не реальности как таковой. Вне познания истины не существует.

Готовые работы на аналогичную тему

Истина имеет абсолютный характер, истинное знание является полным, безусловным и окончательным, оно сохраняет свою актуальность в любую эпоху. Однако реальные знания человечества представляют собой относительную истину, поскольку не являются полными и окончательными, а их место в картине мира может варьироваться в зависимости от получения новых знаний.

Диалектический характер истины, наличие в ней внутренних противоречий – объективности и субъективности, абсолютности и относительности, — обуславливает процессуальное ее понимание. Истина не является неким застывшим во времени однажды и навсегда определенным знанием, напротив, истина всегда находится в процессе своего развития, перехода от относительности к абсолютности. Сущностным свойством истины является динамизм, поскольку истина есть не результат, а сам процесс познания окружающего мира.

Конкретность истины выражена в том, что истинность утверждения должна устанавливаться в каждом случае отдельно, сообразно его конкретным условиям и особенностям, и не может претендовать на всеобщность.

Проблемы классической концепции

Классическая концепция истины в своей сути опирается на интуитивно ясное предположение о том, что воспринимаемый человеком мир, как окружающий, так и внутренний, представляет собой объективную действительность, которая независима от самого наблюдателя. Однако по мере развития философского и научного знания, стало понятно, что вопрос действительности представляет собой настоящую проблему.

Субъективный характер чувственного восприятия окружающего мира отмечали еще древнегреческие философы. Преодоление предвзятости восприятия предполагалось совершить за счет категорий рациональности, которые в конечном итоге оказались еще более субъективным, а также за счет категории опыта и факта, в рамках эмпирических теорий. Однако даже сама концепция научного факта представляет собой сложный продукт деятельности человеческого сознания, его обобщения познавательного опыта и отображаемых элементов действительности.

Другой не менее сложной является проблема соответствия, поскольку не только действительность представляет собой достаточно сложный продукт, но и сама мысль может быть выражена и сформулирована крайне разнообразными способами. Решение проблемы соответствия производилось путем ограничения форм выражения мысли, а именно было постановлено, что истинная мысль может быть выражена лишь в виде повествовательного суждения.

Проблема соответствия получила свое развитие в попытках демаркации науки позитивистами, логическими атомистами, за счет процедур верификации и фальсификации, которые предполагали работу с научными теориями как набором повествовательных предложений, истинность или ложность каждого из которых необходимо оценивать отдельно, что не позволяло представить теорию в качестве целостного образования.

Наконец привязанность классической концепции к рационалистической логике, также является ее ограничением и проблемой, которой приводит к рождению различных парадоксов, одним из наиболее показательных среди которых является «парадокс лжеца».

Пример 1

Если человек произносит фразу «Я лжец», то она одновременно является и истинной, и ложной, т.к. с одной стороны если она соответствует действительности, то является истиной, но в тоже время, раз человек говорит правду, то он не может быть лжецом, а потому ее истинность мгновенно приводит к ложности суждения.

Доказательство, объяснение и понимание

В процессе познания для установления истинности утверждений могут использоваться такие методы как доказательство, объяснение и понимание.

Определение 2

Доказательство – это метод логики для обоснования истинности одного суждения, за счет использования друг заведомо истинных суждений.

Основными составляющими доказательства является тезис, т.е. то суждение истинность которого обосновывается и основания, т.е. те суждения которые используются для этого. При этом доказательство может принимать различные формы, т.е. строится по разным схемам, среди которых выделяют:

прямое, когда основания напрямую подтверждают тезис;
косвенное, когда основания опровергают антитезис;
разделительное, когда опровергаются все возможные варианты суждения кроме одного – тезиса.

Объяснение представляет собой метод познания, который направлен на раскрытие сущности и генезиса познаваемого объекта, при этом объект может объясняться комплексно с точки зрения различных научных дисциплин и сфер знания. Однако использование одного лишь объяснения не является исчерпывающим для изучения объекта, поскольку объяснения не вскрывает ценностного момента объекта по отношению к познающему субъекту. Это становится возможным за счет понимания, которое представляет собой метод познания значения и смысла познаваемого объекта

Мартин Хайдеггер Ницше

1
Мартин Хайдеггер

Ницше

Том I

Перевод с немецкого А.П. Шурбелева

Сам  Ницше  так  говорит  об  опыте,  определяющем  его  мышление: «Я  нахожу
жизнь…  все  более  таинственной:  с  того  самого  дня,  когда  сквозь  меня  прошла  великая
освободительница – мысль о том, что жизнь может быть экспериментом познающего».
«Die fröhliche Wissenschaft»,
IV, 324 (1882)
ПРЕДИСЛОВИЕ

«Ницше» — имя мыслителя, указующее на дело его мышления.
В себе самом дело, противоборство, есть выявляющее взаимо-рас-полагание (Aus-
ein-ander-setzung). Дать нашему мышлению возможность приступить к делу, подготовить
его к нему — таково содержание предлагаемой публикации.
Она состоит из лекций, читанных с 1936 по 1940 гг. в университете Фрейбурга-в-
Брейсгау. К ним примыкают статьи, написанные в 1940-1946 гг. Статьи расширяют тот
путь,  на  котором  лекции,  сами  еще  находящиеся  в  пути,  кладут  начало  упомянутому
разбирательству.
Текст  лекций  структурирован  по  содержанию,  а  не  по  следованию  часов.
Лекционный  характер  сохраняется,  что  само  по  себе  предполагает  неизбежную
пространность изложения и повторы.
Нередко мы намеренно обсуждаем один и тот же текст из сочинений Ницше, хотя
всякий  раз  в  другой  связи.  В  то  же  время  мы  не  опускаем  и  того,  что,  быть  может,  уже
известно читателю и даже постигнуто им самим, ибо во всяком познанном еще сокрыто
достойное раздумья.
Повторы  могут  способствовать  все  новому  продумыванию  немногих  мыслей,
определяющих  целое.  Наше  разбирательство  выясняет  и  определяет,  есть  ли  мысли,

2
стоящие  того,  чтобы  к  ним  вернуться,  если  есть,  то  как  это  надо  сделать  и  с  какой
широтой.  В  лекционном  тексте  вычеркнуты  многие  вставные  слова,  упрощены
запутанные предложения, высветлено неясное, исправлено ошибочное.
Однако в написанном и напечатанном, к сожалению, утрачиваются преимущества
устного изложения.
В  то  же  время  данная  публикация,  воспринятая  как  целое,  позволяет  окинуть
взором  тот  путь  мысли,  который  я  прошел  начиная  с 1930 г.  и  до  появления  «Письма  о
гуманизме» (1947): две  небольшие  лекции,  опубликованные  в  это  время,  а  именно
«Учение  Платона  об  истине» (1942) и  «О  сущности  истины» (1943), появились  уже  в
1930— 1931 гг. «Пояснения к поэзии Гельдерлина» (1951), в которых содержатся статья и
доклады,  относящиеся  к  периоду  между 1936 и 1943 гг.,  позволяют  лишь  косвенным
образом что-то узнать об этом пути.
Откуда  берет  начало  разбирательство  с  делом  Ницше,  куда  оно  идет,—  все  это  я
хотел  бы  показать  читателю,  если  он  отправиться  в  путь,  намеченный  предлагаемыми
текстами.
Фрейбург-в-Брейсгау, май 1961

Глава первая
ВОЛЯ К ВЛАСТИ КАК ИСКУССТВО

«Почти два тысячелетия и ни одного
нового Бога!» (1888)
(«Der Antichrist» VIII, 235/36.)

Ницше как метафизический мыслитель

В своей «Воле к власти», «труде», который рассматривается в этой лекции, Ницше
так говорит о философии:
«Я  никого  не  хочу  склонять  на  сторону  философии:  необходимо,  а  может  быть,
даже  и  желательно,  чтобы  философ  был  редким  растением.  Ничто  не  вызывает  у  меня
большего  отвращения,  чем  наставительное  славословие  философии,  например,  у  Сенеки
или  даже  у  Цицерона.  Философии  мало  дела  до  добродетели.  Да  позволено  мне  будет
сказать, что и человек, занимающийся наукой, есть нечто в корне отличное от философа.
Я  желаю  одного:  чтобы  подлинное  понятие  о  философе  не  погибло  в  Германии  раз  и
навсегда» («Der Wille zur Macht», n. 420).
Двадцати восьми лет от роду, будучи базельским профессором, Ницше писал:
«Есть  времена  великой  опасности,  когда  появляются  философы — когда  колесо
вращается  все  быстрее — они  и  искусство  приходят  на  смену  исчезающему  мифу» (X,
112).
Итак, «воля к власти» — в мышлении Ницше это выражение играет двоякую роль:
1. Оно является заголовком главного философского труда Ницше, вынашиваемого
и подготавливаемого годами, но так и не завершенного.
2. Оно указывает на то, что является главной особенностью всего сущего; «воля к
власти — последнее, к чему мы нисходим» (XVI, 415).
Легко увидеть, как оба значения этого выражения связываются между собой: лишь
обретая  второй  смысл,  оно  может  и  должно  обрести  и  первый.  Будучи  именованием
основной особенности всего сущего, выражение «воля к власти» дает ответ на вопрос, чтó
есть  сущее.  Издавна  этот  вопрос  есть  весь  вопрос  философии.  Поэтому  фраза  «воля  к
власти»  должна  стать  заголовком  основного  философского  труда  того  мыслителя,
который говорит: в своей основе все сущее есть воля к власти. Если труд, озаглавленный
таким  образом,  для  Ницше  должен  стать  «главным  строением»  его  философии,  по

3
отношению к которому «Заратустра» — лишь «пропилеи», тогда это означает, что мысль
Ницше идет долгой дорогой старого ведущего вопроса философии: «Что есть сущее?».
Но,  быть  может,  в  таком  случае Ницше  далеко  не  так  современен,  как  это  может
показаться,  судя  по  шуму,  поднятому  вокруг  него?  Быть  может,  он  вовсе  не  такой
бунтарь, каким сам хотел казаться? Эти опасения не первостепенной важности и с ними
можно  подождать.  С  другой  стороны,  упоминание  о  том,  что  Ницше  идет  путем
вопрошания, характерного для западной философии, лишь подчеркивает, что сам он знал,
что  такое  философия.  Это  знание  дается  немногим.  Лишь  великие  мыслители  обладают
им.  Величайшие  же  обладают  им  во  всей  его  незамутненности — в  виде  непрестанного
вопроса.  Основной  вопрос (Grundfrage) как  вопрос  подлинно  основополагающий,  как
вопрос о сущности бытия, как таковой в истории философии не раскрыт, и Ницше тоже
остается в русле ведущего вопроса (Leitfrage).
Задача  этой  лекции  состоит  в  том,  чтобы  выявить  позицию,  исходя  из  которой
Ницше  раскрывает  ведущий  вопрос  западноевропейского  мышления  и  отвечает  на  него.
Такое  прояснение  необходимо  для  того,  чтобы  подготовить  наше  разбирательство,  наш
спор  с  Ницше.  Там,  где  он  радикальным  образом  подытоживает  и  завершает  прежнюю
традицию  западноевропейской  мысли,  разбирательство  с  ним  превращается  в  спор  с
прежним западноевропейским мышлением.
Разбирательство  с  Ницше  еще  не  началось,  да  к  нему  еще  не  возникло  и
предпосылок.  Его  доныне  или  восхваляют  и  пытаются  ему  подражать,  или  поносят  и
используют  себе  на  потребу.  Его  мысли  и  слова  еще  слишком  современны  для  нас.
Исторически он и мы еще не настолько удалены друг от друга (auseinandergesetzt), чтобы
возникло отстояние, позволяющее по достоинству оценить все то, что являет собой силу
этого мыслителя.
Разбирательство есть подлинная критика. Оно — высший и единственный способ
дать истинную оценку мыслителю, ибо заставляет продумывать его мысль и следовать за
нею в ее действенной силе, а не слабости. Но зачем? Затем, чтобы мы сами путем этого
разбирательства смогли свободно предаться высшему напряжению мысли.
Однако  на  немецких  философских  кафедрах  уже  давно  рассказывают  о  том,  что
Ницше — вовсе не строгий мыслитель, но «философ-поэт». Ницше, мол, не принадлежит
к  философам,  которые  только  и  заняты  тем,  чтобы  выдумать  что-нибудь  отвлеченное,
оторванное от жизни и призрачное. Уж если его и называть философом, то «философом
жизни».  Это  давно  полюбившееся  именование  тут  же  наводит  на  мысль  о  том,  что
философия — удел мертвых и потому в существе своем есть то, без чего вполне можно
обойтись.  Такой  взгляд  полностью  совпадает  с  мнением  тех,  кто  приветствует  в  Ницше
«философа жизни», наконец-то покончившего с абстрактным мышлением. Такое расхожее
восприятие этого философа ошибочно. Ошибка познается лишь тогда, когда спор с Ницше
начинается  в  русле  рассмотрения  основного  вопроса  философии.  Тем  не  менее  загодя
можно вспомнить о том, что Ницше сказал во время своей работы над «Волей к власти»:
«Для многих отвлеченное мышление — тягота, для меня же, в добрый час,— праздник и
упоение» (XIV, 24).
Отвлеченное  мышление — праздник?  Высшая  форма  существования?  Воистину
так.  Однако  тут  же  нам  надо  обратить  внимание  на  то,  как  Ницше  понимает  этот
праздник, коль скоро он мыслит его только в ракурсе своего основного восприятия всего
сущего,  в  ракурсе  воли  к  власти. «В  праздник  входят:  гордость,  задор,  развязность;
насмешка  над  всякой  серьезностью  и  порядочностью;  божественное  «да»  самому  себе,
сказанное  из  животной  полноты  и  совершенства, — чистые  состояния,  которым
христианин не может честно сказать «да». Праздник есть язычество par excellence» («Der
Wille zur Macht», n. 916). Поэтому — добавим от себя — в христианстве никогда не было
праздника мысли, то есть, по существу, нет никакой христианской философии. Подлинная
философия  определяет  себя  только  из  себя  самой  и  никак  иначе.  Поэтому  нет  никакой
языческой  философии,  тем  более  что  в  «языческом»  все  еще  слышится  нечто

4
христианское  в  силу  самого  его  противостояния  христианству.  Вряд  ли  греческих
мыслителей и поэтов можно назвать «язычниками».
Праздники  требуют  долгой  и  тщательной  подготовки.  В  этом  семестре  мы  хотим
подготовиться  к  такому  празднику,  даже  если  не  достигнем  самого  торжества  и
предощутим лишь предпразднество праздника мысли и постигнем, чтó есть размышление
и каков признак исконного бытия в подлинном вопрошании.

Книга «Воля к власти»

Вопрос о том, чтó есть сущее, предполагает поиск бытия этого сущего. Для Ницше
всякое бытие есть становление. Однако это становление обладает характером действия и
деятельности  воления.  Воля  же,  по  своей  сути,  есть  воля  к  власти.  Это  выражение
называет то, о чем мыслит Ницше, когда задается ведущим вопросом философии. Потому
оно  и  напрашивается  в  заголовок  замысленного  им  главного  труда,  который,  правда,
остался  незавершенным.  То,  что  сегодня  предстает  перед  нами  как  книга,  носящая
заголовок «Воля к власти», содержит в себе наброски и кое-какие разработки этого труда.
Кроме того, к самому Ницше восходят контуры замысла, в которых упорядочиваются эти
фрагменты, деление на четыре книги и заглавия этих книг.
Прежде  всего  надо  вкратце  сказать  самое  важное  о  жизни  Ницше,  о  зарождении
замыслов и набросков, а также об их издании после его смерти.
Ницше родился в 1844 г. в семье протестантского священника. В 1865 г., учась на
отделении классической филологии в Лейпциге, он познакомился с главным сочинением
Шопенгауэра — «Мир как воля и представление». В ноябре во время своего последнего
лейпцигского семестра (1868-1869 гг.) он свел знакомство с Рихардом Вагнером. Помимо
греков,  которые  решающим  образом  влияли  на  Ницше  всю  его  жизнь,  хотя  в  последние
годы  его  еще  непомраченного  мышления  им  в  какой-то  мере  пришлось  уступить
римлянам, сильное духовное влияние на него в первую очередь оказывали Шопенгауэр и
Вагнер.  Ему  не  исполнилось  и  двадцати  пяти,  когда  весной 1869 г.,  еще  до  защиты
докторской  диссертации,  его  пригласили  в  Базель  на  должность  экстраординарного
профессора классической филологии. Здесь он завязывает дружбу с Якобом Буркхардтом
и церковным историком Овербеком. Вопрос о том, на самом ли деле Якоба Буркхардта и
Ницше связывали узы подлинной дружбы, по своей значимости выходит за рамки простой
биографии,  и  здесь  мы  не  будем  его  обсуждать.  Он  также  познакомился  с  Бахофеном,
однако  это  было  лишь  общение  между  коллегами  и  не  более  того.  Через  десять  лет,  в
1879г., Ницше оставляет профессуру, а еще через десять, в январе 1889 г., сходит с ума и
25 августа 1900 г. умирает.
Уже в базельский период происходит внутреннее освобождение от Шопенгауэра и
Вагнера,  но  только  в 1880— 1883 гг.  Ницше  обретает  самого  себя,  то  есть  совершает
необходимое  для  мыслителя:  находит  свою  исходную  позицию  во  всей  целокупности
сущего  и  тем  самым — определяющий  источник  своей  мысли.  В  период  между 1882 и
1885  гг.  подобно урагану  на  него  обрушивается  общий  замысел  «Заратустры».  В  эти  же
годы  возникает  план  его  главного  философского  строения.  Во  время  подготовки  к
задуманному труду не раз меняются наброски, замыслы, разделы, созидательные ракурсы.
Ничему  не  дается  окончательного  предпочтения  и  не  вырисовывается  тот  образ  целого,
который  мог  бы  выявить  основные  контуры.  За  год  до  краха (1888 г.)  Ницше
окончательно  отказывается  от  первоначальных  замыслов.  Им  овладевает  странное
беспокойство.  Он  больше  не  может  ожидать  неторопливого  созревания  большого
произведения,  которое  именно  как  произведение  и  будет  само  говорить  за  себя.  Он
должен начать разговор сам, должен выйти на арену сам, возвестить о своем месте и не
дать себя мешать с другими. Так появляются малые сочинения: «Казус Вагнер», «Ницше
contra Вагнер», «Сумерки идолов», «Ессе homo» и «Антихрист», увидевший свет только в
1890 году.

5
Однако  подлинно  ницшевская  философия,  та  основополагающая  позиция,
утверждаясь в которой он говорит в этих сочинениях, а также во всех тех, которые успел
опубликовать  сам,  не  обретает  завершенности  и  не  приводит  к  появлению  соразмерной
труду публикации — ни в десятилетие с 1879 по 1889, ни в последующие годы. Все, что
Ницше сам опубликовал в течение всей своей творческой жизни,— лишь некий передний
план.  Это  относится  и  к  его  первому  сочинению  «Рождение  трагедии  из  духа  музыки»
(1872 г.). Подлинно ницшевская философия остается в его посмертном «наследии».
Спустя год после смерти Ницше, в 1901 году, появился первый свод его набросков
к основному произведению. В основе этого свода лежал план, который Ницше составил 17
марта 1887 года,  затем  были  использованы  списки,  в  которых  Ницше  сам  успел
сгруппировать некоторые отрывки.
В  первом  и  последующих  изданиях  отдельные  отрывки,  взятые  из  рукописного
наследия,  были  пронумерованы.  Первое  издание  «Воли  к  власти»  насчитывало 483
отрывка.
Вскоре  стало  ясно,  что  в  сравнении  с  имеющимся  рукописным  материалом  это
издание  весьма  неполно.  В 1906 году  появилось  новое,  существенное  расширенное  из-
дание, сохранившее тот же план. В нем насчитывалось 1067 отрывков, то есть больше чем
вдвое по сравнению с первым. В 1911 году это издание появилось в виде XV и XVI томов
большого собрания сочинений Ницше. Однако и в нем не был представлен весь материал;
не  вошедшее  в  план  появилось  в  двух  посмертно  изданных  томах (XIII и XIV) полного
собрания.
С  недавних  пор  усилиями  Веймарского  архива  Ницше  ведется  работа  по
подготовке  историко-критического  полного  собрания  его  сочинений  и  писем,
представленных  в  хронологической  последовательности.  Оно  призвано  стать
окончательным  образцовым  изданием  его  трудов.  В  нем  не  делается  различия  между
сочинениями, которые опубликовал сам Ницше, и его наследием, как это было в прежнем
издании, но каждый временной период заполняется как тем, что было опубликовано при
жизни,  так  и  тем,  что  опубликовано  не  было.  Кроме  того,  предполагается,  что
многочисленные письма, которых благодаря новым интересным находкам становится все
больше,  будут  опубликованы  в  хронологической  последовательности.  Это  историко-
критическое  полное  собрание,  работа  над  которым  уже  началась,  в  своем  замысле
остается двояким:
1. Как историко-критическое полное собрание, которое стремится вобрать в себя
все  и  всяческое,  что  только  можно  найти,  и  руководствуется  идеей  максимальной
полноты, оно несет на себе печать XIX века.
2.  Стремясь  дать  биографическо-психологический  комментарий  и  выявить
максимум  «данных»  о  «жизни»  Ницше,  а  также  свидетельства  современников,  оно
представляет собой порождение нашего времени, одержимого психолого-биологическими
разысканиями.
Только  по-настоящему  подготовив  подлинное  «произведение» (1881-1889 гг.),
можно  надеяться  на  то,  что  такое  собрание  будет  иметь  будущее,  если  вообще  удастся
справиться  с  поставленной  задачей.  Сама  же  задача  и  ее  осуществление  отметают
сказанное под номерами 1 и 2: данная задача выполнима и без этого. Ведь мы никогда не
сможем  совершить  это  подлинное  начинание,  если  в  своем  вопрошании  не  постигнем
Ницше  как  завершение  западноевропейской  метафизики  и  не  перейдем  к  совершенно
другому вопросу — вопросу об истине бытия. В ходе этого курса желательно иметь под
рукой  «Волю  к  власти»,  которую  в  издательстве  Крёнера  выпустил  А.  Боймлер.  Это
издание  в  точности  воссоздает XV и XVI тома  полного  собрания,  снабжено  неглупым
послесловием  и  кратким,  но  хорошим  очерком  жизненного  пути  Ницше.  Кроме  того,  в
этом  же  собрании  Боймлер  выпустил  том  под  заголовком  «Ницше  в  письмах  и
свидетельствах  современников».  Эта  книга  вполне  годится  для  того,  чтобы  войти  в
работу.  Для  знакомства  с  биографией  Ницше  по-прежнему  не  утрачивают  своей

6
значимости  воспоминания  его  сестры  Элизабет  Фёрстер-Ницше  «Жизнь  Фридриха
Ницше» (1895-1904 гг.). Впрочем, как все биографическое, эта публикация тоже вызывает
большие опасения.
Мы не будем упоминать и тем более обсуждать всю прочую обширную литературу
о Ницше, так как ничто из этого не пойдет нам на пользу в ходе данного курса. Тому, у
кого не хватит мужества и выдержки самому войти в написанное Ницше, не стоит ничего
читать о нем.
Отсылки на те или иные места из его произведений даются по большому изданию
(том и страница).
В этой лекции отрывки из «Воли к власти» цитируются не посредством ссылок на
страницу  какого-либо  издания,  а  указанием  на  их  номер,  одинаковый  во  всех  изданиях.
Почти  всегда  эти  места  представляют  собой  не  просто  незавершенные  фрагменты  и
мимолетные  замечания,  а  тщательно  выверенные  «афоризмы»,  как  принято  называть
отдельные  записи  Ницше.  Однако  не  всякая  краткая  запись — афоризм,  то  есть
высказывание  или  речение,  которое  в  себе  самом  четко  отъединено  от  всего
несущественного  и  вбирает  в  себя  только  действительно  нужное.  Однажды  Ницше
заметил, что его честолюбие заставляло его говорить в кратком афоризме то, что другие
не могли сказать в целой книге.

Замыслы «главного строения» и наброски к нему

Прежде  чем  мы  более  подробно  расскажем  о  замысле,  на  котором  основывается
находящееся в нашем распоряжении издание «Воли к власти», прежде чем обозначим те
места,  с  которых  начнется  наше  вопрошание,  приведем  некоторые  свидетельства  из
переписки  Ницше,  в  какой-то  мере  проливающие  свет  на  наброски  к  задуманному
основному  строению  и  намекающие  на  тот  настрой,  в  котором  эта  работа  берет  свое
начало.
Седьмого апреля 1884 года Ницше пишет в Базель своему другу Овербеку:
«Последние  месяцы  я  трудился  над  «Мировой  историей»,  с  восторгом,  но  и  с
некоторым  зловещим  успехом.  Показывал  ли  я  тебе  когда-нибудь  письмо  Якоба
Буркхардта,  который  ткнул  меня  носом  в  «Мировую  историю»?  Если  летом  приеду  в
Сильс Мария, пересмотрю свою metaphysica и научно-теоретические воззрения. Теперь я
должен  шаг  за  шагом  пройти  через  целый  ряд  дисциплин,  ибо  отныне  решил  потратить
ближайшие  пять  лет  на  разработку  моей  «философии»,  для  которой  своим  Заратустрой
соорудил преддверие».
В  этой  связи  надо  сразу  отметить,  что  неверна  расхожая  точка  зрения,  согласно
которой в «Заратустре» Ницше изложил свою философию в поэтической форме, а потом,
когда  «Заратустра»  не  оказал  должного  воздействия,  решил  для  большей  понятности
изложить  ее  прозой.  На  самом  деле  задуманное  им  основное  произведение, «Воля  к
власти», настолько же поэзия, насколько «Заратустра» — отвлеченная мысль. Отношение
между  ними — это  отношение  пропилеи  к  главному  зданию.  При  этом,  однако,  надо
помнить,  что  еще  в  период  между 1882 и 1888 годами  Ницше  предпринимает
решительные  шаги,  которые  прежний  свод  его  посмертно  изданных  сочинений  сделал
совершенно незаметными и не дал возможности увидеть контуры его метафизики.
Письмо к сестре, середина июня 1884 года:
«Итак,  этим  летом  к  моему  главному  строению  должны  быть  сооружены
подмостки  или,  иначе  говоря,  в  ближайшие  месяцы  я  хочу  набросать  остов  моей
философии и план на ближайшие шесть лет. Хватило бы здоровья!»
Другу и помощнику Петеру Гасту, 2 сентября 1884 года:
«Кроме того, с главной задачей этого лета, как я ее поставил перед собой, я в целом
справился — ближайшие  шесть  лет  пойдут  на  разработку  схемы,  с  помощью  которой  я
обрисовал мою „философию». С этим все хорошо и многообещающе. Заратустра пока что

7
имеет  лишь  всецело  личностное  значение,  в  том  смысле,  что  это  моя  «назидательная  и
ободряющая  книга» — в  остальном  же  темная,  потаенная  и  забавная  для  человека
расхожего».
2 июля 1885 года, Овербеку:
«Почти каждый день я диктовал часа два-три, но мою «философию», если я имею
право  так  называть  то,  что  терзает  меня  до  последних  глубин  моего  существа,  больше
нельзя передать, по крайней мере, на бумаге».
Здесь  уже  слышатся  нотки  сомнения  в  том,  что  его  философия  сможет  найти
выражение в какой-то книге, но спустя год он снова полон уверенности.
2 сентября 1886 года — матери и сестре:
«Решено: ближайшие четыре года пойдут на разработку четырехтомного основного
труда;  уже  один  заголовок  вселяет  ужас: «Воля  к  власти.  Опыт  переоценки  всех
ценностей». Для этого мне необходимо все: здоровье, уединение, хорошее расположение
духа, быть может, жена».
Говоря  о  своем  «главном  произведении»,  Ницше  упоминает  и  о  том,  что  на
обложке  вышедшей  в  этом  году книги  «По  ту  сторону добра  и  зла»  было  написано,  что
труд  с  таким  названием  скоро  появится.  Кроме  того,  в  своем  сочинении  «К  генеалогии
морали», появившемся в 1887 году (статья III, 27) Ницше пишет: «… в этой связи [в связи
с  вопросом  о  значении  аскетического  идеала]  я  отсылаю  к  подготавливаемому  мною
труду: Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей».
Ницше сам выделил заголовок задуманного произведения жирным шрифтом.
15 сентября 1887 года, Петеру Гасту:
«Честно говоря, я колеблюсь между Венецией и Лейпцигом: последний нужен мне
для ученых целей, ибо в связи с главным уроком моей жизни, который отныне я должен
усвоить,  мне  надо  еще  многому  выучиться,  о  многом  спросить,  прочитать.  Поэтому  в
Германии воцарилась бы не „осень», а самая настоящая зима, и, ввиду всего этого, мое
здоровье  настоятельно  советует  мне  в  этом  году  не  подвергать  себя  такому  опасному
эксперименту. Таким образом, все кончится Венецией и Ниццей, теперь мне прежде всего
надо не столько вникать во множество отдельных проблем и разузнавать о них, сколько
совершенно уединиться».
20 декабря 1887 года — Карлу фон Герсдорфу:
«Как  раз  теперь  моя  жизнь  решающим  образом  оказалась  в  самом  полудне:  одна
дверь затворяется, другая отворяется. В последние годы я сделал лишь одно: свел счеты с
прошлым, покончил с ним, подбил итог, в конце концов, покончил с человеком и вещью и
подвел под ними черту. Кто и что у меня остается, теперь, когда я должен приступить к
подлинно  главному  делу  моей  жизни  (обречен  приступить…) — вот  вопрос  вопросов.
Ведь,  между  нами  говоря  то  напряжение,  в  которому  я  живу,  бремя  великой  задачи  и
страсти, слишком велико, чтобы теперь ко мне приступали какие-то новые люди. Пустыня
вокруг меня ужасная; по сути дела, я еще могу терпеть людей случайных и совершенно
чужих, а также связанных со мною с давних пор или с детства. Все прочие отсеяны или
даже отринуты (при этом было много резкого и мучительного)».
О  «главном  произведении»  как  таковом  здесь  речь  уже  не  идет.  Близится
последний год его мыслительной работы, когда все вокруг пронизывается ослепительным
сиянием и в то же время издалека начинает надвигаться безмерное. В 1888 году рабочий
план меняется полностью. В первые январские дни 1889 года им овладевает безумие, и 4
января  он  в  знак  прощания  посылает  своему  другу  и  помощнику,  композитору  Петеру
Гасту такую почтовую открытку:
«Моему maestro Pietro. Воспой  мне  новую  песнь:  мир  преобразился  и  все  небеса
преисполнились радости. Распятый».
Несмотря  на  то,  что  в  этих  немногих  свидетельствах  Ницше  выражает  самое
сокровенное,  для  нас  они  в  первую  очередь  являются  лишь  внешним  признаком  того
глубинного  настроя,  в  котором  движутся  замыслы  главного  труда  и  наброски  к  нему.

8
Однако попутно надо указать на сами планы и изменения в них, причем тоже имея в виду
лишь  внешнюю  сторону  дела.  Планы  и  наброски  напечатаны  в XVI томе,  на 413-467
страницах.
Просматривая  их  в  их  последовательности,  можно  различить  три  основные
позиции: первая приходится на период от 1882 до 1883 годов («Так говорил Заратустра»),
вторая — на  период  с 1885 по 1887 годы («По  ту  сторону  добра  и  зла», «Генеалогия
морали»),  третья  вбирает  в  себя  период  с 1887 по 1888 годы («Сумерки  идолов», «Ессе
homo», «Антихрист»).  Однако  это  не  ступени  какого-то  развития.  Кроме  того,  все  три
позиции  не  отличаются  друг  от  друга  и  по  степени  внутреннего  содержания;  каждая
подразумевает  целое  философии  и  в  каждой  скрыто  соприсутствуют  две  другие,  но
соприсутствуют  в  своем  собственном  способе  внутреннего  оформления  и  со  своим
расположением  формообразующего  средоточия.  Именно  вопрос  об  этом  средоточии  и
«терзал»  Ницше.  После  соответствующего  обобщения  имеющегося  рукописного
материала этот вопрос не был внешним, он был, хотя Ницше, правда, этого не осознал и
не  продвинулся  в  этом  направлении,  вопросом  самообоснования  философии.  Что  есть
философия  и  как  она  в  том  или  ином  случае  есть  (а  речь  идет  именно  об  этом),
определяется лишь из нее самой, однако это самоопределение возможно лишь тогда, когда
она  сама  уже  обосновала  себя.  Ее  самобытная  сущность  всегда  обращается  против  нее
самой, и чем исконнее философия, тем подлиннее в этом обращении она вращается вокруг
себя самой, тем шире становится окружность этого круга, достигая до края ничто.
Теперь,  присмотревшись  внимательнее,  мы  увидим,  что  каждая  из  трех  позиций
характеризуется главенствующим заголовком. Не случайно два другие, которые в каждом
случае  не  становятся  главными,  все-таки  появляются  под  соответствующим  основным
заглавием.
Первая  основная  позиция  определяется  заголовком  «Философия  вечного
возвращения»  с  подзаголовком  «Опыт  переоценки  всех  ценностей (XVI , 415). В
относящемся  к  этому  плане (S. 414) венцом  является  заключительная,  пятая,  глава:
„Учение о вечном возвращении как молот в руке могущественнейшего«. Мы видим, что
мысль  о  власти,  то  есть  всегда  о  воле  к  власти,  пронизывает  целое  от  основания  до
вершины.
Вторую  основную  позицию  характеризует  заголовок  «Воля  к  власти»  с
подзаголовком «Опыт переоценки всех ценностей».
Относящийся  к  этому  план (S. 424, Nr. 7) в  качестве  четвертой  части  труда
содержит «Вечное возвращение».
Третья позиция делает главным заголовком тот, который в двух предыдущих был
лишь  подзаголовком (S. 435): «Переоценка  всех  ценностей».  В  относящихся  к  этому
планах  в  качестве  четвертой  части  выступает  «Философия  вечного  возвращения»,  а  в
качестве  еще  одной,  меняющей  свое  местоположение  части, «Приемлющий».  Вечное
возвращение,  воля  к  власти,  переоценка — таковы  три  ключевых  слова,  в  качестве
заголовков  вбирающие  в  себя  всю  полноту  задуманного  главного  произведения  с  ее
разнящимися между собой пристанищами.
Если  теперь  мы  не  сумеем  поставить  вопрос  так,  чтобы  учение  о  вечном
возвращении  уже  бывшего,  учение  о  воли  к  власти,  а  также  оба  эти  учения  в  их
сокровеннейшей взаимосвязи единым образом были постигнуть, как переоценка, если мы
вдобавок  не  осмыслим  эту  принципиальную  постановку  вопроса  как  необходимую  в
движении западноевропейской метафизики, мы никогда не постигнем философии Ницше,
ничего не поймем в XX и будущих веках, совершенно не поймем, в чем заключается наша
метафизическая задача.

Достарыңызбен бөлісу:

понятие, определение, суть, сходство и отличие

Философский вопрос о том, чем отличается истина от правды, а также само определение этих двух терминов – вот что всегда занимало наиболее пытливые умы носителей всех языков прошлого и современности. Люди, которые изучают его, могут натолкнуться на некоторые противоречия. Разберем оба термина и попробуем понять, почему они вызывают такой интерес.

Определение терминов

Истина — это информация, которая отражает некое положение вещей в реальности с предельной точностью, является единственно верной.

Правда же представляет собой информацию, которая лишь претендует на то, чтобы быть достоверной. Слово «правда» является антонимом к слову «ложь».

Правда и ценности

Правда считается серьезной ценностью, как личной, так и социальной, а такие понятия как «добро», «смысл», «справедливость» и подобные общечеловеческие ценности стоят с «правдой» в одном ряду.

Г. Риккерт представлял ценности заложенными в культуре человека как в созданной им реальности, что противоположна той реальности, которая возникла сама по себе, под воздействием сил природы. Главным же вопросом ценностей является проблема самого их существования. Риккерт также полагал, что нельзя говорить о ценностях, которые содержатся в объектах культуры, как о существующих и несуществующих, — лишь как о значащих и не имеющих значения.

Многие считают, что не столь удачные изыскания доказательств существования ценностей общепризнанных можно обосновать проблематичностью в определении ценностей всего человечества, потому как за последними зачастую скрываются ценности некоторых социальных групп (как правило, довольно консервативных), которые попросту навязывают другим свои собственные представления о мире.

Вот поэтому переоценка ценностей является достаточно сложной задачей, по сравнению с внесением некоторых поправок в имеющиеся знания. При этом, несмотря на мнение Риккерта, сами ценности существуют, вот только не в природе, а в человеческом сознании, и находят свои проявления они в определении конкретных форм социальной жизни.

Сходства и отличия

Всемирное общество в современности использует в своем движении вперед не одну истину, а, скорее, несколько соперничающих, которые обычно называют различными правдами. На вопрос о том, чем отличается правда от истины, философия говорит нам, что правда имеет выраженный социальный оттенок, и связана она с признанием определенного утверждения значительным, необходимым, полезным и подпадающим под некоторые требования социума.

Таким образом, именно интерпретация и значение для общества могут наделить что-либо статусом «правда», в отличие от различных событий, фактов и тому подобного. Выходит, что понятия «правда» и «истина» суть имеют совершенно разную, хоть многие и не привыкли к этому. Правда является субъективной, а истина объективна.

У каждого человека имеется сугубо личная правда. Ее он может считать непреложной истиной, с которой другие люди обязаны, по его мнению, соглашаться.

Правда, ложь, истина

Термин «ложь» способен прояснить некоторые моменты. Ложь играет не последнюю роль в определении того, чем отличается истина от правды, ведь правда по своей сути является истиной субъективной, то есть тем, что считает истиной определенный человек. При этом люди зачастую используют ложь, полагая, что она способна помочь в разрешении некоторых вопросов или проблем.

Ложь, как правило, бывает нескольких видов:

Прикрывающая.
Посягающая.
Приукрашивающая.
Компрометирующая.

Иммануил Кант отмечал, что преднамеренное умалчивание может рассматриваться как неправда или ложь. Если мы обещаем открыть человеку определенную истину, при этом формируем ложное утверждение, это будет считаться ложью. Если же нас принуждают выдать что-либо, не имея на такое принуждение никакого права, то уклонение от ответа или молчание будут являться неправдой.

Понятия в разные времена

В языке современных россиян у понятий сформировались следующие значения, которые принято считать за основные:

Правда — это конкретные познания о каком-либо факте, имевшем место в действительности. Такое познание, как правило, является неполным, потому как определенный человек видит лишь определенный фрагмент, мало кто решается копнуть чуть глубже.
Истина — связанное с интеллектуальной или же духовной сферой некое высшее знание. Знание близко к чему-то общему, у некоторых — даже к божественному. Истина является неоспоримым абсолютом, в отличие от правды.

Любопытно то, что такого рода разделение понятий в наше время воспринимается русскоязычным населением вовсе не так, как раньше. Вплоть до начала девятнадцатого века термины имели противоположное значение. Таким образом, правда воспринималась как нечто объективное, практически божественное, а истина – как что-то человеческое и субъективное.

В Руси правда являлась одним из обязательных атрибутов Господа и всех святых. Само же по себе это слово было неразрывно связано с такими понятиями, как благочестие, справедливость и праведность. Взять хотя бы один из старейших кодексов права на Руси, что имел название «Русская правда», которое было дано ему явно не просто так.

Еще один пример, чем отличалась истина от правды в то время: когда правда почиталась как прямой результат от общения человека с Господом, истина воспринималась как что-то «земное». Псалтырь говорит нам о том, что правда нисходит с небес, истина же идет вверх от земли.

Некоторые значения истины имели отношение к таким понятиям, как деньги и товар. Однако примерно к двадцатому веку значения у этих двух слов сменили друг друга, правда «упала на землю», в то время как истина была «вознесена до небес».

Делаем выводы

Из всего этого можно вынести несколько основных мыслей. Истина является неким возвышенным понятием, абсолютом знания, она неоспорима и связана с высокоинтеллектуальной сферой или духовной. Правда — понятие более приземленное и субъективное. Это определенная информация, которая претендует на то, чтобы быть достоверной, при этом она вовсе не обязательно таковой является.

У каждого человека правда своя, истина же для всех одна. При этом два понятия толковались иначе вплоть до двадцатого столетия. Значение терминов было прямо противоположным друг другу.

Таранов, Павел Сергеевич — Сущность Истины [Текст] : новая правда жизни, пособие по интеллектуалистике, завет для новой цивилизации

Поиск по определенным полям

Чтобы сузить результаты поисковой выдачи, можно уточнить запрос, указав поля, по которым производить поиск. Список полей представлен выше. Например:

author:иванов

Можно искать по нескольким полям одновременно:

author:иванов title:исследование

Логически операторы

По умолчанию используется оператор AND.
Оператор AND означает, что документ должен соответствовать всем элементам в группе:

исследование разработка

author:иванов title:разработка

оператор OR означает, что документ должен соответствовать одному из значений в группе:

исследование OR разработка

author:иванов OR title:разработка

оператор NOT исключает документы, содержащие данный элемент:

исследование NOT разработка

author:иванов NOT title:разработка

Тип поиска

При написании запроса можно указывать способ, по которому фраза будет искаться. Поддерживается четыре метода: поиск с учетом морфологии, без морфологии, поиск префикса, поиск фразы.
По-умолчанию, поиск производится с учетом морфологии.
Для поиска без морфологии, перед словами в фразе достаточно поставить знак «доллар»:

$исследование $развития

Для поиска префикса нужно поставить звездочку после запроса:

исследование*

Для поиска фразы нужно заключить запрос в двойные кавычки:

«исследование и разработка«

Поиск по синонимам

Для включения в результаты поиска синонимов слова нужно поставить решётку «#» перед словом или перед выражением в скобках.
В применении к одному слову для него будет найдено до трёх синонимов.
В применении к выражению в скобках к каждому слову будет добавлен синоним, если он был найден.
Не сочетается с поиском без морфологии, поиском по префиксу или поиском по фразе.

#исследование

Группировка

Для того, чтобы сгруппировать поисковые фразы нужно использовать скобки. Это позволяет управлять булевой логикой запроса.
Например, нужно составить запрос: найти документы у которых автор Иванов или Петров, и заглавие содержит слова исследование или разработка:

author:(иванов OR петров) title:(исследование OR разработка)

Приблизительный поиск слова

Для приблизительного поиска нужно поставить тильду «~» в конце слова из фразы. Например:

бром~

При поиске будут найдены такие слова, как «бром», «ром», «пром» и т.д.
Можно дополнительно указать максимальное количество возможных правок: 0, 1 или 2.4 разработка

По умолчанию, уровень равен 1. Допустимые значения — положительное вещественное число.

Поиск в интервале

Для указания интервала, в котором должно находиться значение какого-то поля, следует указать в скобках граничные значения, разделенные оператором TO.
Будет произведена лексикографическая сортировка.

author:[Иванов TO Петров]

Будут возвращены результаты с автором, начиная от Иванова и заканчивая Петровым, Иванов и Петров будут включены в результат.

author:{Иванов TO Петров}

Такой запрос вернёт результаты с автором, начиная от Иванова и заканчивая Петровым, но Иванов и Петров не будут включены в результат.
Для того, чтобы включить значение в интервал, используйте квадратные скобки. Для исключения значения используйте фигурные скобки.

В переговорах по ядерной программе Ирана настал «момент истины» — канцлер Германии

Президент США Джо Байден ввел санкции в отношении так называемых «ДНР» и «ЛНР». Указ опубликован на сайте Белого дома.

Документ запрещает гражданам США любые инвестиции в экономику «ДНР» и ЛНР». Кроме того, теперь запрещен прямой или косвенный ввоз любых товаров и технологий с этих территорий и экспорт товаров из США в «ДНР» и «ЛНР». Также указ дает возможность налагать санкции на любое лицо, которое решит работать и действовать в «ДНР» и «ЛНР».

Все имущество и доли в имуществе, которые находятся в США или в дальнейшем попадают в США, принадлежащие связанным с «ДНР» и «ЛНР» людям будут заблокированы, говорится в тексте.

«Признание Российской Федерацией так называемых Донецкой народной республики (ДНР) или Луганской народной республики (ЛНР), являющихся регионами Украины, противоречит обязательствам России по Минским соглашениям и еще больше угрожает миру, стабильности, суверенитету и территориальной целостности Украины», – говорится в указе.

Тем самым это «представляет собой необычную и чрезвычайную угрозу национальной безопасности и внешней политике США», написано в документе.

Постоянный представитель США при Совете безопасности ООН Линда Томас-Гринфилд во время экстренного заседания заявила, что Путин «разорвал Минские соглашения в клочья». Она также сказала, что Москва заявила притязания на все территории Российской империи, существовавшей более 100 лет назад до Советского Союза.

«Путин хочет, чтобы мир отправился назад в прошлое, когда еще не было Организации объединенных наций и миром управляли империи. Но остальной мир ушел вперед. Сейчас не 1919-й, а 2022-й», – заявила Томас-Гринфилд.

Заседание было созвано по инициативе Украины, Франции и Евросоюза после объявления о признании Россией независимости «ДНР и «ЛНР». В ночь на 22 февраля соответствующий проект был внесен на ратификацию в Госдуму.

Представитель Франции считает, что Россия полностью саботировала огромные усилия по установлению мира в Украине. Но дипломатический путь еще открыт, сказал он. Ранее президент Франции Эммануэль Макрон осудил признание Россией «ДНР» и «ЛНР» и призвал ввести «точечные европейские санкции».

Постоянный представитель Китая призвал все стороны конфликта к сдержанности и диалогу. При этом он никак не прокомментировал отношение официального Пекина к признанию Россией «ДНР» и «ЛНР».

По итогам заседания Совбеза ООН представитель США Линда Томас-Гринфилд пообещала, что 22 февраля последуют новые меры Вашингтона по «привлечению России к ответственности за явное нарушение международного права». О намерении ввести новые санкции против России также объявили Великобритания, Канада и Евросоюз.

Постоянный представитель России при ООН Василий Небензя на заседании Совбеза организации заявил, что мировое сообщество должно сконцентрироваться на том, «как избежать войны и заставить Украину прекратить обстрелы и провокации против Донецка и Луганска».

«Мы по-прежнему открыты для дипломатии, для дипломатического решения [конфликта], однако допускать новую кровавую бойню на Донбассе больше не намерены», – сказал он.

Главным фактором разрушения Минских соглашений Небензя назвал отказ Киева от прямого диалога с так называемыми «ДНР» и «ЛНР». Он заявил, что Россия стороной этих соглашений не является. А признание Москвой независимости «ДНР» и «ЛНР» не меняет состава сторон этих соглашений.

Представитель Украины Сергей Кислица сказал, что его страна готова к переговорам, и потребовал от России отменить указ о признании и вернуться за стол переговоров.

Президент России Владимир Путин заявил о признании независимости так называемых «ДНР» и «ЛНР» во время обращения к жителям России вечером 21 февраля. Россия признает их независимость в рамках территорий, над которыми сейчас установлен контроль сепаратистов, заявил зампред комитета Совета Федерации по международным делам Андрей Климов. Во время заявления Путин рассказал о своем видении истории Украины, обвинил НАТО в несоблюдении договоренностей и гарантий безопасности.

Так называемые «ДНР» и «ЛНР» занимают около трети территории Донецкой и Луганской областей Украины соответственно. Аналитики опасались, что Россия может заявить о контроле Донецкой и Луганской областей полностью – то есть включая территорию, которая находится за линией соприкосновения на Донбассе и которую контролирует Киев.

Главы Еврокомиссии и Евросовета назвали произошедшее нарушением международного права и территориальной целостности Украины. Глава НАТО Йенс Столтенберг осудил решение России и обвинил ее в нарушении Минских соглашений. Глава МИД Германии Анналена Бербок назвала решение Путина «серьезным ударом по мирному урегулированию конфликта в Украине».

Президент Украины Владимир Зеленский обратился к жителям страны в ночь на 22 февраля, после того как президент России Владимир Путин признал независимость так называемых «ДНР» и «ЛНР» и официально отправил туда военных.

Он заявил, что международно признанные границы Украины останутся такими, несмотря на действия и заявления Российской Федерации.

Истина

Аудио-версия статьи

***

И́стина – 1) одно из имен Божьих; 2) то, что в полной мере соответствует действительности; 3) верное отображение действительности в человеческом сознании.

Иисус сказал Ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня. (Ин.14:6). Ибо закон дан чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа (Ин.1:17).

Христос ответил на вопрос Пилата «Что есть истина?», только Пилат не захотел услышать и принять этот ответ, см. (Ин.18:36-38).

***

прот. Георгий Металлинос:
Говоря о Православии не надо повторять ошибку Пилата, когда тот спросил Христа «что есть истина?» Правильно «Кто есть истина?»… Потому что истина это не некая идея теория, система, но лицо Всесвятое Лицо Вочеловечевшегося Бога Слова, Иисуса Христа.

святитель Николай Сербский:
Искать истину – значит искать предмет любви. Если ищешь Истину с любовью и ради любви, Она откроет тебе свет лица Своего настолько, насколько ты сможешь его вынести, не сгорев. В придачу Она принесет тебе все, но ты поймешь, что тебе не нужно ничего больше, кроме Ее сияющего и сладчайшего лика.

Христос – воплощённая Истина, Его Церковь – «столп и утверждение истины» (1Тим.3:15), в Православии содержится полнота истины.

***

Истина и Откровение (Глава 2‑я книги)
Н.А. Бердяев

«Я есмь путь, истина и жизнь». Что это значит? Это значит, что истина не носит интеллектуального и исключительно познавательного характера, что ее нужно понимать целостно, она экзистенциальна. Это значит также, что истина не дается человеку в готовом виде, как вещная, предметная реальность, что она приобретается путем и жизнью. Истина предполагает движение, устремленность в бесконечность. Истину нельзя понять догматически, катехизически. Истина динамична, а не статична. Истина есть полнота, которая не дается завершенной.

Фанатизм всегда происходит оттого, что часть принимают за целое, не хотят допустить движения к полноте. С этим связано и то, почему Иисус не ответил на вопрос Пилата: «Что есть Истина?». Он был Истиной, но Истиной, которая должна разгадываться на протяжении всей истории.

Истина совсем не есть соответствие в познании реальности, находящейся вне человека. Познание Истины не тождественно с объективностью. Познание истины не есть объективация, т. е. отчуждение и охлаждение. Истина первична, а не вторична, т. е. не есть соответствие чему-то другому. В последней глубине Истина есть Бог и Бог есть Истина. Это будет показываться на протяжении всей этой книги.

Истина не есть реальность и не есть соответствие реальности, а есть смысл реальности, есть верховное качество и ценность реальности. В человеке должно происходить духовное пробуждение к Истине, иначе она не достигается или достигается омертвевшей, окостеневшей. Истина может судить Бога, но потому только, что Истина и есть Бог в чистоте и высоте, в отличие от Бога, приниженного и искаженного человеческими понятиями.

Истина есть не объективная данность, а творческое завоевание. Это есть творческое открытие, а не отражающее познание объекта, бытия. Истина не стоит перед извне готовой реальностью. Она есть творческое преображение реальности. Мир чисто интеллектуальный, мир чисто интеллектуального познания есть в сущности отвлеченный, в значительной степени фиктивный мир. Истина есть изменение, преображение данной реальности. То, что называют фактом и чему приписывают особенную реальность, есть уже теория. Истина целостна даже тогда, когда она относится к части. Совершенно неверно придавать Истине чисто теоретическое значение и видеть в ней как бы интеллектуальную покорность познающего данной ему извне реальности. Не может быть чисто интеллектуального отношения к Истине, оно неизбежно волевое, избирающее. Человек не находит Истины, заключенной в вещах. Открытие есть уже творческое созидание Истины.

Об отношении Ницше к Истине речь будет впереди. Но он был прав, когда говорил, что Истина есть творимая человеком ценность. Он только плохо это философски обосновывал и придавал этому ложный прагматический характер. Догматическое утверждение бездвижной, законченной Истины есть величайшее заблуждение. Это одинаково лежит в догматике католической и догматике марксистской Ницше совершенно отказался от так называемой «объективной» Истины, общеобязательной именно в силу своей объективности.

Истина субъективна, она индивидуальна и универсальна в своей индивидуальности, она по ту сторону этого противоположения, она субъективна, т. е. экзистенциальна, но еще вернее было бы сказать, что она по ту сторону противоположения субъективного и объективного. Общеобязательность Истины относится лишь к социализированной стороне Истины, к сообщению Истины другим. Истина есть качество, и потому она аристократична, как и всякое качество.

Совершенно неверно говорить, что Истиной является лишь то, что обязательно. Истина может открываться лишь одному и отрицаться всем остальным миром, она может быть пророческой, пророк же всегда одинок. И вместе с тем Истина существует совсем не специально для культурной элиты, это такая же ложь, как демократическое понимание качества Истины. Все призваны к приобщению к Истине, она существует для всего мира. Но она открывается лишь при известных духовных, интеллектуальных и культурных условиях. Когда открывающая Истина социализируется и применяется к среднему человеку, к человеческой массе, она понижается в качестве, исчезает ее глубина во имя доступности всем. Это всегда происходило в исторических Церквах. Это и есть то, что я называю социоморфизмом в отношении к Богу. Истина о Духе и духовности предполагает известное духовное состояние, известный уровень духовности. Без этого условия эта Истина делается застывшей, статической, даже окостеневшей, как это часто мы и видим в религиозной жизни. Истина коммюнотарна1, т.е. предполагает общение и братство людей. Но это общение и братство людей легко вырождается в принудительный, авторитарный коллективизм, когда Истина представляется идущей извне и сверху, от коллективного органа. Есть абсолютное различие между коммюнотарностью и коллективизмом. Коммюнотарность есть братское отношение к Истине человеческих личностей и предполагает их свободу. Коллективизм есть принудительная организация общения, признание коллектива особенной реальностью, стоящей над человеческой личностью и угнетающей ее своим авторитетом. Коммюнотарность есть осуществление полноты свободной жизни личностей. В жизни религиозной это и есть соборность2, всегда предполагающая свободу. Коллективизм же есть перерождение и деформация человеческого сознания и совести, отчуждение сознания и совести, подчинение человека фиктивной, не подлинной реальности. Это очень важно для понимания роли Истины в человеческой жизни и в религиозной его жизни. Истина может открываться коммюнотарности, открываться любви, как думал Хомяков, но не может открываться коллективности. Критерий пользы для какого-либо коллектива есть скорее критерий лжи, чем Истины. Так искажалось откровение Истины.

На почве кантианства пытались признать Истину ценностью и долженствованием (школа Виндельбанда-Риккерта). В этом было что-то верное в противоположность предметно-реалистическому пониманию Истины. Истина есть не предметная, бытийственная реальность, отраженная в познающем и вошедшая в него, а просветление, преображение реальности, внесение в мировую данность качества, которого в ней не было до познания Истины и откровения Истины. Истина есть не соотношение с тем, что называют бытием, а возгорание в бытии света. Я во тьме и ищу света, не знаю еще Истины и ищу Истину. Но этим я уже утверждаю существование Истины и света, но существование в ином смысле, чем существование мировых реальностей. Мое искание есть уже возгорающийся свет и приоткрывающаяся Истина. Это иногда выражают так, что Истина есть ценность, но на этой почве могла развиться своеобразная схоластика*. Глубже и вернее сказать, что Истина духовна, она есть внедрение духа в мировую реальность, мировую данность. Отвлеченной интеллектуальной Истины не существует, она целостна и дается также усилием воли и чувства. Воображение и страсть могут быть источником познания Истины. Когда Истину делают интеллектуальной и рациональной, она объективируется, притягивается к состоянию мира и человека и свет ослабляется в ней. Свет и огонь остаются для нас великими символами, как то было у великого визионера Я. Беме. Объективация есть прежде всего ослабление света и охлаждение огня. Но объективированный мир должен в конце концов сгореть в огне, должна расплавиться его затверделость. Первожизнь, первореальность, которая должна быть уловлена философским познанием истины, находится до разделения на субъект и объект и исчезает в объективации. Истина, целостная Истина с большой буквы, есть Дух и Бог. Частные истины, с маленькой буквы, разрабатываемые специальными, дифференцированными науками, относятся к объективированному миру. Но самый процесс познания этого мира возможен только потому, что в познающем есть неосознанное отношение к этой единой Истине. Без этого человек был бы раздавлен запутанной множественностью мира, его дурной бесконечностью и не мог бы над ней возвыситься в познании. Это не значит, что возможно лишь познание общего и универсального и невозможно познание индивидуального. Это специальный вопрос теории познания, не имеющий прямого отношения к моей теме об Истине и откровении. Истина есть Бог, божественный свет, и вместе с тем истина человечна. Это есть основная тема бого-человечности. Познание бого-человечно. Познание Истины зависит от ступеней сознания, от расширенности или суженности сознания. Нет средненормального трансцендентального сознания, или оно есть, но носит социологический, а не метафизический характер. Но за разными ступенями сознания стоит трансцендентальный человек. Можно было бы сказать, что трансцендентальному человеку соответствует сверхсознание**. Истина по-разному раскрывается в зависимости от ступеней сознания, ступени же сознания очень зависят от влияния социальной среды и социальных группировок. Нет общеобязательной интеллектуальной истины. Она существует только в физико-математических науках, но менее всего существует в науках о Духе. Истина человечна и может рождаться лишь в человеческом усилии, усилии всего человеческого существа. Но Истина также божественна, бого-человечна. И в этом вся сложность проблемы. В этом вся сложность и проблемы откровения, которое всегда хочет быть откровением высшей Истины. Зависимость раскрытия Истины от ступеней сознания ведет к тому, что не существует общеобязательной интеллектуальной Истины. Интеллект слишком находится в услужении воли. Познание Истины покоится не на объективном, универсальном разуме, не на трансцендентальном сознании, а на трансцендентальном человеке. Именно эта связь с трансцендентальным человеком, который не сразу и не легко раскрывается, который себя то раскрывает, то прикрывает, и делает познание Истины бого-человеческим по принципу, хотя и не по фактическому осуществлению. Целостная, нечастичная Истина есть откровение высшего, т. е. необъективированного, мира. Она не может раскрываться отвлеченному разуму, она не только интеллектуальна. Познание Истины предполагает просветленную человечность.

§

XX век переживает кризис идеи Истины. Этот кризис обнаружился уже у мыслителей второй половины XIX века, но в наш век обнаружены его результаты. Течения прагматизма в философии и наука выставляют критерий Истины, который подвергает сомнению самое существование Истины, заменяя ее пользой, приспособлением к условиям жизни, плодотворностью для возрастания силы жизни. Самый прагматизм, который сейчас почти потерял значение, не отличался радикализмом мысли и не имел революционных последствий, которые имели другие течения. В прагматизме есть и что-то несомненно верное, поскольку он видит связь познания с жизнью и функцию жизни. Именно поэтому Дильтей является не прагматистом, а предшественником экзистенциальной философии. Прагматизм признает человечность познания в противоположность отвлеченному интеллектуалистическому идеализму, совершенно отделяющему познание от человека. Прагматизм хочет признавать Истиной то, что полезно и плодотворно для человека и способствует возрастанию силы его жизни. Но он не замечает, что в сущности предполагает старый критерий истины как соответствие реальности. Полезно и плодотворно оказывается то, что соответствует реальности, несоответствие же реальности для жизни вредно и бесплодно. Как будто бы защищается творческий характер познания, но в действительности этого творческого характера нет, как не было и в старом идеализме. Прагматизм очень оптимистичен и не видит трагической судьбы Истины в мире. И тут главная ошибка и ложь этого направления мысли. В действительности существует прагматизм лжи, ложь бывает очень полезна для организации жизни, и эта ложь играет огромную роль в истории. Социально полезной ложью очень дорожили руководители человеческих обществ, для этого создавались мифы, консервативные и революционные, религиозные, национальные и социальные, и они выдавались за Истину, иногда даже научно обоснованную Истину. Сторонники прагматизма очень легко принимают за Истину полезную ложь. Иллюзии сознания играют очень реальную роль в жизни человеческих обществ, они часто являются очень массивными реальностями. Человеческие волнения и эмоции, когда они принимают коллективный характер, создают реальности, тиранически давящие на человеческую жизнь. Освобождение от этого тиранического давления прагматически полезной лжи всегда означает возгорание в человеке иной, высшей Истины, которая может быть совсем не полезной. Человек призван освобождаться от неисчислимого количества религиозных и социальных иллюзий, реакционных и прогрессивных. Даже в научном знании существуют полезные иллюзии, которые потом преодолеваются. Существует вечный трагический конфликт между Истиной и пользой, выгодой. Очищенная, т. е. творчески добывшая надмирный свет Истина может быть не только не полезной, но даже опасной для устраивающегося мира. Желание чистой, ничем не прикрашенной, хотя бы печальной Истины есть стремление к божественному. Чистая, неискаженная и ни к чему не приспособленная Истина христианства могла бы оказаться очень опасной для существования мира, для земных обществ и цивилизаций, она могла бы быть пожирающим огнем, сведенным с неба. Но эта открывающаяся сверху Истина была прагматически приспособлена к интересам организующихся обществ и церквей. Прагматически полезная Истина, плодотворная для возрастания силы в этом мире, всегда связана со страхом ослабления и гибели, с угрозой со стороны господствующих в мире сил. Проблема отношения Истины и страха – очень важная проблема. Добывание Истины предполагает бесстрашие, победу над страхом, который унижает и подавляет человека. Мир объят страхом, напоминающим terror antiquus3. Прагматизм по самому принципу своему не побеждает страха перед силами мира, он должен допустить лишь Истину, подчиненную смертоносному потоку времени, он не может допустить вечной Истины. Но Истина есть голос вечности во времени, есть луч света в этом мире. Истина выше мира, она судит мир, она судит и откровение, поскольку оно приспособлено к миру. Нет религии выше Истины. Это было вульгаризовано теософией. Но религиозное откровение должно быть откровением Истины, надмирным светом, просветляющим тьму мира, надмирной свободой, освобождающей от рабства мира. Для мира Истина есть не польза, а верховная ценность, которую нельзя понимать лишь идеалистически. Прагматизм остается частично верным для позитивных наук, для истин, а не для Истины, но и в этой области это не вполне и не окончательно верно. Наука делает открытия, которые могут быть не полезны, а губительны для мира, например, опыты разложения атома, что в сущности означает разложение космоса, в прочность которого слишком верили. Но более глубокий и радикальный кризис истины мы видим не в прагматизме, а в марксизме и ницшеанстве.

Очень глубокое потрясение старой идеи Истины мы находим у Маркса. Он усомнился в идее универсальной, общеобязательной истины, и с этим связано [у него] раздирающее логическое противоречие. При этом марксизм считает себя рационалистической доктриной. Неверно сказать, что Маркс в чем-то усомнился, ибо он ни в чем не сомневался. Он объявляет страстную борьбу старому пониманию теоретической, интеллектуальной Истины, которая в прошлом объединяла очень большую часть мыслящих людей, для которых познание было отделено от жизни. То, что люди почитали за Истину, было лишь отражением социальной действительности и происходившей в ней борьбы. Всякая идеология есть лишь надстройка над экономикой, которая есть первичная реальность. Маркс хочет обличить иллюзии сознания, порожденные обществом, в котором происходит классовая эксплуатация и классовая борьба, иллюзии религиозные, философские, моральные, эстетические и пр. Он часто очень справедливо обличал классовую ложь, классовое искажение Истины, но, к сожалению, он отождествлял Истину с человеческими условиями восприятия Истины, которые социально детерминированы.

Поэтому Истина превратилась у него в орудие социальной классовой борьбы, высшая для него Истина превратилась в орудие борьбы за социальную революцию. Не только ложь была классовой, что, может быть, совершенно верно, но и Истина была классовой. У пролетариата другая Истина, чем у буржуазии. Не может быть универсальной Истины, объединяющей человечество, как не может быть и универсальной морали. Это было своеобразной формой прагматизма, хотя материализм Маркса, очень спорный и противоречивый, требовал реализма в смысле соответствия Истины познания с реальной действительностью. Этот реализм был особенно наивным у Ленина. Но Истиной все-таки оказывалось то, что полезно и плодотворно для революционной борьбы пролетариата. Истина познается в praxis4, только в практическом действии обнаруживается реальность. Истина должна способствовать победе социализма, только такая истина признается и ценится, так же как только такая свобода признается и ценится. Маркс был учеником Гегеля, он вышел из германского идеализма и глубоко усвоил себе гегелевскую диалектику, перевернув ее. Гегелевская диалектика помогла ему понять Истину релятивистически, подчинив ее текучести исторического процесса. Диалектическое понимание Истины означает превращение ее в орудие исторической борьбы за силу и власть. Поклонение исторической силе Маркс получил от Гегеля. И марксисты, которые часто вульгаризируют Маркса, злоупотребляют диалектикой для оправдания какой угодно полезной лжи. Вульгаризация была в том, что сам Маркс не был утилитаристом и с презрением говорил о нем как о мелкобуржуазной идеологии. Но доктрина марксизма заключала в себе опасность каких угодно полезных для данного момента выводов, опасность грубой апологии силы. Человеческое общение на почве Истины для марксистов стало почти невозможно, невозможен стал самый спор, ибо мнение всякого критикующего марксизм рассматривается как идеологическая хитрость классового врага. О надмирной Истине, возвышающейся над борьбой интересов, не могло быть и речи. Но марксизм в своем понимании Истины раздирается логическим противоречием, которое ввиду крайнего догматизма марксистов не замечается. Если истина, как всякая идеология, есть лишь надстройка над экономикой и отражение социальной борьбы данного исторического момента, то во что превращается Истина, на которую претендует самый марксизм? Есть ли марксистская истина лишь отражение и выражение борьбы пролетариата с капиталистическим строем и буржуазией, лишь полезное орудие борьбы, или она есть наконец открытие сущей Истины, которая может претендовать на универсальное значение? В первом случае марксистская истина не может претендовать на большую истинность, чем все остальные истины, утверждающиеся в истории, она лишь полезна и плодотворна в борьбе за возрастание силы, и за победу рабочего класса, и за осуществление социалистического строя. Почти религиозные притязания, которые имеет марксистская доктрина, мессианские надежды, которые обосновываются этой тоталитарной, интегральной доктриной, падают. Марксисты не согласятся на то, чтобы их учение ввели в ряд других учений. Но во втором случае, если допустить, что наконец в середине XIX века совершилось чудо и была открыта Марксом сущая Истина, настоящая Истина, имеющая универсальное и даже абсолютное значение, не отражение только экономики своего времени, не полезное только орудие борьбы, а истина, открывающая тайну исторического процесса, то падает само открытие. Значит, возможно открытие Истины, которое не зависит от экономики и полезности в классовой борьбе, которая возвышается над исторической действительностью. Марксисты, тоталитарные, а не частичные марксисты, принуждены склоняться то к одному, то к другому решению, не возвышаясь над противоречием. Во всяком случае, марксизм хочет подчинить истину релятивизму исторического процесса и этим обнаруживает кризис идеи Истины, характерной для целой эпохи. Марксизм считает, что бытие определяет сознание и на этой почве дает неверную классификацию философских направлений на идеалистическое и материалистическое, при которой Фому Аквината нужно признать материалистом. Но предполагается, что единственное бытие есть бытие материальное, в жизни историческо-экономическое бытие. Этим догматическим предположением все оказывается искаженным. Марксизм отрицает и универсальность Истины, и ее индивидуальность, универсальное и индивидуальное тонет в коллективном.

Маркс всегда мыслил об обществе и о человеке в обществе и для общества, он обращен был к народным массам, от которых ждал бурных революционных движений. Во всем противоположен ему Ницше, аристократический мыслитель, обращенный лишь к отдельным людям высокого уровня. У него мы находим кризис идеи Истины еще более глубокий, чем у Маркса. Но и у него было поражающее противоречие. Философия Ницше была философией ценностей, в отличие от Маркса, у которого была философия благ и философское понятие ценности отсутствует. Философия ценностей есть философия качества, марксистская же философия есть философия количества. Ницше, хотя и хотел заменить человека сверхчеловеком, верит в то, что человек может творить ценности и призывает к творчеству новых ценностей. Истина в познании была для него творимой ценностью, а не отражением реальности. Истина есть ценность, творимая волей к могуществу, она нужна для реализации этой воли к могуществу. Человек через творимую Истину поднимается выше. Ницше всегда был устремлен к высоте. Но, превращая Истину в орудие воли к могуществу, он в сущности впадает в прагматизм и рассматривает Истину как полезную для процесса жизни, хотя он ненавидел идею пользы, справедливо считая ее самой антиаристократической, плебейской идеей. Аристократична как раз надмирная Истина, которую нельзя превратить в пользу для процессов жизни, для воли к могуществу Ницше влиял в направлении отрицания надмирной Истины Его критерий остается биологическим. Но философия его не столько биологическая, сколько космическая. Он поклоняется богу Космоса – Дионису. Для ницшеанства, которое было очень вульгаризовано, также нет универсальной, общеобязательной Истины, как и для марксизма. Для человека, возвышающегося над остальным человечеством, истина совсем иная, чем для остального человечества, как и мораль иная. Такой возвышающийся человек также руководится пользой в осуществлении своего могущества, как и человек масс, осуществляющий новое общество. В обоих случаях истина измеряется пользой и плодотворностью для жизни в этом объективированном мире. Общность, коммюнотарность людей в Истине невозможна, ибо Истины нет, она была остатком старых верований, в конце концов верований в Бога. Ибо Истина есть Бог. И Маркс, и Ницше обозначили кризис Истины. Пошатнулись ее вековые основы. Но что же должно быть удержано от Маркса и от Ницше? От Маркса должно быть удержано социологическое понимание условий восприятия Истины, зависимость от социальных условий степени раскрытости человека к принятию или отвержению Истины и, следовательно, возможность лжи и иллюзий. От Ницше должно быть удержано понимание Истины как творческой ценности, как творчества, а не пассивного отражения. Ницше имеет особенное значение для построения нового учения о человеке. Маркс имеет значение исключительно для учения об обществе, но учение его понимает человека исключительно как продукт общества. Ницше имеет огромное значение для динамического понимания Истины в противоположность старому статическому пониманию. Это верно, что Истина есть творческая ценность, она добывается творчеством человека. Истина не есть падающая на человека предметная реальность. Истина есть просветление мира. Этот свет, идущий от Истины должен быть распространен на все более и более просветленное понимание Истины, которое всегда подвергается опасности затвердения, окостенения и омертвения. Это не есть свет отвлеченного разума, это есть свет Духа. Совершенно отстранены должны быть критерии пользы и выгоды. Но также отстранен должен быть критерий абсолютизированного разума, претендующего на познание Истины. Против диктатуры разума восставали в разных формах. Ж. де Местр готов был признать критерием Истины абсурд. Кирхегардт готов был видеть его в отчаянии. Достоевский связывал познание Истины со страданием. Античное греческое определение человека как существа разумного отвергнуто. Человека начали определять и понимать из bas fonds5. Такому пониманию очень способствовал Фрейд и психоанализ, открытие бессознательного. На этом понимании человека исключительно снизу стоит философия типа Гейдеггера и Сартра. Но как такое низкое существо может претендовать на познание Истины, т. е. на возвышение над низменностью человека и мира? Откуда свет? Истина никому и ничему не служит, ей служат. Свет Истины есть обнаружение высшего начала в человеке.

§

Истина не только может, но и должна судить об историческом откровении. «Историческое откровение обладает ценностью лишь в том случае, если оно есть откровение Истины, встреча с Истиной, т. е. откровение Духа. То в историческом откровении, что не от Истины и Духа, имеет относительное и преходящее значение, и от него в конце концов откровение должно очищаться и освобождаться. Познание Истины — не есть познание отчужденного и противостоящего объекта, но есть приобщение к ней, начинающаяся жизнь в Истине***. Истина не может быть только делом познания, она есть также дело жизни, она неотделима от полноты жизни. И это нужно понимать совсем не так, что Истина должна быть слугой жизни. Истина есть смысл жизни, и жизнь должна служить своему смыслу. Но это служение не есть подчинение авторитету, стоящему над жизнью, а есть раскрытие внутреннего света жизни. Авторитет есть всегда продукт отчуждающей объективации. И то в откровении, что от авторитета, порождено объективацией, имеет лишь экзотерическое и социальное значение и подлежит преодолению в Духе и Истине. Скажут общую фразу, где же критерий Истины, который может быть судьей, не является ли этот критерий субъективным и произвольным? Это обычный аргумент людей, сознание которых совершенно принижено идеей внешнего авторитета, который почему-то представляется объективным, твердым и надежным критерием. Но почему? Почему, если внешний, исторически образовавшийся авторитет говорит, что то-то есть Истина, то это убедительно и надежно? Ведь авторитет всегда ниже того, к чему он относится. Так утверждаются материальные и юридические признаки Истины, которая имеет духовную природу. В конце концов мы должны признать, что для Истины и Духа нет никаких критериев, вне их лежащих и всегда ниже их стоящих, взятых из объективированного мира, в котором Истина и Дух умалены. Искание критерия Истины вводит нас в порочный круг, из которого выхода нет. Объективный, авторитарный критерий религиозной Истины предполагает субъективную веру в него, но субъективную веру, которая исторически приняла коллективный, социализированный характер. Мы неизбежно из одной субъективности возвращаемся к другой субъективности. Субъективность совсем не означает непременно произвола и не связана с тем, что любят называть «индивидуализмом». Субъективность может быть коммюнотарна, внутренне коммюнотарна. То, что Хомяков называет «соборностью» и что с трудом может быть рационально выражено, не есть «объективная», коллективная реальность, она есть внутренняя качественность. Когда я нахожусь в экзистенциальной субъективности, я совсем не нахожусь в состоянии изоляции, совсем не «индивидуалист». Я скорее делаюсь «индивидуалистом», когда меня ввергают в объективность и объективированность, именно тогда я и делаюсь свирепым «индивидуалистом». Индивидуализм, изоляция есть одно из порождений объективации. На вопрос людей, целиком погруженных в объективацию и, следовательно, в авторитарность, где же твердый критерий Истины, я отказываюсь отвечать. С этой точки зрения Истина всегда сомнительна, нетверда, проблематична. Принятие Истины всегда есть риск, гарантий нет и не должно быть. Этот риск есть в каждом акте веры, которая есть обличение вещей невидимых. Только принятие видимых вещей, принятие так называемого объективного мира не рискованно. Дух всегда предполагает риск с точки зрения насилующего нас объективного мира. Отсутствие риска, которое хотят утвердить для христианской веры, принявшее формы организованной ортодоксии, носит социологический, а не духовный характер и определяется волей к водительству человеческими душами. Это особенно ясно в католической концепции, наиболее социально организованной. Нельзя признать Истиной то, что всегда и всеми признавалось. Это критерий количественный и числовой. Это есть царство Das Man6. Традиция имеет огромное значение в религиозной жизни, и невозможно отрицать ее значение. Она означает расширение индивидуального опыта и внутреннее приобщение к творческому духовному процессу в прошлом. Но традиция не есть количественный принцип и не есть внешний авторитет. Верность ей требует продолжения творческого процесса. Познание Истины достигается совокупностью духовных сил человека, а не интеллектуальных лишь. И это определяется тем, что Истина духовна и есть жизнь в Духе. Ошибка, ложь в своем источнике носит не интеллектуальный, не теоретический характер, она связана с ложной направленностью духа и актом волевым. Открытие Истины есть свободный волевой, а не только интеллектуальный акт, есть поворот всего человеческого существа к творческой ценности. Критерий лежит в самом акте Духа. Нет критерия Истины вне свидетельства самой Истины, и ложно искание абсолютных гарантий, которое всегда принижает Истину. Таково сознание человека на грани двух миров.

Существуют ступени познания Истины: познание научное, философское, религиозное или мистический, гнозис. Обычно противополагают знание и веру. Но противоположение это относительно. Если религиозная философия или мистический гнозис предполагают веру, то в другой степени предполагают веру и познание чисто философское и даже научное в смысле так называемых точных наук. Резкое разделение веры и знания есть разделение схоластическое и условное. И вера, и знание связаны с духовным человеческим актом. И вера, и знание означают прорыв к свету через этот объективированный мир, в котором тьма преобладает над светом, необходимость над свободой. И в вере, и в знании действует трансцендентальный человек, ибо человек эмпирический подавлен миром, его бесконечной множественностью и тьмой. Истину всегда познает трансцендентальный человек, только он обладает творческой силой, которая нужна и для того, чтобы познавать насилующий человека мир феноменов, мир объективированный. Человек должен его познавать, чтобы ориентироваться в нем и защищаться от угроз, идущих от него. Но самое признание подлежащего познанию материального мира предполагает элементарный акт веры, потому что и самый объективный мир не есть мир вполне видимый и с легкостью входящий в нас. Наука многое принимает на веру, не сознавая этого. Таково прежде всего принятие самого существования материи, которое очень проблематично. Наивно думать, что объективное существование материи может быть научно доказано. Это могут думать лишь научные специалисты, философски совершенно наивные. Например, материализм, о котором философски серьезно не стоит даже разговаривать, весь основан на вере и легко превращается в религию самую фанатическую, как то мы видим в марксизме. Именно критическая философия должна признать элемент веры в научном познании, который играет то положительную, то отрицательную роль. Решительное «нет» в такой же мере есть вера, как и решительное «да». И всякое отрицание предполагает утверждение, небытие предполагает бытие, бессмыслица предполагает смысл, тьма предполагает свет, и наоборот. Так, например, самое решительное отрицание смысла мира предполагает существование смысла. Это имеет не логический, а прежде всего экзистенциальный смысл. Человек по природе своей есть существо верующее, и он остается верующим и тогда, когда впадает в скептицизм и нигилизм. Человек может верить в ничто, в небытие, и сейчас это есть самая распространенная вера. Философия, которая не предполагала бы элементов веры, никогда не существовала, тут вопрос только в степени и в сознательности. Материалистическая философия наиболее наивно верующая… Религиозная философия наиболее сознательно верующая. Отрицательная философия не менее догматична, чем положительная. С другой стороны, самая элементарная, самая непросветленная вера заключает в себе элемент познания, без которого наивно верующий не мог бы ничего утверждать. Обскурантская вера есть просто отказ от мышления на эту тему. Всякий верующий должен признать истинной свою веру. Но признание чего-либо Истиной есть уже знание. Когда я произношу слова молитвы, я предполагаю элемент познания, без которого слова эти лишены смысла. Когда я признаю свою веру безумной, а в известном смысле вера безумна, я утверждаю Истину и в том случае, когда ничего не хочу слышать об Истине. Совсем не так важно, что человек утверждает или отрицает в своем сознании, часто очень затемненном и поверхностном. Когда атеист в сознании своем страстно отрицает Бога, он в конце концов утверждает существование Бога. Можно даже сказать, что атеизм есть форма богопознания, диалектический момент богопознания. Атеизм есть одна из форм веры. Резкое противоположение веры и знания принадлежит объективированному миру и выработалось в отношении к нему. Но это противоположение исчезает, когда вы обращены к духовному опыту и к подлинному существованию, преодолевающему разделение на субъект и объект. Объективное познание, объективная истина – условные выражения, имеющие вторичное значение. Объективное научное познание имеет огромное значение для человека в его отношении к миру, но оно имеет дело с вторичным, а не первичным, и философская критика дает ему смысл, который может ускользать от специалистов-ученых. Ученые, имеющие дело с частичным составом так называемого объективного мира, открывают истины, а не Истину. Но эти частичные истины не могут противоречить целостной Истине, как не могут ее и обосновывать. Человек в познании по ступеням восходит снизу вверх и нисходит сверху вниз. Это два неизбежных движения, без которых человек не может ориентироваться в мире. Во имя Истины человек должен был бы жертвовать всем. Но Истина бывает горька для человека, и он часто предпочитает возвышающий его обман. Иногда обманом бывает и то, что человек из гордого чувства отвергает всякое утешение от Истины и признает безнадежность высшей Истиной. Иногда современный человек должен смириться и перед Истиной, которая может дать ему надежду и радость. Тут человек очень хитрит. Его более радует, более утешает отрицание Истины и безнадежность. Таков, особенно, современный человек. Это лежит в основе amor fati7 Ницше. Но цель жизни есть жизненное, цельное познание Истины и приобщение к Истине, жизнь в ней. Истина есть просветление и преображение жизни и мира. Просветляющий Логос действует в индивидуальной форме и во всяком познании Истины, распадающейся на частные истины в познании научном. Истина есть Бог. Это отличается от обычного понимания Истины как суждения, соответствующего действительности. Но это есть умаленная Истина, ориентирующая в действительности, Истина приспособления, а не просветления, отражения, а не изменения. Логически истина заключена в суждении. Но она есть также суд над миром, над его неправдой. И тогда она возвышается и над миром, и над всяким суждением о реальности мира, она надмирна. Она есть Бог, раскрывающийся в познании и мысли, когда она духовна.

Примечания:

Близкие понятия

Сущность истины Мартина Хайдеггера
Истина как «открытие» является центральным выводом этого замечательного исследования. Решающим моментом в этом исследовании являются не ответы Хайдеггера, решающим является метод. Хайдеггер ищет ответ на это понимание, но не в новых исследованиях, а в основных диалогах Платона об эпистеме.
Вы не можете критиковать этот текст, это не что-то вроде критики, вы можете смотреть и думать, но конкретно вы можете найти способы увидеть. Эдмунд Гуссерль был первым, кто увидел истинное значение слова «истина» для греков.
Истина как «Открытие» является центральным моментом этого замечательного исследования.Решающим моментом в этом исследовании являются не ответы Хайдеггера, решающим является метод. Хайдеггер ищет ответ на это понимание, но не в новых исследованиях, а в основных диалогах Платона об эпистеме.
Вы не можете критиковать этот текст, это не что-то вроде критики, вы можете смотреть и думать, но конкретно вы можете найти способы увидеть. Эдмунд Гуссерль был первым, кто увидел истинное значение истины для греков, это первое открытие дало Хайдеггеру ключ к тому, как увидеть проблему и направить исследование.

Эта книга дала ясность увидеть в Хайдеггере ответы на политическую близость его мышления с нацистским переворотом, Хайдеггер в поисках истины открывает свои карты, и мы можем видеть его запоздалую критику идеологии марксизма, а также его новый взгляд на бытие , будучи чем-то, к чему вы стремитесь, это «Стремление» не является эпистемологией на самом деле что-то в этом роде, представляет собой смесь вещей, но особенно у Хайдеггера замечательно работает понимание важности нацистского движения как стремления к немецкому бытию. .

Является ли его философия нацистской? Нельзя сказать точно, что вся эта тирада нацистская, видно же, что метод точно не нацистский, это метод Гуссерля на стероидах. Но ответы — это главная проблема, Хайдеггер и его «правильная отправная точка», его любовь к оригиналу, вот главная проблема его философии, если вы достаточно свободны, вы можете пойти тем же путем, тем же методом и прийти к к разным выводам. Что правда? Ответ не важен, то, что вы обнаружите, и есть путь к нему.

О сущности истины

Страница из

НАПЕЧАТАНО ИЗ ОНЛАЙН-ПОИСКА FORDHAM SCHOLARSHIP (www.fordham.universitypressscholarship.com). (c) Copyright Fordham University Press, 2022. Все права защищены. Индивидуальный пользователь может распечатать PDF-файл одной главы монографии в ФСО для личного пользования. Дата: 22 февраля 2022 г.

Глава:

(стр. 211) Глава I О сущности истины

Источник:

Хайдеггер

Автор(ы):

Уильям Дж.Richardson

Издатель:

Fordham University Press

DOI:10.5422/fso/9780823222551.003.0006

к ней проблема конечности. В первом разделе главы исследуется традиционная интерпретация истины в этом эссе; основания соответствия; сущность свободы; проблема неправды; неправда как сокрытие; неправда как ошибка ; и вопрос об истине и философии.Второй раздел комментирует Хайдеггера I и II, природу Бытия и концепцию мысли. Он рассматривает Vom Wesen der Wahreit (WW), раннего Хайдеггера, более позднего Хайдеггера и проблему двух Хайдеггеров.

Ключевые слова: правда, неправда, соответствие, сокрытие, WW, Хайдеггер I, Хайдеггер II

Fordham Scholarship Online требует подписки или покупки для доступа к полному тексту книг в рамках службы.Однако общедоступные пользователи могут свободно осуществлять поиск по сайту и просматривать рефераты и ключевые слова для каждой книги и главы.

Пожалуйста, подпишитесь или войдите, чтобы получить доступ к полнотекстовому содержимому.

Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этому названию, обратитесь к своему библиотекарю.

Для устранения неполадок см. Часто задаваемые вопросы , и если вы не можете найти ответ там, пожалуйста, связаться с нами .

Глянцевая Хайдеггер о сущности истины

Сомнительность наших «самоочевидных» предубеждений относительно «сущности» и «истины»

Когда мы задаем вопрос «что это?», мы спрашиваем о сущности вещи. Но разве мы уже не знаем «это»? «В самом деле, разве мы не должны знать их, чтобы потом спрашивать и даже давать ответ о том, что они собой представляют?» Разве мы не должны быть в состоянии использовать слово «стол» даже для того, чтобы указать на предмет, а в то есть, употребляя слово, можно хотя бы вспомнить функциональные характеристики предмета? Вопросы, сформулированные таким образом, как бы подталкивают нас к априорному пониманию сущности.Но что такого в самой сущности, что делает вещь тем, что она есть? Сущность есть всеобщее, общее, нечто вообще. И все же именно в нашем схватывании частного мы способны формулировать обобщения. Наблюдая, что общего имеют все отдельные объекты, мы можем экстраполировать и объявить класс объектов универсалиями. «Так же, — говорит Хайдеггер, — и в случае нашего вопроса «что есть истина?»»

Итак, мы раскрываем наш вопрос «что такое истина», задавая вопрос «в чем сущность истины?» Мы уже знакомы с отдельными истинами — от математических до наблюдательных — но какова сущность этих конкретных истин? В них есть «что-то истинное».И в чем же содержится эта истина? Она содержится в самих предложениях, таких как «2+2=4» или «на улице холодно». Таким образом, истина состоит в том, что содержание предложений соответствует фактам, о которых они что-то говорят. Мы можем проверить, что 2+2 действительно равно 4, с помощью простого вычисления и что на улице холодно, открыв окно. И мы можем обобщить эти частности посредством максимы: истинность состоит в соответствии. «Итак, истина есть соответствие, основание в правильности, между предложением и вещью».

Довольно своеобразная ситуация. Ибо мы не только знаем отдельные истины, но кажется, что и вопрос, который мы задавали ранее о сущности истины, также дан ответ! Мы не только знаем сущность истины, мы обязательно должны знать ее, ибо как иначе мы могли бы назвать истины? «В противном случае мы не могли бы выдвинуть то, что сказано, и объявить это истиной». Мы знаем не только сущность истины (соответствие), мы также знаем значение самой сущности (всеобщее) и в чем состоит сущность (сущность).Так почему же мы до сих пор исследуем сущность истины? Постижимо то, что мы понимаем благодаря нашей способности измерять, исследовать и постигать базовую структуру вещи. Таким образом, то, что понятно, самоочевидно. Но действительно ли понятна максима «истина как соответствие»?

Соответствие есть бытие по отношению к вещи; мера предложения состоит в соответствии между ним и вещью. Так неужели мы не знаем, что и как представляет собой то, о чем мы говорим? «Такое знание может возникнуть только из знания, а знание постигает истину, ибо ложное знание вовсе не есть знание».Что такое правда? Истинно то, что известно, то, что соответствует действительности. Предложение соответствует тому, что известно, а значит, и тому, что истинно. Значит, остается определение: истина есть соответствие чему-то соответствующему?! И поэтому оставить себя открытыми для переписки до бесконечности? Какой была первая переписка? Не является ли оно само «подобием», соответствием под другим именем? «Поскольку все обсуждается безосновательно и формально, мы не получаем ничего вразумительного с понятием истины как соответствия.То, что представляется самоочевидным, совершенно неясно».

Мы начали с определения истинности в терминах пропозиций. Но мы также называем вещи и существа истинными. «Чему соответствует истинное золото, если быть истинным означает соответствие?» Истина есть — в истине! – более двусмысленно, чем мы думали сначала. Должны ли мы заключить, что истина в разных случаях означает нечто разное? Каков же тогда его собственный смысл? Имеет ли одно использование приоритет над другим? Если ни один из них не имеет приоритета, должны ли мы вместо этого заключить, что общее происхождение состоит в чем-то выраженном, отличном от соответствия? Таким образом, истина как соответствие (характеристика предложения) двусмысленна, недостаточно очерчена сама по себе или определена в своем происхождении.Следовательно, оно непостижимо, его очевидность иллюзорна».

Прежде мы определяли сущность как то, что определяет особенности вообще, «в отношении того, чем они являются». Сущность есть всеобщее, сущее. И мы применяли это определение на примере вещей — столов, стульев — совсем не верных. Следует ли отсюда, что сущность сущности сущности в обоих случаях тоже совершенно различна? Более того, имели ли мы право «переносить» нашу концепцию сущности вещей на истину? Даже если мы допустим, что сущностное в обоих случаях одно и то же, действительно ли мы понимаем что-бытие — определение бытия, которое поставлено на карту в случае вещей и истины? Ответ заключается в том, что мы не понимаем этого, мы не можем его прояснить, и тем не менее мы говорим о нем в таких уверенных и самоочевидных терминах.«В сущности, то, о чем мы спрашиваем, остается непонятным».

Мы сказали, что обладаем знанием частностей и что благодаря нашему знанию этих частностей как таковых мы уже знаем частности в их сущности. В самом деле, мы считали, что необходимо знать сущность частностей, иначе мы вообще не могли бы распознавать частности внутри их всеобщего класса. Но зачем это нужно? «Это случайность, просто факт, который мы регистрируем и которому подчиняемся? Понимаем ли мы сущность-капюшон сущности, если беспомощно стоим перед этой особенностью? Нисколько.Сущность и сущность-капь также в этом отношении непостижимы».

Даже если предположить, что сущность истины, как мы первоначально утверждали, есть соответствие между положением как фактом и относительно универсалий, управляющих частностями, действительно ли мы можем принять эту самоочевидность за основу нашего исследования, как ручающуюся за себя и как нечто надежна и истинна?» На чем мы закрепили это понимание, как самоочевидность является гарантией истины самой по себе? «Как много было для нас, людей, самоочевидно и очевидно, а потом оказалось иллюзорным, противоположным истине и здравому знанию! Таким образом, наша апелляция к самоочевидности как гарантии истины необоснованна и непонятна».

То, что самоочевидно, входит в нас без необходимости что-либо делать, без необходимости что-либо активно воспринимать или принимать. Мы находим это так. Но, и это главный вопрос всей пьесы, кто мы тогда? И почему мы являемся «апелляционным судом»? Действительно ли то, что для нас самоочевидно, следует принимать за «последний и первичный критерий»? Мы даже не понимаем должным образом, что поставлено на карту, не говоря уже о том, почему мы должны быть арбитрами дебатов. «Знаем ли мы вообще, в каких пределах и с какими недостатками самоочевидное может и может быть эталоном для людей? Кто говорит нам, кто такой человек? Не правда ли, все это совершенно непонятно?»

Итак, Хайдеггер разгадал то, что сначала казалось незыблемым.Я приведу его заключительный абзац полностью:

‘Мы начали с определения сущности истины как соответствия и правильности. Это казалось самоочевидным и, следовательно, обязывающим. Теперь, уже после нескольких грубых шагов, эта самоочевидность оказалась совершенно непонятной; понятие сущности истины в двух отношениях, понятие сущности-сущности в двух отношениях, апелляция к самоочевидности как мере и гарантии надежного познания опять же в двух отношениях.Казалось бы, очевидное стало непонятным. Но это значит, что, поскольку мы хотим задержаться и еще разобрать эту непостижимость, то стало достойным вопроса . Мы должны прежде всего спросить, как получается, что мы вполне естественно движемся и чувствуем себя комфортно внутри таких самоочевидностей. Как получается, что кажущееся само собой разумеющимся при ближайшем рассмотрении оказывается наименее понятым? Ответ: потому что это слишком близко к нам и потому что мы так поступаем со всем близким.Мы заботимся, например, о том, чтобы то и это было в порядке, чтобы мы пришли сюда с ручкой и тетрадью и чтобы наши предложения, если возможно, соответствовали тому, что мы намереваемся и о чем говорим. Мы знаем, что истина определенным образом связана с нашими повседневными делами, и совершенно естественно знаем, что это значит. Оно лежит так близко к нам, что мы не имеем от него никакого расстояния, а потому и возможности иметь общее представление о нем и понять его».

Нравится:

Нравится Загрузка…

Родственные

Заметка о работе Хайдеггера «О сущности истины» (1930). (Альберто Морейрас)

Последнее «Примечание», добавленное к изданию 1967 года эссе в Pathmarks (Wegmarken) (Cambridge UP, 1998; перевод Джона Саллиса), говорит, что во фразе «истина сущности» (из которой сущность истины возникнет), «оставаясь еще в метафизическом представлении, бытие мыслится как господствующее различие между бытием и сущим» (153).Но истина, как основная черта бытия, есть lichtendes Bergen, или очищающее укрытие. Затем Хайдеггер говорит, что это первое «изречение о повороте» (Sage einer Kehre) в истории Beying. Beying — это скрытое отстранение, или aletheia (154).

Утверждение, которое вводит Хайдеггер, состоит в том, что представление Бытия как снятие сокрытия, что также означает, как заблуждение, «совершает изменение вопрошания, относящееся к преодолению метафизики» (154). Это означает, что «всякая антропология и всякая субъективность человека как субъекта» остаются позади и что «истина Бытия» «ищется как основание преображенной исторической позиции» (154).Это большая претензия. Это также утверждение о том, что онтико-онтологическое различие, то есть Сейн, должно уступить место заблуждению. И эта ошибка есть уже постметафизическая мысль. Что бы мы ни думали о хайдеггеровском жаргоне как таковом, очевидно, что Хайдеггер придает большое значение этому конкретному его проявлению. Это нужно продумать.

Таким образом, эта заметка является попыткой понять понятие ошибки в эссе. Предварительно и непрофессионально, так сказать.И для обсуждения. Должен сказать, что я задумал это как вклад в диалог с Артуро Лейте, с которым десять дней назад в Гондомаре начал дискуссию о «Сущности истины». Если, как мы в этой группе обсуждали в прошлом, разрушение гегельянства есть разрушение любого исторического мифа и мифической истории, или истории как мифа, то инфраполитическая настойчивость на немифической политике, которую мы называем постгегемонией, апеллирует к ошибочной демократии, то есть к политическому пространству, освобожденному от метафор.Заблуждение может быть просто ранней хайдеггеровской попыткой (всего через три года после «Бытия и времени») немного отойти от политики Бытия, от подавляющей метафоризации Бытия как забвения — тем более примечательной, что всего несколько лет спустя , Хайдеггер вступит на по существу мифический антисемитский и нацистский путь. Можно утверждать, что Хайдеггер пришел к мысли о более истинном, чем истинный, национал-социализме как о единственной законной политике Бытия, соизмеримой с влиянием технологического расчета в наше время.Такой шаг не был бы санкционирован, скорее, он был бы предвосхищен позицией, занятой в этом эссе 1930 года.

Есть открытость поведения, свобода, присущая Dasein, которая впервые дает возможность истины как позволение сущему быть. Это происходит в активном смысле (то есть не как позволение быть в смысле оставления в покое). Позволить существам быть означает заниматься с сущими, позволяя им быть, в форме отказа от участия. Поведение, таким образом, есть отношение с открытой областью, где вещи, существа могут быть допущены.Древнее название этой открытой области, говорит Хайдеггер, ta alethea, непотаенное.

Отстранение присутствия Dasein экзистенциально, оно разоблачает. Раз сформулированный в языке как эксплицитный вопрос философии, вопрос о бытии как непотаенности сущего как такового в целом означает рождение западной истории, начало исторического времени. Однако Dasein не обладает свободой или историей; скорее свобода как экзистенция овладевает человеческим существом и держит историю.Но это также означает, что исторические люди могут выбирать, «позволяя сущему быть, также и не позволяя сущему быть» (146). Эта неправда является свойством человеческого субъекта не больше, чем истина. Неистина также вытекает из свободы, из непотаенности, то есть из истины как таковой. И это так, «потому что позволение всегда позволяет существам быть в особом поведении, которое относится к ним и тем самым раскрывает их» (148). Настроенность, специфическое настроение каждого обращения с сущим «скрывает сущее в целом» (148).«Позволение быть по существу есть в то же время сокрытие. В экзистенциальной свободе присутствия происходит сокрытие сущего в целом» (148).

Сокрытие — неправда. В той мере, в какой случается всякое раскрытие, оно происходит из сокрытия. Неправда «старше, чем позволить быть самой себе» (148). Хайдеггер называет это «тайной» (148). Эта тайна состоит в том, что сокрытие есть то, что сначала сокрыто, следовательно, истина бывает прежде всего как неправда. Эта неистина, как «первоначальная несущность истины», указывает на «еще неизведанную область истины Бытия» (149).

Наступает забвение как фактическое определение Dasein. Через забвение неправды сокрытия «тайна оставляет исторических людей в сфере того, что им легкодоступно, предоставляет их самим себе» (149). «Чрезмерная забывчивость человечества упорствует в том, чтобы обезопасить себя посредством того, что легкодоступно и всегда доступно. Это постоянство имеет свою невольную опору в той осанке, в которой Dasein не только эк-существует, но и настаивает, то есть крепко держится за то, что предлагается сущим, как если бы оно было открыто и в себе» (150).«Настойчивое существование» — это имя жизни, в которой господствует забытая сущность правды-лжи.

Заблуждение — это характеристика жизни настойчивого существования — немецкое слово irren, конечно, относится как к заблуждению, так и к ошибке. Но это происходит не просто так, это не случайно и не случайно. Оно принадлежит «внутренней конституции Da-sein» (150). «Сокрытие сокрытых существ в целом господствует в том раскрытии отдельных существ, которое, как забвение сокрытия, становится заблуждением» (150).

Остается сделать только одно, что является ключом к любому возможному политическому проецированию, и для меня решающей мыслью о самой возможности как инфраполитической рефлексии, так и постгегемонистской демократии, то есть демократического изобретения сегодня: «Сбивая их с пути , заблуждение доминирует над людьми насквозь. Но, вводя в заблуждение, заблуждение в то же время способствует возможности, которую люди способны извлечь из своего существования, возможности того, что, переживая само заблуждение и не ошибаясь в тайне присутствия, они не позволяют сами собьетесь с пути» (151).«Переживание самого заблуждения», то есть как заблуждения, вопреки всякой мифической проекции, в наготе травматического пробуждения — это переход к действию в постгегемонистской демократии и инфраполитическом сознании: политический акт, который один решает различие. Хайдеггер — этот Хайдеггер эссе 1930 года — назовет это «свободой» (151).

Опыт заблуждения инфраполитичен — он случается ниже порога. Но, как опыт, он сохраняется в политической жизни, как снятие обязательства, как позволение сущему быть.Пробуждение от заблуждения должно поддерживаться как заблуждение: как демотическое заблуждение того, чья единственная квалификация состоит в том, чтобы знать, что никто не может быть субъектом истины.

Нравится:

Нравится Загрузка…

Родственные

Сущность истины Эрин М. Хартсхорн

Именно молчание Рейны впервые привлекло к ней Сарну, когда Рейна сидела в саду возле руин старого дворца. Сарна пришла на окраину, чтобы собрать траву, которая будет использована для Первой трапезы в монастыре после летнего поста.Ее серп для жатвы висел у нее на поясе нетронутый; сады могут быть на пути к полям сбора, но она не станет убирать растения из дворцовых садов. И никто другой — слишком боится призраков, магии или гнева нынешнего принца их города-государства, даже если он никогда не будет иметь власти, которой когда-то обладали короли. Она знала, что ей нечего бояться магии, сущности, а призраков можно изгнать. Однако пересекать принца было бы неразумно.

Размышляя о том, как ей повезло, что этим утром она была в саду — город становился все более и более переполненным по мере приближения поста и последующих праздничных дней — Сарна шла по дорожке, выложенной кирпичами от одной из сломанных стен.Она свернула за угол и увидела девочку лет двенадцати, сидящую на упавшей колонне и сосредоточенно разглядывающую красную лилию в ближайшей траве. Ее черные волосы были завязаны на макушке в узел эстийского художника, обнажая плоские плоскости ее лица для летнего солнца. Единственным ее украшением была заколка для волос из вулканического стекла, такого же блеска, как и ее волосы; в остальном ее наряд был таким же скромным, как и она сама: ничем не примечательная голубовато-серая блузка с угольно-серой юбкой с разрезом. Девушка могла бы быть дочерью кого угодно в городе, если бы не ее полная неподвижность тела и души.

Сарна открыла было рот, чтобы пригласить Рейну в монастырь на чай, но прежде чем пожилая женщина успела сказать хоть слово, девочка подняла палец, жестом давая ей возможность подождать. На глазах у Сарны в полуфуте перед Рейной появилось рубиновое изображение лилии, украшенное драгоценностями мираж, парящий в воздухе. Он дрожал, вспыхивал, затем исчезал.

Девушка повернулась к Сарне. — Прошу прощения за мою грубость. Просто… я был так близок. Она опустила взгляд. — Еще не совсем там.

«Ближе, чем многие вдвое старше тебя», сказала Сарна, подходя к Рейне и садясь на столб.— Могу я спросить, кто ваш учитель?

Девушка покачала головой. Слезы задрожали в ее темно-карих глазах, и ее голос понизился. «Я не могу… я не должен… если мой брат узнает, у меня будут проблемы. Ты ведь не скажешь?»

«Не скажу.» Это было достаточно легко обещать; она не знала, кто была семья Рейны. «Конечно, вы все равно рискуете, что он все равно узнает. Кто-то должен вас учить», настаивала Сарна.

На краю сада послышались шаги, и Рейна в тревоге оглянулась мимо Сарны.— Я должен идти. Помни, ты обещал.

Девушка бежала мимо пампасной травы на конце колонны, оставляя за собой белоснежные перья. Через мгновение даже это стихло, и не было никаких признаков того, что кто-то еще был в саду.

«Вот вы… извините меня.»

Сарна повернулась на голос. Мужчина, который стоял перед ней, имел темный цвет лица Рейны, а морщины вокруг его рта говорили о том, что он может быть упрямым, если не добьется своего. Однако там, где одежда Рейны была простой и скромной, его одежда выделялась, как павлиний хвост.Невозможно было спутать ни золотые нити его жилета, ни ярко-синие штаны. Брат Рейны был богат и пользовался расположением принца.

Сарна не признавал его значимости. «Извините меня пожалуйста?»

Похоже, ее тон ему не нравился. Вместо того, чтобы встретиться с ее отрешенным взглядом, он мотал головой из стороны в сторону — без сомнения, ища свою заблудшую сестру. Его слова, когда он снова заговорил, подтвердили это. «Я думал, что ты кто-то другой. Моя сестра снова сбежала с учебы.»

«А воспитатели не могли ее преследовать?» Сарна оперлась на одну руку и наклонила голову, приглашая рассказать ей больше.

Он покраснел. «Я прерываю ваше наслаждение садом. Я пойду».

Не говоря ни слова, он так и сделал, повернувшись к тропинке позади себя. Либо он не видел серпа Сарны, либо найти свою сестру было для него важнее, чем притязания принца на сад. По крайней мере, он должен был усомниться в ее намерениях.

Сарна постучал пальцем по столбу.Девушка, еще ребенок, не по годам постигшая сущность; ее брат, доверенное лицо принца, которому так и не суждено стать королем; и ни один из них не хотел сказать ей, почему девушка прячется здесь, в саду, хотя их действия придавали этому большое значение. Улыбка растянулась на лице Сарны. Она думала, что неделя перед постом будет скучной, но кто-то другой мог заняться уборкой зерна.

Однако сейчас она не пойдет за девушкой. Сарна не доверяла брату — он вполне мог наблюдать, а она сейчас ходила только по поверхности, не видя дрейфа сущности вокруг себя.Если он останется, она не узнает об этом. Вместо этого она прошла мимо лилии, на которой сосредоточилась девушка, и направилась к небольшому пруду под ивой. Рыбы с их золотыми и красными вспышками среди зеленых водных растений всегда в считанные мгновения погружали Сарну в медитативный транс. Спокойный, созерцательный — и более глубоко связанный с сущностью. Возможно, она сможет найти девушку таким образом.

Юбки Сарны задевали траву и растения, пока она шла, добавляя к аромату тимьяна под ее ногами сладкий аромат и золотую пыльцу лилий, а также мягкое позвякивание прошлогодних бумажных фонариков.Она глубоко вдохнула, сев на камень у воды. В другой день она может опустить пальцы ног в воду, чтобы почувствовать прохладу и прикоснуться к другой части мира. Однако сейчас это не входило в ее намерения.

Она закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на дрейфующих узорах в саду. Растения исчезли из ее памяти, оставив птиц, лягушек, рыб и девушку, которая не убежала так далеко, как думал Сарна. Сарна открыла глаза, когда девушка выглянула из-за ивы на противоположном берегу пруда.Пучки зеленой эссенции покрывали свисающие ветви, прежде чем Сарна изгнала все подобные следы из поля своего зрения.

Девушка осталась полускрытой за деревом: «Спасибо, что не сказал ему, что видел меня».

«Я сказал, что не буду.» Сарна думала, как сформулировать свой вопрос, не отпугнув девушку. «Найти тебя кажется ему важным».

«Только потому, что Нейтон хочет остаться в хорошем расположении…» Девушка прикрыла рот ладонью. Виновато оглядевшись, словно уверенная, что за ними наблюдают, она опустила руку.— Я не должен был этого говорить.

Может быть, и нет, потому что Сарна знала, чьей благосклонностью хотел бы остаться брат — Натон. использовать ее для? Сарна нахмурила брови. Ходили слухи о принце, что он стремился вернуть себе королевский сан, и, возможно, Натон надеялся стать подхалимом более высокого уровня.

«И Натон не хочет, чтобы ты узнал больше о дрейфе, течении и сущности? Потому что тебе не понадобятся такие навыки, как защищенной принцессе?»

«Принцесса?» Девушка фыркнула и вышла из-за дерева.— Я мог бы с этим смириться. Нет, причина, по которой Натон не хочет, чтобы я узнал больше, заключается в том, что тогда я смогу помешать принцу взять мою власть в свои руки. может это сделать, если…»

«Если он первым возьмет твою сущность.» Голос Сарны был тихим.

Истории о таких попытках, конечно, были, и даже одна успешная, в ранние дни павшего королевства, хотя подробности были доступны только хранителям записей монастыря.Принц, должно быть, копнул глубоко, чтобы узнать об этом. Однако то, как он получил информацию, было не так важно, как остановить его до того, как он ее использовал.

«Ты не можешь прятаться от него вечно.»

«Мне не нужно. Только до первого приема пищи. Когда середина лета пройдет, он должен подождать — и я думаю, что я буду слишком стар для него, чтобы использовать в следующем году.»

Интересно. Сарна должна была выяснить, сможет ли она проверить эту информацию у хранителей записей (которые по уважительной причине не хотели делиться такими знаниями), но звучало так, будто принцу нужен был сильный формовщик, у которого еще не было менструации… -или, возможно, мальчик такой же силы.Большинство таких, как правило, рано отправлялись в монастыри, и принц не совершал набегов на них после ошибки своего деда. Если бы она могла обеспечить безопасность девушки еще несколько дней, все могло бы быть хорошо.

Она встала. «Меня зовут Сарна».

«Рейна».

Они напали на Сарну на рыночной площади рано днем, дюжина охранников в шарлине и золоте, с белыми веревками, обмотанными вокруг рук в качестве защиты. Когда первый удар пришелся ей сзади, она извернулась, нанося удары по нападавшему.Однако она увидела их одежду и узнала в них посланников принца или, по крайней мере, Натона, исполняющих волю принца, и опустила руки по бокам. Бесполезно бросать им вызов среди толпы, и ключевые формовщики достаточно скоро призовут его к ответу.

Склонив голову, Сарна позволила им проводить ее к принцу. Он сидел в кресле, вырезанном в форме дерева, с развевающимися за головой ветвями, придающими вес и вид худощавому мужчине, правившему городом-государством.В отличие от своих разноцветных подхалимов, принц был одет в мрачное черное, и Сарна вздрогнул от того, как он выделился из потока темной скалой без света и цвета. Хотя она и раньше видела его на праздниках, в нем всегда были какие-то следы цвета или эмблемы времени года. Отсутствие любого такого символа теперь говорило о его решении подчинить поток своей воле, используя сущность, вместо того, чтобы следовать за течением, как он должен.

Натон стоял слева от принца, не настолько близко, чтобы говорить ему на ухо, но достаточно близко, чтобы не осталось никаких сомнений относительно того, кто посоветовал принцу привести ее сюда.Его рот был сжат, упрям и мрачен, как она и ожидала, но она не стала тратить много времени на его рассмотрение.

Принц заговорил. «Вы пытаетесь помешать мне».

«Ваше Высочество?» Это не было опровержением, хотя он мог воспринять это как таковое. Однако, что бы он ни сказал, все могли услышать.

«Не играй со мной в игры. Ты даже не формовщик, ты просто плаваешь и хочешь, чтобы все делали то же самое. У тебя нет авторитета, даже в твоем монастыре.» Он наклонился вперед в своем кресле.«Поверните девушку ко мне».

Во рту у Сарны пересохло, и она облизнула губы, прежде чем ответить. «Я не знала, что она ваша родственница, ваше высочество. Вы же знаете, что мы не можем отпустить в монастырь одну…»

Принц помахал Натону. «Ее брат беспокоится за нее и попросил меня освободить ее. Кажется, формовщики не прислушаются к его ходатайству».

Нет, она позаботилась об этом, приведя Рейну к ним, чтобы рассказать свою историю. Даже если вокруг них сожгут монастырь, они не отдадут ее князю.

«Я не понимаю, что, по вашему мнению, я могу сделать, Ваше Высочество. Вы наверняка знаете, что я связан волей формовщиков.»

«Это ты ее забрал! Я видел тебя в саду. Ты забыл?» Натон усмехнулся ей.

Принц проигнорировал вспышку Натона. «Если ты не сможешь вернуть ее сюда, ты будешь сожжен за ересь, а твоя сущность будет развеяна по ветру во всех направлениях, кроме дома».

Формальная формулировка, используемая с незапамятных времен, прозвучала в ее ушах, и у Сарны в горле пересохло еще сильнее.Она не могла глотать. Не имело значения, было ли это обвинение правдой или нет; он имел право исполнить смертный приговор. Она склонила голову. Она еще найдет выход из этого, а если она не сможет, то будет лучше, если ее сущность рассеется, чем позволит ему забрать Рейну. Однако сейчас было не время бросать ему вызов.

«У тебя есть время до захода солнца», сказал он ей. Затем он взглянул мимо нее на стражников, которые ее привели. — Отведите ее в монастырь. Убедитесь, что формовщики знают, что она должна вернуться.»

В сопровождении пары, встретившей ее у ворот, Сарна вошла в комнату формовщика, теплое место, обшитое деревянными панелями, с ручьем, прорезавшим один угол комнаты. Формовщики неподвижно сидели на полу, скрестив ноги, и смотрели, как Рейна сосредоточилась на орхидее в горшке с веткой пурпурных цветов. Перед ней образ растения сиял, как драгоценный камень, и был совершенен. Когда Сарна опустилась на колени рядом, она заметила, как пчела летит вокруг цветов.

Кала, формирователь ключей, сказал: «Теперь можешь подобрать цвета к жизни?»

Рейна нахмурилась, и пот выступил на ее лбу.Цвета превратились в глянцево-зеленый и бархатно-фиолетовый, богатые деталями жизни, но не сверкающие сущностью. Пчела, однако, осталась сверкающим золотом.

Голова Рейны опустилась, и орхидея исчезла. «Я не могу».

Кала наклонилась и коснулась ее руки. «Ты отлично справился. Однажды ты сможешь, как и мы, создать образ сущности, который во всех отношениях будет казаться самой вещью. Отдохни сейчас, пока мы поговорим с Сарной».

Рейна кивнула, но все еще выглядела разочарованной в себе.Она села рядом с ручьем, где поток восстановит ее сущность, подальше от формирователей, но достаточно близко, чтобы слышать, что произошло. Сарна задавался вопросом, знала ли девушка, что принц несет ответственность за исчезновение Сарны.

Глубоко вздохнув, Сарна собралась с мыслями. Понизив голос, она сказала: «Принц требует, чтобы мы передали ему Рейну. Если мы не отдадим — а мы не должны, я знаю, — он сожжет меня на рассвете. мне вернуться к принцу на закате.»

«Не может быть и речи», ответил Кала. «Мне очень жаль, ваша сущность будет упущена в потоке».

«Нет!» — сказала Рейна. «Она не может умереть вместо меня».

«Если он завладеет тобой, если он заберет твою сущность, твоя смерть будет лишь первой из многих», — сказал Сарна.

«Если ты умрешь, что помешает ему прийти сюда за мной? Он просто продолжит избавляться от всех, кто стоит у него на пути.»

Сарна кивнула. «Он решил, что хочет тебя, и он может забыться настолько, чтобы повторить ошибку своего деда, которая, кроме того, принесет смерть многим в городе.Однако, если мы будем осторожны, никто не должен умирать.»

На закате привратник монастыря открыл ворота, пропуская Сарну со стражниками. В дополнение к белым шнурам, заказанным принцем, блестящие ониксовые ленты также обвивали ее руки и кисти, сверкая в последних лучах солнца. Когда охранники хотели схватить ее за рукава, она отпрянула, и привратник закричал, чтобы они позволили ей проявить достоинство. Ворча, они утихли и увели ее, не тронув, разве что для того, чтобы удержать на неровной поверхности.

В доме принца Сарне показали затемненную комнату, лишенную всего, что могло иметь сущность, которую она могла призвать. Не обращая внимания на своих охранников, она легла на пол посреди комнаты. Возможно, они наблюдали за ней всю ночь, но она этого не знала. Она снова ждала утра и торжества света.

Наступил рассвет, розовый и серый, полный надежд и обещаний середины лета. В городе еще не было поста, но он приближался, и все строили свои планы.Сарна стояла в своей камере, скрестив руки перед собой, пока охранники отпирали дверь, чтобы вывести ее на рынок.

Сегодня утром киосков не ставили. Князь позаботился бы об этом — не было бы ему убытка, если бы крестьяне сегодня не получали жалованья или если бы у пекаря были на руках хлебы, которые нужно было выбросить, когда наступил пост. Вместо этого платформа из сухого серого дерева, состарившегося годами на солнце, стояла на сложенных друг на друга бревнах, их прямые углы пересекали сугроб через пустую площадь, разрывая его и оставляя платформу изолированным островом, нетронутым сущностью наблюдающей толпы. .

Сарна вышла на платформу без посторонней помощи и нагнулась, чтобы привязать свои путы к втулкам, закрепленным на углах платформы. Ропот зрителей захлестывал ее, как будто ее здесь не было, как и насмешки и оскорбления охранников.

Князь поднял левую руку, и толпа замолчала. Он сидел, черный и задумчивый, в паланкине, вырезанном так, чтобы напоминать рухнувший дворец во всем его великолепии. Натон стоял главным среди придворных и стражи, окружавших принца, его темные глаза смотрели на Сарну, обвиняя ее в том, что она помешала его продвижению.

Голос принца разнесся по толпе. «Скиталец Сарна, ты стоишь на трибуне суда, будучи признанным виновным в ереси и связанным королевским указом и монастырскими руками. Ты можешь что-нибудь сказать в свою защиту?»

Она покачала головой и посмотрела за него, туда, где стены монастыря сияли в раннем свете. Шейперы, бродяги и ученики стояли на балконах, облаченные в траур по утрате ее сущности. На среднем балконе стояла Рейна, на ее лице были написаны боль и напряжение, несмотря на успокаивающую руку Калы на ее плече.

Принц опустил руку, и стражники зажгли факелами дрова на каждом углу. Растопка потрескивала красными и оранжевыми языками, которые распространялись в обе стороны, а также вторгались в центр. Зрители попятились, когда пламя разрослось до ярости, пожирая все на своем пути с голодным ревом. Дым поднялся клубами, но Сарна лишь вздернула подбородок и не закашлялась.

Большинство наблюдателей ушли задолго до того, как огонь погас. Почерневшая шелуха на платформе больше не могла доставлять удовольствия.Принц жестом приказал носильщикам отнести его домой. Когда они поворачивали паланкин, его взгляд скользил по монастырю и всем, кто там собрался, включая девушку, на получение которой у него оставалось меньше недели.

Рейна шагнула вперед, ближе к перилам балкона, ее лицо было таким же дерзким, как всегда. Шейпер отпустил плечо Рейны, рука опустилась ей за спину. Без предупреждения девушка перевалилась через край балкона в обнесенный стеной внутренний двор внизу. Формовщик уставился на принца, как бы говоря, что теперь ему незачем больше беспокоить монастырь, ведь любая попытка отомстить уничтожит его, как они погубили его деда.Против монастырей никто не выступал. Сообщение было передано, формовщик повернулся и вошел внутрь.

Когда князь ушел, за ним плелся испуганный Натон, а с ним стражники, горстка бродяг, все еще одетых в зеленые траурные одежды, которые кружились на ходу, вошли во двор и двинулись к изломанной фигуре под балконом. Они встали на колени и накинули ткань на тело, прежде чем вместе поднять его и занести внутрь.

«Вы действительно думаете, что когда-нибудь я смогу создавать такие реалистичные фигурки?» — спросил младший.

«Если Кала так сказала, значит, так оно и есть, — сказал ей Сарна, — а теперь у тебя будет время научиться».

Конец

Впервые эта статья была опубликована в пятницу, 5 ноября 2010 г.

Надеемся, вам нравится Суть истины by Erin M. Hartshorn .

Пожалуйста, поддержите Daily Science Fiction, став участником.

Daily Science Fiction не имеет платного доступа, но у нас есть расходы, более 95% которых составляют прямые платежи авторам за их рассказы.С вашим членством в размере 15 долларов, менее 6 центов за рассказ, мы можем продолжать предоставлять жанровую фантастику каждый будний день по электронной почте и на веб-сайте тысячам читателей в течение многих лет. Вы также можете поддержать нас через patreon.

Пожалуйста, нажмите, чтобы оценить эту историю от 1 (хо-хм) до 7 (отлично!) : Пожалуйста, не читайте слишком много в этих рейтингах.По многим причинам превосходная история может не получить высшей оценки.
6.1 Ракетные драконы В среднем

«СУТЬ ИСТИНЫ»: КНИГА МАРТИНА ХАЙДЕГГЕРА

«СУЩНОСТЬ ИСТИНЫ»: КНИГА МАРТИНА ХАЙДЕГГЕРА
15 декабря 2008 г., 1:43 | Рубрика: Книги, Германия, История, Философия | Оставить комментарий

Суть истины :

Об Аллегории Платоновой пещеры и Теэтете

Athlone Contemporary European Thinkers

Редакционные обзоры

Из Журнал Библиотеки

За последнее десятилетие большое количество произведений Хайдеггера было переведено на английский язык.Ключевыми среди них являются лекции, которые он прочитал как до, так и после написания своего magnum opus, Бытие и время , которые позволяют нам, как никогда прежде, наметить философское развитие Хайдеггера. Вот два новых дополнения к серии. Сущность человеческой свободы , основанная на серии лекций, прочитанных Хайдеггером в 1930 году во Фрайбурге, посвящена свободе человека как ведущему вопросу философии. Хайдеггер утверждает, что этот акцент на свободе позволяет нам понять философию как «стремление к целому», которое в то же время является «стремлением к нашим корням».Иными словами, мы должны искать сущность человеческой свободы в постоянном присутствии бытия-в-мире, предшествующего и обосновывающего философское мышление. Хайдеггер грабит кантовское понимание свободы и аристотелевские теории метафизики, чтобы создать свою собственную теорию о том, что понимание человеческой свободы обеспечивает отправную точку для философии (метафизики). Год спустя Хайдеггер обратил свой взор на сущность истины. В курсе лекций, прочитанном во Фрайбурге в 1931–1932 годах, он подробно философски читал «Аллегорию пещеры» Платона и отрывок из платоновского «Теэтета ».В аллегории Платона люди скованы кандалами и могут видеть только тени, отбрасываемые огнем на стену пещеры. Эти тени и есть их реальность. Но когда один из них вырывается на солнечный свет, он видит, что тени — не реальность, а иллюзия. Для Хайдеггера этому человеку, который в истории Платона становится образцом для философа, открылась истина. Истиной нельзя обладать просто как правильными предложениями, как учит история философии, утверждает Хайдеггер. Скорее, утверждает он, «вопрос о сущности истины как непотаенности есть вопрос истории человеческой сущности.Более короткое эссе, основанное на этой лекции, можно найти как в «Основные сочинения», , так и в «Существование и бытие», . Эти новые тома раскрывают непревзойденные экзегетические и герменевтические навыки Хайдеггера, но, учитывая их технический философский жаргон, они рекомендуются только для академических или крупных публичных библиотек.

Описание продукта

Одна из самых важных работ Хайдеггера, этот текст дает подробное объяснение того, что, возможно, является самой фундаментальной и неизменной темой его философии, а именно различия между истиной как «несокрытостью сущего» и истиной как «правильностью суждений». .Для Хайдеггера, именно пренебрегая прежним изначальным понятием истины в пользу последнего производного понятия, западная философия, начиная с самого Платона, двинулась своим «метафизическим» курсом к банкротству сегодняшнего дня. Эта книга представляет собой курс лекций, прочитанных Хайдеггером во Фрайбургском университете в 1931–1932 годах. Первая часть представляет собой подробный анализ «Аллегории пещеры» Платона в «Государстве», а вторая часть дает толкование и интерпретацию центрального раздела платоновского «Теэтета».Как и всегда в работах Хайдеггера о греках, смысл его интерпретационного метода состоит в том, чтобы выявить первоначальный смысл философских понятий, особенно в том, чтобы высвободить эти понятия для их внутренней силы.

Информация о продукте:

Одна из самых важных работ Хайдеггера, «Сущность истины» , свидетельствует о смещении акцента, в котором истина и, в более широком смысле, бытие происходит уже не посредством Dasein, а в «открытом пространстве». ‘, в котором Dasein раскрывается.Медленным и внимательным прочтением аллегории Платона о пещере Хайдеггер показывает, как истина перестала быть «непотаенностью» и стала простой «правильностью», положив начало вырождению мысли о бытии в метафизику.

Суть истины

Мартин Хайдеггер

Нравится:

Нравится Загрузка…

Родственные

Мартин Хайдеггер, «Сущность истины: к притче Платона о пещере и Теэтете».»

Copyright (c) 2004 Франческо Тампоя

Эта работа находится под лицензией Creative Commons Attribution-NonCommercial 4.0 International License.

Подача оригинальной рукописи в Philosophy in Review ( PiR ) означает, что она представляет собой оригинальную работу, которая ранее не публиковалась и что она не рассматривается для публикации где-либо еще.

Авторы, участвующие в PiR , соглашаются публиковать свои статьи в соответствии с Creative Commons Attribution-Noncommerical 4.0 Международная лицензия. Эта лицензия позволяет любому делиться своей работой (копировать, распространять, передавать) и адаптировать ее для некоммерческих целей при условии указания авторства и в случае повторного использования или распространения условий этой лицензии. разъясняются.

Авторы сохраняют авторские права на свою работу и предоставляют журналу право первой публикации.

Авторы могут заключать отдельные дополнительные договорные соглашения о неэксклюзивном распространении опубликованной в журнале версии их работы (например,g., разместить его в институциональном репозитории или опубликовать в книге), с указанием его первоначальной публикации в PiR .

Журнал придерживается позиции, согласно которой публикация научных исследований предназначена для распространения знаний и в некоммерческом режиме не приносит финансовой выгоды ни издателю, ни автору. Он считает себя обязанным перед своими авторами и обществом сделать контент доступным в Интернете сейчас, когда технологии позволяют такую возможность.В соответствии с этим принципом журнал будет публиковать все свои старые номера в Интернете. Если автор внес свой вклад в журнал до того, как журнал разместил явный запрос на онлайн-права, автор может потребовать удалить свою работу с веб-сайта PiR .

Понятие истины в теории познания Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Классическая концепция истины. Доказательство, объяснение и понимание и их роль в познании

Классическое понимание истины и ее атрибутов

Готовые работы на аналогичную тему

Проблемы классической концепции

Доказательство, объяснение и понимание

Мартин Хайдеггер Ницше

понятие, определение, суть, сходство и отличие

Определение терминов

Правда и ценности

Сходства и отличия

Правда, ложь, истина

Понятия в разные времена

Делаем выводы

Таранов, Павел Сергеевич — Сущность Истины [Текст] : новая правда жизни, пособие по интеллектуалистике, завет для новой цивилизации

Поиск по определенным полям

Логически операторы

Тип поиска

Поиск по синонимам

Группировка

Приблизительный поиск слова

Поиск в интервале

В переговорах по ядерной программе Ирана настал «момент истины» — канцлер Германии

Истина

Близ­кие поня­тия

Сущность истины Мартина Хайдеггера

О сущности истины

Уильям Дж.Richardson

Глянцевая Хайдеггер о сущности истины

Нравится:

Заметка о работе Хайдеггера «О сущности истины» (1930). (Альберто Морейрас)

Нравится:

Сущность истины Эрин М. Хартсхорн

«СУТЬ ИСТИНЫ»: КНИГА МАРТИНА ХАЙДЕГГЕРА

«СУЩНОСТЬ ИСТИНЫ»: КНИГА МАРТИНА ХАЙДЕГГЕРА

Нравится:

Мартин Хайдеггер, «Сущность истины: к притче Платона о пещере и Теэтете».»

Добавить комментарий Отменить ответ

Близкие понятия