Нарративный анализ стратегий самораскрытия женщин с лесбийской идентичностью

ISNN 1812-1853 • РОССИЙСКИЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ • 2009 ТОМ 6 № 2

29

цели исследования, эпизоды. Существенными внашем исследовании были эпизо-

ды, относящиеся к описанию непосредственно переживаемых или подразумева-

емых отношений. Вних респонденты говорили о себе как об участниках отноше-

ний, исами отношения составляли сюжет нарратива. Наряду свыявлением суще-

ственных эпизодов сразу проводилась их первичная сортировка. Они были раз-

делены нами на две группы: те, которые подтверждали готовность респондентов

к самораскрытию, ите, которые свидетельствовали о стремлении скрыть гомо-

сексуальную самоидентичность.

Второй этап анализа состоит вклассификации эпизодов путем их последова-

тельного (например, попарно) сравнения. При этом исследователь отвечает на во-

прос: «Являются ли они одним итем же, похожи ли они друг на друга или различ-

ны»? Если ответ: «различны», эпизоды помещаются вразные колонки создаваемой

таблицы, если «сходны»– водну. Таким образом, группы похожих эпизодов зафик-

сированы вее столбцах. На втором этапе анализа нами последовательно попарно

сравнивались существенные эпизоды повествований, содержащие элементы са-

мораскрытия. Врезультате мы получили три группы существенных эпизодов по-

вествований. Фрагмент результатов второго этапа анализа приведен вТаблице1.

Таблица1

Результаты классификации повествований,

содержащих элементы самораскрытия (фрагмент)

1 группа 2 группа 3 группа

1. «В школе мне поч-

ти не скем было об

этом поговорить. Я

помню ощущение по-

стоянного одиноче-

ства ибеззащитно-

сти. Я всегда мечта-

ла о друге, просто о

друге, которому, ко-

торый бы выслушал

ипонял меня».

1. «И тогда я спро-

сила: «Мам, а вот

что бы ты почув-

ствовала, если

бы узнала, что я

встречаюсь сде-

вушками»?

1. Каждый раз, когда наш коллектив

выезжает за город на пикник, на меня

обрушивается целый поток соболез-

нований по поводу отсутствия мужа

или «хорошего парня». Все обсужда-

ют быт, детей, семейные проблемы– а

я сижу имолчу, хотя могла бы рас-

сказать многое. Да вот еще, коллеги-

мужчины. Люди интеллигентные, но

они будто интуицией ощущают, что за

мной нет мужчины. Это сложно объ-

яснить, но это меняет многое вотно-

шениях».

После этого нами было проинтерпретировано основное содержание каждой

из групп эпизодов. Результатом интерпретации стала дифференциация стратегий

самораскрытия женщин, относящих себя к лесбиянкам.

Первая стратегия названа «выборочное самораскрытие» (первая колонка

Таблицы1). Женщины с нетрадиционной сексуальной ориентацией выбирают,

кому, когда, где ис какой целью сделать необходимое признание. В некоторых

ситуациях ипри общении снекоторыми людьми информация скрывается. Вдру-

гих ситуациях идругим людям она предоставляется полностью или частично. При

этом важными являются индивидуальные характеристики тех, кому адресуется

НАРРАТИВ В ИССЛЕДОВАНИИ ИДЕНТИЧНОСТИ – DOAJ

Abstract

Read online

В статье рассматривается понятие нарратива в применении к исследованию идентичности в социальной психологии. Ставится проблема отсутствия единства в понимании и применении этого понятия в исследованиях и делается попытка систематизации подходов к пониманию нарратива с точки зрения такого предмета исследования как идентичность. Нарратив – это понятие, которое начинают широко использовать различные психологи при исследовании личности, самовосприятия, способов коммуникации, при исследовании различных социальных практик и мотивов занятия этими практиками. Рассматриваются подходы к пониманию нарратива: нарратив как особый модус мышления (концепция Дж. Брунера), нарратив как метатеоретическая парадигма (концепция Т. Сарбина), нарратив как жизненная история, нарратив как структурное образование. Анализируются особенности понимания нарратива в каждом подходе, а также проблематика исследований. Выделяются признаки нарративности и критерии нарратива: во-первых, особая темпоральная структура, разворачивание нарратива во времени, а во-вторых, трансформация знаний, героя, автора, то есть изменения, достигнутые в нарративе. Ставится вопрос о единице нарратива. Рассматриваются особенности понимания нарратива в психологии, в частности дискурсивное понимание нарратива, взаимосвязь нарративов с социальным и культурным контекстом, а также функциональный подход к определению нарратива. Обсуждается потенциал нарратива как психологического конструкта в исследовании идентичности и два новых актуальных направления в методологии нарративного подхода, дополняющих наиболее традиционный подход анализа больших автобиографических нарративов. Во-первых, это анализ отдельных жизненных эпизодов (например, поворотных точек), а во-вторых, это анализ наррации, как особой дискурсивной практики, обусловленной как локальным контекстом, так и более широкими социальными нормами.

Keywords

Нарративная психология — Живи!

В середине 1980-х годов американский психолог-когнитивист Джером Брунер (Jerom Bruner) заявил о существовании нарративного типа мышления. По его утверждению, главным условием развития личности являются истории — нарративы (от англ. narrative — «рассказ», «повествование»), а не образ мышления, как традиционно считалось.

По теории Брунера, картину внутреннего мира мы начинаем рисовать с детства, выслушивая рассказы родителей, а затем передавая полученный опыт другим. Этот процесс непрерывен. Обмениваясь историями, человек не только выражает свое «я», но и придает смысл и вес конкретным событиям собственной жизни, достраивает и перестраивает внутренний мир. Брунер утверждал: «Для сознания человека не бывает незначительных историй: беседа с коллегами, семейная ссора, внутренний спор с собой или предвыборное выступление… То, как мы трактуем для себя или для других какое-либо событие, определяет нашу жизнь, даже если мы и не фиксируем этот момент в памяти».

Один из основных тезисов нарративной теории гласит, что жизни самой по себе не существует («Жизнь как нарратив»). Мы знаем мир только понаслышке, то есть составляем представление о нем, опираясь на интерпретации других людей, связанных с их убеждениями, правилами и ценностями. Переданные нам стереотипы мешают взглянуть на себя и действительность объективно. Мышление становится выборочным, более того, ограниченным: излагая свои истории, мы неосознанно оставляем только выгодные нам факты и детали. Используя эту схему, мы не только определенным образом представляем себе и другим свое прошлое, но и формируем поведение в настоящем, что, естественно, сказывается и на будущем.

Психологи Майкл Уайт (Австралия) и Дэвид Эпстон (Новая Зеландия), в 1980-х годах впервые применившие в психотерапевтической практике нарратив, считают, что любую индивидуальную историю можно перерассказать, добавив пропущенные детали. В отличие от современных классических психологов нарративные терапевты предлагают клиентам возможность переписать историю своей жизни. Вместе со специалистом человек пересматривает прошлое, иначе расставляет акценты, корректирует настоящее и формирует будущее.

Очень быстро, буквально за десятилетие, нарративный подход (Narrative Psychology) стал неотъемлемой частью психологии и естественным образом лег в канву позитивной психотерапии, которая к концу прошлого века — началу нынешнего получила огромное распространение на Западе.

В России о нарративном подходе впервые услышали около десяти лет назад, а применять начали примерно с 2005 года. Поэтому крупных отечественных специалистов называть пока рано, хотя совершенно очевидно, что постепенно метод укореняется на российской почве.

Что такое нарративная психология, нарративный метод

Психология и психиатрия — научные области, которые стремительно развиваются на современном этапе истории. Постоянно появляются новые методики, разрабатываются новые подходы. Меняется общество, и его психология меняется вместе с ним. Именно поэтому появляется необходимость в том, чтобы психотерапивные методы развивались и дальше.

Многие специалисты заявляют о том, что на данный момент психиатрия и психология сейчас находятся на пороге больших перемен, так как сейчас набирает всю большую популярность специальные методы нарративной психотерапии. Некоторые считают относительно новые методы по-настоящему волшебными.

В это же время сторонники классической психотерапии отстаивают свои консервативные соображения, заявляя о том, что просто задавая вопросы, невозможно добиваться результатов.

Обычно нарративщики берутся за проблемы даже смертельно больных людей

, от которых ранее отказались другие врачи. Нарративные практики действительно демонстрируют высокую эффективность лечения различных психологических проблем — даже самых сложных.

В чём секрет нарративной психологии, как появилась и сформировалась нарративная психотерапия, и в чём заключается нарративный подход, будет рассказано в данной статье.

Суть нарративного подхода

Для начала стоит рассказать немного об истории появления данного подхода в современной психотерапии.

История

Нарративная психотерапия сформировалась в результате объединения множества идей, которые высказывались самыми разными специалистами в разных областях психологии и психиатрии. Они имели общие черты, но в то же время не представляли собой единого методического подхода. Поэтому на протяжении определённого времени эти идеи просто «пылились» на полках в одном ряду с другими интересными идеями, которые просто не были со временем реализованы.

Появление «нарративной практики», как впоследствии было названо это направление в психотерапии, связывают с работой двух учёных: новозеландца Дэвида Эпстона и австралийца Майкла Уайта. Именно эти специалисты объединили идеи, высказывающиеся ранее другими психологами, психиатрами и психотерапевтами, создав методы нарративной психотерапии.

Цель нарративной терапии заключается в том, чтобы

создать вокруг пациента определённого пространства, в котором впоследствии будут развиваться предпочитаемые, альтернативные истории. Эти истории призваны дать клиенту ощущение того, что он способен повлиять на ход событий, происходящих в его собственной жизни. Клиент становится в центре своей же истории, при этом предполагается использование «своих» людей для того, чтобы повысить чувства поддержки и заботы.

Новое направление в психотерапии было названо нарративным по определённым причинам. В переводе с латинского «narratio» переводится как повествование, рассказ. Как уже было сказано выше, за основу берётся история, помогающая клиенту осуществить осмысление своего жизненного опыта.

Человек рассказывает о себе с помощью историй. Именно в них он высказывает свои переживания, а также моменты накопленного опыта. У каждого человека есть свои истории, в которых присутствуют детали, которые известны только ему. Именно они отражают суть индивида, могут продемонстрировать особенности его характера и направленность полученного им опыта. Рассказывая свои собственные истории, человек погружается в них, становится их центром, формируя воображаемое пространство, где он может чувствовать себя уверенным и раскованным. Это помогает расслабиться и собраться в самых разных жизненных ситуациях.

Если обратить внимание на терминологию, которая используется в нарративной психотерапии, то можно обнаружить акценты, на которые обращается внимание при проведении терапии. Историей в нарративной психотерапии называют событийную последовательность во времени, которая имеет в своей основе единую тему и общий сюжет. В связи с этим новый подход в психотерапии основывается на довольно тесных связях с искусством, литературой, и культурой.

Понятие истории берётся из литературы великого американского психолога и педагога Джерома Бруннера. Он писал о том, что человеческая память формируется с помощью так называемых нарративов-историй, мифов. Нарративы при этом непросто являются имитацией или отображением жизни, — они конструируют жизнь, являясь её материалом, связующим и организующим.

Любые события, происходившие в жизни индивида, могут быть маленькими и большими, весьма важными и довольно незначительными. Но все они накладывают свой особый отпечаток на человеческую память, оставляя определённые впечатления и воспоминания. Все эти события складываются в определённую последовательность. Во всех событийных последовательностях можно обнаружить наличие связующей их темы.

В каждой последовательности человек может представать в разном свете: в глупых и смешных историях индивид является слабым, комичным и неуклюжим, в героических историях человек не может быть слабым — он силён, непоколебим и сам для себя становится идеалом, примером. В любой последовательности, сотканной из различных событий, человек воспринимает себя определённым образом. Восприятие зависит от оценки события и действий главного героя обществом, им самим, а также его близкими людьми.

Когда к психотерапевту, практикующему нарративные методы лечения, обращается пациент, специалист сначала его выслушивает. Пациент должен рассказать практику какую-то проблемную историю из его собственной жизни, при этом не скрывая деталей и своего отношения к ним. При этом нарративщик должен непросто внимательно выслушать своего пациента, но и обнаружить в рассказанной истории что-то позитивное. Позитивное зерно затем будет «выужено» психотерапевтом их общего повествования, а затем переработано в новую историю.

Методологические особенности нарративного метода

Сущность метода и его особенности можно раскрыть, указав всего три пункта. Именно по ним читатель сможет легко и просто понять, в чём же состоит удивительный метод нарративной психотерапии, в чём его суть:

1. Отделение жизни индивида от его проблем. Рассказывая историю психотерапевту, пациент старается выговориться, тем самым открывая свои проблемные стороны. Проблемы делают жизнь мрачнее и тяжелее. Именно поэтому нарративщик старается выслушать историю человека, а затем найти в ней определённый позитив, чтобы впоследствии использовать позитивную сторону повествования для отделения жизненных событий от случившихся проблем;
2. Вызов проблемным историям, считающимися индивидом определяющими течение жизни. Довольно часто человек, сталкиваясь с проблемой, как бы «привязывается» к ней. Он не может выкинуть проблему из голову, делая её центром своего существования. Проблема связывает человеку руки, делая его бессильнее. Безысходность окутывает индивида, что впоследствии рушит его жизнь. Нарративный практик бросает вызов проблемным историям, доказывая человеку, что проблема не является фактором, определяющим его существование. Проблема вполне решаема практически в любом случае;
3. Переделывание истории в соответствии альтернативными способами жизни, предпочитаемыми человеком. Нарративный практик непросто меняет историю человека. Он создаёт ему совершенно новый образ мышления. История человека является концентрацией его жизненного опыта, полученного на протяжении жизни. Это «склад» его переживаний и впечатлений. Его история переделывается специалистом для выделения новых способов для существования, для более комфортной жизни. Человек получает альтернативу той жизни, которой он недоволен. Таким образом, он становится увереннее в себе, крепче духом и спокойнее душевно. А именно это очень часто становится своеобразным лекарством от тоски и уныния, которые мешают индивиду достичь своей цели в жизни.

Обязанность нарративного практика отличается от функций обычного психотерапевта. Нарративщик не рассказывает успокаивающие истории — он слушает проблемные. После прослушивания истории пациента такой специалист не начнёт вливать в его уши обычные рассуждения, которые можно услышать на приёмах у большинства психотерапевтов. После того как клиент выговаривается, нарративный практик начинает задавать вопросы. Таким образом, он приводит пациента к ответам на них. Все проблемы человека находятся у него в голове. Справиться с ними можно, только придя к их решению самому. Нарративная методика просто подводит человека к ответам на его вопросы.

В чём отличия нарративного подхода от других?

В начале статьи говорилось о том, что у нарративной психотерапии имеются недоброжелатели, которые крайне негативно относятся к методам этой практики. Чтобы не быть голословным, стоит привести несколько отличий нарративного подхода от других, которые считаются довольно радикальными. Именно поэтому довольно неудивительно, что у данного подхода есть противники.

Итак, в чём заключаются отличия нарративного подхода от других психотерапевтических методик:

1. Для начала следует отметить отношение классической психологии и нарративного подхода к человеческому бессознательному. Если придерживаться классической практики, то считается, что бессознательное — это нечто вроде «души» — человеческое сознание, где и находится проблема. Нарративная практика рассматривает бессознательное как концентрацию жизненного опыта и впечатлений, полученных на протяжении жизни. Таким образом, выделяется не абстрактное понимание данного вопроса, а довольно конкретное обозначение. Именно бессознательное содержит ответы на многие вопросы, и человеку потребуется помочь дойти до них;
2. Довольно интересным выглядит отличие, касающееся отношения нарративного практика к своему пациенту. Если в классической психотерапии, специалист изначально относится к человеку, пришедшему к нему, как к больному, то нарративный практик считает пациента практически здоровым. Конечно, со своими проблемами-истериками, депрессиями, нервными срывами, но в целом здоровым. Такое доброжелательное отношение положительным образом сказывается на состоянии пациента — он сразу начинает чувствовать себя легче и увереннее;
3. Обычная психология ориентируется в первую очередь на ощущения человека. Нарративный метод отталкивается от действий пациента. Нарратив позволяет определить интересы человека, а затем проследить за действиями, которые могут привести его к избавлению от существующих проблем. Специалист стремится переписать историю пациента для того, чтобы он стал увереннее в своих собственных силах и счастливее.

С какими проблемами работает нарративный подход?

Нарративный подход применяется для работы с людьми, имеющими самые разные проблемы:

• Семейные проблемы. Проблемы взаимоотношений в семье, между родственниками или же в отношениях в паре;
• Проблемы внутриличностного характера. К таким проблемам относятся: низкая самооценка, плохая эффективность, обречённость, потеря смысла жизни, чувство вины и стыда, обида;
• Организационные проблемы: проблемы с коллективом, выстраиванием отношения в обществе или в организации;
• Социальные проблемы. Тут могут быть приведены и относительно незначительные вроде проблем со сверстниками, и весьма серьёзные — реабилитация участников стихийных бедствий.

Нарративная психология — Мегаобучалка

Как и большинство современных качественных подходов, нарративный подход достаточно молод. Он возник в 1980-е годы, и его методологическое оформление связывают с работами таких авторов, как Т. Сарбин, Дж. Брунер, Э. Мишлер, Д. Полкинхорн. Основным понятием подхода является нарратив, что означает «рассказ», «повествование». Согласно сторонникам нарративного подхода, люди воспринимают окружающий мир, мыслят, воображают, совершают выборы в соответствии с нарративными структурами, для осмысления собственного опыта они обращаются к многообразным сюжетам, бытующим в культуре, и правилам построения повествований, и с их помощью строят свою жизненную историю и свою идентичность.

Хотя методологическое оформление нарративного подхода произошло сравнительно недавно, интерес к рассказам о человеческой жизни и эмпирическая работа с материалами биографий имеет в психологии богатую историю. В психоаналитической традиции значимость рассказываемых человеком историй для понимания глубинных аспектов его личности была осознана еще З. Фрейдом. Работая с историями пациентов, Фрейд исходил из допущения, что они каким-то образом знают то, что имеет для них патогенное значение, хотя и не могут об этом рассказать. Фрейд полагал, что пациента надо подвести к воспоминанию переживаний, оказавшихся вытесненными, и помочь ему реконструировать относительно завершенную картину забытых лет, причем эта картина должна выглядеть правдоподобной. Иными словами, аналитик, подобно археологу, занимается реконструкцией прошлого по оставленным им следам. Очень важно, что в подходе Фрейда не ставится задачи верифицировать фактами реконструированное прошлое, предполагается, что воссозданная история истинна не в фактическом, а в психологическом смысле – как история оставившего след переживания. Проведенное Фрейдом различие между истиной «материальной» (истиной фактов) и истиной «исторической» (истиной стоящего за рассказом ядерного переживания, которое может принять различные повествовательные формы)[2] получило дальнейшее развитие у авторов, близких нарративному подходу. В частности, Д. Спенс (Spence, 1982) предлагает говорить уже даже не об «исторической», а о «личностной» и «нарративной» истине. Согласно Спенсу, нарративы, с которыми и имеет дело психоаналитик, не столько репрезентируют, отражают смысл событий, сколько создают этот смысл из хаоса переживаемого опыта. «Нарративная» истина клинической интерпретации состоит в том, что интерпретация позволяет соединить разрозненные фрагменты опыта в единое целое, интегрировать болезненные и причудливые воспоминания в хорошо простроенную, экономичную и осмысленную историю. Вполне возможно, пишет Спенс, что аналитик предлагает пациенту лишь иллюзию, но эта иллюзия поддерживается респектабельностью терапевта и проводимого им анализа, и оценивать условную «истинность» интерпретации нужно по тому терапевтическому эффекту, который она оказывает.

Помимо З. Фрейда, большое значение для становления и развития методов работы с биографическим материалом имели труды А. Адлера, предложившего понятия жизненного стиля и жизненного сценария, К.Г. Юнга, акцентировавшего проблематику влияния архетипических сюжетов и образов на индивидуальные переживания и опыт, К. Бюлера, инициировавшего исследования жизненной истории в качестве предпочитаемого метода исследования личности, а также Г. Оллпорта, обратившегося к нарративному исследованию личных документов; в отечественной психологии исследования жизненного пути личности развивались в школе Б.Г. Ананьева (подробно историю биографических методов см.: Логинова, 2001; однако необходимо отличать биографические методы исследования и коррекции личности, которым посвящена книга Н.А. Логиновой, и нарративный подход в психологии, сторонники которого не просто обращаются к биографии для исследования психологических реалий, но и определенным образом мыслят последние, отводя особую роль в их конструировании нарративным структурам и правилам).

То, что принято называть «нарративным поворотом», датируется серединой 1980-х – началом 1990-х годов, когда в свет выходят сборник статей под редакцией Т. Сарбина «Нарративная психология: Рассказанная история человеческого поведения» (Narrative Psychology…, 1986), а также книги Дж. Брунера «Актуальные сознания, возможные миры» (Bruner, 1986) и «Действия смысла (Значение и операции с ним)» (Bruner, 1990), Э. Мишлера «Исследовательское интервью: Контекст и нарратив» (Mishler, 1986), Д. Полкинхорна «Нарративное познание и гуманитарные науки» (Polkinghorne, 1988). Нарратив объявляется новой базовой метафорой для психологии, взамен метафор механизма и организма. Сторонники нарративной психологии подчеркивают, что происходящие в мире события сами по себе не имеют структуры нарратива – это человеческое сознание придает им особый порядок, формируя из них осмысленные истории. Дж. Брунер (Bruner, 1986) проводит различие между двумя не сводимыми друг к другу модусами когнитивного функционирования – рационально-логическим (парадигматическим) и нарративным, каждый из которых предполагает свои правила упорядочивания опыта и конструирования реальности. Д. Полкинхорн (Polkinghorne, 1988) называет нарратив фундаментальной схемой, посредством которой разрозненные действия и события связываются в единое целое, причем внешние факты лишь отчасти определяют схему их возможной организации, они могут быть упорядочены в различные нарративы, получив тем самым разный смысл. В целом, можно сказать, что нарративу придается ключевая роль в человеческой жизни и деятельности, он объявляется основным культурным механизмом конструирования реальности и именно с ним связываются фундаментальные для человека процессы смыслообразования.

Нарративный поворот является частью лингвистического поворота, о котором шла речь выше: сторонники нарративной психологии также исходят из допущения конститутивной роли языка, но придают особое значение именно нарративным структурам – культурным правилам построения рассказов и повествований. Вместе с тем некоторые авторы полагают, что лингвистический поворот – лишь источник, из которого берет свое начало нарративная психология, к настоящему времени сформировавшаяся в отдельное, весьма специфическое течение, в русле которого сложились такие теоретические и методологические принципы, которые позволяют навести мосты между различными направлениями психологии, тем самым способствуя ее интеграции. И если дискурсивную психологию нередко называют второй когнитивной революцией, то нарративную психологию можно считать третьей когнитивной революцией (Hiles, Čermák, 2008).

Идеи нарративного подхода легли в основу многочисленных психологических исследований социальной и личностной идентичности, например, известность приобрели исследования Д. Макадамса, в работах которого идентичность рассматривается в нарративных координатах – как жизненная история, конструируя которую человек соединяет свое прошлое, настоящее и будущее и обеспечивает себя определенной степенью единства и целенаправленности (о концепции и эмпирических исследованиях Д. Макадамса см.: Барский, Грицук, 2008). В нарративном ключе исследуются также процессы познания, индивидуальная и коллективная память (в особенности много работ, посвященных автобиографической памяти), эмоции. Нарративный подход стал востребован в клинических исследованиях опыта болезни и медицинских практик. Наконец, особо следует отметить, что в области консультативной психологии и психотерапии развитие нарративных идей привело к созданию нового психотерапевтического направления – нарративной психотерапии (Уайт, 2010; Фридман, Комбс, 2001).

Философско-методологические основания нарративного подхода, по-видимому, уходят корнями в две мощных традиции – социальный конструкционизм и феноменологию. Социально-конструкционистские импликации прослеживаются, например, в представлениях нарративных психологов об активном конструировании индивидуального и социального опыта, версий реальности, структур Я и идентичности, которое совершается благодаря использованию неких культурных шаблонов, схем, «мастер-нарративов». Огромное внимание уделяется социокультурному (дискурсивному) окружению (контексту), в котором рассказывается история, и формам включенности в него. При этом нарративные психологи, обращаясь к историям, зачастую нацелены на реконструкцию, воссоздание особенностей жизненного мира рассказчика, его живого переживания и опыта – т.е. проводимая ими работа близка тому, что делает феноменолог. Как справедливо подчеркивают Д. Хайлс и И. Чермак (Hiles, Čermák, 2008), нарративное исследование соединяет в себе методологическую перспективу, центрированную на анализе ситуативно-обусловленного и вписанного в социальный контекст речевого действия, и взгляд на человека как субъекта, активно осмысляющего и переосмысляющего свой опыт. Отсюда вытекает необходимость нарративного психолога учитывать два рода контекста – социальный/культурный контекст (как непосредственной интеракции, в рамках которой осуществляется рассказ, так и более широкого социального пространства) и контекст «истории как целого», отражающей целостность «внутреннего мира» личности.

Техники, используемые в нарративных исследованиях, очень разнообразны. Э. Мишлер подчеркивает, что того, что можно было бы назвать «единственным или наилучшим способом исследования нарратива», не существует: развивая свой собственный подход, нарративные психологи должны внимательно относиться к тому, что наработано в других подходах, и задавать себе вопрос, чему они могут у них научиться (Mishler, 1995). Представители нарративной психологии активно обращаются к методам анализа повествования, разработанным в лингвистике, семиотике, литературоведении (идеям и моделям В.Я. Проппа, А.-Ж. Греймаса, Кл. Бремона, Ц. Тодорова, Р. Барта и др.). В нарративных исследованиях последнего десятилетия нередко используются методы и приемы, характерные для психоаналитической (психодинамической) традиции, а также подходов социальной критики. Многие современные работы сторонников нарративного похода основаны на сочетании приемов, почерпнутых из различных традиций анализа текста – герменевтической, структуралистской, психоаналитической, критической. Следует обратить внимание и на тот факт, что в ряде работ нарративных психологов наблюдается заметный сдвиг в сторону формализации анализа, к примеру, в исследованиях жизненной истории, проводимых Д. Макадамсом и коллегами, предлагаются обобщенные списки кодировочных категорий, использование которых позволяет в значительной степени структурировать анализ и по необходимости квантифицировать данные.

В качестве данных нарративные психологи используют любые рассказы (в т.ч. рассказы клиентов психотерапии). Для сбора данных может применяться и метод нарративного интервью, которое представляет собой свободную беседу, инициированную интервьюером. Интервью может касаться всего жизненного пути человека (биографическое интервью: «Расскажите мне о Вашей жизни… когда и где Вы родились…?»), а может быть нацелено на сбор материала о каких-то конкретных событиях или об отдельных аспектах жизни (тематическое, или предметно-фокусированное интервью: «Как Вы пришли в психологию? Расскажите о том, как это произошло», «Вы помните то время, когда Вы пошли в школу? Расскажите, как это было»). Нарративные психологи рассматривают интервью в качестве события речи, в процессе которого продолжается то же самое действие смыслообразования, какое совершают люди в своей обычной жизни. Рассказы людей обычно записываются на диктофон и затем расшифровываются дословно, но без использования специальной системы тренскрибирования, которая принята, например, в дискурс-аналитических исследованиях и подходе анализа разговора. Допускается перевод устной речи в более правильную литературную форму.

Анализ рассказов, как уже было отмечено, очень разнообразен. Транскрипты, как правило, разбиваются на тематические единицы – последовательности эпизодов, событий и т.п. Каждый эпизод является относительно законченным в смысловом плане и играет определенную роль в общем «движении» рассказа. Анализ транскрипта включает в себя анализ содержания и анализ формы рассказа. Отдельно может анализироваться фабула (первичная последовательность событий) и сюжет (форма рассказа, в которую облекается последовательность событий). Нередко при проведении нарративного анализа используются техники кодирования и категоризации с последующим выделением основных тем. Обязательно реконструируется то, что может быть обозначено как ядерный нарратив – главная смыслообразующая тема рассказа, связывающая воедино весь текст. Кроме того, отдельно прорабатываются и другие – побочные, периферические, дополнительные – темы, маркируемые выведенными из текста в результате открытого кодирования категориями. Важнейшую часть нарративного исследования составляет анализ формы. Отслеживается тип нарратива, особенности его «движения» и связность. В процессе анализа типа нарратива чаще всего используется нарративная типология канадского литературоведа Н. Фрая, выделившего романс, комедию, трагедию и сатиру – нарративные структуры, содержащие идею поддержания социального порядка (романс), его разрушения/изменения (комедия), переживания его потери/утраты (трагедия) и действия циничного вызова по отношению к нему (сатира). По характеру своего «движения» нарратив может быть прогрессивным, регрессивным и стабильным или может сочетать в себе элементы различных типов «движения», в зависимости от темы, временного этапа и др. Хорошим дополнением к содержательному и формальному анализу нарратива может быть применение техник, характерных для критического дискурс-анализ – отслеживание форм позиционирования героя рассказа по отношению к тем или иным людям, социальному окружению и т.п. и анализ типов «морального порядка», предполагаемых таким позиционированием (Emerson, Frosh, 2004).

 

Заключение

Подводя итоги нашего обзора основных подходов к анализу дискурса, языка и повествования, еще раз обратим внимание на ряд наиболее важных для психотерапии идей, которые в них содержатся. Во-первых, в этих подходах значительно подрывается узкий психологизм в понимании проблем; они смещают фокус внимания с феноменов, традиционно понимаемых как сугубо психологические, к интерперсональным процессам и социокультурным источникам значения. Во-вторых, проанализированные подходы ставят под сомнение привычные для психологов способы мышления, при которых традиционные психологические понятия некритично связываются с якобы объективно существующими психическими реалиями, которые этими понятиями описываются; согласно рассмотренным подходам, психологические понятия – лишь определенный способ интерпретировать реальность, они конструируются в конкретном культурно-историческом контексте и носят локальный характер. Наконец, в-третьих, описанные подходы подводят к необходимости тщательного исследования (и предлагают для этого соответствующий методологический инструментарий) того влияния, которое оказывают устоявшиеся системы значений и доминантные дискурсивные практики на индивидов; деконструируя то, что кажется привычным и само собой разумеющимся, аналитики дискурса, разговора и нарратива способствуют возможности рождения иных смыслов и альтернативных форм понимания – как на уровне профессионального сообщества, так и на уровне жизненного самоопределения отдельной личности.

Пока, на наш взгляд, подходы к анализу дискурса, разговора и повествования недостаточно ассимилированы в исследования психотерапии. Надо сказать, что выраженный социокритический пафос, свойственный названным подходам, идет вразрез и с объективистскими ориентациями академических психологов, и с гуманистической идеологией психологов-консультантов. Однако нам представляется, что их более широкая и последовательная ассимиляция откроет новые перспективы как в изучении интерактивных процессов, происходящих внутри психотерапевтических сессий, так и в понимании психотерапии как особого института, имеющего отношение к конструированию и регулированию субъективности в контексте социальных практик власти и доминирования – с одной стороны, и в контексте возможных практик свободы – с другой.

 

Литература

1. Барский Ф.И., Грицук А.Г. «Интервью о жизненной истории» Д. Макадамса как метод исследования нарративной идентичности // Психологическая диагностика. – 2008. – №5. – С. 3-48

2. Гилберт Дж.Н., Малкей М. Открывая ящик Пандоры: Социологический анализ высказываний ученых / Пер. с англ. М. Бланко; Вступ. ст. В.П. Скулачева; Общ. ред. и послесл. А.Н. Шамина, Б.Г. Юдина. – М.: Прогресс, 1987. – 267 с.

3. Дейк ван Т.А. Дискурс и власть: Репрезентация доминирования в языке и коммуникации / Пер. с англ. – М.: Либриком, 2013. – 344 с.

4. Калая П., Хейкинен А. Атрибуции в рамках дискурсивного подхода: Объяснение успехов и неудач в изучении английского языка как иностранного // Язык, коммуникация и социальная среда. Вып. 2. – Воронеж: ВГТУ, 2002. – С. 43-72

5. Логинова Н.А. Психобиографический метод исследования и коррекции личности. – Алматы: «Казак университетi», 2001. – 176 с.

6. Уайт М. Карты нарративной практики: Введение в нарративную терапию / Пер. с англ. Д. Кутузовой. – М.: Генезис, 2010. – 326 с.

7. Фридман Дж., Комбс Дж. Конструирование иных реальностей: Истории и рассказы как терапия / Пер. с англ. – М.: Независимая фирма «Класс», 2001. – 368 с.

8. Фуко М. Порядок дискурса // Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет / Пер. с фр., комментарий и посл. С. Табачниковой; Общ. ред. А. Пузырея. – М.: Касталь, 1996. – С. 47-96

9. Arribas-Ayllon M., Walkerdine V. Foucauldian discourse analysis // Handbook of Qualitative Research in Psychology / C. Willig, W. Stainton-Rogers (eds.). – London: Sage Publications, 2008. – P. 91-108

10. Billig M. Whose terms? Whose ordinariness? Rhetoric and ideology in conversation analysis // Discourse & Society. – 1999. – Vol. 10(4). – P. 543–558

11. Bruner J. Acts of Meaning. – Cambridge, MA: Harvard University Press, 1990

12. Bruner J. Actual Minds, Possible Worlds. – Cambridge, MA: Harvard University Press, 1986

13. Conversation Analysis and Psychotherapy / A. Peräkylä, Ch. Antaki et al. (eds). – N.Y.: Cambridge University Press, 2008

14. Edwards D. Emotion discourse // Culture & Psychology. – 1999. – Vol. 5. – P. 271-291

15. Edwards D., Potter J.W. Discursive Psychology. – London: Sage Publications, 1992

16. Emerson P., Frosh S. Critical Narrative Analysis in Psychology. – Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2004

17. Henriques J., Hollway W. et al. Changing the Subject: Psychology, Social Regulation and Subjectivity. – London: Mahtuen, 1984

18. Hiles D., Čermák I. Narrative psychology // Handbook of Qualitative Research in Psychology / C. Willig, W. Stainton-Rogers (eds.). – London: Sage Publications, 2008. – P. 147-164

19. Kendall G., Wickham G. Using Foucault’s Methods. – London: Sage Publications, 1999

20. McLeod J. Qualitative Research in Counselling and Psychotherapy. – London: Sage Publications, 2001

21. Mishler E.G. Models of narrative analysis: A typology // Journal of Narrative and Life History. – 1995. – Vol. 5. – P. 87-123

22. Mishler E.G. Research Interviewing: Context and Narrative. – Cambridge, MA: Harvard University Press, 1986

23. Narrative Psychology: The Storied Nature of Human Conduct / T. Sarbin (Ed.). – New York: Praeger, 1986

24. Parker I. Critical psychology: critical links // Annual Review of Critical Psychology. – 1999. – Vol. 1. – P. 3-20

25. Polkinghorne D. Narrative Knowing and Human Sciences. – Albany, NY: State University of New York Press, 1988

26. Potter J. Discourse analysis and discursive psychology // Qualitative Research in Psychology: Expanding Perspectives in Methodology and Design / P.M. Camic, J.E. Rhodes, L. Yardly (eds.). – Washington, DC: American Psychological Association, 2003. – P. 73-94

27. Potter J., Hepburn A. Qualitative interviews in psychology: problems and possibilities // Qualitative Research in Psychology. – 2005. – Vol. 2. – P. 38-55

28. Potter J., Wetherell M. Discourse and Social Psychology: Beyond Attitudes and Behavior. – London: Sage Publications, 1987

29. Qualitative Research Methods in Mental Health and Psychotherapy: A Guid for Students and Practitioners / D. Harper, A.R. Thompson (Eds.). – London: Wiley-Blackwell, 2012

30. Rose N. Governing the Soul: The Shaping of the Private Self. – London: Routledge, 1990

31. Rose N. The Psychological Complex: Psychology, Politics and Society in England 1869 – 1939. – London: Routledge and Kegan Paul, 1985

32. Schegloff E.A. Reply to Wetherell // Discourse & Society. – 1998. – Vol. 9 (3). – P. 413–416

33. Schegloff E.A. Whose text? Whose context? // Discourse & Society. – 1997. – Vol. 8. – P. 165-187

34. Spence D.P. Narrative Truth and Historical Truth: Meaning and Interpretation in Psychoanalysis. – New York: W.W. Norton, 1982

35. Wetherell M. Positioning and interpretative repertoires: conversation analysis and post-structuralism in dialogue // Discourse & Society. – 1998. – Vol. 9(3). – P. 387-412

36. Wiggins S., Potter J.W. Discursive psychology // Handbook of Qualitative Research in Psychology / C. Willig, W. Stainton-Rogers (Eds.). – London: Sage Publications, 2008. – P. 73-90

37. Wilkinson S., Kitzinger C. Conversation analysis // Handbook of Qualitative Research in Psychology / C. Willig, W. Stainton-Rogers (Eds.). – London: Sage Publications, 2008. – P. 54-72

 

 

Сведения об авторе

Бусыгина Наталия Петровна – кандидат психологических наук, доцент; доцент кафедры индивидуальной и групповой психотерапии факультета консультативной и клинической психологии МГППУ, доцент кафедры психологического консультирования факультета психологии МГОУ.

Научные интересы: качественная методология, качественные методы, консультативная психология, психоанализ, исследования личности в условиях постсовременности.

[email protected]

 

Boussyguina Natalia– Ph.D. in Psychology, Associate Professor, Counseling and Clinical Psychology Department, Moscow State University of Psychology and Education; Associate Professor, Psychology Department, Moscow State Regional University.

Research interests: qualitative methodology, qualitative methods, counseling psychology, psychoanalysis, studies of personality under the conditions of postmodernity.

[email protected]

[1] Следует сказать, что первоначально термин «критическая психология» возник на рубеже 60-70-х годов в Германии. Им обозначалось направление марксистски ориентированной психологии (К. Хольцкамп, У. Хольцкамп-Остеркамп, П. Кайлер, К.Х. Браун и др.). Это направление не получило широкого развития за пределами Германии. Так что можно сказать, что в конце ХХ века критическая психология рождается заново – теперь уже в контексте англоязычной психологии. Сегодня немецкую критическую психологию К. Хольцкампа рассматривают как один из источников современного, более широкого направления критической психологии (см., напр., Parker, 1999).

[2] Наиболее ярко различие между «материальной» и «исторической» истиной представлено в поздней работе Фрейда «Моисей и монотеистическая религия», однако эта мысль появляется и в других его работах («Будущее одной иллюзии», «О добывании огня»). История становится истинной (приобретает «историческую» истину) в силу оживления события-переживания, исчезнувшего из памяти человека (или всего человечества), она «схватывает» истину события в иносказательной, символической и эмоционально-насыщенной форме. В этом смысле история Эдипа – одна из возможных форм «схватывания» «исторической» истины того комплекса переживаний, который связан с отношениями в родительской семье и формированием психологического пола.

что это такое? Нарративные источники и техники

Перед тем приступить к описанию такого явления, как нарративность в современных гуманитарных науках, а также обозначить его характеристики и структуры, необходимо, прежде всего, дать определение самому термину «нарратив».

Нарратив – что это такое?

Существует несколько версий о происхождении термина, точнее, несколько источников, из которых он мог появиться.

Согласно одной из них, наименование «нарратив» берёт начало от слов narrare и gnarus, которые в переводе с латинского языка означают «знающий о чём-либо» и «эксперт». В английском языке также есть похожее по смыслу и звучанию слово narrative — «рассказ», которое не менее полно отражает суть нарративной концепции. Сегодня нарративные источники можно обнаружить практически во всех научных отраслях: психологии, социологии, филологии, философии и даже психиатрии. Но для изучения таких понятий, как нарративность, наррация, нарративные техники, и прочих существует отдельное самостоятельное направление – нарратология. Итак, стоит разобраться, сам нарратив – что это такое и каковы его функции?

Оба этимологических источника, предложенные выше, несут в себе единый смысл – донесение знания, рассказ. То есть, говоря проще, нарратив – это некое повествование о чём-либо. Однако не стоит путать это понятие с простым рассказом. У нарративного повествования есть индивидуальные характеристики и особенности, которые и привели к возникновению самостоятельного термина.

Нарратив и рассказ

Чем же нарратив отличается от простого рассказа? Рассказ – это способ коммуникации, способ получения и передачи фактической (качественной) информации. Нарратив же — это так называемый «объясняющий рассказ», если пользоваться терминологией американского философа и искусствоведа Артура Данто (Данто А. Аналитическая философия истории. М.: Идея-Пресс, 2002. С. 194).

То есть нарратив — это, скорее, не объективное, а субъективное повествование. Нарратив возникает тогда, когда в обыкновенный рассказ добавляются субъективные эмоции и оценки повествователя-нарратора. Появляется необходимость не просто донести информацию до слушателя, но произвести впечатление, заинтересовать, заставить слушать, вызвать определённую реакцию. Иными словами, отличие нарратива от обыкновенного рассказа или повествования, констатирующего факты, — в привлечении индивидуальных нарраторских оценок и эмоций каждого повествующего. Или же в указании причинно-следственных связей и наличии логических цепочек между описываемыми событиями, если речь идёт об объективных исторических или научных текстах.

Нарратив: пример

Для того чтобы окончательно установить суть нарративного повествования, необходимо рассмотреть его на практике — в тексте. Итак, нарратив – что это такое? Примером, демонстрирующим отличия нарратива от рассказа, в данном случае может выступить сравнение следующих отрывков: «Вчера я промочил ноги. Сегодня я не пошёл на работу» и «Вчера я промочил ноги, поэтому сегодня заболел и не пошёл на работу». По содержанию эти высказывания практически идентичны. Однако всего один элемент меняет сущность повествования — попытка связать оба события. Первый вариант высказывания свободен от субъективных представлений и причинно-следственных связей, во втором же они присутствуют и имеют ключевое значение. В первоначальном варианте не было указано, почему герой-повествователь не вышел на службу, возможно, это был выходной день, или же он действительно плохо себя чувствовал, но по другой причине. Однако второй вариант отражает уже субъективное отношение к сообщению определённого нарратора, который путём собственных соображений и обращением к личному опыту провёл анализ информации и установил причинно-следственные связи, озвучив их в собственном пересказе сообщения. Психологический, «человеческий» фактор может полностью изменить смысл повествования, если контекст предоставляет недостаточно информации.

Нарративы в научных текстах

Тем не менее не только контекстная информация, но и собственный опыт воспринимающего (наррататора) влияет на субъективное усвоение информации, привнесение оценок и эмоций. Исходя из этого, объективность рассказа снижается, и можно было бы предположить, что нарративность присуща не всем текстам, а, например, она отсутствует в сообщениях научного содержания. Однако это не совсем так. В большей или меньшей степени нарративные черты обнаружить можно в любых сообщениях, поскольку в тексте присутствует не только автор и повествователь, которые по сути своей могут являться разными действующими лицами, но также читатель или слушатель, которые по-разному воспринимают и трактуют получаемую информацию. В первую очередь, конечно, это касается художественных текстов. Однако и в научных сообщениях имеются нарративы. Они присутствуют скорее в исторических, культурных и социальных контекстах и не являются объективным отражением реальности, а больше выступают как показатель их многомерности. Однако также могут повлиять на формирование причинно-следственных связей между исторически достоверными событиями или другими фактами.

Учитывая такое многообразие нарративов и обильное присутствие их в текстах различного содержания, наука не могла более игнорировать явление нарративности и вплотную занялась его изучением. На сегодняшний день различным научным сообществам интересен такой способ познания мира, как повествование. Он имеет в ней перспективы развития, поскольку повествование позволяет систематизировать, упорядочить, распространить информацию, а также отдельным гуманитарным отраслям изучить человеческую природу.

Дискурс и нарратив

Из всего вышеперечисленного следует, что структура нарратива неоднозначна, формы его нестабильны, не существует каких-либо их образцов в принципе, и в зависимости от контекста ситуации они наполняются индивидуальным содержанием. Поэтому контекст или дискурс, в котором воплощается тот или иной нарратив, – немаловажная часть его существования.

Если рассматривать смысл слова в широком понимании, дискурс – это речь в принципе, языковая деятельность и её процесс. Однако в данной формулировке термин «дискурс» используется для обозначения определённого контекста, необходимого при создании любого текста, как та или иная позиция существования нарратива.

Согласно концепции постмодернистов, нарратив – это дискурсивная реальность, которая в нём и раскрывается. Французский теоретик литературы и постмодернист Жан-Франсуа Лиотар называл наррацию одним из возможных типов дискурса. Свои идеи он подробно излагает в монографии «Состояние модерна» (Лиотар Жан-Франсуа. Состояние постмодерна. Санкт-Петербург: Алетейя, 1998. — 160 с.). Психологи и философы Йенс Брокмейер и Ром Харре описывали нарратив как «подвид дискурса», с их концепцией также можно ознакомиться в исследовательской работе (Брокмейер Йенс, Харре Ром. Нарратив: проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы // Вопросы философии. – 2000. – №3 – С. 29-42.). Таким образом, очевидно, что применительно к лингвистике и литературоведению понятия «нарратив» и «дискурс» неотделимы друг от друга и существуют параллельно.

Нарратив в филологии

Большое внимание нарративу и нарративным техникам было уделено филологическими науками: лингвистикой, литературоведением. В лингвистике этот термин, как уже было сказано выше, изучается совместно с термином «дискурс». В литературоведении он относится скорей к постмодернистским понятиям. Учёные Й. Брокмейер и Р. Харре в своём трактате «Нарратив: проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы» предлагали понимать его как способ упорядочивания знаний и придания смысла опыту. По их мнению, нарратив – это инструкция по составлению историй. То есть набор определённых лингвистических, психологических и культурных конструкций, зная которые, можно составить интересный рассказ, в котором будет чётко угадываться настроение и сообщение нарратора.

Нарратив в литературе имеет важное значение для художественных текстов. Поскольку здесь реализует себя сложная цепочка интерпретаций, начиная с точки зрения автора и заканчивая восприятием читателя/слушателя. Создавая текст, автор вкладывает в него определённую информацию, которая, пройдя длинный текстовый путь и достигнув читателя, может совершенно видоизмениться или быть иначе трактована. Для того чтобы правильно расшифровать авторские интенции, необходимо учитывать присутствие других персонажей, самого автора и автора-повествователя, которые сами по себе являются отдельными нарраторами и наррататорами, то есть рассказывающими и воспринимающими. Восприятие усложняется, если текст носит драматургический характер, поскольку драма является одним из родов литературы. Тогда интерпретация искажается ещё больше, пройдя через изложение её актёром, который также вносит в повествование свои эмоциональные и психологические характеристики.

Однако именно эта неоднозначность, возможность наполнить сообщение разными смыслами, оставить читателю почву для размышлений и является важной частью художественной литературы.

Нарративный метод в психологии и психиатрии

Термин «нарративная психология» принадлежит американскому психологу-когнитивисту и педагогу Джерому Брунеру. Его и психолога-криминалиста Теодора Сарбина по праву можно считать основополжниками данной гуманитарной отрасли.

Согласно теории Дж. Брунера, жизнь – это череда повествований и субъективных восприятий тех или иных историй, цель нарратива — в субъективации мира. Т. Сарбин же придерживается мнения, что в нарративах соединяются факты и вымысел, определяющие опыт конкретного человека.

Суть нарративного метода в психологии – узнавание человека и его глубинных проблем и страхов посредством анализа его рассказов о них и их собственной жизни. Нарративы неотделимы от общества и культурного контекста, поскольку именно в них они и формируются. Нарратив в психологии для личности имеет два практических значения: во-первых, открывает возможности для самоидентификации и самопознания путём создания, осмысления и проговаривания различных историй, во-вторых, это способ самопрезентации, благодаря такому рассказу о самом себе.

В психотерапии также применяется нарративный подход. Он был разработан австралийским психологом Майклом Уайтом и новозеландским психотерапевтом Дэвидом Эпстоном. Суть его в том, чтобы создать вокруг лечащегося (клиента) определённые обстоятельства, почву для создания своей истории, с привлечением определённых людей и совершением определённых поступков. И если нарративная психология считается скорее теоретической отраслью, то в психотерапии нарративный подход демонстрирует уже своё практическое применение.

Таким образом, очевидно, что нарративная концепция успешно используется практически в любых областях, изучающих человеческую натуру.

Нарратив в политике

Есть своё понимание нарративного повествования и в политической деятельности. Однако термин «политический нарратив» несёт скорее отрицательную коннотацию, нежели положительную. В дипломатии нарративность понимается как преднамеренный обман, сокрытие истинных намерений. Нарративный рассказ подразумевает заведомое утаивание некоторых фактов и истинных намерений, возможно, подмену тезиса и использование эвфемизмов для придания тексту благозвучности и избегания конкретики. Как уже упоминалось выше, отличием нарратива от обыкновенного рассказа является желание заставить слушать, произвести впечатление, что характерно для речи современных политиков.

Визуализация нарратива

Что касается визуализации нарративов, то это довольно сложный вопрос. По мнению некоторых учёных, например теоретика и практика нарративной психологии Дж. Брунера, визуальный нарратив – это не облачённая в текстовую форму реальность, а структурированная и упорядоченная речь внутри нарратора. Этот процесс он назвал неким способом конструирования и установления реальности. Действительно, не «буквенная» лингвистическая оболочка формирует нарратив, а последовательно изложенный и логически правильный текст. Таким образом, визуализировать нарратив можно, озвучив его: рассказав устно или написав в виде структурированного текстового сообщения.

Нарратив в историографии

Собственно, исторический нарратив – это то, что положило начало формированию и изучению нарративов в других областях гуманитарных знаний. Сам термин «нарратив» был заимствован из историографии, где существовало понятие «нарративная история». Смысл её заключался в рассмотрении исторических событий не в их логической последовательности, а через призму контекста и интерпретации. Интерпретация имеет ключевое значение в самой сущности нарратива и наррации.

Исторический нарратив – что это такое? Это повествование от первоисточника, не критическое изложение, а объективное. К нарративным источникам в первую очередь можно отнести как раз исторические тексты: трактаты, хроники, некоторые фольклорные и литургические тексты. Нарративные источники – это те тексты и сообщения, в которых присутствуют нарративные повествования. Однако, по мнению Й. Брокмейера и Р. Харре, всё же не все тексты являются нарративами и отвечают «концепции рассказывания».

Относительно исторической нарративности существует несколько заблуждений, вызванных тем, что некоторые «истории», например автобиографические тексты, основаны только на фактах, другие же либо уже были пересказаны, либо видоизменены. Таким образом, правдивость их снижается, однако реальность при этом не изменяется, меняется лишь отношение к ней каждого отдельного нарратора. Контекст остаётся прежним, однако каждый рассказчик по-своему связывает его с описываемыми событиями, извлекая важные, по его мнению, ситуации, вплетая их в канву повествования.

Что касается конкретно автобиографических текстов, то здесь существует и другая проблема: желание автора привлечь внимание к своей персоне и деятельности, а значит, возможность предоставления заведомо ложной информации или искажение истины в собственную пользу.

Подводя итог, можно сказать, что нарративные техники, так или иначе, нашли себе применение в большинстве гуманитарных наук, которые изучают природу человеческой личности и среду его обитания. Нарративы неотделимы от субъективных человеческих оценок, так же как человек неотделим от социума, в котором и формируется его индивидуальный жизненный опыт, а значит, собственное мнение и субъективный взгляд на окружающий мир.

Резюмируя вышеизложенную информацию, можно сформулировать следующее определение нарратива: нарратив – это структурированный логичный рассказ, отражающий индивидуальное восприятие реальности, а также это способ организации субъективного опыта, попытка самоидентификации и самопрезентации личности.

Брылева Ирина. Нарративный подход в арт-терапии

Структурно-образное моделирование нарратива (СОМН)

В основе модели лежит понимание процесса структурирования бесед Дж. Брунера о том, что любое повествование в какой-то степени строится на базе двух ланд­шафтов. «Ландшафт действия» (landscape of action) – это пространство, действу­ющие герои, их намерения и поступки. «Ландшафт сознания» (landscape of consciousness) – это мысли, знания, чувства, какие-то переживания персонажей. В нашем понимании нарратив как образ имеет свою композицию построения, образующую идею, замысел и отражающую эмоциональное отношение респон­дента к описываемой реальности. Ландшафт нарратива в нашем случае – это композиция, отражающая критерии целостности образа. В указанной модели критериями построения композиции выступают:
1. Фигура на фоне;
2. Предметность;
3. Обусловленность;
4. Соотнесенность;
5. Выразительность.

Стратегия структурно-образного моделирования нарратива (авторской истории) выстраивается, в нашем понимании, на двух процессах: деконструкции и интег­рации. Деконструкция в нарративном подходе применяется в насыщении процесса экстернализации, выделении доминирующей истории и разотождест­влении её с автором. Интеграция в нарративном подходе отражает процесс «пересочинения», формирования новой психологической опоры автора. Эти два процесса выступают основой структурно композиционного построения художест­венного образа. Иными словами, применяя структурно-образное моделирование нарратива (авторской истории), мы учитываем динамичность восприятия и его свойства. В процессе интеграции находим новые связующие «уникального эпи­зода» с фоновым пространством, выстраиваем причинно-следственные связи. В ходе «восстановления» позиции автора (по М. Уайту, «пересочинение истории – восстановление авторской позиции») формируем целостный, выразительный образ авторской истории, с активной и сознательной позицией респондента.

Актуальное состояние респондента находит отражение в образе наррации, и проб­­лема становится видимой, тем самым, разотождествленной с автором. Это спо­собствует более успешной её трансформации и подготавливает контекст «фона» для выстраивания опоры в новой, альтернативной истории автора. Реф­лексия в процессе построения связей между доминирующей фигурой и поддержи­вающим её фоном открывает для автора альтернативные контексты, существо­вавшие ранее, но «не видимые» им. Таким образом, следуя по критериям постро­е­ния композиции художественного образа терапевт «ведет» респондента к целост­ности и выразительности альтернативной истории.

Результаты применения СОМН в терапевтическом процессе

Структурно-образное моделирование нарратива исследует созданный респон­ден­том образ и контекст беседы. Корректируется актуальное состояние респондента, выраженное в системе самоотношения, характеристиках жизненной позиции, в локализации контроля, в общем удовлетворении и неудовлетворении жизнью. В данном контексте в исследовании выделялись смысловые структуры речи рес­пондентов. Это позволило проследить динамику изменений актуальных состо­я­ний респондентов.

На момент начала исследования в группах по всем формализованным методикам диагностики наблюдались заниженные показатели выраженности самоотно­ше­ния, удовлетворенности жизнью, а также разброс по крайним значениям в инди­ви­дуальных профилях респондентов. В исследовании нарративов смысловые структуры отражали следующие контексты: «не верю в свои силы», «не понимаю себя», «моя позиция – бездействие», «жизнь проходит мимо меня», «не вижу перспективы».

(PDF) Нарративная психология как наука

ЛАСЛЕ, ЭМАНН, ПИЛЯ И ПЕЛИ

Хошманд, Л. Т. (2000). Нарративная психология. В: Каздин, А. Э. (ред.), Энциклопедия психологии

(стр. 382-387). Вашингтон, округ Колумбия: Американская психологическая ассоциация и

Нью-Йорк: издательство Оксфордского университета.

Хайек, Ф.А. (1967). Исследования в области философии, политики и экономики. Лондон: Routledge and

Kegan Paul

Heidegger, M.(1971). Поэзия, язык, мысль. Нью-Йорк: Харпер и Роу.

Ласло, Дж., Эманн, Б., Харгитаи, Р., Кис, Б., Насзоди, М., Пели, Б., Похарнок, М., Полиа, Т.,

Тури, З., & Prószéky, Г. (2004). Контент-аналитические программы за пределами морфологического —

лексического уровня. Исследовательский отчет. Будапешт.

Ласло, Дж., Эманн, Б., Пели, Б., и Полиа, Т. (2002). Нарративная психология и нарратив

анализ психологического содержания. В: J. László, & W.Стейнтон-Роджерс (ред.), Повествование

Подходы в социальной психологии (стр. 9–25). Будапешт: новый мандат.

Лесли А. М. (1987). Притворство и представление: истоки «теории разума».

Психологическое обозрение, 94, 412–426.

Лесли А. М. (1991). Теория нарушения психики при аутизме: доказательства модульного механизма развития

. В: А. Уайтен (ред.), Естественные теории разума: эволюция,

разработка и моделирование повседневного чтения мыслей (стр.63–78). Оксфорд: Блэквелл.

Леви-Брюль, Л. (1926). Как думают туземцы. Лондон: Джордж Аллен и Анвин.

Маклюэн, М. (1968). Предисловие. В: Р. Уоллис (ред.), Время, четвертое измерение разума.

Монтгомери, Нью-Йорк: Harcourt, Brace & World.

Маршак А. (1972). Корни цивилизации: когнитивные истоки первого искусства человека, символ

и обозначения. Нью-Йорк: Макгроу-Хилл.

Mead, G.H. (1934). Разум, Я и общество.Чикаго: Издательство Чикагского университета

Нейссер, У. (1976). Познание и реальность. Сан-Франциско: Фриман

Нора П. (1989). Между памятью и историей: Les lieux de mémoire. Представительства, 26, 7-

25.

Olson, D.R. (1977). «От высказывания к тексту: языковой уклон в устной и письменной речи».

Harvard Educational Review, 47, 257–258.

Онега, С. и Ланда, J.A.G. (Ред.) (1996). Нарратология: Введение. Лондон / Нью-Йорк:

Longman.

Пеннебейкер, Дж. У. и Кинг, Л. А. (1999). Лингвистические стили: использование языка как индивидуальное различие

. Журнал личности и социальной психологии, 77, 1296-1312.

Pennebaker, J.W., Mehl, M.R., & Niderhoffer, K.G. (2003). Психологические аспекты использования естественного языка

: Наши слова, мы сами. Ежегодный обзор психологии, 54, 547–77.

Пинкер, С. (1997). Как работает разум? Нью-Йорк: Нортон.

Pléh, Cs. (2003).Мысли о распространении мыслей: Мемы или эпидемии. Журнал

Культурная и эволюционная психология, 1 (1), 21–51.

Polkinghorn, D.E. (1995). Повествовательные конфигурации в качественном анализе. Качественные исследования

в образовании, 8, 5-23.

Полиа, Т., Ласло, Дж., И Форгас, Дж. П. (2005). Осмысление жизненных историй: роль повествования

перспективы в передаче скрытой информации о социальной идентичности и личности.

Европейский журнал социальной психологии, 35, 785-796

Поппер, К. (1957). Бедность историзма. Лондон: Рутледж.

Рикёр П. (1984–1987 годы). Время и повествование. Vol. I – III. Чикаго: Чикагский университет

Press.

Рорти Р. (2004). Аналитическая философия и нарративная философия. Печ Лекция II. 4 мая.

Сарбин Т.Р. (Ред.) (1986). Нарративная психология. Легендарность человеческого существования. Новый

Йорк: Praeger.

Наши истории, мы сами

Одна из новейших горячих точек Вашингтона, округ Колумбия, — это не модный ресторан или бар. Скорее, это место, где обычные люди, некоторые явно нервничают, выходят на сцену и рассказывают истории из своей жизни. Часто самые захватывающие, веселые и душераздирающие истории рассказывают самые скромные люди, — говорит Эми Сайдман, глава SpeakeasyDC, некоммерческой театральной группы, которая проводит мероприятие.

«Это миф, что все люди, выходящие на сцену, — экстраверты, — говорит Саидман.«У всех нас есть истории, которые нужно рассказать, и мы просто умираем, чтобы люди их слушали».

Это проницательное наблюдение, — говорит Дэн МакАдамс, доктор философии, профессор психологии Северо-Западного университета, который последние десять лет систематически и количественно изучал истории.

Когда люди превращают эпизоды из своей жизни в анекдоты, это не только для развлечения друзей, — говорит Макадамс. Истории позволяют нам разобраться в загадочных или случайных событиях.

«Истории помогают нам сгладить некоторые принятые нами решения и создать что-то значимое и разумное из хаоса нашей жизни», — говорит Макадамс.

Исследователи обнаружили, что наши истории также могут определять наше будущее. В частности, удачные рассказы о борьбе могут дать людям надежду, в которой они нуждаются, чтобы жить продуктивной жизнью. А истории, которые ярко описывают беспорядки, похоже, помогают людям становиться мудрее после серьезных жизненных проблем.

Сила повествования, однако, не всегда положительна: рассказывая истории о своем супруге, в которых акцент делается, например, на отрицательных чертах, вы можете забыть о положительных чертах, которыми вы раньше дорожили, говорится в исследовании Джона Холмса, доктора философии. профессор психологии Университета Ватерлоо.

«Хорошо это или плохо, истории — очень мощный источник самоубеждения, и они очень внутренне последовательны», — говорит Холмс. «Доказательства, которые не соответствуют истории, останутся позади».

Истории надежды

Оставление посторонних деталей — это именно тот процесс, через который прошла Эрика Хагенсен, когда посетила семинар SpeakeasyDC. Хагенсен, активистка за права людей с ограниченными возможностями, хотела придумать анекдот о бортпроводнике, который изначально отказал ей в предварительном посадке на борт.Затем она обратила внимание на трость Хагенсена, объявив: «Все, отойдите в сторону, эта маленькая девочка-инвалид!»

Хагенсен вырезал отрывок, где она сравнила посадку на рейс с бегом с быками в Испании, и вместо этого перешла к сути истории: «Я низко и туго пристегнул ремень безопасности на бедрах; я зафиксировал свою гордость в вертикальном положении. , — сказала она на презентации SpeakeasyDC. «Я переживаю этот полет».

Она не просто переживает полет — она ​​становится сильнее, увереннее и удобнее, запрашивая жилье в будущем.

Как выяснил МакАдамс, такая повествовательная арка, в которой проблемы сменяются триумфом, типична для высокопродуктивных взрослых. Генеративность — концепция, впервые предложенная Эриком Эриксоном, — это желание обеспечить будущие поколения и сделать мир лучше. По словам Макадамса, высокопродуктивные взрослые часто служат волонтерами, наставниками и политическими активистами.

«Генеративные люди любят рассказывать вам истории о своей жизни, где с ними случаются ужасные вещи, но часто эти плохие события приводят к тем или иным положительным результатам», — говорит Макадамс.

В одном исследовании, подтверждающем эту теорию, опубликованном в бюллетене Personality and Social Psychology Bulletin (Vol. 27, No. 4), МакАдамс и его коллеги попросили 269 взрослых среднего возраста и 125 студентов колледжей рассказать открытые истории о значимых эпизодах их жизни. жизни. Затем слепые оценщики подсчитали рассказы о «последовательностях искупления», в которых плохие события имеют хорошие результаты, и «последовательностях заражения», в которых происходит обратное.

Люди, которые рассказывали истории с множеством последовательностей искупления, также имели тенденцию набирать более высокие баллы по шкале генеративности МакАдамса, поддерживая такие утверждения, как: «Я несу ответственность за улучшение района, в котором я живу» и «Я пытаюсь передать знания, которые я получил. через мой опыт.«Независимо от общего тона истории, участники, которые рассказывали последовательности искупления, также были более счастливы, как выяснили исследователи.

Результаты, хотя и являются корреляционными, предполагают, что искупительные истории могут помочь заложить основу для волонтерской деятельности, воспитания детей и других подобных мероприятий, утверждает Макадамс. «То, что делают высокопродуктивные люди, — это тяжелая работа, и иногда вы терпите неудачу — ваш кандидат проигрывает, ваши дети расстраивают вас, ваша организация сообщества чувствует, что это ни к чему не приведет», — говорит он.«Искупительная история позади вас вселяет в вас уверенность или, по крайней мере, надежду, что ваша работа принесет плоды в долгосрочной перспективе».

В то же время люди, которые упорно работают и упорно переносят невзгоды, имеют лучший материал для таких историй и, следовательно, с большей вероятностью их расскажут. В любом случае, возможно, неудивительно, что такой активист, как Хагенсен, рассказал историю, в которой у неприятного опыта был счастливый конец, — говорит Макадамс.

«Чтобы выполнять такую ​​работу, нужно действительно верить в возможность положительных результатов», — говорит он.

Упрощенная жизнь

Однако можно слишком быстро перейти к счастливому концу, говорит Лаура Кинг, доктор философии, профессор психологии Университета Миссури, Колумбия. В своем исследовании с участием людей, которые пережили серьезные жизненные испытания — развод, признание гомосексуальности или воспитание ребенка с синдромом Дауна, — Кинг обнаружила, что люди, чьи истории скрывают конфликты, обычно становятся счастливее в течение двух лет, но это действительно так. не добиваться каких-либо успехов в развитии эго — мера сложности и изощренности, с которой человек смотрит на мир.

«Способность потратить некоторое время и испытать горе или несчастье улучшает вашу способность ценить мир во всем его богатстве и сложности», — говорит Кинг.

В одном исследовании ( Journal of Research and Personality , Vol. 34, No. 4) Кинг попросил родителей рассказать историю того, как они узнали, что их ребенок страдает синдромом Дауна. Сразу после того, как рассказали свои истории, и снова через два года родители завершили измерения субъективного благополучия и развития эго.

Исследователи, не обращающие внимания на результаты тестов участников, читали их рассказы и записывали наличие предзнаменований, а также наличие у рассказов счастливого или печального начала и конца. Исследователи также отметили, насколько ярко рассказы иллюстрируют конфликты, борьбу и исследования.

Два года спустя родители, которые стали более счастливыми, что неудивительно, писали рассказы со счастливым концом. «Я знала, что все будет в порядке», — написала одна женщина.«Он является большим или большим благословением для нашей семьи, чем любой ребенок».

Другой родитель написал: «Я знаю, что моя дочь особенная … У нее определенно другая проводка. И я думаю, что эти провода подключены напрямую к Богу. Она ближе всех к ангелам на Земле, чем я когда-либо был».

Однако только родители, которые впервые ярко описали свои смешанные чувства, узнав о диагнозе своего ребенка, стали мудрее в ходе исследования. «Я много плакал», — написал один из родителей. «Боль была такой глубокой.Я чувствовал себя обманутым — я едва мог функционировать ». По словам Кинга, это были также те родители, которые позже, казалось, лучше всего могли в полной мере оценить способности и ограничения своих детей.

Исследование также показало, что люди, которые рассказывали очень последовательные истории — с предзнаменованием и без посторонних подробностей, — через два года становились счастливее. «Я знала, что что-то не так с самого начала», — вспоминала одна женщина.

Конечно, у многих беременных женщин бывают моменты, когда они чувствуют, что что-то «не так», но те, чьи предчувствия сбываются, запомнят их наиболее ярко — пример того, что социальные психологи называют предвзятостью подтверждения, говорит Кинг.

«Это показывает эту удивительную способность людей находить смысл в этих событиях», — говорит Кинг. «Женщины с предзнаменованием в своих историях, как правило, были счастливее в долгосрочной перспективе. Это не очень рационально, но заставляет людей чувствовать себя хорошо, как будто« кто-то там меня присматривает »».

Терапевтические сказки

Как и в случае с предзнаменованием, последовательность истории — независимо от того, следует ли она по четкому причинно-следственному пути — может быть признаком хорошего повествования как в художественном, так и в психологическом смысле, согласно исследованию Джонатана Адлера, доктора философии, психологии. профессор Франклина В.Инженерный колледж Олина в Нидхэме, штат Массачусетс,

В своем исследовании, опубликованном в Psychotherapy Research (Vol. 18, No. 6), Адлер исследовал истории 104 взрослых, проходивших амбулаторную психотерапию. Он обнаружил, что пациенты, которые рассказывали связные истории, как правило, сообщали о самых больших улучшениях в благополучии и развитии эго.

Однако наиболее убедительным предиктором улучшения было то, что люди видели в своих историях самих себя, а не терапевта.И в еще неопубликованном лонгитюдном исследовании Адлер обнаружил, что люди стали чувствовать себя лучше после того, как начали рассказывать истории, в которых они взяли под свой контроль свою жизнь и свое выздоровление.

«Сначала вы рассказываете историю, а затем живете в ней, — говорит Адлер. «Существует определенное количество« подделок », пока вы не сделаете это».

Интересно, что ни один из терапевтов в исследовании Адлера явно не пытался изменить стратегии рассказывания историй пациентов — метод, известный как нарративная терапия.Скорее, они использовали более распространенные терапевтические методы, которые, вероятно, имели побочный эффект в виде более здорового рассказывания историй, — говорит Макадамс.

«Я бы сказал, что большая часть разговорной терапии, от когнитивно-поведенческой терапии до психоанализа, заключается в том, чтобы помочь людям рассказывать лучшие истории, которые обогащают их жизнь и помогают им преодолеть свои проблемы», — говорит Макадамс.

Повествовательный негатив

Но действительно ли хорошие истории ведут к хорошей жизни? По словам Холмса из Ватерлоо, лонгитюдные исследования, такие как исследования Адлера и Кинга, подтверждают это.Лабораторные исследования действительно подтверждают суть. Показательный пример: профессор психологии Йоркского университета Ян МакГрегор, доктор философии, и Холмс обнаружили, что если вы предоставите студентам двусмысленную историю о разрыве, а затем попросите их рассказать наклонную версию, в которой вину возлагается только на одну из сторон, студенты начинают верить своим собственным историям ( Журнал личности и социальной психологии, , том 76, № 3). Две недели спустя, даже после перечитывания двусмысленного сценария рассказа, студенты все еще говорили, что человек, которого они ранее защищали, был относительно невиновен.Спустя сорок недель после первоначального исследования участники забыли почти все детали виньетки, но они все еще знали, кого винить.

«Истории так драматично формируют память», — говорит Холмс. «Как только вы рассказываете историю, трудно выйти за рамки этой истории, и со временем они, как правило, становятся более драматичными».

Исследователи обнаружили, что эта тенденция может стать основой для хороших браков или разлучить пары. Люди, рассказывающие истории о партнерах, подчеркивающие их отрицательные качества, будут склонны вспоминать то, что укладывается в этот тезис, и забывать положительные черты, о которых они сообщали ранее, обнаружил Холмс ( Personality and Social Psychology Bulletin , Vol.20, № 6). Негативные рассказчики имели тенденцию разводиться, в то время как люди, рассказывавшие истории о сильных сторонах и недостатках своих партнеров, со временем видели, как их отношения укрепляются.

В совокупности повествовательные исследования психологов указывают на один важный момент: мы не просто рассказываем истории, они рассказывают нам истории. Они формируют наши мысли и воспоминания и даже меняют то, как мы живем.

«Рассказывание историй — это не только то, как мы конструируем нашу идентичность, истории — это наши личности», — говорит он.

И в этом, добавляет Саидмейн, секрет успеха SpeakeasyDC.

«Каждая история — это подарок, маленькая частичка себя, которой вы делитесь с аудиторией», — говорит она. «Кто не любит подарки?»

История моей жизни: как повествование создает личность

В романе Пола Мюррея « Скиппи умирает, » есть момент, когда главный герой, Говард, переживает экзистенциальный кризис. «Я просто не ожидал, что моя жизнь будет такой», — говорит он.

«Чего вы ожидали?» — отвечает друг.

«Ховард обдумывает это. «Я полагаю — это звучит глупо, но я полагаю, я думал, что будет больше повествовательной дуги , ».

Но это совсем не глупо. Хотя, возможно, факты из чьей-то жизни, представленные от начала до конца, не будут сильно напоминать повествование для внешнего наблюдателя, то, как люди предпочитают рассказывать истории своей жизни другим и, что особенно важно, самим себе, почти всегда имеет повествовательная дуга.Рассказывая историю о том, как вы стали тем, кем вы являетесь, и о том, кем вы становитесь, сама история становится частью того, кем вы являетесь.

«Жизненные истории не просто отражают личность. Они — это личности, или, точнее, они являются важными частями личности , наряду с другими частями, такими как диспозиционные черты, цели и ценности », — пишет Дэн Макадамс, профессор психологии Северо-Западного университета, вместе с Эрикой Манчак. в главе Справочника APA по психологии личности и социальной психологии .

В сфере нарративной психологии история жизни человека — это не биография фактов и событий жизни в Википедии, а скорее то, как человек объединяет эти факты и события внутри себя — разделяет их и сплетает вместе, чтобы придать смысл. Это повествование становится формой идентичности, в которой то, что кто-то хочет включить в историю, и то, как он это рассказывает, могут как отражать, так и формировать то, кем она является. История жизни не просто говорит о том, что произошло, в ней говорится, почему это было важно, что это значит для человека, кем он станет и что произойдет дальше.

«Иногда в случаях крайнего аутизма люди не выстраивают повествовательную структуру для своей жизни, — говорит Джонатан Адлер, доцент кафедры психологии в Олинском инженерном колледже, — но режим человеческого познания по умолчанию — это повествовательный режим. . »

Когда люди рассказывают другим о себе, они должны делать это в повествовательной манере — именно так люди общаются. Но когда люди думают о своей жизни про себя, всегда ли это в повествовательной манере, с сюжетом, ведущим от одной точки к другой? Есть старая пословица, что у каждого внутри есть книга.(Кристофер Хитченс однажды сказал, что внутри находится , «именно там, где, я думаю, он должен в большинстве случаев оставаться». ) Есть ли там кто-нибудь с историей жизни, которая вовсе не рассказ, а какой-то другой вид, более разрозненный, авангардное представление об их существовании?

«На этот вопрос практически невозможно ответить с научной точки зрения», — говорит Мониша Пасупати, профессор психологии развития в Университете Юты. Даже если мы, как выразился писатель Джонатан Готтшалл, «рассказывающие истории животные», что это значит для передачи от одного человека к другому? Существуют не только индивидуальные различия в том, как люди думают о своих историях, но и огромные различия в степени, в которой они вообще участвуют в повествовании.

Chelsea Beck / The Atlantic

«Некоторые люди пишут в своих дневниках и очень интроспективны, а некоторые вообще нет», — говорит Кейт Маклин, доцент психологии Университета Западного Вашингтона. Несмотря на то, что ведение дневника является способом документирования жизненной истории, не всегда получается однозначно завязанное повествование. Писатель , у которого я брала интервью у несколько месяцев назад, Сара Мангусо, вела дневник 25 лет и все еще говорила мне: «Повествование — это не тот способ, который мне когда-либо давался легко.

Тем не менее, все исследователи, с которыми я разговаривал, были убеждены, что даже если рассматривать жизнь как историю не на 100 процентов универсально, это, по крайней мере, чрезвычайно распространено.

«Я думаю, что нормальных, здоровых взрослых людей объединяет то, что все они могут рассказать историю своей жизни», — говорит Пасупати. «Они все могут составить одно целое … Чтобы наладить отношения, нам всем нужно было рассказать маленькие кусочки нашей истории. И поэтому трудно быть человеком и иметь отношения, не имея какой-то версии жизненной истории, которая витает вокруг.

Но жизнь редко следует логическому развитию, как это делают большинство историй — хороших историй, где ключи сходятся воедино, пистолеты, оставленные на мантии, взрываются в подходящие моменты, кульминация наступает в третьем акте. Таким образом, повествование кажется неуместным методом описания жизненного хаоса до тех пор, пока вы не вспомните, откуда в первую очередь берутся истории. В конце концов, единственный материал, из которого нам когда-либо приходилось сочинять истории, — это наше собственное воображение и сама жизнь.

Таким образом, рассказывание историй — вымышленное или документальное, реалистичное или украшенное драконами — это способ осмыслить мир вокруг нас.

«Рассказы не должны быть очень простыми, как сказки. Они могут быть сложными. Это может быть похоже на Джеймса Джойса ».

«Жизнь невероятно сложна, в нашей среде и в нашей жизни постоянно происходит множество вещей, и для того, чтобы сохранить наш опыт, нам нужно придать ему смысл», — говорит Адлер. «Мы делаем это, разбивая свою жизнь на истории».

Это непростое дело. Люди содержат множество, и под множеством я имею в виду библиотеки.У кого-то может быть всеобъемлющий рассказ на всю ее жизнь и разные рассказы для разных сфер ее жизни — карьеры, романов, семьи, веры. В каждой сфере у нее могут быть рассказы, которые пересекаются, расходятся или противоречат друг другу, и все они наполнены микроисториями конкретных событий. И чтобы по-настоящему создать историю жизни, ей нужно будет сделать то, что исследователи называют «автобиографическим рассуждением» о событиях, — «выявлять извлеченные уроки или идеи, полученные в жизненном опыте, отмечать развитие или рост с помощью последовательности сцен и показывать, как конкретная жизнь эпизоды иллюстрируют непреходящие истины о себе », — пишут Макадамс и Манчак.

«Истории не должны быть действительно простыми, как сказки, — говорит Макадамс. «Они могут быть сложными. Это может быть похоже на Джеймса Джойса ».

Если вам действительно нравится Джеймс Джойс, это может быть очень похоже на Джеймса Джойса. Люди берут истории, которые их окружают — вымышленные рассказы, новостные статьи, апокрифические семейные анекдоты — затем идентифицируют себя с ними и заимствуют у них, формируя свои собственные представления о себе. Это лента Мебиуса: истории — это жизнь, жизнь — это истории.

* * *

Однако люди не пишут свои жизненные истории с рождения.Чтобы создать жизненный рассказ, потребуется некоторое время — в процессе разработки приоритет отдается таким вещам, как ходьба, разговор и постоянство объектов. Маленькие дети могут рассказывать истории об отдельных событиях под руководством, и большая часть подросткового возраста посвящена изучению того, «что входит в историю… и что в первую очередь делает историю хорошей», — говорит Пасупати. «Я не знаю, сколько времени вы проводите с маленькими детьми, но они действительно этого не понимают. У меня есть ребенок, который действительно может потратить час, чтобы рассказать вам о Minecraft .«Через друзей, семью и художественную литературу дети узнают то, что другие считают хорошим рассказыванием историй, и что умение плести хорошую пряжу имеет социальную ценность.

Именно в позднем подростковом и раннем подростковом возрасте построение историй действительно активизируется, потому что к тому времени люди уже разработали некоторые когнитивные инструменты, необходимые для создания связной жизненной истории. К ним относятся причинно-следственная связь — способность описывать, как одно событие привело к другому — и тематическая согласованность — способность определять общие ценности и мотивы, которые повторяются на протяжении всей истории.В исследовании, посвященном анализу жизненных историй 8-, 12-, 16- и 20-летних, было обнаружено, что эти виды согласованности усиливаются с возрастом. По мере того, как история жизни входит в свои последние главы, она может стать более твердой. В одном исследовании Маклина у пожилых людей было больше тематической согласованности и они рассказали больше историй о стабильности, в то время как молодые люди, как правило, рассказывали больше историй об изменениях.

Chelsea Beck / The Atlantic

Макадамс представляет это развитие как наслоение трех аспектов личности.Практически с рождения люди становятся «актерами». У них есть черты характера, они взаимодействуют с миром, у них есть роли — дочь, сестра, новорожденный соседский ребенок, который плачет всю ночь и не дает вам уснуть. Когда они становятся достаточно взрослыми, чтобы иметь цели, они тоже становятся «агентами» — по-прежнему играя свои роли и взаимодействуя с миром, но принимая решения с надеждой на достижение желаемых результатов. И последний слой — «автор», когда люди начинают связывать идеи о будущем с опытом прошлого и настоящего, чтобы сформировать повествовательное «я».

Эта траектория развития может также объяснить, почему людям в разном возрасте нравятся разные типы художественных историй. «Когда ты ребенок, все дело в сюжете, — говорит Макадамс. «Это случается, и это случается. Вы не настроены на то, что персонаж развивается ». Таким образом, возможно, привлекательность мультяшных героев, которые никогда не стареют.

Недавно, по словам МакАдамса, его книжный клуб прочитал « Итана Фрома » Эдит Уортон. «Я читал это в старшей школе и ненавидел», — говорит он.«Все, что я мог вспомнить, это то, что эти сани врезались в дерево. И мы недавно прочитали это в клубе, и это потрясающе. Санки врезаются в дерево, это, без сомнения, грандиозная сцена, но то, как они меняют жизни этих людей и всю трагедию всего этого, для 18-летних совершенно не известно. Для 8-летних детей потеряно то, что подбирает 40-летний, а вещи, которые 8-летний ребенок находит убедительными и интересными, иногда утомляют 40-летнего до слез ».

И, как и личный вкус к книгам или фильмам, истории, которые мы рассказываем себе о себе, зависят не только от нас самих.То, как люди рассказывают о своих переживаниях другим, кажется, формирует то, как они в конечном итоге вспоминают эти события. Согласно исследованию Пасупати, это происходит двумя способами. Во-первых, люди адаптируют рассказываемые истории к своей аудитории и контексту. (Например, теперь я рассказываю друзьям историю о том, как разбил машину своей мамы, совсем иначе, чем то, как я рассказывал ее маме в то время. Гораздо меньше слез.)

Когда люди роняют дрянной пикап Строка «Какая у тебя история?», как человек, который порезает сонную артерию во время бритья, они случайно наткнулись на что-то жизненно важное.

Во-вторых, акт рассказа — это репетиция истории, — говорит Пасупати. «И репетиция укрепляет связи между одними фрагментами информации в вашем уме и уменьшает связи между другими. Так то, что я вам говорю, становится для меня более доступным и запоминающимся. Это может быть довольно продолжительным эффектом ». Поэтому, когда люди бросают глупую фразу «Какая у вас история?» в баре, как мужчина, который порезает сонную артерию во время бритья, они случайно наткнулись на что-то жизненно важное.

Но точно так же, как есть последствия у рассказа, есть последствий, если не сказать . Если кто-то боится того, как люди могут отреагировать на историю, и хранит ее при себе, он, скорее всего, упустит обогащение, которое приходит с разговором вперед и назад. Слушатель «может дать вам другие вещи для размышлений или может признать, что то, что вы считали действительно плохим, на самом деле не имеет большого значения, так что вы получите более богатое и детальное воспоминание», — говорит Пасупати.Если вы не скажете, «ваша память на это событие может быть менее гибкой и даст вам меньше шансов на рост». Это основная предпосылка разговорной терапии.

И все это даже не учитывает все разговоры, которые вы планируете вести или тщательно представляете, что у вас никогда не будет. Путь снаружи внутрь и обратно извилистый, темный и полон обратных путей.

* * *

Как только определенные истории внедряются в культуру, они становятся главными повествованиями — схемами, которым люди должны следовать при структурировании своих собственных историй, к лучшему или к худшему.Один из таких планов — это ваш стандарт: «пойти в школу, получить высшее образование, устроиться на работу, выйти замуж, завести детей».

Это может быть полезным сценарием, поскольку он дает детям ощущение дуги жизни и показывает им примеры важных событий, которые могут произойти. Но обратные стороны стандартных повествований хорошо задокументированы: они клеймят всех, кто не следует им на букву «Т», и обеспечивают нереалистичные ожидания счастья для тех, кто следит за ними. Если бы этот подход был планом для стола ИКЕА, а не жизни, почти каждый, кто пытался бы ему следовать, в конечном итоге получил бы что-то шаткое и деформированное, с несколькими оставшимися болтами, которые вы найдете под диваном, дурным предзнаменованием для структурной целостности вещи. вы построили.

«Я думаю, что это особенно пагубный фрейм для людей, которые становятся родителями», — говорит Пасупати. «Это повествование, в котором вершиной является женитьба и завести детей, и с тех пор все будут как бы счастливы».

И эти сценарии развиваются по мере развития культуры. Например, в прошлые столетия истории о том, что они одержимы демонами, могли быть не лишними, но вряд ли большинство людей описали бы свои действия в этих терминах в наши дни.

Другими распространенными повествовательными структурами, наблюдаемыми сегодня во многих культурах, являются последовательности искупления и последовательности заражения.История искупления начинается плохо и заканчивается лучше — «Этот ужасный отпуск в конечном итоге сблизил нас как семью» — в то время как история о заражении делает обратное: «Круиз был потрясающим, пока мы все не отравились». Темы искупления в истории жизни обычно связаны с большим благополучием, в то время как темы заражения, как правило, совпадают с ухудшением психического здоровья.

Chelsea Beck / The Atlantic

У многих людей есть несколько небольших историй каждого типа, разбросанных на протяжении всей их большой жизненной истории, хотя характер человека, культура и окружение могут влиять на то, к чему они тяготеют.Люди также могут рассматривать большую часть своей жизни как искупительную или загрязненную, и искупление, в частности, является популярным, и особенно американским, повествованием. «Эволюция от пуритан до Ральфа Уолдо Эмерсона и Опры Уинфри… Американцы стремились создать свои жизни как искупительные рассказы об искуплении, эмансипации, выздоровлении, самореализации и восходящей социальной мобильности», — пишет МакАдамс в обзоре истории жизни . Исследования . «Истории говорят о героических отдельных главных героях — избранных людях, — чья явная судьба — изменить мир к лучшему в опасном мире, даже когда мир не желает быть искупленным.

История искупления — это американский оптимизм — все наладится! — и американская исключительность — я могу все исправить! — и все это в воде, в воздухе и в наших головах. На самом деле, в большинстве случаев это хорошо. Исследования показали, что нахождение позитивного смысла в негативных событиях связано с более сложным ощущением себя и большей удовлетворенностью жизнью. И даже учитывая общий оптимизм, Макадамс и его коллеги обнаружили, что наличие большего количества последовательностей искупления в жизненной истории все же связано с более высоким благополучием.

Проблема возникает тогда, когда выкуп невозможен. Искупительная американская история — это повесть о привилегии, и для тех, кто не может контролировать свои обстоятельства и не имеет оснований полагать, что ситуация улучшится, это может быть нелогичным и недостижимым выбором. Есть вещи, которые случаются с людьми, и их нельзя искупить.

Может быть трудно поделиться историей, когда она сводится к следующему: «Это случилось, и это было ужасно. Конец.» В своем исследовании, проведенном Маклин, она просила людей, переживших околосмертный опыт, рассказать свои истории другим, «люди, которые рассказывали эти неразрешенные истории, имели действительно отрицательные ответы», — говорит она.Если бы в истории не было какого-то воодушевляющего, искупительного конца (помимо того факта, что они выжили), «слушателям это не понравилось.

«История искупления действительно ценится в Америке, потому что для многих людей это отличный способ рассказывать истории, но для людей, которые просто не могут этого сделать, которые не могут искупить свои травмы по какой-либо причине, они» как бы в двойном переплете, — продолжает она. «У них обоих есть эта дрянная история, но они также не могут рассказать ее и получить признание или одобрение со стороны людей.

В подобных случаях людям, которые пережили много травм, может быть лучше вообще не рассуждать об этом автобиографически.

Есть вещи, которые случаются с людьми, которые нельзя искупить.

«В первый раз, когда я обнаружил эту ассоциацию рассуждений, связанную с плохим психическим здоровьем, я подумал, что неправильно проанализировал свои данные», — говорит Маклин. Но после того, как другие исследователи повторили ее выводы, она стала более уверенной в том, что что-то происходит.Она считает, что люди могут подавлять травмирующие события способом, который хоть и не идеален, но все же «достаточно здоров».

«Типичная идея состоит в том, что вы можете подавить что-то, но оно вернется и укусит вас, если вы не справитесь с этим», — говорит она. «Но это все еще при условии, что у людей есть ресурсы, чтобы справиться с этим».

В одном исследовании , Маклин и ее коллеги опросили подростков, посещающих среднюю школу для уязвимых учащихся. Одна из подопытных, Джози, 17-летняя дочь матери-одиночки, страдала от злоупотребления наркотиками и алкоголем, биполярного расстройства, изнасилования и попытки самоубийства.Она сказала исследователям, что ее самоопределяющаяся память заключалась в том, что ее мать пообещала больше не иметь детей, а затем нарушила это обещание.

«Я единственный человек, на которого я могу положиться в своей жизни, потому что я пытался полагаться на других людей, и мне либо ударили ножом в спину, либо ранили, поэтому я действительно знаю, что могу доверять только себе и полагаться на них». на себя, — сказала Джози, рассказывая об этом воспоминании.

«Это довольно подробные рассуждения, — говорит Маклин. «Так что это важно для понимания того, кто вы есть, но на самом деле это не дает вам положительного представления о том, кто вы есть.Это может быть правдой в данный момент, но это не то, что побуждает кого-то к росту ».

Можно переоценить и хорошее в своей жизни. «Было проведено несколько экспериментальных исследований, которые показывают, что, когда людей просят поразмышлять о положительном опыте, им становится хуже, потому что вы спрашиваете:« О, почему , , я вышла замуж за этого человека? », — говорит Маклин. «Мудрость, зрелость и когнитивная сложность — это все, что мы ценим, но они не обязательно делают вас счастливыми.

* * *

Хотя иногда автобиографические рассуждения могут привести к мрачным мыслям, иногда они могут помочь людям найти смысл. И хотя вы можете избежать рассуждений об определенном событии, было бы довольно сложно оставить все страницы жизненной истории незаписанными.

«Я думаю, что представление нашей жизни как повествования не является ни положительным, ни отрицательным, это просто так», — говорит Адлер. «Тем не менее, есть лучшие и худшие способы сделать этот повествовательный процесс для нашего психического здоровья.

Chelsea Beck / The Atlantic

В своем исследовании Адлер заметил две темы в рассказах людей, которые, как правило, коррелируют с улучшением самочувствия: свобода воли или ощущение, что вы контролируете свою жизнь, и общение или чувство, что вы иметь хорошие отношения в своей жизни. Адлер говорит, что связь с общением «немного более размыта» — существует сильная связь между общением и благополучием одновременно; менее ясно, предсказывает ли чувство причастия сейчас благополучие позже.

Но агентство точно знает.Это имеет смысл, поскольку чувство беспомощности и безнадежности — классические симптомы депрессии, такое чувство контроля было бы полезно для психического здоровья. Адлер провел продольное исследование 47 взрослых, проходящих терапию, попросив их написать личные рассказы и завершить оценку психического здоровья в течение 12 сеансов терапии. Он обнаружил не только то, что темы свободы воли в рассказах участников со временем увеличивались, и что психическое здоровье улучшалось, и что они были взаимосвязаны, но и то, что эта повышенная активность фактически проявлялась в рассказах до того, как психическое здоровье человек улучшилось.

«Это похоже на то, как будто люди выпускают новую версию себя и проживают в ней свой путь», — говорит Адлер.

(Есть что-то особенное в форме повествования — хотя выражение мыслей и чувств по поводу негативных событий, кажется, способствует благополучию людей, одно исследование показало, что их повествование в форме повествования помогло больше, чем просто их перечисление.)

Но, продолжает он, «я не такой, как мистер Агентство, агентство любой ценой. Я в это не верю. Если у вас рак 4 стадии, свобода действий может быть вам полезна, но является ли это рациональным выбором? И я действительно думаю, что [искупление] хорошо в долгосрочной перспективе, но в муках реальной борьбы с болезнью я не знаю, действительно ли это помогает людям.

Но я задался вопросом: хотя свобода воли может быть полезной для вас, разве видение себя сильным главным героем дорого обходится другим персонажам вашей истории? Имеются ли последствия для сочувствия, если мы рассматриваем других людей как побочных игроков, а не как протагонистов как таковых?

«Это действительно интересная эмпирическая идея, — говорит Пасупати. «Я не знаю, что кто-то на это смотрит».

Как показывает работа Адлера, людям нужно в определенной степени видеть себя актерами.И работа Пасупати показывает, что другие люди играют большую роль в формировании жизненных историй. Вопрос, возможно, в том, насколько люди осознают, что их свобода воли не абсолютна.

Согласно одному исследованию, высокопродуктивные люди, то есть люди, которые заботятся и стремятся помочь будущим поколениям — часто рассказывают истории о других, которые помогали им в прошлом. Макадамс предполагает, что нарциссы, вероятно, будут поступать наоборот: «Люди [которые] действительно умеют говорить о себе и продвигать свое собственное повествование, но они не хотят слушать ваше.

«Если наши истории рассказывают о нас как о побеждающих агентах, которые проходят через жизнь и преодолевают их, и они недооценивают роль других людей и роль институциональной поддержки в помощи нам в этих делах, мы, вероятно, будем хуже осознавать, как жизни других людей ограничивают институты и другие люди », — говорит Пасупати. «Я думаю, это имеет реальные последствия для того, как мы думаем о неравенстве в нашем обществе. Чем больше весь мир устроен так, чтобы работать на вас, тем меньше вы понимаете, что он работает на вас.

* * *

Это головокружительная проблема: люди используют истории, чтобы понять жизнь, но насколько эти истории отражают жизненные реалии? Даже учитывая тот факт, что люди способны к сложному повествованию в стиле Джойса, предубеждениям, личностным различиям или эмоциям, разные люди могут по-разному воспринимать одно и то же событие. И учитывая, насколько люди восприимчивы к ложным воспоминаниям, кто может сказать, что сюжетные моменты в чьей-то жизненной истории действительно произошли, или произошли так, как она думала, или действительно вызвали эффекты, которые она видела в них?

«Любое создание повествования — ложь.

Пасупати не убежден, что так важно, насколько точны жизненные истории. Многие исследования ложных воспоминаний связаны с свидетельствами очевидцев , где очень важно, рассказывает ли человек историю именно так, как она произошла. Но для исследователей нарративной психологии «на самом деле важно не столько, правда ли это в судебном или юридическом смысле», — говорит она. «Что действительно имеет значение, так это то, делают ли люди что-то значимое и связное из того, что произошло.Любое создание повествования — это ложь. И в некоторой лжи достаточно правды ».

Организация прошлого в повествование — это не просто способ понять себя, но и попытка предсказать будущее. Что интересно, потому что способ повествования, который кажется наиболее несовместимым с реалиями реальной жизни, является предзнаменованием. Конечно, метафоры. Как меня научили секции дискуссий на уроках литературы в колледже, вы можете рассматривать все как метафору, если достаточно постараетесь. Мотивы, безусловно.Даже если вы живете своей жизнью как можно более случайным образом, произойдет достаточно вещей, которые, как обезьяны с пишущими машинками, начнут проявляться закономерности.

Но как бы сильно вы ни старались, как бы сильно вы ни хотели, нет способа по-настоящему узнать будущее, и мир не является на самом деле , который организует себя, чтобы давать вам подсказки. Если вы склонны к чрезмерным размышлениям и заранее продумываете все возможные сценарии в своей голове, вы можете видеть предзнаменование во всем. Взгляд вашего партнера означает, что на горизонте не за горами драка, этот комплимент от вашего босса означает, что вы идете по службе, все мелочи, которые вы забыли за эти годы, означают, что вы обязательно заболеете слабоумием, когда Вы старый.

Chelsea Beck / The Atlantic

«Настоящая жизнь полна ложных улик и указателей, которые никуда не ведут», — однажды написал Э. Это становится очевидным при ведении дневника: «Представьте себе биографию, включающую не только повествование, но и все события, которые не предвещали», — пишет Мангусо в книге « Постоянство, » о своем 25-летнем дневнике . « Большая часть того, что включает в себя дневник, ничего не предвещает».

Так что же делать со всеми вещами, которые не подходят аккуратно? Есть свидетельства того, что найти какое-то «единство» в своей нарративной идентичности лучше с психологической точки зрения, чем не найти его.И, вероятно, легче просто отбросить эти вещи, когда вы извлекаете закономерности из хаоса, хотя это может потребовать некоторой корректировки.

Но Пасупати это отвергает. «Я бы хотела, чтобы люди хорошо работали, не пытаясь упустить из виду вещи, потому что они не могут сделать их подходящими», — говорит она. «Мы не пытаемся избавиться от кусочков вашей жизни».

И поэтому даже в тупиках и поворотах люди не могут себя остановить. «Мы все время пытаемся предсказать будущее», — говорит Пасупати. Она полагает, что в художественной литературе есть предзнаменования, прежде всего, из-за этой человеческой склонности.Неопределенность будущего вызывает у людей дискомфорт , и рассказы — способ справиться с этим.

«Будущее никогда не является прямой копией прошлого», — говорит Адлер. «Таким образом, мы должны иметь возможность взять кусочки того, что случилось с нами, и перенастроить их в возможное будущее». Например, на собственном опыте можно узнать, что «нам нужно поговорить» редко предвещает что-то хорошее. (В жизни есть свои клише.)

Было проведено исследование мозга , подтверждающее эту связь между прошлым и будущим, показывающую, что одни и те же области мозга активируются, когда людей просят вспомнить что-то и когда их просят представить событие, которого еще не произошло.С другой стороны, пациент с тяжелой амнезией также не мог представить себе будущее.

Точно так же то, как кто-то представляет свое будущее, кажется, влияет на то, как он видит свое прошлое, в то время как его прошлое сообщает, что он ожидает от будущего.

«Если вы планируете стать врачом, и вам 25 лет, поступающим в медицинскую школу, и у вас есть ожидания относительно того, какими будут следующие пять-десять лет, вы, вероятно, истолковали рассказ из вашего прошлого, который поможет вам понять, как вы дошли до этого момента », — говорит Макадамс.«Затем, скажем, вы поступаете в медицинскую школу, ненавидите это и бросаете учебу, вы, вероятно, в то же время собираетесь изменить свое прошлое. Вы переписываете историю ».

История жизни написана мелом, а не чернилами, и ее можно изменить. «Вы одновременно и рассказчик, и главный герой своей истории», — говорит Адлер. «Иногда это может быть откровением:« О, я не просто переживаю эту историю; На самом деле я отвечаю за эту историю ».

Будь то с помощью терапии, в разгар кризиса идентичности, когда вы преследуете путь предзнаменования к туннелю, который оказывается нарисованным на стена или медленно, методично, день за днем ​​- как и во всех рассказах, в переписывании есть сила.

«Прошлое всегда доступно, — говорит Макадамс.

Что такое нарративная психология? | Ручка и блокнот

Нарративная психология — это перспектива или направление психологии, а не отдельная дисциплина. Психологи, заинтересованные в повествовании, изучают, как люди создают смысл из переживаний, изображая себя главными героями в рассказах. По данным факультета психологии колледжа Ле Мойн в Нью-Йорке, нарративные психологи считают, что рассказы, а не логические аргументы являются основным средством передачи смысла и ценностей.

История

Хотя многие из основных идей нарративной психологии зародились в начале 20-го века, особенно в «Исследованиях личности» Генри Александра Мюррея, нарративная психология не возникла как отдельная область до 1980-х и 1990-х годов. Основополагающие фигуры в этот период включают Томаса Сабина, автора «Литературного поиска пути», и Джерома Брунера, автора «Повествовательного конструирования реальности». В настоящее время нарративная психология является устоявшейся перспективой в более широкой области психологии, поскольку ее методы получили широкое признание в психологических журналах и университетах, согласно данным веб-сайта Psychology Degree.сеть.

Наша близость к рассказам

Исследователи в области психологии нарратива обнаружили, что людям свойственно естественное влечение к рассказам. Мы лучше изучаем факты, если они являются частью истории, а не списком, и мы находим юридические аргументы более убедительными, если они изложены в форме повествования, а не основаны на судебном прецеденте. Интересно, однако, что люди обычно не считают себя частью общей истории до тех пор, пока они не достигнут позднего подросткового возраста — дети младшего возраста, как правило, видят себя с точки зрения набора устойчивых черт, утверждает автор Бенедикт Кэри в статье «Это твоя жизнь (и как ты это говоришь) », опубликованной на веб-сайте« Нью-Йорк Таймс ».

Методология

Повествовательные психологи сосредотачиваются на качественных методах, таких как интервью с историей жизни, а не полагаются исключительно на количественные методы, такие как опросы или анкеты. Во время интервью с историей жизни испытуемые описывают свою жизнь с детства до взрослой жизни. Они подробно описывают определенные сцены — «яркие моменты», «низкие точки» и «поворотные моменты». Исследователь записывает и расшифровывает интервью, которое обычно длится около двух часов. Затем исследователи анализируют эти интервью на предмет закономерностей и связей между жизнями испытуемых и историями, которые они рассказывают, говорится на веб-сайте психологического факультета колледжа Ле Мойн.

Как мы рассказываем наши истории

То, как мы рассказываем истории о себе, может иметь такое же значение, как и содержание историй. Исследователи обнаружили, что у взрослых с проблемами настроения часто бывает много положительных воспоминаний, но рассказывая о них, рассказы обычно заканчиваются некоторыми отрицательными деталями или разочарованием. С другой стороны, по словам Кэри, взрослые, получившие высокие баллы по тестам, измеряющим гражданственность и более энергичные и хорошо приспособленные, склонны рассказывать «истории искупления», начиная с негативного события, которое они позже преодолевают.

Почему каждый лидер должен понимать нарративную психологию

Источник: Зеленый хамелеон | Unsplash

На прошлой неделе мы изучили четыре модели поведения, которые служат основой для лидерства следующего уровня. Эти поведения, которые я называю «феноменальной четверкой», включают:

• Культивирование отражающей тишины
• Создание значимых историй
• Усиление важного
• Задаем любопытные вопросы

Если у вас не было возможности прочитать вводную статью из этой серии, я настоятельно рекомендую вам сделать это, прежде чем продолжить эту статью.

Мы также рассмотрели первое из четырех моделей поведения, Развитие рефлексивного молчания , и то, как вписать его в вашу повседневную практику лидерства. Сегодня мы собираемся погрузиться во второе поведение, Создание значимых историй .

История — моя страстная тема в целом; Я работаю с ним последние 20 лет и часто пишу об этом. Но прежде чем мы перейдем к такому поведению, я хочу познакомить вас с научной дисциплиной, лежащей в основе этого поведения: нарративной психологией.

Что такое нарративная психология?

Нарративная психология — это точка зрения, которая, как сказал Тед Сабин из UCSC, фокусируется на «легендарной природе человеческого поведения». Центральный тезис этой точки зрения состоит в том, что повествование — это естественный человеческий процесс, который является неотъемлемой частью нашей способности понимать окружающий мир и наш собственный опыт.

Джонатан Адлер, доцент кафедры психологии Инженерного колледжа Олина, объяснил Джули Бек из The Atlantic в 2015 году, что «Жизнь невероятно сложна, в нашей окружающей среде и в нашей жизни постоянно происходит множество вещей, и чтобы удержать наш опыт, нам нужно придать ему смысл… Мы делаем это, структурируя свою жизнь в истории.”

В той же прекрасной статье Бека Дэн МакАдамс, профессор психологии Северо-Западного университета, описал, как повествование, даже в элементарной форме, присуще нам с раннего возраста. Все мы начинаем как «актеры», играющие разные роли в мире. Когда мы становимся достаточно взрослыми, чтобы иметь цели, мы становимся «агентами». В конце концов, мы начинаем организовывать переживания и идеи в повествовательную концепцию самих себя, становясь, таким образом, «авторами».

Нарративная психология необходима для лидерства

Вы, возможно, читаете эту мысль: «Все это интересно, но какое это имеет отношение к лидерству?»

Ответ: все.

По данным Американской психологической ассоциации, исследования показывают, что рассказы, которые мы создаем о своей жизни, напрямую влияют на наше будущее. Они делают это, помогая нам просеивать бесчисленные детали, факты и эмоции и выбирать, что закодировать в нашей памяти. Сумма того, что закодировано (например, «Я хороший лидер» или «Я неудачник») возвращается в роли, которые мы играем как «актеры», и цели, которые мы ставим как «агенты», тем самым направляя будущее.

Как сказал APA Monitor Джон Холмс, профессор психологии Университета Ватерлоо: «Как бы то ни было, истории являются очень мощным источником самоубеждения, и они в высшей степени внутренне последовательны … Доказательства, которые не соответствуют истории, продолжаются быть оставленным позади.«

Истинное лидерство следующего уровня требует самопознания, самосознания и искренности. Вот почему повествование так важно для лидеров: если мы не знаем самих себя (или, что еще хуже, если мы лжем себе), кто может оказать значимое влияние и вдохновить последователей?

По большей части наш мозг запускает этот процесс создания повествования на автопилоте. Но когда мы вновь возьмем на себя ручное управление процессом, это может не только раскрыть важные идеи, но и помочь нам закодировать истории, поддерживающие наш лидерский успех.

Вот почему так важно второе поведение.

Второе поведение: создание значимых историй

Как и первое поведение, второе поведение, «Создание значимых историй», столь же ясно, как и звучит. Каждый день посвящайте несколько минут написанию небольшой, но полной истории из своего прошлого.

Эти истории могут быть записями подробных воспоминаний или более широким изложением извлеченных уроков. Это могут быть снимки того, что вы чувствовали в данный момент, или полная дуга ваших отношений с друзьями и семьей.Вы можете записать это на компьютере или записать стенографию. Здесь допустимо все, что работает для вас, потому что ценность заключается в активном участии в упражнении (не обязательно в четком результате). Что касается меня, то я пишу рассказы в дневник от руки. Кажется, это придает им серьезность, которая иначе была бы для меня потеряна. Он также использует мое восхищение кинестетикой — чистым актом перемещения части меня.

Как и все Феноменальные Четверки, я практикую это второе поведение каждый день.Когда я начал эту практику, мои рассказы были короткими. Они захватили ровно столько, чтобы узнать историю. Когда возникала важная история, я переписывал ее, чтобы можно было раскрыть больше истории. Чем больше я писал, тем больше историй всплывало в моей памяти. После нескольких месяцев такой работы начали всплывать истории, которые я полностью забыл. Какое удовольствие снова увидеть события, о которых я забыл!

Затем произошло нечто удивительное. Когда я писал, читал, переписывал и перечитывал свои собственные истории, я обнаружил, что меня знакомят с новым человеком.Этим человеком был я. С каждой историей мое самопознание становилось шире и глубже. Каждая история способствовала формированию моей личности как лидера.

На этой неделе поставьте перед собой задачу каждый день записывать историю из своей жизни. Если вам нужна помощь в начале вашей истории, нажмите здесь, чтобы узнать больше о частях истории. Расскажите мне о том, как это поведение работает для вас здесь или в Твиттере: @madelynblair!

На следующей неделе мы рассмотрим третью феноменальную четверку поведения: усиление важности.

Повествовательная теория | Психология вики

Оценка | Биопсихология | Сравнительный | Познавательная | Развивающий | Язык | Индивидуальные различия | Личность | Философия | Социальные |
Методы | Статистика | Клиническая | Образовательная | Промышленное | Профессиональные товары | Мировая психология |

Социальная психология: Альтруизм · Атрибуция · Отношение · Соответствие · Дискриминация · Группы · Межличностные отношения · Послушание · Предрассудки · Нормы · Восприятие · Показатель · Контур

---

Теория повествования основана на концепции, согласно которой люди по сути своей являются рассказчиками.Рассказывание историй — одна из старейших и наиболее универсальных форм общения, поэтому люди подходят к своему социальному миру в повествовательном режиме, принимают решения и действуют в рамках этих повествовательных рамок (Fisher 1984).

История []

Теория повествования была разработана Уолтером Фишером. Фишер получил докторскую степень. из Университета Айовы в 1960 году и стал, среди прочего, профессором. Возможно, наиболее заметным вкладом Фишера была его формулировка нарративного подхода к риторике и теории коммуникации.В 1979 году он был награжден Золотой юбилейной монографией от Ассоциации речевой коммуникации за статью, в которой теория нарратива была введена в область коммуникации. Однако, как и в случае с большинством новых теорий, нарративная теория не была полностью принята дисциплиной (Miller, 2005, p. 92). Нарративная теория столкнулась с несколькими ранее существовавшими представлениями о природе людей, а также о том, как они общаются и действуют. Фишер описывает этот контраст, определяя принципы двух универсальных парадигм: парадигмы рационального мира и парадигмы нарратива.

• Парадигма рационального мира:
  • Люди рациональны по своей сути
  • Люди принимают решения на основе аргументов.
  • Коммуникативная ситуация определяет ход нашего спора.
  • Рациональность определяется тем, насколько много мы знаем и насколько хорошо спорим.
  • Мир — это набор логических головоломок, которые мы можем решить с помощью рационального анализа.

• Повествовательная парадигма:
  • Люди по сути своей рассказчики.
  • Люди принимают решения на основании веских причин.
  • История, биография, культура и характер определяют то, что мы считаем вескими причинами.
  • Повествовательная рациональность определяется связностью и достоверностью наших историй.
  • Мир — это набор историй, из которых мы выбираем и постоянно воссоздаем нашу жизнь.

Источник: Fisher, 1987.

Повествовательная рациональность []

Согласно Фишеру, повествовательная парадигма всеобъемлющая.Следовательно, все коммуникации можно рассматривать через призму повествования, даже если они могут не соответствовать традиционным литературным требованиям повествования. Люди могут различать, что делает историю легитимной, используя то, что Фишер называет повествовательной рациональностью. Рациональность складывается из двух факторов: согласованности и верности. Согласованность лучше всего можно определить так, как будто история имеет структурный смысл. Является ли история последовательной, с достаточной детализацией, надежными персонажами и без каких-либо серьезных сюрпризов? Способность судить о согласованности приобретается и улучшается с опытом.Верность повествования связана с тем, правдива ли история. Фишер устанавливает пять критериев, которые влияют на достоверность повествования (Фишер, 1987):

• вопросов о фактах, которые исследуют ценности, заложенные в рассказ, явно или неявно
• актуальных вопросов, которые учитывают связь между рассказываемой историей и поддерживаемыми ценностями
• вопросов о последствиях с учетом возможных результатов, которые могут возникнуть у людей, придерживающихся признанных ценностей
• вопросов о соответствии между ценностями повествования и ценностями аудитории
• вопросов трансцендентности, которые рассматривают степень, в которой ценности рассказа представляют наивысшие ценности, возможные в человеческом опыте

Концепции в теории нарратива []

Утилита []

Теория нарратива широко применялась в области коммуникации, хотя и не специально.Те, кто использовал теорию нарратива в своих исследованиях, называют ее общим взглядом на общение. Теория Фишера применялась к организационной коммуникации, семейному взаимодействию, расизму, а также к рекламе. Один из примеров исследования, в котором нарративная теория использовалась напрямую, был проведен Л.Д. Смит в 1984 году. Смит изучил верность и согласованность повествований, представленных на платформах Республиканской и Демократической партий, и обнаружил, что, несмотря на очевидные различия, каждая партия смогла сохранить согласованность и верность, будучи последовательной как в структуре, так и в общих партийных ценностях (Smith, 1989). ).

Критика []

Критики нарративной теории Фишера в основном утверждают, что она не применима повсеместно, как утверждает Фишер. Например, Роуленд (1989) считает, что нарративная теория должна применяться строго к общению, которое соответствует классическим нарративным моделям, потому что универсальность, с которой Фишер применяет нарративную теорию, подрывает доверие к ней.

См. Также []

Список литературы []

• Фишер, W.R. (1984). Повествование как парадигма человеческого общения: случай публичного морального аргумента. Коммуникационные монографии, 52, 347-367.
• Фишер, W.R. (1987). Человеческое общение как повествование: к философии разума, ценностей и действия. Колумбия, Южная Каролина: Издательство Университета Южной Каролины.
• Герман, Д., Ян, М. И Райан, М.-Л. (2005) (ред.), Энциклопедия нарративной теории Рутледж. Нью-Йорк: Рутледж.
• Миллер, К. (2005). Коммуникационные теории: перспективы, процессы и контексты. Нью-Йорк, Нью-Йорк: Макгроу-Хилл.
• Rowland, R.C. (1989). Об ограничении повествовательной парадигмы: три тематических исследования. Коммуникационные монографии, 56, 39-54.
• Смит, Л. (1989). Повествовательный анализ партийных платформ: Демократы и республиканцы 1984 года. Communication Quarterly, 37, 91-99.

Исследования в области нарративной психологии — Oxford University Press

712
Твердый переплет
11 июля 2019
Исследования в области нарративной психологии

	54 фунта стерлингов.00 Добавить новый рассказ для психологии в корзину Брайан Шифф 9780199332182 Твердый переплет 17 августа 2017 г. Исследования в области нарративной психологии
	Память, повествование и автобиографический процесс 32,99 фунтов стерлингов Добавить в корзину Йенс Брокмайер 97801625 Мягкая обложка 20 сентября 2018 Исследования в области нарративной психологии
	Память, повествование и автобиографический процесс 68 фунтов стерлингов.00 Добавить в корзину Йенс Брокмайер 9780199861569 Твердый переплет 24 сентября 2015 г. Исследования в области нарративной психологии
	Глобализация, социальная справедливость и идентичность индийской молодежи £ 51,00 Добавить в корзину деколонизирующую психологию Сунил Бхатиа 9780199964727 Мягкая обложка 26 октября 2017 г. Исследования в области нарративной психологии
	Совместное повествование и переосмысление деменции 54 фунта стерлингов.00 Добавить запутанные рассказы в корзину Ларс-Кристер Хайден 9780199391578 Твердый переплет 28 декабря 2017 г. Исследования в области нарративной психологии
	Риски и обязанности рассказывания историй £ 62,00 Добавить жизнь и повествование в корзину Брайан Шифф, А.Элизабет МакКим, Сильви Патрон 97801 654 Твердый переплет 09 марта 2017 Исследования в области нарративной психологии
	Размышления о психотерапевтическом обучении «Доброй ведьмы» в Китае £ 48,99 Добавьте повествование и культурное смирение в корзину Рутеллен Джоссельсон 9780197512579 Твердый переплет 09 декабря 2020 Исследования в области нарративной психологии
	35 фунтов стерлингов.49 Добавьте повествовательное воображение и повседневную жизнь в корзину Молли Эндрюс 9780199812394 Твердый переплет 23 января 2014 г. Исследования в области нарративной психологии
	Приморские истории £ 59,00 Добавить рассказы о позитивном старении в корзину Amia Lieblich 9780199918041 Hardback 07 августа 2014 Исследования в области нарративной психологии
	Память и ответственность Германии после Холокоста 25 фунтов стерлингов.49 Добавить не из моей семьи в корзину Роджер Фри 9780199372553 Твердый переплет 27 апреля 2017 г. Исследования в области нарративной психологии
	£ 51,00 Добавьте пандемии, паблики и повествования в корзину Марк Дэвис, Давина Лом 97801	764 Твердый переплет 05 июня 2020 Исследования в области нарративной психологии
	В сознании творческих ученых и художников 105 фунтов стерлингов.00 Добавить новую мысль в корзину Лаура Отис 97801466 Твердый переплет 25 февраля 2016 Исследования в области нарративной психологии
	В сознании творческих ученых и художников £ 47,99 Добавить новую мысль в корзину Лаура Отис 97801473 Мягкая обложка 26 ноября 2015 Исследования в области нарративной психологии
	Политика и поэтика повествования в разрешении конфликтов 80 фунтов стерлингов.00 Добавить разговор о насилии в корзину Сара Кобб 9780199826209 Твердый переплет 01 августа 2013 г. Исследования в области нарративной психологии
	Рассказы и пути к социальным изменениям 41,99 фунтов стерлингов Добавить в корзину истории, меняющие жизни Коринн Сквайр 97801 750 Твердый переплет 03 марта 2021 года Исследования в области нарративной психологии
	Повествовательная герменевтика, история и возможное £ 81.00 Добавьте этику рассказывания историй в корзину Ханна Меретоя 97801 364 Твердый переплет 01 февраля 2018 Исследования в области нарративной психологии
	Байки из кофейни 22,99 фунтов стерлингов Добавьте сложность повествования об обычной жизни в корзину Уильям Л.Randall 97801 134 Мягкая обложка 06 апреля 2017 Исследования в области нарративной психологии
	Байки из кофейни £ 48,99 Добавьте сложность повествования об обычной жизни в корзину Уильям Л. Рэндалл 9780199930432 Твердый переплет 08 октября 2015 Исследования в области нарративной психологии
	Личностный рост, повествовательная идентичность и хорошая жизнь £ 41.99 Добавить трансформирующуюся личность в корзину Джек Дж. Бауэр 9780199970742 Твердый переплет 06 октября 2021 года Исследования в области нарративной психологии
	Рассказы об изгнании £ 39,99 Добавить слова и раны в корзину Шон Акерман 97801

.