бессмысленность — это… Что такое бессмысленность?

бессмысленность

осмысленность

Словарь антонимов. 2011.

Синонимы:

Антонимы:

• бессмысленно
• бессмысленный

Полезное

Смотреть что такое «бессмысленность» в других словарях:

• бессмысленность — идиотичность, заумность, бессмыслие, глупость, безуспешность, перл, тупость, неразумность, неразумие, безрезультатность, нерациональность, напрасность, малосодержательность, абсурдность, бесполезность, бесплодность, нецелесообразность, нелепость… …   Словарь синонимов

• бессмысленность — • поразительная бессмысленность …   Словарь русской идиоматики

• Бессмысленность — I ж. отвлеч. сущ. по прил. бессмысленный II ж. То, что не имеет смысла; нелепость, вздор. Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000 …   Современный толковый словарь русского языка Ефремовой

• бессмысленность — бессмысленность, бессмысленности, бессмысленности, бессмысленностей, бессмысленности, бессмысленностям, бессмысленность, бессмысленности, бессмысленностью, бессмысленностями, бессмысленности, бессмысленностях (Источник: «Полная акцентуированная… …   Формы слов

• бессмысленность — бессм ысленность, и …   Русский орфографический словарь

• бессмысленность — (3 ж), Р., Д., Пр. бессмы/сленности …   Орфографический словарь русского языка

• бессмысленность — Syn: см. нецелесообразность …   Тезаурус русской деловой лексики

• Бессмысленность — термин Ланджера, обозначает тот факт, что и здоровые лица совершают немало действий, не сознавая при этом, зачем они им нужны и к чему они могут привести Например, описывают бессмысленные действия А.М.Горького, А.П. Чехова и других людй, которые… …   Энциклопедический словарь по психологии и педагогике

• БЕССМЫСЛЕННОСТЬ — Термин, введенный Ланджером, чтобы зафиксировать тот факт, что многие из наших поведенческих актов выполняются бессмысленно , то есть без сознательного отражения того, что мы делаем …   Толковый словарь по психологии

• бессмысленность — см. бессмысленный; и; ж …   Словарь многих выражений

«Захотят съесть — съедят, бояться бессмысленно» – Новости – Вышка для своих – Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

Евгений Крук руководит МИЭМ с лета 2017-го года, для того чтобы возглавить этот институт, он переехал из родного Санкт-Петербурга, где работал проректором Университета авиационного приборостроения. Один из лучших в мире специалистов в области информационных систем и технологий, криптографии и передачи информации, в свой юбилей (31 июля ему исполнилось 70 лет) Евгений Крук рассказал «Вышке для своих» о том, как было принято это решение.

Мой дед был одесским биндюжником. Слово это, как известно, означает «портовый грузчик». Человеком он был огромной физической силы. Было их шесть братьев, и погромщики их дом обходили. Ну и в семье в принципе не принято было бояться. 

Родители же мои были теми, кого Солженицын называл «образованцы», интеллигенция в первом поколении. Папа прошел войну, окончил институт, после этого был довольно крупным инженером. Пускал металлургические заводы: Бокситогорский, Череповецкий. Он был все время в разъездах, и познакомился я с ним толком, только когда школу оканчивал, а он в это время уже начал болеть. То, что он мне рассказывал тогда, мне было не близко: меня интересовала наука. А отец — инженер — рассказывал про свои заводы. Слушал я плохо, многое смог оценить позже. Одна мельком брошенная фраза осталась со мною на всю жизнь: «работа вырабатывается». Это означает, что тебе может быть сложно в работе, ты можешь не понимать, как и что делать, но нужно делать, не оставлять усилий, и работа выработается, таково ее свойство.

Я хотел учиться на матмехе (в Москве — мехмат, а в Ленинграде — матмех). Но не поступил (много позже я все же пришел на матмех, но уже профессором). Впрочем, мне повезло с учебой. Я учился в Ленинградском институте авиационного приборостроения, сначала на заочном, а потом я перевелся на очный. В этом по смыслу отраслевом вузе была замечательная теоретическая кафедра — первая в Советском Союзе кафедра технической кибернетики. И в этом институте (теперь это Университет аэрокосмического приборостроения) я как-то задержался, прошел в нем путь от студента до профессора, проректора по науке. 

Время великих ученых

Устройство советской науки — это как родительские слова: начинаешь ценить после утраты. Наука была устроена следующим образом: были институты Академии наук, которые отвечали за теоретические прорывные разработки, а была еще наука, которую условно можно назвать индустриальной, обычно ее называют «ящиковой» (от понятия «почтовые ящики»). Здесь происходил перевод с языка высокой науки на язык производственника. Нужно сказать, этот пласт институтов во время приватизации был уничтожен в первую очередь, с тех пор переводить некому.

Тогда, в юности, я оказался в Институте авиационного приборостроения, в котором готовили инженеров как раз для индустриальной науки. Это было время великих ученых, крупных конструкторов. Мне удалось пересечься с рядом из них. Моими непосредственными учителями были, может быть, не столь именитые люди, но люди очень грамотные и мужественные. На кафедре, где я защищал диссертацию, моим учителем был замечательный ученый Николай Андреевич Железнов. Это человек совершенно огромной воли: физически ему было очень трудно, у него был горб, он ходил с двумя палочками, но он был продолжателем великой школы — он был учеником Александра Харкевича, первым переводчиком на русский язык трудов Шеннона, основоположника математической криптографии, и он в 1962 году основал первую в России кафедру технической кибернетики. 

Кафедра была теоретическая и заточенная на науку. Партнером кафедры был Институт проблем передачи информации, с которым у меня связаны многие важные события. Это был небольшой институт, но из шести советских лауреатов Филдсовской премии трое работали в этом маленьком институте…

Работа вырабатывается

Первый, самый счастливый и безмятежный этап моей жизни закончился защитой кандидатской диссертации. До того все было просто: слушать умных людей, впитывать, решать задачки. А когда я защитился, мне сразу пришлось вести большой научно-исследовательский проект. Работа по советским временам огромная: речь шла о создании системы АСУ ВД. Смысл этой работы был не только в обеспечении безопасности воздушного движения, но и в экономике: оборудованные нашими системами трассы после перестройки стали приносить значительные деньги за аренду. Вот тогда на практике я начал осознавать фразу «работа вырабатывается». Я был очень молод, а выглядел еще моложе. Заказчиком проекта был институт с большими традициями — Всесоюзный научно-исследовательский институт радиоаппаратуры (ВНИИРА), когда-то он делал электронику для Королева. И когда я приходил туда к экономистам заказчика, чтобы обосновать проект, пинали меня все кому не лень. Но в какой-то момент мне удалось защитить моих заказчиков от конкурентов, и работа пошла, а у меня больше не было проблем со службами ВНИИРА. 

Ситуации были разные. Первый раз проблемы с властью возникли у меня в 1981-м, когда меня обвинили в утечке информации. До этого я полагал, что если быть аккуратным и заниматься только своим делом, то проблем не возникает. Возникли на ровном месте. Времена были уже, так сказать, вегетарианские, но остаться без работы с «волчьим билетом» было вполне реально. Обошлось: не съели, но из планов защит докторских диссертаций удалили. Докторскую, которую я должен был защищать в 1985 году, я защитил только в 1999-м. Правда, к тому моменту я уже был профессором в Дармштадте. Но тогда, в 1981-м, я понял, что от тебя мало что зависит. Захотят съесть — съедят. Поэтому бояться бессмысленно.

Страна тоже при этом, наверное, кое-что потеряла, потому что в тот момент я был погружен в пионерские работы по созданию беспроводной связи. От этих работ меня отстранили. Сослагательного наклонения история не знает, конечно, но мне что-то подсказывает, что все могло произойти у нас несколько раньше. 

После того случая в 1981-м я занимался только гражданскими работами. В тот период я понял важную проблему инженерного образования: технологии живут мало, а продукты, которые созданы с помощью этих технологий, живут много лет. Вот почему времени для того, чтобы овладеть технологиями, у того, кто должен создавать продукт, никогда нет. Он должен прийти на производство, уже владея этой технологией, времени в обрез: еще три-пять лет (это тогда, а сейчас еще меньше) — и эта технология уже перестанет быть актуальной. Поэтому реальные технологии должны осваиваться еще во время обучения. Но продукты (например, самолет) эксплуатируются десятки лет. Они требуют ремонта, модернизации. Вот почему так важно обучение принципам, лежащим в основе технологий, фундаментальное обучение. Так возникает идея проектного обучения, которую я реализовал уже в МИЭМ.

«И куда было деться… Я стал проректором»

До того как я вплотную занялся проектным образованием, у меня был еще один период в жизни — когда я ездил. Ездил я с 1991-го до 2001-го, полностью никогда не уезжал, но половину времени проводил в Европе. Поскольку знал немецкий, больше всего времени провел в Германии, работал в немецких университетах, а также была Голландия, Швеция. Я был уже довольно известен за счет той теории, которой занимался, — теории кодирования и криптографии. Центр этой науки находится в США, Европа в этом смысле была и остается несколько провинциальной. Принимающей стороне, безусловно, мои приезды давали больше, чем мне, в научном плане. Но и я из этих поездок извлек для себя много важного. Впрочем, тогда наукой в России нельзя было зарабатывать.

Результаты в развивающихся науках часто независимо получают разные люди. Это происходит сплошь и рядом, и не потому, что воруют, а просто из-за расстояний. Даже между Москвой и Питером случаются повторения, что уж говорить про заграницу: опаздывают статьи с переводом, с публикацией в зарубежных журналах. Никогда не боролся за авторский приоритет. Я помню, что одну из моих работ повторили Гудман и Коффи. Коффи был молодым человеком, моложе меня. В 1991-м, когда я выехал на большую конференцию и с ним познакомился. Он понимал, что я сделал то же самое, что и он, но на год раньше, но и я прекрасно понимал, что тут нет никакого воровства, просто моя статья была опубликована в России, а перевод — это медленный процесс. Но ему все равно было неловко, и я сказал: раз получили одинаковый результат, значит, он правильный, вот и все, что важно. Обычно, если кто-то похожие результаты в науке получает, это для меня путь к дружбе, а не к вражде.

Ездить я ездил, но шел в это время к преподаванию. Я это всегда любил. Те полгода, что проводил в России, всегда вел какие-то классы в школах. Были пятиклассники, один раз даже второклассники, а уж 10–11-й класс у меня существовал много лет, я оттуда и брал своих ребятишек, некоторых из них притащил и в Вышку — уже 40-летними. И в какой-то момент пришлось поменять свою жизнь.

Мой заведующий кафедрой (это был уже не Железнов) стал сдавать позиции. Я еще был в Германии, когда меня нашел новый ректор и стал склонять к тому, чтобы я стал заведующим кафедрой, на которой вырос. Сделать это было бы непорядочно, поэтому пришлось организовать новую кафедру. Создавал я ее с ребятами 20–25 лет. Было еще два-три моих товарища, но в основном там была молодежь. Это время было одним из лучших в моей жизни, но мне пришлось перестать ездить, потому что кафедрой надо было заниматься. Мы начинали с маленькой комнаты в университете, а дальше у нас была уже тысяча метров, и ни одна крупная западная фирма, приезжавшая в Питер, не проходила мимо нашей кафедры.

Западные компании, которые шли в Россию, шли за решениями. Это принципиально важно понимать: они приходят к нам не в поисках рынков каких-то, не за реализованным железом — всем нужны оригинальные научные идеи. Первым пришел Samsung, потом Intel, Nokia, ну и Siemens у меня с Германии всегда был. Поэтому весь следующий период я снова занимался прикладной наукой, только уже вместе со своими ребятами, с кафедрой. 

Под этих ребятишек я и наращивал присутствие в университете — вынужденно! Ребятишки защищали диссертации — приходилось делить кафедру. Делил, делил — получился новый факультет. Научно-исследовательские подразделения добавлялись… Ну и это, конечно, плохо кончилось: пришлось стать проректором. Ректором к этому времени стала Юлия Антохина, молодая женщина, сорок с небольшим лет. И она мне сразу после выборов сказала: «Вы мне нужны». И куда мне было деться… Я стал проректором. 

Надо отдавать

Почему я перешел в Вышку? Это, конечно, было безумие полное. Звонит мне Саша Кулешов, президент «Сколково», и говорит: «Слушай, не поедешь?» Дело в том, что в конце 2016 года неожиданно умер Александр Николаевич Тихонов, директор МИЭМ. Когда-то, в должности министра образования и науки, он подписывал приказ о создании Вышки, так что Вышка — тоже его детище — МИЭМ не могла просто так оставить. Я говорю: «Саша, ты сошел с ума, мне на пенсию пора, куда ты меня зовешь!» Но с Кулешовым так бессмысленно разговаривать, он меня на пять лет старше (его уже сейчас, в 75 лет, переназначили на ректорство в «Сколково»). Дальше был долгий период: я познакомился с Кузьминовым, попал, конечно, под его обаяние, и он сумел все так обставить, что вроде как это он меня звал, а я колебался. Но задним числом я в этом не уверен. Возможно, это он ко мне присматривался, а не я выбирал. С ним это никогда не знаешь…

Почему я мог уехать — это понятно. У меня уже все, по сути, было сделано в Питере. Было на тот момент четыре лаборатории, и все их пора было выпускать в свободное плавание. Они стали полноценными стартапами, лабораториями в крупных фирмах, успешно работают. В общем, пошли своей дорогой. Моих долей там никаких нет. Когда они начали выделяться в стартапы, когда я понял, что из этого что-то может получиться, я сказал: ребята, я не хочу дожить до времени, когда вы начнете делить доли. Похоже, что это произойдет в ближайшее время, но, к счастью, не у меня на глазах. Не могу сказать, что я бессребреник, но не с учениками же! Так же, как научные результаты нельзя делить с ними, их надо отдавать. Главное — было бы что отдавать! Хорошо, конечно, чтобы люди понимали, что им отдали. А это, к сожалению, не всегда происходит. Все равно надо отдавать. 

В общем, всех распустил и поехал. Что я могу сказать? Я получил свободу провести в жизнь многое из того, что хотел. И в образовании, и в науке. Вышла монография в очень хорошем издании, опубликована статья, пионерская в постквантовой криптографии (криптографии, которая устойчива к атакам с помощью квантового компьютера). 

Но прошедшие четыре года были совсем не простыми. Объединение ВШЭ и МИЭМ — это был такой нетривиальный шаг. Потому что это университеты с разной культурой. МИЭМ — закрытый, домашний, с семейной обстановкой. Ну и подзатухший сильно к моменту объединения. Зарплаты низкие, качество набора студентов так себе. Общежитий нет. А москвичам и без МИЭМ есть из чего выбирать. И Вышка: открытая, современная, с претензией на мировые стандарты. Это было плохо совместимо. Расчистку выполнял еще Александр Николаевич, но не все успел. Нужно было полностью преобразовать этот вуз. Вот тут и была использована проектная модель обучения.

Конечно, сказать, что путь пройден целиком, — это сильное преувеличение будет, но сейчас это другой вуз, чем четыре года назад, это точно. Даже если о чисто внешней стороне говорить: все эти коворкинги, скамейки цветастые — это уже роль сыграло. Тут же после занятий никого не было, пустынно было! А сейчас (надеюсь, ковид уйдет), вот осень начнется, всюду будут студенты: сидят, обсуждают, работают. Но главное — здесь действительно настоящее проектное обучение. Я, конечно, не организовал бы его сам, все сделали мои коллеги, я его просто запустил, дал им возможность внедрить проектное обучение. Чистое обучение в аудиториях вообще бессмысленно, в них ничего не высидишь. Даже так скажу: МИЭМ сегодня — это самый проектно устроенный институт страны. Мы его в этом виде налаживали три года, а сейчас уже можно ставить большие задачи, продукты создавать. В какой области? В самых современных технологиях — связи, защиты информации, квантовых технологиях. Но главное — сформировался коллектив. Здесь работают инженеры, математики, физики. И они занимаются задачами, которые нужно решать сегодня. Здесь и сейчас.

Фото: Даниил Прокофьев

---

«Вышка для своих» в Telegram

Цитаты про бессмысленность. Высказывания и афоризмы о бессмысленности.

Высказывания, афоризмы и цитаты о бессмысленности.

Показано 1-18 из 28

Откуда взялся смысл, который мы вкладываем во всю эту бессмыслицу?

Бессмысленно сожалеть о том, что могло бы быть. Мы имеем дело с тем, что есть.

В какой-то момент перестаешь испытывать любовное волнение. Остается только трагизм. Жить ради кого-то или чего-то становится уже бессмысленно. Смысл обретает только мысль о том, чтобы можно было за что-то умереть.

Нам жизнь навязана; её водоворот
Ошеломляет нас, но миг один — и вот
Уже пора уйти, не зная цели жизни…
Приход бессмысленный, бессмысленный уход!

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.

Никогда не отделяйте мысль от действия!.. Бездейственная мысль — это бессмысленная мысль, неподвижность, смерть.

Из бессмысленности, абсурдности бытия ещё не следует бессмысленность человеческого существования, так же как из того, что Бога нет, ещё не следует, что нет никакой морали.

Теории ничего не доказывают, зато позволяют выиграть время и отдохнуть, если ты вконец запутался, стараясь найти то, что найти невозможно.

Если уж один бессмысленный каприз красавицы бывал причиной переворотов всемирных и заставлял делать глупости умнейших людей, что же было бы тогда, если бы этот каприз был осмыслен и направлен к добру.

Бессмысленно изводить себя, раз ничего нельзя сделать.

Русский либерал — бессмысленная мошка, толкущаяся в солнечном луче; солнце это — солнце запада.

Стыдить лжеца, шутить над дураком
И спорить с женщиною — то же,
Что черпать воду решетом:
От сих троих избавь нас, Боже!

Утверждать, что невозможно любить одну и ту же женщину, так же бессмысленно, как полагать, что прославленному музыканту для исполнения разных мелодий, потребны различные скрипки.

Путешествия потеряли для меня всякий смысл. Я видел все страны, какие хотел, кроме рая и ада, причем одно из этих мест не вызывает у меня особого любопытства.

Бессмысленно делить людей на хороших и дурных. Люди бывают либо очаровательны, либо скучны.

Никто на меня не похож и я ни на кого, посему советовать мне то или иное — бессмысленно.

Что может быть бессмысленнее — уловить чей-то голос издалека и не суметь удержать его?

Не болтай: промахнёшься — пожалеешь.

Киев предупредил Минск о бессмысленности «прокладывания пути дубинками» :: Политика :: РБК

МИД Украины продолжил заочный спор с коллегами из Белоруссии, которые накануне посоветовали Киеву заниматься собственными делами, а не давать советы соседям. В Киеве считают, что Минску стоит прислушаться к «дружеским советам»

Фото: Василий Федосенко / Reuters

МИД Украины ответил на заявления белорусского внешнеполитического ведомства, которое рекомендовало Киеву заняться собственными делами и не давать «заезженные советы». В Киеве рекомендовали белорусским коллегам не отказываться от «дружеских советов» и напомнили о бессмысленности силового подавления протестов.

«Понимаем эмоциональную перегруженность коллег из белорусского МИДа, но советуем не отвергать ценных дружеских советов. Опыт украинской Революции достоинства учит именно потому, что не слушать мнение общества и советов друзей, а вместо этого прокладывать себе путь вперед дубинками — это путь в никуда», — говорится в заявлении МИД Украины.

В Киеве подчеркнули, что Белоруссия для Украины не просто сосед, но и страна, с которой на Украине желают иметь дружеские отношения. «Мы искренне желаем Беларуси достойно пройти все испытания, укрепить свою независимость и демократию», — заключили в украинском МИДе.

Протесты после президентских выборов в Белоруссии. Главное

Обострение в отношениях Украины и Белоруссии оказалось связано с решением Минска выдать России задержанных россиян из охранных структур. Киев сообщал, что среди «боевиков ЧВК», как их называл Минск, были участники боевых действий в Донбассе и граждане Украины. В связи с этим Украина просила выдать задержанных ей. После того как Белоруссия вернула всех задержанных России, Украина отозвала своего посла в Минске для консультаций.

«Много свободного времени, есть ощущение бессмысленности. Чувство, что на карантине я где-то год, но настрой позитивный», сообщает Марта Костюк — Теннис

18-летняя Марта Костюк поделилась, как проводит время в полной изоляции, где оказалась из-за положительного теста на коронавирус у тренера Бьянки Андрееску Сильвена Брюно, летевшего на Australian Open одним рейсом с украинкой.

«Условия карантина никак не изменились для меня. Все мои тесты – отрицательные, у меня нет никаких проблем, никаких симптомов. Нас тестируют каждый день.

Человеку свойственно привыкать и адаптироваться, поэтому выпускать хронику «Как выжить на карантине» я не планирую. У меня еще есть склонность к быстрой адаптации к разным жизненным обстоятельствам. Я нашла для себя рутину, нашла ритм, и мне намного легче сейчас, дни проходят быстрее. У меня есть распорядок, которого я стараюсь придерживаться. Конечно, все равно тяжело. Слишком много свободного времени, из-за этого есть какое-то ощущение бессмысленности. Я – человек движения, мне вообще не свойственно сидеть на одном месте. Поэтому сложно себя настроить, мол, что я молодец, что я тренируюсь, что я делаю достаточно. Есть такое чувство, что на карантине я нахожусь где-то год. Но это какое-то общее ощущение. Осталась всего неделя, и надеюсь, она пролетит быстро.

Не могу оценивать объективно свою физическую форму сейчас. Я делаю упражнения, но я потеряла физическую массу, потому что ем мало. От этого мне никуда не деться, потому что я не могу заставлять себя есть, когда я не хочу. Я не делаю практически никаких кардиотренировок, даже мой велотренажер сломался, новый мне пока не дали… Я настроена позитивно и ничего не жду от себя в плане результатов, как, надеюсь, и болельщики. Потому что главная задача для меня сейчас – это не травмироваться после возвращения на корт и сыграть как можно больше матчей», – рассказала Костюк порталу «Большой теннис Украины».

Костюк об изоляции на Australian Open: «Днем у меня случаются приступы паники»

Российские орнитологи предупреждают о бессмысленности уничтожения диких птиц

Причины вспышек птичьего гриппа и основные пути его распространения требуют тщательного изучения. Как считают специалисты, способы предотвращения эпидемии часто формулируются неверно. Это вводит людей в заблуждение и затрудняет поиск эффективных путей борьбы с ней.

Вспышка птичьего гриппа 2005 года с самого начала имела налет сенсационности, причем естественной причиной заболевания домашних птиц на юге Западной Сибири сразу объявили то, что вирус был занесен в регион дикими перелетными птицами. Другие возможности просто не рассматривались.

Орнитологи выступают против уничтожения птиц не потому, что они их изучают, а потому, что эта мера не принесет никакого результата.

С этим совершенно не согласен президент Союза охраны птиц России Виктор Зубакин: «С самого начала была сделана ошибка, когда только дикие птицы были названы главным виновником этой вспышки, произошедшей в июле-августе в Западной Сибири и ее южных районах. На этот счет существует несколько точек зрения. Вспышки эти произошли в тот самый период, когда миграции птиц минимальные, — весенние миграции закончились, осенние еще не начались. И поэтому было бы гораздо продуктивней подробно проанализировать и другие возможные пути заноса вируса к нам в Россию. В частности, известно, что в Новосибирск есть прямой авиационный рейс из Китая. Известно, что обмен людьми между Новосибирском и Китаем довольно интенсивный, в том числе и торговцев. И гипотеза, что заражение произошло из-за заноса загрязненного пометом заболевших птиц корма, — имеет право на существование. К сожалению, стали снова раздаваться призывы к уничтожению диких птиц. Так вот, все орнитологи категорически выступают против этого не только потому, что птицы — это наш объект, не только потому, что это абсолютно антиэкологическая мера, но самое главное, что мера не даст абсолютно никакого результата».

Массовое уничтожение диких птиц бессмысленно

Святослав Уколов, заместитель начальника Управления охотничье-рыболовного хозяйства «Росохотрыболовсоюза» считает, что массовое уничтожение птиц абсолютно бесполезно для предотвращения эпизоотии. «Основная причина — незнание того, что происходит. Мы провели соответствующую работу, озадачили охотников и сказали: сдайте всю отстреленную птицу на анализы, чтобы мы могли выяснить, являются ли перелетные птицы источником распространения данного штамма гриппа, — говорит Святослав Уколов. — Мы не нашли подтверждения наличия этого штамма у диких перелетных птиц, я имею в виду охотничьи виды. То есть пока мы не можем найти источник, откуда появился птичий грипп. Многие возлагают вину на перелетных птиц, перелетающих сюда из Турции и Юго-восточной Азии. Из всех последних исследований источник заражения в основном происходит от кур, которые находятся в системе птицеводства локализовано. Как туда проник этот штамм? Или же дикие перелетные птицы заражают домашних птиц — или же, наоборот, мы до сих пор этого не знаем. Контакт диких водоплавающих птиц может происходить только с двумя видами — гусями и уткой, — и то, если эти домашние виды птиц находятся в полувольном содержании, в открытых водоемах, куда могут делать присадку дикие водоплавающие птицы. В основном птицеводство развивается в закрытых помещениях. Мы упускаем и другой фактор заражения самих домашних птиц. А кто гарантирует, что этот штамм не может попасть посредством привозимых из той же Юго-восточной Азии кормов, которыми кормят наших домашних птиц? Кто гарантирует, что вирус не может быть перенесен с теми же товарами, вещами, на обуви», — говорит Святослав Уколов.

В России пока еще не было случаев заболевания людей птичьим гриппом. А в тех странах, в которых такие случаи зарегистрированы, они произошли в результате контактов людей не с дикими, а с домашними птицами.

Птичий грипп — далеко не единственное природное очаговое заболевание. И это не повод для того, чтобы истреблять диких птиц, — считает директор ветеринарной клиники «Зеленый попугай» Владимир Романов.

«Я считаю, что оснований для паники нет, потому что вирус гриппа был до существования человека, при существовании человека и будет после существования человека. На самом деле все не так мрачно, как многие думают, — считает Владимир Романов. — С этой проблемой сталкивались не только Россия, но и такие страны как Австралия, были пандемии птичьего гриппа в 75, в 85 годах, в 79 году в Великобритании, в Америке в 83-84 годах, и в Ирландии в это же время. Мы боимся птичьего гриппа из-за примера исторического — «испанки». Хотят вакцинировать. Но дело в том, что вакцинированная птица не будет так тяжело болеть, будет меньше болеть, но будет являться вирусоносителем. И предсказать дальнейшее развитие событий тоже невозможно. Поэтому ведущие страны, в частности, Япония и Америка, они отказались от опыта вакцинации и пошли по пути умерщвления заболевших птиц».

«Действительно, диких птиц всех не перестреляешь. Тут получится обратная ситуация — стрельба по птицам неизбежно привлечет к увеличению подранков, те же самые подранки будут иммунологично более слабыми, соответственно, они могут явиться благоприятным материалом для того, чтобы вирус более успешно размножался в желудочно-кишечном тракте птиц, — предупреждает Владимир Романов. И перенос инфекции идет в первую очередь за счет того, что репликация вируса гриппа происходит в желудочно-кишечном тракте, и он с пометом очень хорошо выделяется в воздух. Поэтому обычный источник заражения — это, безусловно, околоводные виды птиц».

Удобнее отстреливать, а не исследовать

По мнению генерального директора Центра охраны дикой птицы Алексея Зименко, — очень удобно, не утруждая себя выяснением истинных причин проблемы, объявить на всю страну войну перелетным птицам. Однако такие заявления очень опасны. Они не только отвлекают внимание от реальных причин распространения заболевания, но и наносят огромный ущерб.

«Нелепые вещи можно было бы не обсуждать, но в данном случае нелепости приводят к развитию откровенно опасной тенденции, которая может привести к расширению ожидаемой эпидемии. Перелет не за горами, поэтому такого рода безответственные заявления, безусловно, опасны, вредны и постыдны для страны в плане последствий, к которым могут привести массовые отстрелы птиц. Помимо того, что появятся подранки, которые имеют меньше способности справляться с гриппом, и эти подранки и биологический материал, остающийся от них — перо, кровь и так далее — это дополнительный источник распространения вируса в природе, — предупреждает Алексей Зименко. — Ведь эти погибшие птицы, которых соберут далеко не всех и подранки, они достанутся хищникам как пернатым, так и наземным, они достанутся воронам. Вороны, как известно, повсеместны в населенных пунктах. Тем самым мы вирус птичьего гриппа своими руками приблизим к поселениям людей».

«Кроме того, во время отстрелов птицы будут распуганы, они будут уходить из привычных им мест обитаний и искать убежища в том числе в районах, приближенных к поселениям людей. Поэтому одна из рекомендаций — ограничить охоту в окрестностях населенных пунктов. То есть вот это простейшие для орнитологов и любых специалистов в области зоологии, простейшие, я подчеркиваю, элементарные вещи, они уже сводят на нет предложение по массовым превентивным отстрелам птиц», — утверждает Алексей Зименко.

Директор Центра кольцевания Института проблем экологии и эволюции Российской академии наук Константин Литвин считает, что все-таки основная угроза исходит от диких птиц: «Где прежде всего появится птичий грипп? Он появится на самом юге России — в Ставропольском крае, в Ростовской области, в Краснодарском крае, в Калмыкии, в Дагестане, потому что эти районы ближе всего к местам зимовок птиц. Но достаточно быстро птицы появятся и в других районах, в том числе и в центральной части России, поскольку чайки, например, озерные из Московской области зимуют в Турции. В Турции зимуют и утки из Западной Сибири. Так что связи совершенно прямые и достаточно очевидные. Эти вещи непременно должны изучаться специалистами. И вместо общего рассуждения о некоей дикой птице нужно изучать конкретно, какие птицы. Надо собрать вместе все данные, какие все-таки птицы были отмечены погибшими, действительно ли это был птичий грипп и в каких случаях это может быть опасно для людей и куда потенциально перенесутся потом носители заболевания».

Методы борьбы: гигиена и контроль ввоза птицы и кормов

И все-таки, по мнению ученых, есть все основания утверждать, что опасный штамм вируса сформировался среди сельскохозяйственных или домашних птиц, которые инфицировали диких сородичей. Главные причины распространения вируса среди домашних птиц — скученность на птицефермах и несоблюдение санитарных правил содержания домашней птицы. Президент Союза охраны диких птиц России Виктор Зубакин считает, что сейчас при таких сложных путях миграции нельзя быть застрахованным от вспышки птичьего гриппа где бы то ни было: «Птичий грипп могут переносить не только птицы. Действительно, вспышки заболеваний птичьим гриппом дикой птицы известны, но таких масштабов, как это происходит с домашними птицами, с дикими птицами все-таки не происходит. Дело в том, что мы представляем, что птица болеет так же как и мы, то есть чихает, кашляет. У птиц птичий грипп — это в большей степени кишечное заболевание. И поэтому основной путь передачи вируса — загрязненным пометом, который выделяет заболевшая птица: помет попадает, скажем, в воду и, соответственно, дальше передача происходит через воду. Помет попадает в корм, и если этот корм поедает другая птица, она естественно заболевает тоже или становится носителем», — говорит Виктор Зубакин.

«Главным образом, возможность заражения человека от птиц — та же самая: попадание зараженного помета. Безусловно, требуется после контакта с птицей мыть руки. Заражение воды в водоемах в принципе возможно, соответственно, если происходит вспышка в каком-то районе, то воду из природных водоемов нельзя пить без термической обработки, — предупреждает президент Союза охраны диких птиц России Виктор Зубакин. Но поскольку вирус гибнет при термической обработке и куриное, вообще птичье мясо, яичницу, если хорошо прожарить, хорошо проварить, употреблять можно безболезненно».

Наряду с мигрирующими птицами, наиболее вероятными путями распространения вируса Н5N1 могут быть транспортировка (в том числе, нелегальная) инфицированных домашних птиц и продуктов птицеводства и попадание зараженного помета домашних птиц в водоемы и реки. Особенное внимание, по мнению ученых, надо уделить нелегальному ввозу зараженных птиц (как домашних или декоративных, так и диких) и кормов.

в Германии растет осознание бессмысленности антироссийских санкций

Сергей Нечаев подчеркнул, что запрос на нормализацию двусторонних отношений и расширение многопланового сотрудничества с Россией звучит «все громче и на всех уровнях»

Отношение к России в Германии меняется, люди понимают, что враньем и русофобскими истериками реальных проблем не решить. Об этом заявил в четверг ТАСС посол РФ в ФРГ Сергей Нечаев в ответ на просьбу прокомментировать высказывания главы украинской дипмиссии в Германии Андрея Мельника, который ранее обвинил лидеров восточногерманских земель, выступающих за пересмотр политики антироссийских санкций ЕС, в предательстве украинского народа.

«Позвольте мне оставить эти выражения, действительно, весьма далекие от дипломатического политеса, да и от здравого смысла, на совести господина посла. Это его выбор», — сказал российский дипломат. «На мой взгляд, таким образом диалог выстраивать сложно, — добавил он. — И уж тем более трудно убедить оппонента в своей правоте, называя его предателем».

Нечаев напомнил, что «Россия, даже в самые непростые для отношений с Евросоюзом времена, в разгар антироссийских санкций и соответствующей риторики, не позволяла себе переходить границы приличий». «Всегда держали в уме, что рано или поздно придется возвращаться за стол переговоров и решать конкретные вопросы. Поэтому «сжигать мосты» взаимными оскорблениями неразумно и недальновидно», — подчеркнул дипломат.

Посол РФ указал на то, что «сегодня в Германии отношение к России меняется». «Растет осознание бессмысленности и порочности санкционного давления на нашу страну, запрос на нормализацию двусторонних отношений и расширение многопланового сотрудничества с Россией, отвечающего интересам самой ФРГ, звучит все громче и на всех уровнях», — сказал он. Нечаев заметил, что «среди сторонников этого пути развития — представители общественно-политических, парламентских, культурно-гуманитарных и деловых кругов, региональные лидеры и рядовые граждане». По его словам, «подтверждением такого настроя служат вернувшийся на траекторию роста товарооборот, интенсификация политических контактов и межобщественного диалога, многочисленные совместные культурно-гуманитарные акции».

«Понятно, что перспектива возврата российско-германских отношений на конструктивные рельсы нравится не всем, — констатировал Нечаев. — Инерция мышления и внутриполитическая конъюнктура заставляют противников нормализации снова и снова возвращаться к затасканным клише о российской угрозе». «Но это больше не работает», — считает глава российской дипмиссии. «Люди понимают, что враньем и русофобскими истериками реальных проблем не решить, а будущее российско-германских отношений — слишком важный вопрос, чтобы отдавать его решение кому-то на откуп», — заключил посол РФ в ФРГ.

О высказываниях Мельника

Интервью Мельника газете «Нойе оснабрюккер цайтунг» вышло накануне визита президента Украины Владимира Зеленского в Берлин, где он 18 июня встретился с руководством ФРГ. Украинский дипломат обвинил немецких политиков из Социал-демократической партии Германии (СДПГ) Штефана Вайля и Мануэлу Швезиг в «предательстве украинского народа» за то, что они раскритиковали направленную против России западную политику санкций.

Мельник утверждал, что те политики в Германии, кто ставит под сомнение санкции, якобы «не только наносят вред своей партии, но и торпедируют усилия федерального правительства, направленные на достижение мира, а также ставят под сомнение доверие к Германии как к стране-посреднику».

На прошлой неделе исполняющая обязанности сопредседателя СДПГ Швезиг призвала уделять больше внимания вопросам «реальной политики» и признать, что санкции, которые были приняты ЕС против России как ответ на кризис на Украине, не достигли своей цели. По ее словам, они, напротив, только вредят обеим сторонам. В аналогичном ключе высказались Вайль и премьер-министр Саксонии Михаэль Кречмер.

определение бессмысленности от The Free Dictionary

Он содрогается при мысли о бессмысленности жизни в то же самое мгновение, и если жители города — это его люди, человек любит жизнь так сильно, что слезы наворачиваются на глаза. Он подумал, насколько лучше было бы быть. тупой, беспрекословный зверь или человеческое существо, сознающее свою душу, чем быть таким, каким он был — одиноким, материалистом, который видел бессмысленность материи и чей разум, каким-то образом, которого он не понимал, развил уклон, заставивший его усомниться в том, что другие так легко принимали за факты.Их жизнь становится бессмысленной и бесцельной. Теперь заметьте, что Ширин якобы намекает на экзистенциальный, несколько сартровский аспект жизни, где присущая миру бессмысленность беспокоит философов и мыслителей. смысл там, где его не было — или, что еще хуже, лукаво дразнящий смысл из самого факта бессмысленности? Опять же, это не имеет значения. Он обсуждает процессы сопротивления, роль изоляции в антиобщественном поведении, роль бессилия, роль норм в сокращении преступного поведения и необходимость противодействия бессмысленности, включая части журнала заключенного мужчины. через.События происходят в Бхопале до и после трагедии Union Carbide, бессмысленность его особой печали ощущается еще более острой, презрение врачей, друзей и семьи, к которым он обращается за помощью, более понятным. «Я хочу быть богатым, чтобы преодолеть бессмысленность. жизни, — сказал он в своем четырехминутном выступлении. — Это неприятно и пагубно, и это неприятность, которая привела к анархии, подобной пресыщению для Уммы, особенно для движения за свободу, поскольку группировки оккупантов неправомерно извлекают выгоду из этого бессмысленного упражнения в обществе. ,’ он сказал.Но, прежде всего, «Грозовой перевал» Бронте и «Волны» Вульфа имели дело с отчаянием и бессмысленностью, хотя и выражали совершенно иную точку зрения. Макс все еще не может избавиться от мысли об опухоли и бессмысленности собственной жизни — до физической травмы. вынуждает его признать, что он все-таки не умирает от рака мозга и что он должен вернуться в реальный мир. Рой оплакивает идею своего временного существования в последние моменты своей жизни, и выражает печаль по поводу бессмысленности своих неразделенных воспоминаний в общая схема вещей.

Кризис бессмысленности виноват в росте самоубийств

Центры по контролю и профилактике заболеваний недавно опубликовали потрясающие новые статистические данные о росте смертности от самоубийств в США, который вырос на 25 процентов с 1999 года в большинстве этнических и возрастных групп. Эти цифры явно указывают на кризис, но какой?

Многие утверждают, что это кризис психиатрической помощи, что люди не получают необходимых им услуг. Однако уровень самоубийств увеличился, несмотря на то, что все больше людей обращаются за лечением от депрессии и тревоги, и даже когда лечение этих состояний стало более доступным.Кажется, требуется дополнительное объяснение.

Как бихевиорист, изучающий основные психологические потребности, включая потребность в значении, я убежден, что кризис самоубийств в нашей стране отчасти является кризисом бессмысленности. Для полного решения этой проблемы потребуется понимание того, как недавние изменения в американском обществе, изменения в направлении большей отстраненности и более слабого чувства принадлежности увеличивают риск экзистенциального отчаяния.

Как и другие организмы, люди находятся в игре на выживание и воспроизводство.У нас есть сильная ориентация на жизнь, то есть на избежание смерти. Тем не менее, неврологический механизм, который помог нам выжить, также сделал нас ярко выраженными размышлениями. Наша способность размышлять о себе, думать о прошлом и будущем и заниматься абстрактным мышлением дала нам доступ к некоторым неудобным истинам: мы знаем, что мы и все, о ком мы заботимся, стареем, становимся слабее и умираем. Мы признаем, что жизнь неопределенна. Мы понимаем, что боль и горе — часть нашей судьбы.Какой в ​​этом смысл?

Чтобы сдержать экзистенциальную тревогу, мы должны найти и поддерживать восприятие нашей жизни как значимой. Мы — вид, который стремится не только к выживанию, но и к значимости. Мы хотим, чтобы жизнь имела значение. Когда люди не могут сохранять смысл, они наиболее уязвимы психологически.

Эмпирические исследования подтверждают это. Ощущение отсутствия смысла в жизни связано с злоупотреблением алкоголем и наркотиками, депрессией, тревогой и — да — самоубийством.И когда люди переживают потерю, стресс или травму, именно те, кто считает, что их жизнь имеет цель, лучше всего способны справиться с бедствием и оправиться от него.

Как мы находим смысл и цель в нашей жизни? Есть много путей, но психологическая литература предполагает, что близкие отношения с другими людьми являются нашим величайшим экзистенциальным ресурсом. Независимо от социального класса, возраста, пола, религии или национальности, люди сообщают, что жизненный опыт, который они считают наиболее значимым для себя, обычно связан с их близкими.

Крайне важно, что исследования показывают, что недостаточно просто быть рядом или даже любить других людей. Нам нужно чувствовать, что ценится ими как , чтобы чувствовать, что мы вносим важный вклад в мир, который имеет значение. Это помогает объяснить, почему люди могут чувствовать себя одинокими и бессмысленными, даже если их регулярно окружают те, кто хорошо к ним относится: просто приятных или приятных социальных встреч недостаточно, чтобы предотвратить отчаяние.

Все это подводит нас к меняющемуся социальному ландшафту Америки.Оплакивание упадка добрососедства, сокращения семьи и уменьшения роли религии может звучать как жалобы капризного старика. Однако с точки зрения психологической науки эти изменения, независимо от того, что вы думаете о них иначе, представляют серьезную угрозу для осмысленной жизни.

Учтите, что американцы сегодня, по сравнению с американцами прошлых поколений, менее склонны знать своих соседей и взаимодействовать с ними, верят, что люди в целом заслуживают доверия, и чувствуют, что у них есть люди, которым они могут доверять.Это тревожное событие с экзистенциальной точки зрения: исследования показали, что чем больше люди испытывают сильное чувство принадлежности, тем больше они воспринимают жизнь как значимую.

Нечто подобное поставлено на карту в уменьшении размера семьи. Сегодняшние американцы дольше ждут, чтобы жениться и завести детей, и рожают меньше детей. Это может быть желательным положением дел для многих людей (хотя данные свидетельствуют о том, что американские женщины рожают меньше детей, чем они хотят).Тем не менее, исследователи обнаружили, что взрослые с детьми больше сосредоточены на вопросах смысла, чем взрослые, у которых нет детей, и что родители испытывают большее чувство значимости, когда они заняты деятельностью, связанной с заботой о детях.

Что касается религии, которая долгое время служила институциональной и социальной опорой для осмысленной жизни, то она тоже находится в крутом упадке. В наши дни американцы, особенно молодые люди, с меньшей вероятностью отождествляют себя с религиозной верой, посещают церковь или занимаются другими религиозными обрядами.Но, как показало мое исследование, чувство значимости, обеспечиваемое религией, не так легко воспроизвести в нерелигиозных условиях: когда американцы покидают традиционные молитвенные дома, они все чаще ищут альтернативные религиозные переживания (включая те, которые связаны с идеями о призраках или космических пришельцах. ), чтобы почувствовать себя частью чего-то большего и значимого, чем их краткая земная жизнь.

Есть даже основания полагать, что экзистенциальный кризис Америки может способствовать нашим злобным политическим разногласиям.Исследования показывают, что при представлении экзистенциально угрожающих идей (например, напоминаний об их смертности) люди реагируют с повышенным предубеждением в отношении собственного мировоззрения, особенно если они не находят смысла в своей жизни через другие источники. Таким образом, наша капризная политическая культура может подпитываться не только идеологическими разногласиями, но и отчаянным поиском, общим для всех заблудших душ, с целью найти смысл везде, где мы только можем.

Клэй Рутледж — профессор социальной психологии в Государственном университете Северной Дакоты.Эта колонка впервые была опубликована в The New York Times.

Что вы думаете?

Есть мнение по этому поводу? Отправьте письмо редактору, и вас могут опубликовать.

(PDF) Терапевтические подходы к проблемам бессмысленности

бессмысленности 3

много разных терминов, в которых она описана, но также потому, что она имеет тенденцию возникать в трех

различных терапевтических контекстах, в двух из которых она

может не выделяться очень заметным и очевидным образом.Первый (и наиболее очевидный) из этих контекстов состоит в том, что люди время от времени приходят на терапию

с тем, что было названо «экзистенциальным неврозом» 4, в котором центральным

, вызывающим беспокойство, является неспособность найти достаточный смысл в жизни. Во-вторых, и это гораздо чаще

, это ситуация, в которой проблемы бессмысленности возникают как часть более широкого клинического синдрома

, такого как депрессия, алкоголизм, посттравматическое стрессовое расстройство или обсессивно-компульсивное расстройство личности.3,5,6 Например, люди, находящиеся в депрессивном состоянии, особенно те, кто склонен к суициду

, часто будут описывать себя как безнадежные, неспособные извлекать смысл

или удовлетворение от чего-либо и страдающие от ощущения, что «нет» указывают «на свою жизнь».

И наконец, в-третьих, о проблемах бессмысленности иногда сообщают люди, не имеющие

психического расстройства, но приходящие на терапию с каким-то другим видом жизненных проблем. Например, для

хорошо функционирующая 62-летняя разведенная женщина обратилась на терапию после

внезапной смерти ее единственного ребенка, 27-летней дочери.Ее цель приезда состояла в том, чтобы попытаться прийти к

терминам с этой ужасной потерей, и среди основных трудностей, которые она переживала, была значительная потеря смысла в ее жизни

.

Во всех таких случаях, независимо от контекста, критически важно, чтобы терапевты

понимали корни этих болезненных и потенциально смертельных 5 состояний бессмысленности, чтобы

иметь возможность эффективно с ними бороться. В случаях, характеризующихся психическими расстройствами или другими

проблемами в жизни, иногда можно сделать это с помощью обычных терапевтических средств,

, которые случайно обращаются как к источнику бессмысленности, так и к более широким проблемам

одновременно.Например, работа с горем с клиентом, охваченным патологической реакцией горя

, может позволить этому клиенту разрешить свою потерю, реинвестировать в новых людей и, таким образом,

найти новый смысл. Однако во многих других обстоятельствах установленные процедуры

не будут устранять источники бессмысленности, и терапевт должен знать

о других возможностях объяснения этого бессмысленности, а также о других подходах к лечению

. Это.Действительно, в некоторых из этих случаев (особенно в случаях депрессии) само ощущение бессмысленности

будет в основе более широкой проблемы3,5,7

Исходя из вышеизложенного, настоящая статья преследует три основные цели. : (1) к

объяснять в значительной степени игнорируемые феномены значения и бессмысленности; (2) сформулировать

Бессмысленность — Оксфордская стипендия

Страница из

НАПЕЧАТАНО ИЗ ОНЛАЙН-СТИПЕНДИИ ОКСФОРДА (Оксфорд.Universitypressscholarship.com). (c) Авторские права Oxford University Press, 2021. Все права защищены. Отдельный пользователь может распечатать одну главу монографии в формате PDF в OSO для личного использования. дата: 28 сентября 2021 г.

Глава:

3 (стр.35) Бессмысленность

Источник:

Проблемы человека

Автор (ы):

Дэвид Бенатар

Издатель:

Oxford University Press

DOI: 10.1093 / acprof: oso / 9780190633813.003.0003

Эта глава является второй из двух глав, посвященных тому, бессмысленна ли жизнь. В этой главе утверждается, что жизнь не имеет значения sub specie aeternitatis (то есть не имеет цели или точки с космической точки зрения). Нигилизм относительно космического смысла — плохая новость. Некоторые люди отрицают, что жизнь лишена космического смысла, в то время как другие утверждают, что отсутствие такого смысла не имеет значения. Глава отвечает на такие аргументы, некоторые из которых являются теистическими, а некоторые — светскими.Например, утверждается, что космический смысл нельзя найти в целях Бога или природы, или в возможности того, что жизнь на Земле — единственная существующая жизнь.

Ключевые слова: смысл, бессмысленность, жизнь, sub specie aeternitatis, нигилизм, теизм, цель, космическая перспектива

Для получения доступа к полному тексту книг в рамках службы для получения стипендии

Oxford Online требуется подписка или покупка. Однако публичные пользователи могут свободно искать на сайте и просматривать аннотации и ключевые слова для каждой книги и главы.

Пожалуйста, подпишитесь или войдите для доступа к полному тексту.

Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этому заголовку, обратитесь к своему библиотекарю.

Для устранения неполадок, пожалуйста, проверьте наш FAQs , и если вы не можете найти там ответ, пожалуйста связаться с нами .

Смысл и бессмысленность — экзистенциальная терапия

Смысл — квинтэссенция экзистенциальной темы.Все темы связаны со смыслом. Существенное предположение экзистенциальных теоретиков состоит в том, что люди — существа, ищущие смысл. Это смысл, который может сделать существование сносным. И наоборот, отсутствие смысла — один из величайших экзистенциальных ужасов. Беккер (1973) хорошо сказал об этом: «Человек не может вынести свою собственную малость, если он не может перевести ее в осмысленность на максимально возможном уровне» (стр. 196).

Создание смысла и поиск смысла

Важная продолжающаяся дискуссия среди экзистенциалистов заключается в том, ищем ли мы смысл или создаем вопросы.В конце концов, этот вопрос часто относится к теологии в том смысле, что он обязательно связан с основным мировоззрением человека и его представлениями о бесконечном. Утверждая, что мы — существа, ищущие смысл, делается предположение, что человеческая жизнь по своей сути имеет смысл, и наши усилия направлены на то, чтобы раскрыть этот смысл. Вера в то, что мы имеем в виду создание существ, предполагает, что мы способны создавать смысл в своей жизни. Крайняя часть этой позиции провозглашает, что конечного смысла нет, есть только смысл, который мы создаем.

Многие теоретики утверждают, что оба эти утверждения верны, по крайней мере, до некоторой степени: люди одновременно ищут смысл и создают создания смысла. Важно отметить этические последствия этого различия в работе с потребителями терапии. Часто в этом вопросе есть важные религиозные подтексты. Например, многие религиозные люди могут счесть кощунственным утверждение, что мы можем создать какой-либо окончательный смысл. Для экзистенциальных терапевтов важно осознавать свои предположения и предположения своих клиентов в отношении этого вопроса, чтобы не навязывать свои ценности другим.

Типы значений

Значение можно разделить по крайней мере на три различных типа значений: ложное значение, временное значение и окончательное значение. Хотя здесь предлагаются некоторые примеры того, что может представлять эти разные категории, следует подчеркнуть, что то, что составляет каждый из этих типов значений, является очень личным и может варьироваться от человека к человеку.

Ложное значение можно описать как мифы без какой-либо исцеляющей или поддерживающей силы.Этот тип смысла обычно деструктивен. Иногда они могут помочь людям копировать и, возможно, выжить, но у них нет силы решать экзистенциальные проблемы. Примеры ложного значения могут включать деньги, власть или секс. Они могут иметь некоторую положительную пользу, но сами по себе отсутствуют. Секс, будучи частью любовных интимных отношений, имеет огромную силу для связи. Однако при удалении отношения становятся деструктивными.

Преходящее значение может помочь нам справиться, но не может помочь нам превзойти.Опять же, им не хватает способности решать экзистенциальные проблемы. Однако они не так разрушительны по своей природе, как могут быть ложные значения. Этот тип смысла может способствовать развитию и вести к окончательному смыслу, но сам по себе не имеет окончательного значения. Примеры включают работу, служение, лидерство, образование, саморазвитие и самосознание. Все это могут быть положительные, здоровые ценности, но не являются добрыми целями.

Высшее значение — это тип значения, который помогает преодолеть экзистенциальные проблемы смерти, изоляции, свободы и бессмысленности. Я бы сказал, что такое значение требует отношений — с Богом или с другими. Однако высший смысл достигаются не только отношениями, но и типом отношений. Это включает в себя способ нахождения в отношениях, который в конечном итоге имеет значение в качестве цели.

Предположение, что конечный смысл требует, чтобы отношения в этой концепции не включались в отношения с самим собой. Это намеренно противоречит общепринятым американским ценностям индивидуализма и самодостаточности.Внутриличностные отношения в лучшем случае могут иметь преходящее значение. Высший смысл требует другого и предполагает, что люди — существа, основанные на отношениях. Однако другой остается очень открытым, чтобы иметь возможность включать Бога, других людей, животных и, возможно, даже природу (для тех, кто рассматривает Бога в природе).

Преодоление против роста

В последнее время психология совладания привлекает все большее внимание. Точно так же идея «выжить» стала идеализированной западным обществом. Однако, с экзистенциальной точки зрения, просто выжить или справиться с ситуацией на самом деле не значит жить. В лучшем случае это, безусловно, временное значение!

Можно провести различие между механизмом выживания и механизмом роста. Механизм преодоления — это тот, который помогает человеку выжить и сохранить свое положение. Механизм роста помогает человеку выжить, но также позволяет расти за счет того, что переживается. Часто один и тот же механизм может служить либо механизмом преодоления, либо механизмом роста, в зависимости от того, как он используется.

Паркс, Коэн и Марч (1996) разработали то, что они назвали шкалой роста, связанной со стрессом, которая измеряет, насколько человек может развиваться в тяжелом, стрессовом или травмирующем опыте. Хоффман и Уитмайр (2002) использовали это, чтобы изучить реакцию людей на террористические атаки 11 сентября 2001 года. Это исследование показало, что некоторые механизмы выживания, хотя они могут помочь людям выжить, они не были связаны с ростом. Другие, такие как выплескивание и обращение к Богу, были связаны со стрессом.

Преодоление и безопасность, когда они становятся главными ценностями, на которых основываются свои решения, часто мешают человеку по-настоящему жить и мешают ему найти смысл в своей жизни. Этот тип совладания во многом можно сравнить с обнаруженными выше ложными значениями. Другими словами, это ложное значение, которое часто мешает людям достичь окончательного смысла.

Заключение

Для Виктора Франкла (1984, 2000) значение было настолько центральным, что он назвал свой подход к терапии «логотерапией», что означает «терапия смысла.«Это очень широкая и сложная тема экзистенциальной теории. Он также объединяет различные категории экзистенциальной мысли. Конец смерти, свобода / ответственность, изоляция и эмоции — все указывает на смысл. Это значение, которое может поддерживать нас, и значение, которое помогает нам жить по-настоящему.

Щелкните здесь, чтобы перейти на страницу эмоций и впечатлений.

Оригинальная версия добавлена ​​в 2004 году. Никогда не обновлялась.

Майкл Вуд · Бессмысленность смысла · LRB 9 октября 1986 г.

Дневник, предположил Ролан Барт, вызывает у автора не трагический вопрос «Кто я?», А комический вопрос: «Я?» Этот элегантный и элегантный. Забавное замечание в некоторой степени объясняет, почему Барт, который много размышлял о своей жизни и опубликовал книгу под названием «Роланд Барт par Roland Barthes », не вел дневник.С комическим вопросом нельзя ответить, его можно только обойти, поиграть, улыбнуться. Конечно, если вы не думаете, что это смешно или если вы уверены в ответе, вы можете вести дневник, но вы не будете Бартсом.

Роман мог бы быть привлекательной альтернативой, и позже в своей карьере Барт заигрывал с идеей того, что он называл романом, le romanesque. Camera Lucida , последняя из его работ, опубликованных при его жизни (он умер в 1980 году в возрасте 65 лет), описывается Аннетт Лаверс как «его единственный роман и история любви».Открывая Roland Barthes par Roland Barthes , мы читаем внутри передней обложки, белым на черном, написанным почерком Барта: Tout ceci doit être considérécom dit par un personnage de roman . Далее следует текст и картинки, фрагментированная автобиография, словарь личных тем, расположенных в алфавитном порядке. Художественная литература? Не совсем. Барт на странице — персонаж романа своей жизни не потому, что он изобретенная или перестроенная фигура, а потому, что писатель, пойманный на месте действия, всегда является кем-то другим, существом, дом которого — слова.Интервьюерам нравится строить карьеру Барта с помощью ярлыков, и ярлыки достаточно полезны, если мы не влюбляемся в них. Сначала был критик ( Writing Degree Zero , On Racine, Critical Essays ), затем мифолог ( Mythologies, La Tour Eiffel ), затем семиолог ( Elements of Semiology, The Fashion System ), затем теоретик литературы ( S / Z, Удовольствие от текста ), затем писатель ( Империя знаков , Беседа любовника, Camera Lucida ).Писатель? Разве другие аватары не писали? Означает ли здесь писатель, используя пресмыкающуюся англосаксонскую фразу, «творческий писатель»? Барт никогда не создавал ничего, что мы с готовностью сочли бы творческим письмом или тем, что он или мы на самом деле назвали бы романом, за исключением некоторых метафор. Он был слишком увлечен фрагментами, слишком подозрительно относился к персонажам и большим историям. Но он всегда был писателем в определенном смысле — «кем-то», как он сказал в Critique et Vérité , еще не переведенном, «для кого язык проблематичен, кто ощущает его глубину, а не его полезность или красоту».«У меня болезнь, — писал он в другом месте, — я могу видеть языков». И он стал писателем в другом смысле, превратив письмо — «свой великий предмет», как говорит Сьюзен Зонтаг, — в свою центральную практику, воплощение или пробуждение его забот, а не их описание. По его словам, он перестал писать по темам — «Это то, что меня беспокоит» — даже по теме письма. Его проза тогда стала текучей и образной, как лучшая критика, неперефразируемой, неотделимой от темы.Писатель: не обязательно романист, но тот, кто знает, что он персонаж романа, что выход из слов состоит из слов.

Допросить такую ​​фигуру представляет особую трудность, рецепт на осечку, и напечатанная запись такого интервью должна показаться печальной и запоздалой: переведенный след человека, которого не было, Тем более, не будучи слишком пуристом в этом направлении мысли, поскольку 39 интервью с Бартом, собранных в The Grain of the Voice , если они не могут передать Барта как писателя, действительно вызывают в воображении очень привлекательного человека: вежливого, сообразительного , безрассудный, готов продолжать говорить, пока его не поймут.Аннетт Лаверс справедливо насмехается над теми, кому пришлось ждать более поздних работ Барта, чтобы понять, что он человек, но, возможно, есть еще некоторые отстающие, и эта книга должна им помочь. Барт обсуждает свои долги Сартру и Брехту, а лингвист Бенвенист вспоминает свои ранние приступы туберкулеза как намеки на то, что могло быть призванием. Санаторий, по его словам, был «формой культуры, несомненно», укрепляющей все дружеские отношения и порождающей в нем «странное ощущение того, что он всегда на пять или шесть лет моложе меня на самом деле».Его первое опубликованное произведение было в журнале Gide Journal , и на вопрос, знает ли он Жида, Барт отвечает, что видел его только однажды, издалека, в Lutétia: «он ел грушу и читал книгу». Что его интересовало в Жиде? Ответ Барта можно было бы воспринять как быструю эпитафию над самим собой, четыре коротких предложения, замечательно плавающих по всему, о чем они не говорят: «Он был протестантом. Он играл на пианино. Он говорил о желании. Он написал ».

Стоит задуматься и над более ранним, более воинственным замечанием:« Между жаргоном и банальностями я предпочитаю жаргон.«Конечно, мы горячо надеемся, что это не выбор, но если бы это было так? «Стыдно судить кого-то по его словарю», — добавляет Барт. Мечта о ясности (скажем) сама по себе является идеологической мечтой, проблемой, с которой с примечательной честностью столкнулся Филип Тоди в своей книге о Барте, переизданной теперь с послесловием. На протяжении всего предыдущего издания Тоди изо всех сил пытался перевести Барта на английский критический язык, чему способствовали большая добрая воля и интеллект, которому мешало сбитое с толку ощущение того, сколько он терял при этом, и теперь незабываемо говорит, что Барт научил его быть ». более подозрительно относится к идее толерантности и менее настаивает на идее, что все философы должны писать, как Гилберт Райл.Дело не в том, что терпимость не является добродетелью, а просто в том, что за ее пределами могут прятаться все, что не являются добродетелями, и что сама терпимость неотличима от снисходительности.

Проблема Тоди — это французская манера Барта или, скорее, французская риторика. Само описание Тоди того, что он называет «устоявшейся французской риторической традицией», показывает, насколько он далек от ее настроения: «идеи формулируются в том, что иногда является довольно преувеличенным, чтобы произвести больший эффект.«Иногда», «скорее» — слова имитируют осторожность и разумность, которым традиция не уделяет время суток. В большинстве произведений Барта, как и в большинстве произведений Фуко и Деррида, эффект — это идея , причем эта идея является экстремальной, непомерной: у нее нет предшествующей, разумной, «английской» формы, которую можно было бы преувеличить. Это не означает, что письмо ничего не означает или что форма и содержание в нем идентичны, это означает только то, что риторический высокий провод имеет свое собственное воздушное отношение к земле.

Аннетт Лаверс, с другой стороны, берет Френчность Барта, его положение в том, что она называет «дарвиновской борьбой» за литературное выживание, в качестве отправной точки для существенной части интеллектуальной истории. «Это должна быть книга, а не учебник», — строго говорит она, но я не понимаю, почему это не может быть и тем, и другим. Он действительно помогает идентифицировать ряд звезд на недавнем небе Парижа, так что Леви-Стросс, Лакан, Альтюссер, Фуко, Деррида, Кристева, Бланшо, Греймас и другие находятся на своего рода орбите вокруг Барта.Лаверс не слишком привлекает то, что она считает временной бездумностью предпоследних работ Барта, и она более убедительно, чем кто-либо когда-либо, проявляет интерес к The Fashion System . Она утверждает, что Барт был более лоялен к своим ранним взглядам, чем можно предположить из большинства описаний его карьеры, хотя она также говорит, что он «потворствовал» своей более поздней, популярной «гуманизации», потому что был «человеком» — как в книге Брехта Mother Courage , скажем, считается «человеческим» — это уже не политическое или тревожное явление.Так что те, кто скучает по человечности Барта, ошибаются, и те, кто настаивает на этом, тоже ошибаются. Выиграть в таком соревновании непросто.

Работа Джонатана Каллера состоит в том, чтобы изобразить его как современного мастера — даже Тоди говорит о Барте как о «крупном французском писателе» без какой-либо квалификации — и он делает это тонко и умело. Есть много способов мастерства, и Каллер предполагает, что Барт обладает «особым типом … подходящим для экспериментов с умозрительными способностями нашего времени». Эта фраза, адаптированная к определению критики Барта ( construction de l’intelligible de notre temps ), не так непонятна, как кажется.Продолжающийся проект Барта — это смысл, то, как общество придает смысл, то, как смысл окружает и заключает нас в тюрьму, как некая витгенштейновская мухоловка. «Можно сказать, что понятие значения, — замечает Лейверс, — управляет всем его мышлением», и она проницательно замечает, что его нападки на одно значение вполне могут быть нападками на «смысл в целом». Его произведения и беседы полны красноречивых и драматических образов: искушение смысла, праздник смысла, приключение понятного, смысловой маршрут, смысловая мечта.«Писательский процесс ломается из-за потребности в значении». Барту нравится « Exterminating Angel » Бунюэля, потому что он продолжает скрывать смысл, и беспокоится о фильмах Роб-Грийе, потому что они этого не делают: «На самом деле, Роб-Грийе этого не делает. убивает смысл вообще, он его перемешивает; он думает, что этого достаточно, чтобы он умер. Чтобы убить смысл, нужно нечто большее ». Почему мы должны убивать смысл? Конечно, Барт на самом деле не хочет. Это означает, что и очаровывает, и утомляет его, утомляет, потому что так его очаровывает.Он всю жизнь смотрел на наше принуждение, чтобы найти смысл, и поэтому его жизнь временами казалась ему бесконечным периодом караульной службы. Его привлекла мысль об « освобождении от смысла », поскольку человек освобождается от военной службы, и он обнаружил в Японии мир пустых значений, то есть мир, полный значений, которые он не понимал, которые ритуально относились к только друг к другу или к их месту в церемонии, а не к глубокому или конечному значению ниже значения. Он назвал это «счастьем знаков», праздником смысла, и это то, что празднует его краткий и элегантный Empire of Signs .

Для Каллера S / Z — это summa Барта: «Краткое изложение его взглядов на литературу и место встречи для проектов, которые часто считаются противоречивыми … Тот факт, что S / Z рассматривается как крайний пример как структурализма, так и постструктурализма предполагает, что мы должны относиться к этому различию с подозрением ». Каллер кратко формулирует это разумное подозрение. Структурализм мечтает о науке и общих теориях, постструктурализм стремится обнажить хрупкую, компромиссную природу всех структур мысли: но на практике, как говорит Каллер, структурализм имеет тенденцию концентрироваться на отклоняющихся или исключительных случаях, так что общая теория становится «методологический горизонт», а не цель, в то время как в настойчивом стремлении постструктурализма все ставить под вопрос присутствует сильная универсализирующая полоса.Скептицизм Каллера покидает его, когда он переходит к более высокой теории и утверждает, что скука «является важной теоретической категорией, играющей роль в любой теории чтения». Это мнение, которое может победить теорию только некоторых очень сонных друзей.

Является ли сумма S / Z Барта суммой? Да, если Барт, за которого вы цепляетесь, является теоретиком (Тоди явно склоняется к мифологу, Лаверс слегка к семиологу). Проблема может заключаться в изрядной идее самого summa , в том, что это то, что мастер должен оставить.Барт — настоящий мастер, но небольшой, и мастером его делает не какая-то одна великая работа и не одна или несколько его отдельных аватаров, а множественная карьера: жизнь разума жила с энергией, разнообразием и изящество, оставляющее след в текстах. Фактически это те Барты, которыми заканчивается книга Каллера, и когда Барт в интервью называет себя философом, он имеет в виду именно это. Он не определяет амбиции, роль или работу (как писатель он только балуется философией), а признается, что пристрастился к прелестям мысли.

Смерть Барта не остановила поток его публикаций ни на английском, ни на французском языках. Его первая книга, Writing Degree Zero , с элементами семиологии , была переведена Аннетт Лаверс и Колином Смитом в 1967 году, и сейчас этот том переиздается. Система моды впервые появляется на английском языке, и торжественность Барта здесь все больше и больше напоминает невозмутимый поступок, или подвиг самодисциплины, или, возможно, и то, и другое: Бастер Китон в цирке семиологов.Есть два новых сборника эссе Барта, впервые опубликованных на французском языке в 1982 и 1984 годах, и оба теперь переведены; и есть антология Сьюзан Зонтаг, которая впервые увидела жизнь как A Barthes Reader в 1982 году и вернулась как Barthes: Selected Writings .

В Writing Degree Zero , как следует из названия, Барт начинает жонглировать одним из своих волшебных слов. «Письмо», по его словам, обозначает зону языка, в которой нет ни широты общего употребления, ни причудливости личного стиля.Это включает в себя выбор не того, что сказать или как это сказать, а того, как обозначить свое отношение к литературе. Коммунистическая фантастика, считает Барт, очень литературна, полна суетливых метафор; так называемое реалистическое письмо еще более литературно, «наполнено наиболее яркими признаками фальсификации». Французские революционеры 1790-х использовали ненормативную лексику, чтобы указать на политику того, что они писали; Камю опустошил язык до нейтральности без эмоций, что, к сожалению, стало еще одним литературным жестом почти до того, как вы смогли сказать l’étranger .Кено и Селин, кажется, отказываются от литературы ради речи, и если это тоже в книге должно быть формой литературы, по крайней мере, это больше не выглядит как отдельный, высококлассный городок: «это действительно представляет собой спуск писателя в мир. липкая непрозрачность состояния, которое он описывает. слово «трагический», когда он означает «скомпрометированный» или «обеспокоенный».«Революция неизбежно должна заимствовать у того, что она хочет разрушить, сам образ того, чем она хочет обладать». Нет сомнений в том, что революции сделали это, или что довольно трудно понять, что еще они могли сделать. Но формулировка Барта превращает это мрачное наблюдение в удобный закон, и в таком предложении мы, кажется, уже слышим элегантно отчаявшиеся голоса Жака Деррида и Поля де Мана. Некоторые другие общие положения Барта тоже довольно бойкие («современный шедевр невозможен», «порядок…. всегда убийство с намерением »), и его рвение наносит удар по истории историков (« 1850-е годы приносят совпадение трех новых и важных фактов в истории: демографическая экспансия в Европе, замена текстиля тяжелой промышленностью. …, разделение … французского общества на три взаимно враждебных класса »), вероятно, заставят нас улыбнуться. Тем не менее, Writing Degree Zero остается ярким и динамичным произведением, полным тонкой иронии и знаков привязанности, и оно все еще может нас удивлять.При чтении этого текста, например, я был очень впечатлен очевидной любовью Барта к тому, на что он нападает. Классическая эпоха (которая, по широкому взгляду Барта, простирается до 1848 года), репрессивна и обманчива, является игровой площадкой старого буржуазного врага (буржуазия Барта включает в себя аристократию), но это также своего рода структуралистский рай, мир отношений, а не объектов. вызывая «эйфорию» и «восторг».

И, конечно же, его главная цель — Writing Degree Zero , празднование выдающегося брака Сартра и формализма, — блестяще достигнута.Для Барта писатель берет на себя обязательство посредством формального выбора, например, тона, а не содержания, «формируя форму своего рода поведения и порождая этику письма». Этот аргумент освобождает писателя от послушного филистерства, которое характеризует так много работы и мышления левых, но в то же время делает все формальные вопросы доступными для этической проверки, выводит их из эстетической оранжереи, где они, как обычно думают, процветают. . «Письмо, — говорит он, — это, по сути, мораль формы»; и мораль формы в той или иной форме занимала его всю оставшуюся жизнь.

«Часто, — писал он позже о себе, — он чувствовал себя глупо: дело в том, что у него был только моральный интеллект (то есть ни научный, ни политический, ни практический, ни философский и т. Д.)», — сказал он насмешливо. что он совершал набег на технические словари в поисках метафор и сравнений, так что он отдаленно походил на лингвиста или теоретика, когда он выступал как художник — пробуя шкалы радио языка, чтобы использовать свою собственную фигуру. Джонатан Каллер хорошо отзывается о «пиратском подходе Барта к лингвистике».Теперь я замечаю, как часто слова «алгебра» и «алгебраика» встречаются в Writing Degree Zero , что означает набор чистых и тонких знаков, не скованных мутными эмоциями или необходимостью представлять то, что они обозначают. «Мораль», конечно, в этом контексте нуждается в расширенном смысле, который не всегда есть в английском языке. Барт — моралист, как говорит Джон Старрок в книге «Структурализм » и «Начиная с года», потому что «моральные страсти и различия возбуждают его», а его очевидная непостоянство часто является формой угрызений совести, отказа установить дурной закон.Иногда это просто непостоянство.

Elements of Semiology одновременно принимает вызов Соссюра в отношении науки о знаках и меняет его приоритеты. Для Барта лингвистика не является, как для Соссюра, ветвью предполагаемой дисциплины семиологии. Напротив, семиология — это отрасль лингвистики, поскольку «каждая семиологическая система имеет свою лингвистическую примесь». Это не метафора. Барт говорит, что язык проникает в каждую систему обозначений, выходящую за пределы самых примитивных стадий.Светофоры — это просто огни, но об одежде говорят не меньше, чем о ношении. И даже со светофором некоторые ассоциации слов «красный» и «зеленый» могут иметь значение. Это рискованное заявление и ересь для настоящих семиологов; и я не могу представить себе, что лингвистическая примесь обязательно означала бы превосходство лингвистики. Но об этом стоит поспорить, и это главная личная мысль Барта в этой книге, которая в остальном представляет собой простой учебник, карту местности, а не акт исследования.Мы можем отметить, что Барт здесь относится к нулевой степени смысла в языке, что не является полным отсутствием значения, а «существенным отсутствием». Смысл преследует нас, даже когда его нет: это означает отсутствие.

Акт исследования Барта происходит в The Fashion System , необычайно терпеливый и технический взгляд, не на одежду на людях или одежду в журналах, а на языковые журналы, которые используют в отношении одежды. Да и журналов не так много: только Elle и La Jardin des Modes , несколько взглядов на Vogue и L’Echo de la Mode , за 1958–1959 годы, с июня по июнь. .Каждая глава имеет хрупкий или забавный эпиграф («Марля, органза, вуаль и хлопчатобумажный муслин, лето уже здесь», «Двойной набор выделяется»), прерывающий жесткие разговоры о высказываниях, означающих, синтагмах, функциях, вариантах и ​​таксономиях. . Барт, должно быть, имел в виду этот слегка ироничный эффект: поистине шокирующим явлением, связанным с языком моды, было то, что он воспринимал его абсолютно серьезно. Он думал, что работа была датирована, когда он опубликовал ее в 1967 году, а теперь она датирована по другой причине: обещания семиологии либо сдержаны, либо забыты, и в любом случае исчезли как контекст.Но даже в этом случае книга может многое рассказать нам о том, как мы производим и потребляем значение: «Желание порождает не объект, а имя; продает не мечта, а смысл »- и его усердный метод, помимо иронии, позволяет нам в мельчайших подробностях увидеть, как работают имена и значения.

Мода, как и литература, конструирует мир из знаков, и одна из полемических тем книги — заставить нас задуматься, в чем разница. Мир литературы глубже, прочнее? Это значит выйти за пределы знаков, как если бы вы решили футбольный матч по поведению толпы.Разве не поможет узнать, как устроены эти миры? Язык моды для Барта — это своего рода лаборатория, очищенное пространство, где вывески разборчивы, потому что они стерилизованы и пусты. Мой собственный скептицизм касается не проекта или метода как такового, а их применения: пустой знак — это не просто полный знак, а только пустой. Пустота / полнота имеют значение. Или, если не вся разница — не должна быть слишком теологической в ​​эти подозрительные времена — достаточная разница, чтобы изменить природу вопросов, которые мы хотим задать.

Письмо как форма, форма как мораль. Эти способы видения, а также другие старые привычки (легкая педантичность, острое модное сознание, склонность думать об улице Иаков как о мире) сохраняются в двух новых собраниях работ Барта, The Responsibility of Формы (перевод L’Obvie et l’Obtus ) и The Rustle of Language (перевод Le Bruissement de la Langue ). Эти книги выставлены (на французском языке) как Essais Critiques III и IV (я был Essais Critiques , 1964, II было восемь эссе, добавленных к переизданию Writing Degree Zero в 1972 году).Десять произведений, собранных в этих двух книгах, уже появились на английском языке в ценной подборке Стивена Хита Image-Music-Text , а три также можно найти в антологии Зонтаг. В примечании редактора к Ответственность за формы удается неправильно подсчитать эти ранее переведенные элементы и превратить текст Хита в тест. Он также содержит любопытную защиту этого дублирования. Вычитание этих элементов исказило бы структуру книги. Эта структура соответствует «целостной архитектуре Р.Б. работы ». Но структура не принадлежит Барта: он публиковал статьи повсюду, и то, что выглядит как уважение, на самом деле заключается в том, что редактор похлопывает себя по спине — архитектура полностью принадлежит ему.

Беспокойство Барта по поводу прилагательных продолжается в The Responsibility of Forms . Он стонет, разве нет ничего другого, обречены ли мы либо на предсказуемое, либо на невыразимое? Он настаивает на материальности голоса («тело говорит на своем родном языке») и ритма («Я слышу, что бьется в теле, что бьется в теле, или, лучше сказать: я слышу это тело, которое бьется»).Эти эссе концентрируются на музыке (Шуман, романтический лидер, трудности описания звука, проигрывания музыки в отличие от ее прослушивания) и на том, что его редактор называет «написание видимого», то есть фотографии, живописи, кино, театра, дизайна. . Есть произведения об Эйзенштейне, рекламе, греческом театре, Рекишо, Арчимбольдо, Эрте. Возможно, самое интересное и, безусловно, самое деликатное эссе в книге обсуждает графические работы Сая Туомбли, те каракули, пятна и пропуски, которые предполагают искусство, которое не может возникнуть, не предавая своих лучших элементов.Его вряд ли можно собрать, и поэтому, по словам Барта, «музей взорван». По словам Барта, это искусство не является «действием», потому что действие является переходным, направленным на достижение результата. То, что предлагает Твомбли, — это жест, набросок следа действия, «неопределенная и неиссякаемая сумма причин, пульсаций, праздности, которые окружают действие атмосферой (в астрономическом смысле этого слова)». Это искусство выброшено, как форма небрежности, и приближает нас, считает Барт, к «истине вещей».«Возьмем обычный предмет: не его новое, девственное состояние лучше всего объясняет его сущность, а его изношенное, кривое, грязное, несколько заброшенное состояние». Барт, как и Набоков, питает нежность ко всему, чем пренебрегают. Не то чтобы он собирал предметы по отдельности. Он защищает их в целом, приносит извинения, хотел бы спасти их от нападений, от которых, как он знает, им не уйти. Чувствуется, что сам Барт хотел бы, чтобы его запомнили как своего рода рисунок Твомбли: дымное присутствие, незабываемое, но несущественное; ничего похожего на памятник.

В эссе об Эйзенштейне Барт пытается развить, хотя и безуспешно, теорию этой нежности. Он предполагает, что у изображения есть «очевидный» смысл, который включает как буквальное, так и символическое значение. Затем есть третье, хитрое, неуловимое значение, семантическое значение Гарри Лайма, которое Барт называет «тупым», принимая уничижительный обертон как часть (но только часть) импликации. По его словам, слово «тупое» — это шрам от «очевидного» значения, и, разумеется, оно гораздо интереснее.Стратегия здесь аналогична той, которую Барт применяет в Camera Lucida , где studium фотографии (то, что она намеревается показать, что найдет компетентное чтение) отличается от ее punctum (точка или точка). край, что меня трогает, «ушибает меня»). В обоих случаях Барт хочет изменить свою старую практику спора — то, что он когда-то назвал banalité corigée , ортодоксальность, которую раскрыли или изобрели, а затем атаковали, — в более примирительное настроение.Будет то, что человек должен видеть (и действительно видит), и будет добавка, экстравагантность, которая поднимет нам настроение, избавит от уныния делать то, что от нас ожидают. Мне кажется, что так сильно стараться быть эксцентриком не глупо, а извращенно, и, без сомнения, настоящему эксцентрику вовсе не обязательно пытаться. В любом случае теория Барта не отдает должного его собственной нежности, которая менее резкая и более подвижная, чем предполагают эти кропотливые различия.

Другой сборник, The Rustle of Language , возвращается к языку и литературе и включает в себя несколько блестящих работ о Прусте, прекрасную дань уважения Якобсону («он превратил предрассудки в анахронизм»), несколько ликующих ссылок на братьев Маркс » Ночь в Опере («Аллегория многих текстовых проблем»), несколько острых и благодарных страниц о Брехте, как говорят, практик не подрывной деятельности, а встряски, и трогательное эссе о Стендале, написанное Бартесом. последний кусок письма — вторая страница его чистого экземпляра была в его пишущей машинке, когда он умер.Стендаль не может говорить о том, что любит, не может вспомнить свою любимую Италию. «Стендаль не описывает вещь, он даже не описывает эффект», — говорит Барт, адаптируя Малларме ( peindre non la selected mais l’effet qu’elle produit ). Он просто говорит: там , есть эффект … мы должны читать итальянский дискурс Стендаля как фигурный бас. и Стендаль, наконец, пишет, как герой романа, встречает всю силу и правдивость того, что Барт называет манерой лжи в романе, le mensonge romanesque .

Этот том также содержит среди эссе на другие темы некоторые поздние и личные заметки о смерти и старении. Середина вашей жизни, говорит Барт, наступает тогда, когда вы не только знаете, что смертны, но и чувствуете себя смертными. «Это неестественное чувство; естественный — верить в бессмертие; откуда так много несчастных случаев из-за неосторожности ». Мы обнаруживаем, что« смерть реальна, а не просто ужасна ». И самая жестокая смерть, добавляет Барт, — это не смерть, которую человек причиняет или хочет причинить, а« смерть, которая приходит. все само по себе.

Довольно странный «шорох» в заглавном эссе этого сборника — это перевод bruissement , «бормотание», «урчание», «гул», «шорох». Барт противопоставляет это bredouillement , ретроактивному заиканию или бормотанию, с помощью которого мы пытаемся исправить ошибочную речь. Bruissement — это мурлыканье двигателя, работающего правильно, и Барт задается вопросом, можем ли мы представить себе такой шум для языка, просто тикающего, идеально настроенного. Мог ли действительно существовать такой звук, не всегда ли он смешивался с ошибками и излишествами смысла? Было бы.«Но невозможное вполне возможно». (И как мы недавно узнали, что немыслимое вполне возможно.) «Шорох языка образует утопию». Это утопия пустого (не бессмысленного) знака, отголосок мечты, которую Барт выражает в своей книге о Японии: «Мечта: знать иностранный (чужой) язык, но не понимать его». Мы знаем, что — это язык, и что он работает. Но это не работает для нас: не беспокоит нас своими домогательствами и стереотипами.

В этом контексте было бы полезно взглянуть на то, что Зонтаг называет «пресловутой гиперболой Барта», его утверждение о том, что язык «просто фашистский». Мы не должны воспринимать это как оплошность или даже как размахивание красной тряпкой перед аудиторией академических быков. Мы также не можем сказать, как этого хочет Филип Тоди, что «если смотреть с точки зрения самого Барта», замечание «имеет совершенно разумный смысл». Это замечание сумасшедшее во всех смыслах, но его безумие, крайность логики — вот его суть.

Вот установка гиперболы. Барт говорит о силе, ее многочисленных масках и лицах и говорит: «Я называю дискурсом власти любой дискурс, который порождает вину, а следовательно, и вину, у ее получателей». Мы можем согласиться с тем, что любой язык делает это, если мы достаточно чувствительны, чтобы как он сгибает и ломает вещи, чтобы назвать их, но, к счастью, не все из нас настолько чувствительны (или мы не все так чувствительны все время). «Мы не видим силы, заключенной в речи, — продолжает Барт, — потому что мы забываем, что вся речь — это классификация, и что все классификации являются угнетающими.«Речь не может существовать без классификаций — но разве речь идет о речи? — и любая классификация может быть жесткой. Некоторые, такие как раса и пол, сразу и настораживают. Но язык? Разве это не будет зависеть от того, кто занимается классификацией и какое насилие предлагается секретному миру? У Барта не будет такого релятивизма. Он стремится к озорству и хулиганству, а не к парламентским дебатам. Он говорит, что язык является фашистским не потому, что он нам отрицает, а потому, что он навязывает нам: «ибо фашизм не препятствует речи, он заставляет говорить»… Речь немедленно утверждается: отрицание, сомнение, возможность, приостановка суждения требуют особых механизмов, которые сами вовлечены в игру лингвистических масок … »

способ принять это: «произнести это — значит утвердить это (опять же фашизм языка)». Идея (без политической окраски) уже появляется в The Fashion System , где Барт указывает на «поразительное явление, что язык не допускает различия между простым высказыванием вещи и утверждением того, что она существует », и спрашивает: ‘Какой новый Борхес среди нас сможет вообразить язык, на котором говорить вещи было бы по праву отрицать их, и на котором должна быть добавлена ​​утвердительная частица, чтобы они существовали? »Похоже, это старая философская проблема лысого короля Франции, и она, несомненно, представляет собой одну из соблазнов языка, а не факт о нем.По какой-то причине мы стремимся верить, что обладание именем дает предмету существование, тогда как все, что мы знаем о языке и лжи, должно вызывать скептицизм. Высказывания не обязательно должны быть утверждениями, и часто таковыми не являются. Но это правда, что наша речь содержит множество неявных утверждений, даже когда мы воображаем, что гадаем, успокаиваем или задаем вопросы. И это правда, что много разговоров основывается на скрытых отношениях власти. Подумайте обо всех предложениях и рекомендациях, от которых невозможно отказаться, обо всех командных действиях, которые мы доброжелательно требуем от наших соседей, детей и друзей.«Разве ты не думаешь, что тебе следует?» «Если бы я был на твоем месте, я бы …» У нас есть свобода, которую отрицает Барт, но у нас ее меньше, чем мы думаем, и его гипербола резко указывает на аспекты запугивания. сообщества, которое нам нравится считать миролюбивым, для влияния, стоящего за консенсусом. На вопрос Бернара-Анри Леви, отвергает ли он власть, Барт отвечает, что чувствителен к ее повсеместному распространению и ее стойкости. «Он никогда не устает, он продолжается и продолжается, как календарь». Является ли сама власть фашистской? Нет, но «фашизм — это постоянное искушение власти, его естественный элемент, то, что входит через черный ход после того, как его выбросили вперед».Политический активист не может так говорить, но тогда политический активист может и не мечтать о свободе, как это делает Барт: «Если мы называем свободой не только способность избегать власти, но и, особенно, способность никого не подчинять, то свобода может существовать только вне языка. К сожалению, человеческий язык не имеет внешнего вида: нет выхода. » Если бы мы были мистиками или сверхлюдьми, продолжает Барт, выход был бы, но поскольку это не так, наш единственный вариант — обмануть речь или обмануть речью. .Это ниспровержение языка у самого носа тирана, это волочение слов к их невозможной свободе — вот что он раньше называл «письмом», а теперь называет «литературой».

Получение значка бессмысленности мэра

Неважно, говорю ли я с инвестором, менеджером высшего звена или предпринимателем. Большинство из них — как и большинство широкой публики — отвечают на вопрос: «Что для вас социальные сети?» с «Это то, что помогает вам заводить друзей в цифровом формате !! Ты хочешь быть моим другом?»

Обычно я отвечаю: «Конечно».А затем я говорю: «Но думать о социальных инструментах таким образом немного похоже на использование позитронного умножителя мозга из 25-го века, чтобы быстрее завязать шнурки. Вот более действенный, резонансный и разрушительный способ думать о социальных сетях. В конце концов, рассматривать его исключительно как инструмент, помогающий людям выстраивать большее количество все менее и менее значимых, эффективных и релевантных «отношений», означает минимизировать его потенциал — и это может быть именно тем, что вас сдерживает. Подумайте о «социальном» в социальных сетях так, как экономисты используют это слово: чтобы представить общество.Правильная функция «социальных» инструментов — придавать вчерашним скрипучим, ржавеющим учреждениям социальное — как и общественное — значение. Социальное — это не просто друзья, это означает общество ».

Неиспользованная способность создавать значимость (и все, что из нее следует — высшая цель, чувство смысла, оживляющая страсть, внутренняя мотивация) никогда не была так важна: я бы мягко предположил, что это источник преимущества 21-го века. . Как я подробно обсуждал здесь и в своей книге Новый капиталистический манифест , настоящие корни этого кризиса в том, что институты 20-го века, будь то банки, правительства или корпорации, становятся все более и более бесполезными для людей. сообщества и общество.Они извлекают из них богатство, вместо того, чтобы создавать для них непреходящую ценность. И эта игра в музыкальные стулья и есть великий застой. Следовательно, если вы стремитесь к преимуществу в эпоху жесткой экономии, начните со значимости, а не простого конкурентного превосходства.

Позвольте мне изложить свою позицию с помощью мини-тематического исследования. В последнее время Долину и Аллею штурмом охватило новое модное словечко: геймификация. Это причудливый термин для «забавного ПО», которое позволяет вам стать «мэром», получить «значок» или «зарегистрироваться».«Так это просто (зевок)» — аромат месяца, еще одна причуда — смотреть на пупок — или что-то большее?

У меня есть предчувствие, что его обещание может быть больше, но для этого инвесторам и предпринимателям придется более внимательно думать не только о том, что, но и о причинах игр.

Что такое «геймификация» с экономической точки зрения? Как я уже несколько лет отмечал, будущее стратегии — это научиться использовать рынки, сети и сообщества. Громоздкий термин «геймификация» соответствует баллам и баллам: речь идет о создании рынков в продуктах, чтобы развязать конкурентную динамику.Когда я соревнуюсь за значок, медаль, звание или приз, я, по сути, торгую своим временем, усилиями и энергией за ограниченный ресурс. Так что думайте о геймификации как о создании метамаркетов со стороны спроса: рынков не только для продуктов и услуг, но и для цен, скидок, отношений, информации и многого другого, которые формируют ценность продуктов и услуг.

Следовательно, я бы посмотрел на это так: геймификация — это возвращение «рынка» в маркетинг — и я подозреваю, что у нее есть потенциал, чтобы разблокировать некоторые довольно серьезные приросты эффективности и производительности, особенно в умирающих, усложняющихся экосистемах, таких как еда, розничная торговля, досуг и особенно банковское дело, подбирая более ярых фанатов более качественными товарами (и тем самым создавая конкурентное давление на вчерашних неуклюжих гигантов, чтобы они сформировались или отправились в продажу).И наоборот, в тех областях, где мы склонны к предвзятым и иррациональным решениям — например, решаем, что есть, покупать или носить — геймификация может помочь перевернуть их буквально с ног на голову и склонить нас к принятию более достоверных решений.

Конечно, есть как минимум четыре большие проблемы с геймификацией. Во-первых, как остроумно отметила гейм-дизайнер Маргарет Робинсон, большая часть геймификации — это просто «очковтификация». С моей точки зрения, в основе указанной игры нет реального рыночного механизма (в ее терминологии — «трудный, осмысленный выбор»), а только накопление битов.Вторая проблема заключается в том, что слишком много геймификации связано с играми с нулевой суммой: часто для меня, чтобы выиграть, нужно проиграть. Например, многие «геймифицированные» сайты просто предлагают фиксированное количество значков, трофеев или других безделушек первым N участникам, которые, например, посещают шесть разных страниц. Это потому, что, в-третьих, многие игры полагаются — или, что еще хуже, пытаются создать — искусственный дефицит. Лучший подход — найти узкое место естественной нехватки в экосистеме, а затем геймифицировать , что , используя его.Вместо того, чтобы соревноваться за «фиксированное» количество «значков» (на самом деле это просто бесконечно воспроизводимые биты), как насчет того, чтобы позволить каждому, кто соревнуется, получить одно из очень немногих мест, доступных в Momofuku Ko?

Это стратегические проблемы, на которых сосредоточены инвесторы, руководители высшего звена и типы СМИ всех мастей. Но вот самая важная и жизненно важная проблема: Геймификация — это средство, но многие или большинство видят в этом цель. Настоящий вопрос: в чем важность вашей игры? Есть ли в этом смысл, или вы просто используете его как умный инструмент, чтобы быстро заработать? Если это последнее, подумайте дважды: настоящими разрушителями, вероятно, будут те, кто использует геймификацию как усилитель значимости, как инструмент, помогающий людям добиться прочных, ощутимых достижений, которые в противном случае были бы трудными, сложными или совершенно невозможными.Месяц здоровья — хороший пример игры с более крупной точкой зрения, которая, вероятно, принесет реальную пользу реальным людям, и что умный фармацевт может подумать о том, чтобы раскупить ее через год или два.

Социальные сети должны расширить свой ограниченный, близорукий взгляд на то, что на самом деле означает социальное. Тривиализация, дегуманизация, порабощение обещанием очка, значка или трофея, другого друга, последователя или поклонника — вот само определение антисоциальности. Это определение «социальный» неверно: оно обещает сделать организации завтрашнего дня еще более кафкианскими, бессмысленно переоцененными, гиперполитизированными и жестко контролируемыми, чем сегодняшние, — и, следовательно, даже менее полезными для общества (как бы трудно это ни представить).
Позвольте мне перефразировать это.

Социальный имеет значение . Реальные перспективы социальных инструментов — это социальные, а не только отношения; значение, а не просто внимание. Прежде чем приступить ко второму, вы должны получить первое право — а это значит, что не нужно просто вкладывать средства в «геймификацию», учетную запись в Twitter или группу в Facebook. Это означает более тщательно продумать, как использовать эти инструменты, чтобы хоть немного (или чертовски много) сделать что-то более значительным, и начать что-то значить в долгосрочной перспективе.Самая глубокая проверка бизнеса 21 века заключается не только в том, блестит ли он, но и в том, может ли он создавать большую ценность, которая сохраняется, приносит пользу и приумножается: имеет ли это значение.